ся и не дан заранее, то
именно практика исследования высвечивает его и ясно выражает ". Но в
то же время оба процесса - эволюции социального функционирования и
его разъяснения - неразделимы. Историческая модель оказывается под-
вержена узаконению на двух уровнях. Каждое из ее объяснительных зве-
ньев подлежит проверке соответствующими эмпирическими наблюдени-
ями. Затем в своей совокупности она сталкивается со своим эвентуаль-
ным опровержением социальной динамикой - теории процессов, кото-
рые она выражает, черпают свою силу из отсутствия противоречия с на-
блюдаемым социальным изменением. Процессы и опыт - некоторым
образом обобщение совершается путем аналогии. Соответствие между
предусмотренными моделью эволюциями и наблюдаемыми процессами
позволяет прилагать к изучению функционирования обществ прошлого
объяснительные принципы (локально проверенные эмпирически), соеди-
нение которых формирует модель.

Как было сказано, микроистория противостоит "гирцизму" и его ис-
ториографическим производным и по второму пункту - в вопросе о
внимании, уделяемом интерпретативным способностям актеров. Тут аль-
тернативные модели для нее доставляет социальная антропология, менее
внимательная к структурным делениям общества, чем к социальным
представлениям и ролям, а также процессам структурирования общества,
которые вытекают из их взаимодействия. Однако, усвоив эти модели,
микроистория занимает позиции, мало соответствующие тем, которые по-

158                         Hcropuk в nouckax метода

рой ей приписывают ^. Инструмент анализа и теоретическая база дают
микроистории средства оценивать социальных актеров. Методы "сетево-
го анализа" позволяют реконструировать сети отношений индивидов и
семей. Эти сети возникают из пространства индивидуального опыта и
рисуют его линию горизонта. Их идентификация открывает возможность
воссоздания форм социального перегруппирования исходя из множест-
венности индивидуальных практик. Наиболее важные элементы теории
можно найти у норвежского антрополога Фредрика Барта. У него микро-
история заимствует модель активного и разумного индивида, делающего
для себя выбор в мире неуверенности и принуждений, вытекающих, в
частности, из неравного распределения возможностей доступа к инфор-
мации. Из совокупности индивидуальных выборов в итоге возникают
макроскопические процессы, как, например, проникновение в XX в. в
среду туринских рабочих фашистской идеологии или же - тремя столе-
тиями раньше - неустойчивая консолидация цеховых корпораций и
формирование государства Нового времени.

Разная значимость ресурсов, какими располагают актеры, и разли-
чия в размерах полей, в которых они способны действовать, - сущест-
венные ^ерты социальной панорамы и главные источники ее трансфор-
маций. Варьирование масштаба - не удел историка и, главное, не про-
дукт процесса создания исследования, а прежде всего участь актеров.
Осмысленная манипуляция игрой масштабов имеет назначением иденти-
фикацию систем контекстов, в которые вписываются социальные игры.
Притязание этой динамической картографии - разметить и расчертить,
во всем их многообразии, совокупность карт, соответствующих стольким
же социальным территориям. Но что до принципа социального функцио-
нирования, то уж он-то единственный и имеет преимущественно один
масштаб - микроскопический, в котором протекают причинные процес-
сы, от коих зависят все прочие. Следовательно, в работах по микроисто-
рии возникает если не противоречие, то по крайней мере некоторое нап-
ряжение между очень внимательным подходом к процедурам исследова-
ния, которые через изменение масштаба наблюдения ведут к появлению
невиданного доселе исторического объекта, и ролью финальной санкции,
которая ими отводится индивидуальному опыту актеров прошлого.

Система контекстов, восстановленная в серии изменений "угла ви-
зирования", обладает двойственным статусом - она возникает в комби-
нации тысяч частных случаев, и в то же время всем им она придает
смысл. Так, эволюция государства Нового времени в XVII в. разыгрыва-
ется в тысячах деревень, подобных Сантене в Пьемонте, но в то же время
форма, которую получает эта эволюция, убеждает в том, что нет необхо-
димости тысячу раз воспроизводить опыт Сантены, чтобы увериться в его
всеобщем значении. Совокупность контекстов, сконструированная в ходе
историографического экспериментирования, - одновременно и наиболее
всеобъемлющие рамки, и уровень обобщения, однако вопрос о том, полна
ли эта реконструкция или даже - единственно ли возможная, остается

Б. Лети Общество kak единое целое                 159

без ответа. Обращение к опыту актеров представляется способом преодо-
ления такой неуверенности. Методологический перспективизм находит
завершение в разновидности эпистемологического реализма.

"Все, что важно, - макроэкономическое; все, что фундаменталь-
но, - микроэкономическое", - наверное, микроистория могла бы пере-
нять формулировку, милую сердцу экономиста Сержа-Кристофа Кольма.
Тогда приверженцы микроистории поспособствовали бы появлению не-
виданной в истории фигуры оппозиции между двуми альтернативными
концептуальными моделями социального с различающимися задачами и
интерпретативными схемами, одной микро- и другой макроаналитиче-
ской. Некоторые тупики в экономике и социологии, ставшие явными, по-
буждают разведывать иные пути. Социология действия и экономика со-
глашений предлагают сегодня объяснительные модели, отказывающиеся
от этих упрощающих суть дела оппозиций. Изложение скорее практики
исследования, нежели ее результатов, чего я и добиваюсь, позволят мне и
далее предлагать читателю лишь конспект прочитанного, составленный в
свете вопроса о подходах к социальной целостности.

ОБЩИЕ СОГЛАШЕНИЯ И ЛОКАЛЬНЫЕ ДОГОВОРЫ

В серии статей и книг Люк Больтански и Лоран Тевено предлагают
рассматривать человеческие действия как некоторое следствие ситуаций,
в которых актеры, будучи включены в межличностный обмен, мобилизу-
ют свои возможности для оправдания своих позиций ^. Отказываясь
рассматривать как абстрактного индивида, выводимого на сцену полити-
ческой экономией, так и классы или социальные группы, к которым нас
приучили социальные науки вкупе с официальной статистикой, они пред-
лагают рассматривать исключительно людей в "ситуациях". Если они от-
дают предпочтение кризисным моментам (конфликт в мастерской, на-
пример) либо актам разоблачения (поданным в комиссариат жалобам,
письмам протеста, посланным в газеты), то это затем, что локально воз-
никающий компромисс обнаруживает трения, существующие между мно-
гими возможными моделями легитимации индивидуальных позиций, и
вынуждает к их объяснению. В споре или при разрыве каждый протаго-
нист мобилизует собственное чувство справедливости (например, при
конфликте в мастерской, что справедливо: оценивать людей по их про-
фессиональной компетентности, или улучшить условия труда, или же раз-
вивать профсоюзную демократию и т. п.). У политической философии
Больтански и Тевено заимствуют шесть "моделей справедливости", на-
званных ими "cites", которые составляют категории своего рода грамма-
тики узаконения и компромисса и суть ресурс, имеющийся в распоряже-
нии актеров.

Они находят, таким образом, альтернативу общепринятым схемам
анализа и предлагают по-новому представить себе соотношения частного
и общего, индивидуального и коллективного. Они также отказываются от

160                         Hcropuk в nouckax метода

рассмотрения социальной целостности как своего рода дани, которой
обложены актеры, и от наделения этих последних чистой и совершенной,
независимо от контекста, рациональностью. Коллектив предстает как
временная конструкция, результат активного соглашения, но преходяще-
го и неустойчивого, которое на время включает в конкретную конфигура-
цию ресурсы критики, мобилизуемые актерами сообразно особенностям
ситуации. Стабильность и продолжительность существования этих конст-
рукций отсылает исследователя к разнообразию ресурсов, какие могут
быть мобилизованы, и к гетерогенности тех, что действительно оказались
мобилизованы.

При таком подходе можно ясно видеть, как обращение к принципам
легитимации организует практики, социальные институты и конкретные
конфигурации межличностных отношений. Менее очевидно - как эти
последние воздействуют на модели легитимации, которые словно усколь-
зают из истории и достигают универсальности. Географический и хроно-
логический масштаб анализа, вероятно, пригодный для рассмотрения
современного положения западных обществ, не позволяет изучать ситуа-
ции, в которых не только поколеблен локальный режим оправдания
(например, момент, когда в вопросе организации труда на фабрике де-
мократический принцип берет верх над принципом технической эффек-
тивности), но также изменяется сама палитра доступных мобилизации
ресурсов, "cites", имеющиеся в распоряжении актеров. Стоит подумать о
подобном анализе в приложении к обществам, возникшим в результате
завоевания или смешения культур. Даже если историческое измерение
авторами позабыто, книги Больтански и Тевено дают историкам возмож-
ность пересмотреть свои точки зрения по ряду важных вопросов. Они
напоминают, что в социальных науках каждой теории сопутствует темпо-
ральность определенного типа, и последняя тесно увязана с компетенци-
ями, которыми указанная теория наделяет актеров. В пику хронике-
повествованию или истории большой длительности, эти книги внушают
интерес к анализу краткого эпизода, обстоятельно представленной сцены.
Наконец, предлагают процедуры обобщения, совершающегося не путем
агрегации, но возникающего из самих компетенций актеров, особеннос-
тей общей оценки ситуаций, в которые те вовлечены, форм "восхождения
в большинство", на какие они способны и которые, взятые в совокупнос-
ти, составляют социальную связь.

В продолжение многих лет проблема социальной связи проходит
равно и через все творчество Жана-Пьера Дюпюи ". Он исходит из двух
положений. С одной стороны, если социальные науки решают эту проб-
лему так по-разному, то это потому, что соединяющая людей связь прин-
ципиально неосязаема: "Общество обладает целостностью "само по се-
бе", т.е. по ту- или, скорее, по эту - сторону воли и сознания индиви-
дов, которые меж тем на него "воздействуют"", С другой стороны, в об-
ществе не существует фиксированной экзогенной точки, трансцендентной
по отношению к актерам: "человеческий коллектив берет в качестве

Б. Лети Общество kak единое целое                   161

внешнего ориентира нечто, в действительности, происходящее из него
самого - в комбинации взаимозависимых действий его членов". Как
высветить этот механизм? Такую возможность открывает, например,
паника - процесс крайней индивидуализации, когда общество рассыпа-
ется в пыль и в том же самом движении замещается новой формой объе-
динения. Все полевые наблюдения подтверждают принадлежность пани-
ки к разряду самопроизвольных социальных проявлений и наводят на
мысль, что переход от уравновешенности к панике совершается без раз-
рыва преемственности состояний и разложение порядка рождается из
самого порядка. Массовая психология и экономическая наука, Фрейд и
Валрас, доставляют новые детали, позволяющие двинуться дальше. В
ситуации паники в толпе развертывается процесс всеобщего подражания,
когда каждый копирует каждого, что способствует появлению некоего
общего поведения. Его черты не предшествуют складывающейся системе,
но кажутся внешними ей. На рынке экономические агейты рационализи-
руют свое поведение относительно системы цен, какую почитают обус-
ловленной объективными, внешними им факторами, тогда как именно
комбинация их решений ведет к ее появлению.

Еще один шаг, который позволит вернуться к истории. Если верить
Кейнсу, искусный спекулянт (speculateur) - тот, кто лучше толпы угады-
вает, что она сейчас предпримет. Замечание подводит к мысли, сколь не
безынтересен анализ конвенциональных мнений и процессов рассужде-
ния (speculation). В обычное время ссылки каждого самоочевидны в гла-
зах всех, и модели поведения распределяются в соответствии с этими раз-
деляемыми всеми соглашениями. В периоды кризиса и утраты здравого
смысла единственное рациональное поведение заключается в том, чтобы
подражать другим. Новые ссылки, по виду объективные и внешние сис-
теме, в которой действуют актеры, вырабатываются в самом этом про-
цессе. Здесь историк явно укрепляется в мысли о пользе своих исследо-
ваний. Механизм имитации открыт новому, необусловленному; он потен-
циально способен привести к появлению чего угодно. Впрочем, "во время
реального протекания процесса он замыкается на объекте, какой избрал в
соответствии с самоусиливающей динамикой". Он продукт некоей исто-
рии и зависит от проделаного пути. Тем не менее сомнительно, чтобы
историка это ободрило. Чего стоят известные способы историописания,
проходящие под вывеской пары структура-конъюнктура, если возникаю-
щий объект выводится не из формальной структуры игры, но из ее, игры,
хода?! Традиционные типы изложения более никуда не годятся. Иллюзия
уместности всех азимутов в конкретном изложении распространяется
столько же на историческое повествование, сколько и на биографию ".

Временно разделяемые соглашения - на этой новой парадигме
строится новая тенденция в экономической науке, прибегающая к исто-
рии как к тяжелому предмету, дабы расколоть крепкий орешек экономи-
ческой теории, которая вращается вокруг концепта равновесия чистого и
совершенного конкурентного рынка ^ . При анализе целостности эконо-

6 Зак. 125

162                         Hcropuk в nouckax метода

мика соглашений систематическим образом и зачастую по-новому ставит
многие вопросы, с которыми сталкиваются и историки при анализе соци-
альной целостности. Я укажу на некоторые из них. Прежде всего, консти-
тутивное соглашение не является результатом реального договора в духе
Руссо, но есть продукт системы индивидуальных взаимодействий. Оно
складывается из конкретных действий и одновременно создает ограничи-
вающие их - и, как правило, непроницаемые - рамки, которые налага-
ются, говоря словами Дюркгейма, "обществом и традицией". В процессе
конструирования мира социального оно ставит под сомнение упрощен-
ные противопоставления индивида и структур, свободы и принуждения,
прошлого и настоящего. Затем, если экономическое соглашение есть кол-
лективное представление (поддающееся как организационному, так и
юридическому оформлению), позволяющее координировать индивиду-
альные поведения, редукционистская оппозиция между "фактами" и
"представлениями" (и методологическое бегство в анализ представлений
ради представлений) оказывается развенчанной. Системы познания, уст-
ройство памяти, процессы обучения, полученная прежде информация не
составляют лишь рамки восприятия феноменов - они их регистрируют,
они их учреждают.

Разнообразие возможных принципов координации творит много-
сложный мир и тем самым отвращает от соблазнительной идеи обобще-
ния путем редукции к одному единственному объяснительному принципу.
Игра в открытую между многими моделями координации позволяет из-
бежать всякого детерминизма функционалистского или структуралистс-
кого толка. Она побуждает вернуться к анализу характера предполагае-
мой рациональности актеров. Она позволяет не низводить этих последних
до уровня статистического выражения когерентности групп, к которым
они принадлежат, не отказываясь от динамического объяснения коллек-
тивных поведений как совокупности отношений. В соотношении между
экономическим и социальным, между культурным и экономическим,
между социальным и культурным она позволяет осмыслить общество как
общую систему частичных соответствий и локальных напряжений, мо-
дальности которых - решающий момент для понимания изменения. Ибо
экономика соглашений в конце концов однозначно вписывается во вре-
менную перспективу. Появление новой системы соглашений здесь обус-
ловлено исторически. Необратимость и кризис соглашений характеризу-
ют экономическую систему. Обучение и процедурная рациональность -
удел актеров ".

Следует ли тем не менее из предложений нескольких экономистов
решение проблемы? Дело не в том, чтобы уверовать в это. Сами затруд-
нения, с которыми те плохо справляются, побуждают историков к обнов-
лению своих вопросников и к уточнению своих анализов. Большинство
экономистов решительно помещают соглашения в ряд временных воз-
действий. Рутина, воспроизводство объектов соответственно имплицит-
ным и эксплицитным условиям соглашения, правила, позволяющие

Б. Лети. Общество kak единое целое                  163

уменьшить влияние случая - соглашение черпает свою стабильность в
первую очередь в самом времени. Подчеркнуть это немаловажно. Дого-
воры между актерами всякий раз могут представлять собой какую-либо
частную конфигурацию, но вписываются обычно в более широкие рамки
доминирующих соглашений. Тут возможны три мотива. С одной сторо-
ны, с ббльшим вниманием анализируются способы, какими соглашение
устанавливает компромисс между актерами, чем те, которыми череда
компромиссов день за днем в самой своей преемственности возобновляет
соглашения. С другой стороны, калибровка хронологической шкалы у
экономистов при этом очень суммарна - между большой длительностью
соглашений и рядом их одномоментных апробаций ничего и нет. Нако-
нец, темпоральное сознание актеров отмечено некоторой асимметрией -
предвосхищение для них важнее, чем опыт. Все происходит, как если бы
соглашения были обращены в прошлое, а актеры - в будущее.

Социальные нормы, ценности, соглашения составляют разделяемые
людьми коллективные представления и оформляются организационно,
институционально, юридически. Они появляются как некие унаследован-
ные от прошлого рамки, содержащие в себе и моделирующие индивиду-
альные и коллективные практики, - и, похоже, вся их сила заключена в
их длительности. Впрочем невозможно вообразить неприменяемые соци-
альные нормы, экономические соглашения, которые не испытывает на
прочность какой-либо обмен. И в самый момент их актуализации они
подвержены риску переоценки. Социальные нормы, ценности, соглаше-
ния оформляют локальные договоры, но за это оказываются оформлены
ими. Делая историю, они возникают и разрушаются, они организованы на
темпоральных напряжениях, располагают особым режимом историчнос-
ти. Потому, отправляясь от точки зрения историка и исторической прак-
тики, важно исследовать эти модели. Именно к работе такого рода я хотел
бы побудить этим текстом.

' LepetitB. C'estarriv"^Loui-nancl//Medievales,21. 1991. P. 81-90.
" ФеерЛ. Бои за историю. М., 1991. С. 25.

" Febvre L. La terre et revolution humaine. Introduction geographique \ l'histoire. P., 1922.
Что касается Э. Лабрусса, см. его предисловие в кн.: Leon P. La naissance de la grande
industrie en Dauphine (fin du XVII' siecle - 1869). P., 1954.
" GrenierJ.-Y. Series economiques frani;aises (XVI'-XVIII' siecles). P., 1985.
' Braudel F. La Mediterranee et ie monde mediterraneen i I'^poque de Philippe II. P., 1949;
Labrousse E. La crise de I 'economic frani;aise ^ la fin de l'Ancien Regime et au debut de la
Revolution. P., 1944 (reed. 1990).

' Braudel F. Histoire et sciences sociales. La longue duree // Annales E.S.C. 1958. P. 725-
753. Сокращенный русский пер. см.: Философия и методология истории. М., 1977.

" См., напр.: GoubertP. Beauvais et ie Beauvaisis de 1600 ^ 1730. Contribution \ l'histoire
sociale de la France du XVII' siecle. P., 1960.
* CM., напр.: HefferJ.. Robert J.-L.. Saly P. Outils statistique pour les historiens. P., 1981.

Bouvier J. Initiation au vocabulaire et aux mecanismes economiques contemporains. P.,
1969.
6*

164                   ___ Hcropuk в nouckax метода

'ё Я/они" П. Экономическая история: эволюция и перспективы//THESIS. 1993. Т. 1.
Вып. 1. С. 137-151.

" Le Roy Ladurie E. L'histoire immobile // Annales E.S.C.