ывали план действий, трое людей,  сидевших  вокруг
костра, стали готовить себе ужин.
   Виллем и Гендрик обменялись еще несколькими словами, и  план  был  готов.
Они взвели курки своих ружей и, плечом к плечу, неслышно  двинулись  вперед.
Скрытые за деревьями, они подошли шагов на десять к ничего не  подозревающим
ворам и внезапно вышли на свет.
   - Ни с места! - громко и  повелительно  крикнул  Виллем.  -  Первый,  кто
шевельнется, умрет, как собака!
   Человек,  которого  звали  Джеймс,  рванулся  было  за  ружьем,  лежавшим
поблизости.
   - Ни с места, если вам жизнь дорога! - крикнул охотник.
   Это предостережение пропало даром:  человек  схватил  ружье  и  мгновенно
прицелился. Но  прежде  чем  он  успел  спустить  курок,  прогремел  выстрел
Виллема, и вор упал головой к костру.
   Брат ван Ормона разделил участь приятеля; он тоже попытался было  оказать
сопротивление,  но  Виллем  пресек  попытку,  ударив  его  прикладом  своего
громобоя. Третий из воров не стал дожидаться  такой  же  участи  и  пустился
наутек, да так быстро, что не всякая лошадь догнала бы его.
   Охотники подобрали ружья всех троих воров, разрядили их и разбили в  щепы
о деревья. Жирафов отвязали и отвели туда, где  остались  лошади  охотников.
После этого Виллем с Гендриком вскочили в седла и, ведя  за  собой  жирафов,
направились к лагерю, где их ждали друзья.
   Судьба двоих людей, которых они бросили  возле  костра,  так  и  осталась
неизвестной нашим охотникам. Впрочем, она и не интересовала их. Покидая  это
место, они видели, что ни один из этих людей не был ранен смертельно, а  так
как оставался еще третий, который мог о них позаботиться, то, вероятно,  они
здравы; во всяком случае, Виллем и Гендрик на это надеялись.

Глава 72
ВСЕ СНОВА В ПОРЯДКЕ

   Привязанный к дереву, с кляпом во рту, всеми  брошенный,  Конго  понимал,
что никто не избавит его от пут, разве только какой-нибудь хищный зверь.
   Он не сомневался, что, бросив его здесь,  люди  не  вернутся,  чтобы  его
освободить. В голове его теснились невеселые мысли. Такие мысли могут быть у
больного, которому врач заявил, что нет надежды на выздоровление.
   Конго был не из тех, кто плачет  от  страха  перед  смертью;  однако  его
мучила другая, пожалуй, не менее тягостная мысль: он горевал, что больше  не
увидит своего любимого хозяина и не сможет сказать ему, что жирафы нашлись.
   Он даже подумал в ожидании  своей  неизбежной  участи,  что  встретил  бы
смерть спокойно, если бы каким-нибудь  образом  мог  сообщить  Виллему,  где
спрятано его сокровище.
   Прошел час, и тьма сгустилась вокруг Конго. Наступила ночь.
   Несколько зверей, по-видимому антилопы, пришли к озерцу напиться.
   Вслед за ними появились шакалы. Вот-вот, думал  Конго,  придут  и  другие
гости - гости, которые уйдут лишь тогда, когда со всей  жестокостью  положат
конец его плену. А еще через полчаса  глаза  Конго,  пронизывавшие  темноту,
завидели какое-то четвероногое. Что это за животное, он не знал. Если судить
по величине, это мог быть леопард. Медленно и бесшумно  зверь  подбирался  к
Конго.
   Он придвинулся ближе, и в то мгновение, когда Конго показалось, что зверь
сейчас бросится на него, тот заскулил. Конго узнал Следопыта!
   Сердце Конго наполнилось радостью. Верный пес жив и не покинул его!  Если
ему суждено умереть, он умрет возле самого преданного друга,  какого  только
может человек найти среди  четвероногих.  На  время  Виллем  и  жирафы  были
забыты.
   Когда собака была совсем близко, Конго увидел, что она ковыляет  на  трех
ногах, поджав четвертую, и  книзу  от  плеча  шерсть  у  нее  вся  в  пятнах
запекшейся крови.
   От радости, что видит хозяина. Следопыт, казалось, забыл  о  своей  ране.
Никогда в жизни Конго так не хотелось говорить. Но кляп во рту мешал ему. Он
не мог сказать ни одного ободряющего слова существу,  которое,  невзирая  на
собственные страдания, его не покинуло. Он знал, что  собака  ждет  знакомых
звуков его голоса и смотрит на него с укором - почему он молчит?
   Конго не хотел, чтобы даже животное сочло его неблагодарным, но он не мог
объяснить Следопыту причину своего молчания.
   Вскоре после появления собаки Конго услыхал ружейный  выстрел.  Кафру,  с
его острым слухом, звук этот  показался  знакомым.  Он  был  очень  громкий,
совсем как выстрел из громобоя его хозяина. Но откуда взяться здесь Виллему?
Нет, это, наверно, не он. За выстрелом последовало  несколько  минут  полной
тишины, затем еще три выстрела подряд, и  опять  воцарилась  тишина.  Прошло
минут пятнадцать, и вверху на холме послышался стук копыт: по гребню  хребта
ехали всадники. Конго услышал  их  голоса,  сливавшиеся  с  тяжелым  конским
топотом.
   Еще немного - и они проедут мимо.
   "Воры, - подумал Конго. - Они уходят на другое место".
   Всадников отделяло уже не больше ста ярдов от дерева, к которому  он  был
привязан, а когда они поравнялись с ним и Конго уже не сомневался,  что  они
минуют его, не заметив, он услышал вдруг какую-то возню и слова: "Остановись
на минутку, Гендрик. Моя лошадь очутилась по одну сторону дерева, а Тутла  -
по другую".
   Голос принадлежал Виллему, а Тутлой звали одного из жирафов!
   Конго сделал отчаянное усилие вытащить руки из ремней или освободиться от
кляпа, распиравшего рот, но все напрасно.
   Не было, казалось, никакого средства поднять тревогу, дать знать друзьям,
что он тут, совсем близко. Конго не мог ничего придумать.
   Они  оставляют  его  одного!  Вернутся  в  Грааф-Рейнет,  а   он   умрет,
привязанный к дереву или растерзанный дикими зверями. Он чуть не обезумел от
отчаяния, как вдруг его осенило.
   Сам он не мог говорить, но почему собаке не сделать этого вместо него?
   Ноги у него были свободны, и Конго, подняв ногу, дал пинка Следопыту  что
было сил.
   Бедный пес скорчился и тихо взвизгнул. Его  нельзя  было  услышать  и  за
тридцать шагов. Конго снова поднял ногу и  пнул  в  ребра  несчастного  пса,
который даже не увернулся и снова безропотно принял удар.
   Единственным ответом был  тихий,  жалобный  вой,  словно  Следопыт  хотел
сказать: "За что ты меня, хозяин? Что я тебе сделал?"
   И в ту самую минуту, когда нога Конго поднялась в  третий  раз,  громкий,
протяжный рык потряс воздух. То рычал  голодный  лев,  появившийся  всего  в
нескольких шагах от Конго.
   Следопыт мигом вскочил на ноги и ответил царю зверей громким,  вызывающим
лаем.
   Верный пес, который ничем не выразил протеста  против  жестокости  своего
хозяина, готов был защитить его от любого врага.
   Лай Следопыта не похож был на лай других собак,  и  наши  охотники  сразу
узнали его.
   Еще  мгновение  -  и  Конго  с  радостью  услышал  топот  лошадей,  рысью
спускавшихся с холма, и его окликнул голос Виллема!
   Когда его развязали и вынули кляп изо рта, первое, что  он  сказал,  были
слова извинения перед Следопытом за те удары, которые он ему нанес.
   Бессловесный  пес  так  шумно  проявлял  свою  радость,  что  можно  было
подумать, будто он принял эти извинения и искренне простил своего хозяина.
   Виллем заставил Конго, который в течение  полутора  суток  оставался  без
пищи, сесть на его лошадь. Тот согласился, но  лишь  при  условии,  что  ему
позволят взять и Следопыта.
   Охотники немедленно тронулись с  места  и  на  другой  день  рано  поутру
добрались до лагеря, где их ждали Ганс, Аренд и остальные спутники.
   Увидев их, да к тому же вместе с жирафами, Черныш на радостях заявил, что
никогда больше не назовет Конго дураком. И действительно, он этого  обещания
ни разу не нарушил.
   В полдень они двинулись к Грааф-Рейнету. Дня три Следопыт ехал  на  спине
быка,  с  удобством  расположившись  в  большой  корзине,  сплетенной  Конго
специально для него.

Глава 73
ЗАКЛЮЧЕНИЕ

   Однажды вечером после долгого перехода путешественники оказались всего  в
нескольких милях от дома. Еще час, два езды добрым галопом  -  и  они  снова
увидят родных и друзей, с которыми так долго были в разлуке.
   Аренду и Гендрику не терпелось поскакать вперед, но ни  один  из  них  не
решался предложить это другому.
   Как же велика была их досада,  когда  они  увидели,  что  Ганс  и  Виллем
остановились у дома какого-то бура, готовясь у него заночевать!
   Они делали это с такой беспечностью, словно находились в сотнях  миль  от
дома.
   Оба они, и Виллем и Ганс, обладали изрядной долей старомодной голландской
мудрости, а она подсказывала им, что ни  при  каких  обстоятельствах  нельзя
забывать о милосердии к животным, которые столь долго и  столь  преданно  им
служили.
   На другой день, рано утром, когда охотники на пути домой проезжали  через
Грааф-Рейнет, горожане вышли из домов, чтобы поздороваться с ними.
   Почти все здешние жители глазели на жирафов с неменьшим  удивлением,  чем
четверо макололо на шпиль городской церкви.
   Не было ни одного человека старше десяти лет, который не слышал бы о том,
что  наши  любители  приключений  несколько  месяцев  назад  отправились   в
экспедицию. Все  знали,  для  чего  она  была  предпринята,  и,  разумеется,
большинство предсказывали им  такую  же  неудачу,  какая  постигла  стольких
опытных охотников. - Мы возвращаемся домой с почетом, - сказал Гендрик своим
спутникам,  когда   увидел,   как   восторженно   приветствуют   их   жители
Грааф-Рейнета.
   - Да, и этим мы обязаны настойчивости Виллема, - заметил Аренд.
   - Не думаю, чтобы я проявил какую-то особенную  настойчивость,  -  сказал
Виллем. - Я стремился домой не меньше, чем  любой  из  вас,  мне  только  не
хотелось вернуться без пары жирафов-детенышей. Вот и вся разница между нами.
   Ответа на  его  слова  не  последовало.  Все  ехали  молча,  размышляя  о
великодушии Виллема.
   Наши путешественники, бывало, и  дольше  отсутствовали,  но  никогда  еще
родной дом не казался им дороже и никогда раньше их не встречали так  тепло,
как в этот раз.
   Две молодые девушки, Трейи ван Блоом и Вильгельмина ван  Вейк,  встретили
своих женихов с восторгом и были так прямодушны, что не скрывали этого.
   Конго и Черныш старались вознаградить себя за перенесенные  лишения  тем,
что важничали перед остальными работниками и слугами, а также тем, что  ели,
пили и спали больше, чем когда-либо.
   Виллему предстояло еще одно путешествие. Он провожал Ганса до  Кейптауна,
откуда тот направлялся в Европу; кроме того, он должен был передать  жирафов
голландскому консулу. Впрочем, отправился он туда лишь после того,  как  сам
отдохнул месяц и дал отдохнуть жирафам и лошадям.
   Все это время родные наших молодых друзей в  обеих  семьях  относились  к
макололо с  величайшей  добротой.  Когда  макололо  собрались  вернуться  на
родину, каждому подарили коня, ружье и костюм. Кроме того, Виллем  послал  в
подарок своему великодушному другу и покровителю Макоре  кое-какие  полезные
вещи.
   До  отъезда  в  Европу  Ганс  пожелал  присутствовать  на   двух   весьма
торжественных церемониях, которые должны были рано или поздно состояться и в
которых обе семьи  -  ван  Блоомов  и  ван  Вейков  -  так  или  иначе  были
заинтересованы. Но Гансу не терпелось  отправиться  в  путь,  а  Гендрику  с
Арендом это обстоятельство пришлось как нельзя более по душе.
   Таким образом, Трейи и Вильгельмину уговорили ускорить тот день,  который
сделал обоих молодых офицеров счастливейшими из людей.
   На другой день после двойного бракосочетания Виллем и  Ганс  пустились  в
путь. Они везли в Кейптаун жирафов и слоновую кость, добытую на севере.
   Животные, которых они с таким трудом поймали, затратив на это  так  много
времени, были переданы консулу и солидная  награда  получена.  Жирафы  стали
пассажирами того же корабля, который увозил молодого философа в Европу.
   Виллем расстался с Гансом и жирафами  перед  самым  отплытием  корабля  и
сразу же отправился назад, в свой далекий Грааф-Рейнет. Там он  живет  и  по
сей день, стараясь проводить время в мирных занятиях; однако  эти  намерения
для него трудно выполнимы - отчасти в силу его неуемной жажды приключений, а
отчасти потому, что его  изводят  своими  приставаниями  юные  Ян  и  Клаас.
Раззадоренные рассказами старших братьев, они страстно мечтают бросить охоту
за знаниями и отправиться на охоту за дичью.
   Гендрика и Аренда больше не тянет к этому  виду  спорта.  Им  теперь  мил
домашний очаг, и они с радостью уступают своим младшим братьям  удовольствие
провести несколько  месяцев  за  пределами  колонии,  чтобы  заслужить,  как
заслужили они сами, почетное право называться Охотниками за жирафами.