нцов  крааля
они разожгли большие костры, хотя и знали, что огонь не вечно будет  держать
львов в отдалении.
   Но юноши полагались на свои  ружья;  а  так  как  спать  они  решили  под
брезентовой крышей фургонов, наглухо застегнув фартуки переднего  и  заднего
входов, то опасаться им было нечего. Лев должен быть уж очень голоден, чтобы
рискнуть пробиться в такой крепкий крааль, а ворваться в фургон, как бы  ему
ни хотелось есть, он никогда не отважится.
   Удостоверившись,   что   все   меры   безопасности   приняты,    охотники
расположились у одного из костров и приступили к приготовлению обеда, вернее
- обеда-ужина, потому что длинный переход этого  дня  помешал  им  пообедать
раньше, и теперь обе трапезы соединились в одну.
   Оказалось, что, кроме вяленой говядины,  готовить  им  почти  нечего.  За
время долгой стоянки у переправы  истощился  запас  свежего  мяса  антилопы,
которую они убили за несколько дней перед тем. Правда, у них оставалась  еще
одна свежая туша,  но  это  была  туша  самца  болотной,  или  тростниковой,
антилопы, названной так из-за  ее  привычки  держаться  в  высоких  зарослях
тростника по берегам рек. Эту антилопу застрелил Гендрик  после  того,  как,
перейдя брод, они  пробирались  сквозь  пояс  таких  зарослей.  Тростниковая
антилопа - или болотный козел, как еще ее  называют  натуралисты,  -  совсем
маленькая.  Ростом  она  меньше  трех  футов  и  с  виду  очень  похожа   на
антилопу-скакуна,  только  шкурка  ее  грубее  -  пепельно-серая  на  спине,
серебристо-белая на брюхе. И рога у нее  не  лировидные,  как  у  газели,  а
широко расставленные  и  растут  сначала  прямо  вверх,  а  потом  угрожающе
загибаются кончиками вперед. В длину они около двенадцати  дюймов,  витые  у
основания, с выпуклыми валиками  посередине,  гладкие  к  концам.  Этот  вид
антилоп, как указывает название, селится в  заросших  тростником  низинах  у
берегов ручьев и рек, и  пищу  их  составляют  травы,  растущие  в  сырых  и
болотистых местах. Поэтому мясо их хуже, чем у  большинства  южноафриканских
антилоп. Молодым охотникам оно  не  нравилось;  они  предпочитали  ему  даже
бильтонг. Все же они его не выбросили и  предоставили  лакомиться  им  менее
взыскательным Чернышу и Конго.
   Конечно, Гендрик и Виллем охотно отправились бы  на  поиски  антилоп  или
какой-либо другой дичи, но присутствие львов  мешало  этому.  Молодым  людям
пришлось удовольствоваться куском  бильтонга,  и  вот  каждый,  вооружившись
коротким прутом вместо вертела, принялся жарить свою долю на углях.
   Все это время лев и львица не  покидали  выбранной  ими  позиции  посреди
равнины; они,  казалось,  ни  разу  не  шевельнулись.  Они  терпеливо  ждали
приближения ночи.
   Толстый Виллем и Гендрик находили, что на львов надо  напасть  самим,  но
осторожный Ганс отсоветовал,  напомнив  им  наказ,  данный  при  отъезде  их
отцами.  Наказ  этот  гласил:  никогда  не  нападать  на  льва  без  крайней
необходимости, а, наоборот, если только обстоятельства позволяют, непременно
обходить "старого вояку" как можно дальше. Всем  хорошо  известно,  что  лев
редко кидается на человека, если тот не  нападает  на  него  первый.  Совет,
данный Гансом молодым охотникам, был основательный и резонный,  и  им  снова
пришлось уступить.
   До захода солнца оставалось часа два. Львы неподвижно сидели на траве,  и
охотники пристально за ними следили.
   Вдруг их внимание привлек новый предмет.  Далеко  на  равнине  показалась
пара удивительных животных, одинаковых по  виду,  только  чуть  отличавшихся
размером и окраской. Они медленно приближались к лагерю. Оба были  ростом  с
обыкновенного осла, а  бурым  или  серовато-желтым  оттенком  шерсти  сильно
напоминали одного из его диких родичей. Очертания их тел были красивее,  чем
у осла, хотя они вовсе не  казались  грациозными  или  стройными.  Напротив,
фигуры их были плотны,  округлы  и  внушительны.  Готовы  же  и  морды  были
разрисованы самым странным образом. По белому фону шли четыре темные полосы,
расположенные так, что получалось впечатление, будто на них надето сделанное
из черной кожи наголовье уздечки.
   Первая из этих полос спускалась вдоль лба, другая - от глаз к углам  рта,
третья охватывала нос, а четвертая, как настоящий  подбородник,  сбегала  от
основания  ушей  под  горло,  чем  окончательно   довершилось   сходство   с
недоуздком.
   Еще обращали на себя внимание  откинутая  назад  грива,  темная  спина  и
длинный черный пушистый хвост. Главным признаком, по которому их сразу можно
было отличить от всех других животных, были  великолепные  рога.  Рога  эти,
фута в три длиной, прямые и  тонкие,  были  загнуты  назад  и  лежали  почти
параллельно спине. Их кончики были остры, как стальные стрелы. У обоих  рога
были глубокого черного цвета и блестели, как полированное черное дерево.  По
размеру они несколько разнились друг  от  друга,  но  что  удивительно  -  у
меньшего животного рога казались длиннее, чем у более крупного. Рога у самки
были длиннее, но слабее развиты, чем у самца.  Молодые  охотники  без  труда
определили породу этих животных. С первого взгляда  они  узнали  прекрасного
орикса,  или  сернобыка,  -  одного  из  прелестнейших  животных  Африки   и
красивейших существ на свете.

Глава 5
ЛЕВ ПОДСТЕРЕГАЕТ СЕРНОБЫКА

   Когда молодые охотники увидели оленей - так  капские  колонисты  называют
орикса, - первой мыслью их было убить или захватить живьем хотя бы одного из
них. Шедшие по равнине животные представляли собой  прекрасное  зрелище,  но
наши охотники предпочитали видеть их на вертеле - уж  очень  вкусно  (а  они
хорошо это знали!) мясо этого оленя, вкуснее, чем всякой другой антилопы, за
исключением разве канны.
   Итак, первой мыслью охотников было раздобыть себе на ужин оленье  жаркое.
Может быть, ужин их немного бы и запоздал, но зато оленина настолько вкуснее
сухого бильтонга, что они согласны были подождать.
   Ломти тонко нарезанного мяса, уже наполовину зажаренные,  были  мгновенно
отброшены, в руках вместо прутьев-вертелов оказались ружья.
   Но как действовать, чтобы добиться успеха?
   Вряд ли удастся подкрасться к сернобыкам  незаметно:  они  принадлежат  к
числу самых осторожных антилоп и редко подходят близко к  какому  бы  то  ни
было укрытию - ведь за ним всегда может таиться враг. А если  их  вспугнуть,
то они пускаются вскачь куда глаза глядят и спасаются  в  открытой  пустыне,
которая для них родной дом. Всего труднее  подкрасться  к  ним,  и  охотники
редко избирают этот способ. Перехватить на скаку  их  можно  лишь  на  очень
быстрой лошади, да и то после отчаянной  гонки.  И  даже  от  самой  быстрой
лошади они нередко удирают, потому что в первом порыве одну - две  мили  они
летят как ветер. Однако хорошая лошадь  выносливее  их,  и  умелый  наездник
может через некоторое время их догнать.
   Схватив ружья, охотники тотчас подумали о лошадях. Что же делать - скорей
седлать и  мчаться  за  ориксами?  Так  бы  они  без  долгих  размышлений  и
поступили, если б не увидели, что сернобыки сами направляются им  навстречу.
Если сернобыки подойдут достаточно близко,  не  придется  даже  двигаться  с
места. Добыча сама окажется на расстоянии выстрела и избавит их от неудобств
погони. Это было бы всего лучше, так как  охотники  изголодались,  а  лошади
были утомлены после трудного дневного перехода.
   Желанный  исход   казался   очень   вероятным   -   антилопы   продолжали
приближаться. Стоянка была хорошо скрыта за кустами. Только  дым  от  костра
выдавал ее присутствие, но антилопы могут его не заметить, а если и заметят,
то, пожалуй, не испугаются. Кроме  того,  ручей  протекал  совсем  рядом,  и
Виллем с Гендриком были уверены, что сернобыки держат путь  к  воде.  Однако
ученый Ганс поколебал их  в  этом  убеждении,  сказав,  что  сернобыки  мало
нуждаются в воде, хотя и не упустят случая напиться. Возможно, что  антилопы
направляются и не к ручью. Охотникам не следует на это рассчитывать.
   Но, так или иначе, сернобыки несомненно приближались к стоянке.  Они  шли
прямо на нее и были уже меньше чем в тысяче ярдов. Они подойдут раньше,  чем
охотники успеют оседлать лошадей, если только, испугавшись дыма,  ориксы  не
бросятся наутек. Поэтому молодые люди оставили  всякую  мысль  о  погоне  и,
добравшись ползком до опушки, засели в кустах, ожидая появления антилоп.
   Те вс„ шли и шли вперед, не подозревая об опасности. Они, видимо, еще  не
заметили дыма, иначе  непременно  обнаружили  бы  признаки  любопытства  или
испуга. К счастью, животные двигались по ветру,  а  не  то  острое  обоняние
давно предупредило  бы  их  о  близости  охотничьей  стоянки.  Но  этого  не
случилось, и они продолжали тем же медленным, ровным  шагом  приближаться  к
кустам, где шесть черных дул - целая батарея ружей - ждали их, чтоб дать  по
ним залп.
   Однако ни одному из сернобыков не суждено  было  погибнуть  от  свинцовой
пули. Смерть, внезапная и страшная, ждала их обоих, но не от руки  человека.
Она подстерегла их совсем в другом месте.
   Глаза  охотников,  прикованные  к  приближавшимся  антилопам,  на   время
оторвались от львов; однако те,  переменив  позу,  опять  привлекли  к  себе
внимание охотников. До сих пор львы сидели неподвижно, подобрав  хвосты,  но
вдруг юноши увидели, что они разом распластались, как бы стараясь спрятаться
в траве, и головы их повернулись в сторону сернобыков.  Занятые  созерцанием
буйволов, львы заметили антилоп, лишь когда те подошли ближе, и  теперь  оба
приготовились к нападению.
   Но антилопы шли на лагерь, а не на  львов,  и  если  они  почему-либо  не
свернут с  дороги,  то  тем  не  придется  ими  поживиться.  Сернобык  легко
спасается от льва, потому что лев тяжел и скоро  устает  на  бегу;  схватить
добычу он может только в два - три неожиданных прыжка или же остается  ни  с
чем. Поэтому, если львам не удастся улучшить  свою  позицию,  добравшись  до
антилоп на расстояние прыжка, их шансы поужинать будут весьма слабы.
   Львы это знали и теперь всеми способами старались поближе  подобраться  к
антилопам. Охотники увидели, что лев тронулся с  места  и  пополз  наперерез
антилопам, стараясь оказаться на их пути к лагерю. Благодаря ряду  ухищрений
- то низко приседая в траве, как кошка, которая охотится за  куропаткой,  то
останавливаясь на мгновенье за кустами или позади термитника,  чтобы  кинуть
быстрый взгляд на свою жертву, то проворно перебегая к следующему холму - он
наконец достиг высокого термитника, стоявшего прямо на  дороге,  по  которой
шли сернобыки. Казалось, он был доволен своей позицией, потому  что  тут  он
остановился и тесно прижался к основанию холма. Из-за  края  высовывалась  в
сторону антилоп только небольшая часть его головы. Охотникам же из их засады
в чаще отлично были видны вся фигура и каждое движение льва.
   Но где же находилась львица? У кустов, где юноши ее  впервые  обнаружили,
ее уже не было. Куда же она пошла? Вслед  за  львом?  Нет.  Она  направилась
почти в противоположную  сторону.  Наблюдая  за  действиями  льва,  охотники
выпустили ее из виду. Теперь же, когда лев  остановился,  они  стали  искать
глазами его товарку и обнаружили ее далеко на равнине.  Львица  продвигалась
тем же способом, что и лев: то ползла по траве, то торопливо  перебегала  от
куста к кусту, останавливаясь на момент за каждым из них, и было  ясно,  что
цель ее - оказаться в тылу антилоп.
   "Тактика" львов была теперь понятна. Лев должен был укрыться в засаде при
дороге, а львица, сделав круг  и  очутившись  позади  антилоп,  -  гнать  их
навстречу льву; в случае же, если они испугаются и побегут обратно, за  ними
бросится лев и погонит обезумевших от страха животных назад, прямо  в  когти
львице.
   Маневр был точно рассчитан,  и,  хотя  молодые  люди  рисковали  лишиться
добычи, их так заинтересовали  действия  хищников,  что  теперь  они  думали
только о том, как бы досмотреть зрелище до конца.
   Место для засады было выбрано очень удачно, и  через  несколько  минут  в
успехе львиного предприятия не оставалось уже никаких сомнений.
   Сернобыки медленно, но верно приближались к термитнику, время от  времени
помахивая черными пушистыми хвостами; последнее отнюдь не означало, что  они
чуют опасность - просто они сгоняли  мух  со  своих  боков.  Львица  успешно
закончила свой большой обход и теперь кралась вслед за сернобыками,  хотя  и
далеко позади них.
   Когда антилопы подошли еще ближе, лев  вобрал  голову  в  плечи  и  почти
спрятал ее под своей черной косматой гривой. Вряд ли они могли его  увидеть,
но и он уже не видел их и теперь мог полагаться только на свой слух, который
должен был оповестить его о моменте, удобном для нападения.
   Но лев не спешил; он ждал, когда обе антилопы окажутся прямо против него,
не далее чем в двадцати шагах от термитника. Момент этот наступил.  И  вдруг
два сильных, коротких удара хвостом, голова внезапно дернулась  вперед,  все
тело вытянулось так, что стало чуть ли не в два раза длиннее, и в  следующую
секунду  лев,  как  птица,  взвился  в  воздух!  Гигантским  прыжком  покрыв
пространство, отделявшее его от ближайшего сернобыка, лев  вскочил  на  круп
обезумевшего от страха животного. Один удар мощной лапы  опрокинул  антилопу
на землю, другой последовал почти в ту же секунду,  и  вот  ее  безжизненное
тело уже лежит распростертое на траве!
   Не  обращая  внимания  на  вторую  антилопу  или,   может   быть,   решив
расправиться с нею после, лев сел на спину своей жертвы и, вонзив клыки в ее
горло, принялся сосать теплую кровь.
   Сернобык, которого повалил лев, был самец - случайно он оказался ближе  к
термитнику.
   Самка, как только лев бросился на  ее  товарища,  в  страхе  отскочила  в
сторону, и все думали, что она тотчас обратится в бегство. Но, ко  всеобщему
удивлению, этого не случилось.  Не  такова  натура  благородного  сернобыка.
Оправившись от первого испуга, самка повернулась лицом к  врагу  и,  опустив
голову до самой земли, выставив вперед свои длинные рога, собрала все силы и
ринулась прямо на льва! Тот, упивавшийся своим кровавым напитком, не заметил
ее. А когда он почувствовал, как два копья пронзили его,  было  уже  поздно:
после этого он вряд ли вообще что-нибудь чувствовал.
   Еще несколько мгновений продолжалась беспорядочная борьба, в которой оба,
и лев и сернобык, казалось, принимали участие; но движения  обоих  были  так
порывисты и картина менялась так быстро, что  зрители  не  могли  разобрать,
что, собственно, происходит. Рыкания льва уже не было  слышно,  его  заменил
пронзительный голос львицы, которая, громадными скачками примчавшись на поле
сражения, тотчас вмешалась в бой.
   Одно прикосновение ее когтей повергло самку сернобыка на землю и положило
конец битве; и вот львица уже стоит над жертвами, издавая победные крики.
   Но победные ли они? Что-то в них слышится необычное, и сама львица  ведет
себя как-то странно. Происходит что-то непонятное... Почему молчит лев?  Рев
его прекратился, он лежит на боку, обхватив лапами труп самца, и  как  будто
пьет  его  кровь.  Однако  он  совершенно  неподвижен,  ни  один  мускул  не
шевелится, и даже дрожь не пробегает  по  его  рыжим  бокам;  не  заметно  и
дыхания - никаких признаков жизни.
   Неужели он мертв?

Глава 6
РАЗГНЕВАННАЯ ЛЬВИЦА

   Да, все тут было загадочно. Лев продолжал лежать. Он  не  шевельнулся  ни
разу и не издал ни единого звука, а между тем львица, испуская пронзительный
вой, металась взад и  вперед  вокруг  беспорядочной  груды  тел.  Она  и  не
подумала приняться за еду, хотя окровавленная добыча лежала перед ней.  Вряд
ли она воздерживалась из страха перед своим повелителем. Или, может быть, он
действительно желал один съесть обе туши?
   Иногда так  бывает.  Иногда  старый  самец,  как  эгоистичный  тиран,  не
подпускает к пище более молодых и слабых членов своей  семьи,  пока  сам  не
наестся до отвала, оставляя им жалкие остатки своей трапезы.
   Но вряд ли так было сейчас. На земле валялись две нетронутые жирные туши,
которых вполне хватило бы на  двоих.  Кроме  того,  львица  несомненно  была
товаркой льва - его супругой. Вряд ли он стал бы так с нею обращаться. Среди
человеческих существ, как я, к сожалению, должен  отметить,  примеры  такого
эгоизма, такой грубой нелюбезности отнюдь  не  редки.  Но  молодые  охотники
никак не хотели поверить, чтобы лев мог быть  виновен  в  подобной  низости:
ведь лев - воплощенное благородство. Не может  этого  быть!  Однако  что  же
тогда происходит?
   Львица, рыча, сновала взад и вперед, то и  дело  наклоняясь  над  головой
своего друга, прижимаясь носом к его носу и как бы целуя его.  Напрасно!  Он
не отвечал ей ни  звуком,  ни  движением.  Наконец  охотники,  подождав  еще
некоторое время и видя льва по-прежнему недвижимым, окончательно  убедились,
что он мертв. Он был мертв - мертв, как придорожный камень!  Мертвы  были  и
оба сернобыка. Одна львица осталась в живых после кровавой битвы.
   Когда  в  этом  больше  не  оставалось  сомнений,  молодые  люди   начали
совещаться, как им поступить. Нужно было во что бы то ни стало забрать  туши
антилоп, но, пока львица не ушла, сделать это было невозможно.
   Отгонять ее в эту минуту было  бы  в  высшей  степени  опасно.  Она  была
разъярена до безумия и бросилась  бы  на  всякого,  кто  оказался  бы  в  ее
соседстве. Злобный вид, с каким она шагала, хлеща себя по бокам, ее свирепый
и решительный взгляд, громкое, грозное рыкание - все говорило о  ее  бешеной
ярости. В каждом ее движении была угроза. Охотники видели это и благоразумно
отошли поближе к фургонам на тот  случай,  если  она  вдруг  двинется  в  их
сторону.
   Юноши решили подождать, пока львица не покинет  мертвого  льва,  и  тогда
перетащить антилоп в лагерь.
   Но они ждали и ждали, а в поведении рассвирепевшей львицы  не  замечалось
никаких перемен. Она по-прежнему ходила вокруг груды тел,  не  прикасаясь  к
тушам сернобыков. По выражению одного из охотников, львица вела  себя,  "как
собака на сене": сама не ела и другим не давала.
   Это замечание, сделанное маленьким Яном, вызвало общий смех, прозвучавший
странным контрастом рядом с горестным воем львицы, от которого трепетали все
животные в лагере. Даже собаки забились глубоко под  фургоны  или  жались  к
ногам своих хозяев. Правда,  эти  верные  животные,  если  б  их  натравить,
мужественно ринулись бы  в  бой  с  львицей,  несмотря  на  ее  внушительные
размеры. Но молодые охотники хорошо знали, что собака в когтях  разъяренного
льва - все равно что мышь в  когтях  у  кошки.  Поэтому  они  не  собирались
натравливать собак, не попытавшись сначала одолеть львицу сами; но от  этого
их удерживал Ганс и особенно наказ родителей, полученный перед  отъездом  из
дому. Связываться с львицей, казалось, вообще не стоило: все надеялись,  что
она скоро уйдет прочь, бросив добычу или хотя бы часть ее на месте.
   Однако время шло, а львица  и  не  думала  удаляться.  Тогда,  отчаявшись
поужинать  свежим  мясом,  юноши  снова  принялись  жарить  кусочки  вяленой
говядины.
   Молодые охотники только что взялись за еду, как вдруг  на  поле  недавней
битвы явились новые пришельцы.  На  равнине  показалось  с  полдюжины  гиен;
опасаясь львицы, они не подходили к тушам, но остановились невдалеке,  и  их
голодные взгляды красноречиво говорили, что им здесь нужно.
   Присутствие этих отвратительных животных сильно осложнило положение. Если
львица даст им поживиться антилопами, то очень скоро от туш не  останется  и
кусочка. Между тем охотники, хоть и потеряли надежду поужинать олениной, все
же рассчитывали, что рано или поздно  она  им  достанется.  Невозможно  было
допустить, чтоб гиены уничтожили такую добычу!
   Но как удержать их на расстоянии?
   Выйти, чтоб отогнать их, так же опасно, как если б они вздумали  отгонять
львицу.
   Толстый Виллем и Гендрик снова вызвались на  нее  напасть.