щил приманку -  объедки  убитой  в  тот
день антилопы - и зашвырнул ее в  крааль,  после  чего  все  спокойно  легли
спать, не думая больше о гиенах и капкане.
   Но едва они заснули, их разбудил громкий выстрел, за  которым  последовал
короткий придушенный крик, сказавший им, что капкан сделал свое дело.
   Четверо охотников зажгли факел и торжественно отправились в  крааль.  Там
они  увидели  мертвое  тело  крупного  "тигрового  волка",  которое  лежало,
скрюченное, в дверях - прямо под дулом ружья. Зверь не сделал ни шага  после
того, как щелкнул курок, даже не дрыгнул ногой перед смертью.
   Пуля с пыжом прошла прямо между ребер и, пробив безобразную дыру в  боку,
проникла в самое сердце. Гиена, по всей видимости, была в нескольких  дюймах
от дула, когда наткнулась грудью на веревку и произвела выстрел.
   Наново зарядив ружье, охотники опять улеглись. Скажут,  пожалуй,  что  им
следовало  бы  оттащить  куда-нибудь  самоубийцу-гиену,  чтобы  труп  ее  не
послужил предостережением для  ее  сородичей  и  не  заставил  их  держаться
подальше от капкана. Но Черныш знал, что  делал.  Гиен  не  могло  отпугнуть
мертвое тело товарки. Они бы увидели в нем только  лакомую  добычу,  которую
можно сожрать вместе с вкусными костями антилопы. Зная это, Черныш  не  унес
трупа гиены, а только оттащил его в глубь крааля, чтобы он служил добавочной
приманкой для других гиен и соблазнял их на попытку войти в дверь.
   Под утро охотников опять разбудил громкий выстрел из большого ружья.
   На этот раз они преспокойно остались в постелях. Когда же  рассвело,  они
наведались к капкану и увидели, что еще одна гиена неосмотрительно  надавила
грудью на роковую веревку.
   Ночь за ночью вели  они  таким  образом  свой  поход  на  гиен,  перенося
крааль-ловушку с места на место по всей округе.
   В конце концов назойливые хищники были почти истреблены  или,  во  всяком
случае, сделались так редки и так пугливы,  что  не  очень  докучали  лагерю
своим присутствием.
   Зато к этому времени объявились иного рода гости,  поопаснее  прежних,  и
нашим охотникам пришлось рьяно приняться за их истребление. Это  была  семья
львов. Львиные следы уже  давно  наблюдались  в  окрестностях,  но  поначалу
хищники не подходили близко к лагерю. Однако к  тому  времени,  как  удалось
избавиться от гиен, им на смену явились львы, которые приходили каждую  ночь
и рычали около лагеря самым устрашающим образом.
   Как ни грозен был  этот  рык,  обитатели  воздушного  жилища  не  так  уж
пугались, как можно  бы  вообразить.  Они  прекрасно  знали,  что  львам  не
взобраться  к  ним  на  дерево.  Будь  это  леопарды,  охотники,   вероятно,
чувствовали бы себя похуже, так как те превосходно лазают  по  деревьям,  но
леопарда они в этих местах не видали и даже не вспоминали о Нем. Все же львы
внушали им некоторый страх. Из-за них с  наступлением  темноты  нельзя  было
спокойно  спуститься  вниз  -  каждую  ночь,  от  заката  до  рассвета,  все
чувствовали себя как в осаде. Кроме того, хотя корову  и  квагг  запирали  в
крепких краалях, каждую ночь охотники терзались опасением, как  бы  львы  не
задрали кого-нибудь из животных. Утрата любого из них, а  в  особенности  их
бесценного друга, "старушки Грааф", явилась бы тяжелым ударом.
   Поэтому решено было испытать против  львов  тот  же  капкан-самострел,  с
помощью которого они так успешно расправились с гиенами.
   Самое устройство капкана не требовало никаких изменений  или  дополнений.
Только ружье следовало установить выше - так,  чтобы  дуло  пришлось  против
сердца льва, - что не потребовало  сложного  расчета.  Однако  для  приманки
нужна была не падаль, а  мясо  недавно  убитого  животного.  Для  этой  цели
подстрелили антилопу.
   Опыт привел к желанному результату. В первую  ночь  "застрелился"  старый
лев-отец, налетев грудью на роковую веревку. На другую ночь таким же образом
погибла львица, а вскоре затем их взрослый сын - молодой  лев.  После  этого
ловушка некоторое время бездействовала, но спустя неделю  Гендрик  застрелил
неподалеку от нваны полувзрослого львенка - несомненно, последнего в  семье,
так как львы с тех пор надолго исчезли. Великим  врагом  ночных  разбойников
оказался этот капкан-самострел.

Глава 42
ПТИЦЫ-ТКАЧИ

   Теперь, когда хищные звери были истреблены или отогнаны от лагеря,  жизнь
в  окрестностях  стала  безопасной,  и  детям  можно  было   давать   больше
самостоятельности. При них, конечно, всегда оставалась Тотти, когда  четверо
охотников верхом на кваггах отправлялись выслеживать слона.
   Они это делали очень часто, и  так  как  в  их  отсутствие  с  детьми  не
случалось ничего дурного, то в конце концов такой  порядок  вошел  у  них  в
обычай. Яна и Трейи предупреждали только, чтобы они не  отходили  далеко  от
нваны  и  взбирались  каждый  раз  на  дерево,  если  увидят   какого-нибудь
подозрительного зверя.  До  истребления  гиен  и  львов  дети  в  отсутствие
охотников совсем, бывало, не спускались на землю. Они чувствовали себя как в
тюрьме; теперь же, когда главная опасность была, по-видимому, устранена,  им
дозволялось сходить вниз и резвиться на лужайке  или  же  гулять  по  берегу
озерца.
   Однажды, когда охотники ушли, Трейи спустилась к озеру.  Она  была  одна,
если не считать горного скакуна, который всегда неотлучно  брел  за  нею  по
пятам, куда бы она ни  шла.  Это  изящное  создание  уже  совсем  выросло  и
оказалось на редкость красивым, а его  большие  круглые  глаза  с  поволокой
напоминали своим кротким, нежным взглядом глаза самой Трейи. Как  я  сказал,
Трейи прогуливалась одна. Ян  возился  у  подножия  дерева,  вправляя  новую
жердочку в птичью клетку, а Тотти ушла в поле пасти  "старушку  Грааф",  так
что Трейи со своей ручной газелью одиноко бродила по берегу.
   Девочка пошла к воде не совсем  бесцельно:  ей  вздумалось  напоить  свою
любимицу и собрать букет голубых кувшинок. Сделав то  и  другое,  она  пошла
дальше по берегу.
   На озере с дальней стороны врезалась в воду низкая коса. Сперва это  была
только песчаная отмель, но постепенно она заросла травой и покрылась зеленым
ковром. Совсем небольшая, коса представляла собой овал, заметно суживавшийся
к берегу, где образовался как бы  перешеек  шириной  не  более  трех  футов.
Словом, это был миниатюрный  полуостров,  который  можно  было  при  желании
несколькими ударами лопаты превратить в крошечный островок.
   Не было, понятно, ничего особенного в том  обстоятельстве,  что  в  озеро
вдавался маленький полуостров. Это можно увидеть чуть ли не на каждом озере.
Но самый полуостров был кое-чем примечателен. У острия  косы  росло  дерево,
необычное по своей форме и листве; дерево было невелико, и ветви  его  низко
клонились над самой водой. Поникшие ветви и копьевидные  серебристые  листья
позволяли без труда определить, что это за дерево. Это  была  плакучая,  или
вавилонская, ива, названная так потому, что  ее  ветвями  уведенные  в  плен
евреи увивали, по библейскому преданию, свои арфы, когда "плакали  на  реках
вавилонских". Красавицы ивы простирают свою широкую сень  над  реками  Южной
Африки точно так же, как над Тигром и Евфратом, и нередко  глаз  утомленного
странника радуется листве, засеребрившейся вдалеке над  сушью  изжаждавшейся
пустыни, потому что вид этой листвы безошибочно указывает на близость воды.
   Однако девочку Трейи дерево на маленьком  полуострове  заинтересовало  не
только по этой причине, но  и  кое-чем  еще.  Его  ветви,  склонившиеся  над
поверхностью озера, представляли очень странное  зрелище:  среди  них  можно
было различить, по  одному  на  кончике  каждой  ветви,  множество  каких-то
причудливых предметов,  свисавших  так  низко,  что  нижние  их  края  почти
касались воды. Эти предметы отличались, как  сказано,  довольно  причудливой
формой. Сверху, где они были прикреплены к сучку, у них имелось нечто  вроде
шара, нижняя же часть состояла из  длинного,  узкого  цилиндра,  а  в  донце
каждого цилиндра  было  отверстие.  В  общем,  они  напоминали  перевернутый
графинчик со значительно удлиненным горлышком, или, если  угодно,  их  можно
было бы сравнить со стеклянными ретортами, какие вы, может  быть,  видели  в
химической лаборатории.
   Каждая такая "реторта" имела в длину дюймов десять -  пятнадцать  и  была
зеленоватого цвета, почти такого же, как самые листья ивы. Не были ли это ее
плоды? Нет. Плод плакучей ивы никогда не достигает таких  больших  размеров.
Это  были  не  плоды.  Это  были  птичьи  гнезда!  Да,  это   были   гнезда,
принадлежавшие колонии безобидных певчих  птичек,  известных  под  названием
"птицы-ткачи".
   Я уверен, что вы и раньше слышали о птицах-ткачах, и вы, конечно, знаете,
что они получили такое название за искусство,  с  каким  они  мастерят  свои
гнезда. Они не строят и не вьют гнезд, как  другие  птицы,  а  действительно
ткут их остроумнейшим способом.
   Не подумайте, что существует лишь один вид  ткачей,  только  одна  порода
птиц,  умеющих  сооружать  такие  необычайные  гнезда.  В  Африке,  где  они
преимущественно водятся, насчитывается множество видов ткачей,  относимых  к
различным родам. Не стану вас донимать их мудреными  названиями.  Каждая  из
этих различных  пород  строит  гнездо  своего,  особого  образца,  и  каждая
выбирает для гнезда свой материал.  Некоторые  сооружают  гнездо  бобовидной
формы, с  входом  сбоку,  причем  отверстие  делают  не  круглое,  а  скорее
напоминающее арку. Другие ткут свои гнезда таким  образом,  что  снаружи  по
всей поверхности торчат  кончики  стебельков,  придавая  гнезду  сходство  с
подвешенным к ветке ежом; а птицы другого рода,  близкого  к  этому,  строят
свои гнезда из  тонких  веточек,  оставляя  их  концы  торчать  подобным  же
образом. А некоторые строят целую колонию гнезд, жмущихся друг к  другу  под
одной  общей  крышей,  -  настоящая  птичья  республика.  Входы   в   гнезда
расположены по нижней поверхности сооружения, которое занимает  всю  вершину
дерева, напоминая с виду стог сена или большую, крепко сбитую охапку соломы.
   Принадлежа к разным родам, все птицы-ткачи сильно сходны между  собой  по
нраву и привычкам. Они большей частью зерноядные,  хотя  некоторые  питаются
также и насекомыми; а один из видов, красноклювый ткач, собирает свою добычу
- клещей - на спине дикого буйвола.
   Ошибочно думать, будто птицы-ткачи встречаются только в Африке или только
в Старом  Свете,  как  утверждают  в  своих  трудах  многие  натуралисты.  В
тропической Америке к этим птицам относятся несколько видов, которые  "ткут"
такие же подвесные гнезда на деревьях по  берегам  Амазонки  и  Ориноко.  Но
настоящие птицы-ткачи, то есть те, которые считаются самыми типическими  для
всей группы, - это птицы рода древесных  ткачей.  И  как  раз  представители
одного вида из этого рода и разукрасили своими подвесными домиками  плакучую
иву. Птица этого вида известна под названием "ткачик висячий".
   На плакучей иве было, в общем, около двадцати гнезд -  все  вышеописанной
формы и зеленого цвета, так как жесткая бушменская  трава,  из  которой  они
были сотканы, еще не утратила свежей окраски и  должна  была  долго  еще  ее
сохранять. Благодаря своему цвету  такие  гнезда  в  самом  деле  напоминают
что-то выросшее на дереве  -  какой-то  крупный  грушевидный  плод.  Отсюда,
верно, и пошли рассказы древних путешественников о том, что в  Африке  будто
бы есть деревья, дающие чудесные плоды, внутри которых, если  разломать  их,
увидишь живых птичек или же птичьи яйца!
   Наша  маленькая  Трейи  не  впервые  увидела  сейчас  птиц-ткачей  и   их
причудливые гнезда. Колония  уже  довольно  давно  обосновалась  на  иве,  и
девочка успела завязать с птицами знакомство. Она часто приходила  к  ним  в
гости, припасала зерна и сыпала их под деревом. Во всей колонии не  было  ни
одной пичужки, которая не присаживалась бы доверчиво девочке на руку или  на
белое плечико, не вспорхнула бы хоть раз на кудрявую головку. Для Трейи было
самым обычным делом смотреть, как эти хорошенькие птички резвятся на  ветвях
или залезают в длинные вертикальные тоннели, служащие входом  в  их  гнезда;
самым обычным делом было для нее слушать часами их  любовное  щебетание  или
наблюдать за их играми над берегом у самой заводи.
   И теперь, весело пробираясь вдоль озера, она думала не о них, а о  чем-то
другом - может быть, о голубых кувшинках, может быть, о горном  скакуне,  но
только не о них. Однако птицы внезапно привлекли ее внимание.
   Неожиданно, без всякой видимой причины, они подняли писк и закружили  над
деревом, голосом и движениями выдавая сильное волнение и тревогу.

Глава 43
АФРИКАНСКАЯ КОБРА

	"Что там случилось с моими пичужками? - недоумевала Трейи. - Там у них что-то неладно! Ястреба не видать. Верно, они повздорили между собой. Пойду посмотрю. Они у меня сразу помирятся".
   С такими мыслями девочка ускорила  шаг  и,  обогнув  залив,  вступила  на
крошечный перешеек. Еще полминуты - и она уже стояла под ивой.
   Вокруг не было обычного подлеска. Дерево росло  одиноко  у  самого  конца
косы, и Трейи подошла вплотную к стволу. Тут она  остановилась  и  взглянула
вверх, на ветви, желая выяснить причину птичьего переполоха.
   При ее приближении несколько птичек подлетели к ней и вспорхнули на  руки
и на плечи; но вся их повадка была сейчас иная, чем  когда  они  ожидали  от
девочки корма. Они были явно напуганы и,  казалось,  искали  у  нее  защиты.
"Верно, поблизости притаился какой-то враг", - подумала Трейи, хотя никакого
врага не видела.
   Она посмотрела налево, направо, взглянула наверх.  Нигде  не  видно  было
ястреба. Ни на иве, ни на соседних деревьях не было  никакой  хищной  птицы.
Если бы хищник сидел тут же, на иве, Трейи легко разглядела бы его, так  как
листва была легкая и редкая; к тому же ястреб не остался бы на дереве, когда
девочка стоит так близко. Что ж все-таки испугало птиц? Что пугает их так до
сих пор? Ведь они нисколько не унялись, не успокоились. Ага! Наконец-то враг
обнаружен, наконец-то взгляд Трейи упал на  страшилище,  которое  всполошило
мирную колонию ткачей и подняло среди них такую тревогу!
   По горизонтальному суку, обвив его несколько  раз  спиральными  кольцами,
медленно сползала большая змея. При каждом движении  ее  чешуя  отливала  на
солнце; этот блеск  и  привлек  сначала  глаза  Трейи,  и  тут  она  увидела
отвратительное пресмыкающееся.
   Когда Трейи впервые  заметила  ее,  змея  ползла  спиралью  по  одной  из
горизонтальных ветвей ивы, удаляясь, по-видимому, от гнезд. Но едва  девочка
остановила на ней свой взгляд, длинное гибкое тело соскользнуло с ветки, и в
следующую секунду змея, выставив голову вперед,  уже  спускалась  по  стволу
дерева.
   Трейи отскочила назад - и вовремя: через мгновение голова змеи показалась
как раз напротив того места, где только что стояла девочка. Не отскочи  она,
в нее тотчас вонзились бы ядовитые зубы - змея уже доползла до  того  места,
отвела голову от ствола, широко разинула зев, высунула  раздвоенный  язык  и
грозно зашипела. Она была, по-видимому, раздражена  -  отчасти  потому,  что
потерпела неудачу в своих грабительских намерениях и не могла  добраться  до
птичьих гнезд, а отчасти и  потому,  что  ткачи,  защищаясь,  несколько  раз
ударили ее своими клювами, несомненно причинив ей чувствительную боль. Кроме
того, ее раздразнило появление Трейи.
   Так или иначе, но в  ту  минуту  змея  была  очень  зла,  как  показывали
движения ее головы и блеск ее глаз. Она непременно бросилась бы на  всякого,
кто, на свое несчастье, перерезал бы ей путь.
   Трейи, однако, не  собиралась  без  всякой  необходимости  пересекать  ей
дорогу. Девочка знала, что это могла быть и вполне безобидная тварь, но  все
же от змеи в шесть футов  длиною,  ядовита  она  или  нет,  лучше  держаться
подальше. Трейи инстинктивно подалась в сторону  и  стала  так  далеко,  как
позволяла вода.
   Девочка могла  бы  отбежать  назад  к  узкому  перешейку,  но  что-то  ей
подсказало, что змея поползет в том же направлении и, пожалуй,  догонит  ее.
Эта мысль побудила ее отойти от дерева на другой край полуострова в надежде,
что змея поползет по тропинке, ведущей с него на поляну.
   Стоя у самой воды, девочка,  дрожа  всем  телом,  пристально  глядела  на
мерзкого гада.
   Если бы Трейи знала, к какой породе принадлежал этот гад, она бы и не так
еще дрожала. Перед ней была одна из самых ядовитых змей, черная  африканская
кобра, которая гораздо опасней своей родственницы, индийской  очковой  змеи,
так как при столь же грозном жале обладает более сильным и подвижным телом.
   Этого  Трейи  не  знала.  Она  знала  только,  что  перед  нею   большая,
безобразная змея, почти вдвое длиннее  ее  самой,  и  что  эта  змея  широко
разинула зев  и  высунула  глянцевитый  язык,  намереваясь,  как  видно,  ее
проглотить.
   Кобра, однако, как ни была она раздражена, не повернулась, чтобы  напасть
на девочку; не осталась она и на дереве.  Прошипев  свою  громкую  протяжную
угрозу, она соскользнула на землю и быстро поползла прочь.
   Двинулась она прямо к перешейку, видимо собираясь перейти его  и  уползти
куда-нибудь в кусты, росшие поодаль на берегу.
   Трейи уже почти совсем утвердилась в надежде, что именно  это  собирается
сделать змея, когда та вдруг свернулась кольцом на узком  перешейке,  словно
решив остаться тут надолго.
   Этот маневр был проделан так неожиданно и, казалось, так непредумышленно,
что Трейи повела вокруг глазами, ища причину. Только что змея быстро  ползла
вперед, вытянув во всю длину по земле свое блестящее  тело,  а  в  следующее
мгновение это  тело  приняло  вид  свернутого  каната,  над  краем  которого
поднималась злая головка с мешком чешуйчатой кожи на шее, вздувшимся в  виде
капюшона, - отличительный признак кобры.
   Трейи  смотрела  вокруг,  словно  спрашивая,  чем  же  вызвана  внезапная
перемена в поведении змеи. Она узнала это с одного взгляда.
   От озера к равнине поднимался гладкий отлогий косогор. Он вел  кратчайшим
путем к полуострову. Взглянув  наверх,  девочка  увидела,  что  по  косогору
быстро несется ее горный  скакун.  Приближение  антилопы  и  заставило  змею
остановиться.
   Трейи, едва заметив змею, громко вскрикнула с перепугу. Крик  призвал  ее
любимца, который, пощипывая траву, отстал от хозяйки, и теперь горный скакун
мчался вперед. Большие карие глаза антилопы беспокойно поблескивали,  словно
спрашивали о чем-то.
   Трейи испугалась за своего  любимца.  Еще  прыжок  -  и  он  наскочит  на
притаившуюся змею; еще один такой прыжок...
   - Ах! Спасен!
   Эти два слова сорвались с губ девочки, когда она увидела, что ее  любимец
взвился высоко на воздух и опустился далеко впереди, легко перепрыгнув через
свернутую змею. Горный скакун вовремя заметил врага и спасся  одним  из  тех
головокружительных прыжков, на какие только  он  и  способен.  Едва  избежав
опасности, преданная газель прискакала к хозяйке и глядела на  нее  большими
ясными глазами, в которых светился тревожный вопрос.
   Но крик, вырвавшийся у Трейи, всполошил  не  только  антилопу.  К  своему
несказанному ужасу, девочка  увидела,  что  маленький  Ян  тоже  побежал  по
косогору и вступает прямо на ту дорожку, где лежит, свернувшись, змея.

Глава 44
ЗМЕЕЕД

   Страшная опасность угрожала Яну. Он мчался  опрометью  вперед,  прямо  на
свернувшуюся кобру. Он не знал, что она лежит перед ним.  Предостеречь  его,
остановить на бегу не успеешь. Сейчас он вступит на перешеек, и никакая сила
не спасет его от смертельного укуса. Мальчик не сможет отскочить  в  сторону
или, как это сделал горный скакун, на высоте нескольких  футов  перепрыгнуть
через гада. Трейи видела,  что  кобра  взметнула  свою  длинную  шею.  Змея,
конечно, дотянется до маленького Яна,  она,  может  быть,  обовьется  вокруг
него. Ян погиб!
   Трейи точно окаменела. От ужаса у нее отнялся язык. Она