т  жертву  или  же  подкрадывается  к  ней.  Он
набрасывается из-за прикрытия.  Особенности  строения  тела  позволяют  льву
покрывать прыжком очень большое,  почти  невероятное  расстояние.  Некоторые
авторы говорят о прыжках  на  шестнадцать  шагов,  утверждая,  будто  видели
воочию такой прыжок и сами тщательно измерили его длину.
   Когда  не  удается  настигнуть  жертву  первым  же  прыжком,  лев  ее  не
преследует, а поворачивает и  бежит  рысцой  в  обратную  сторону.  Впрочем,
иногда намеченная жертва соблазняет льва и на  второй  прыжок,  а  то  и  на
третий; но, если и  тот  не  принесет  удачи,  лев  уже  непременно  оставит
преследование.
   Лев не стадное животное, хотя нередко можно встретить группу в десять,  а
то и в двенадцать голов: львы временами охотятся сообща и гонят дичь друг на
друга. Львы набрасываются на зверей всех видов, какие водятся поблизости,  и
пожирают их: даже сильного и тяжелого носорога они не  страшатся,  хоть  тот
частенько отбрасывает их и побеждает. Нередко молодые  слоны  становятся  их
добычей.  Свирепый  ли  буйвол,  жираф  ли,  сернобык,  огромная   канна   и
эксцентричный  гну  -  над  всеми  лев  одерживает  верх   благодаря   своей
превосходной силе  и  мощному  вооружению.  Однако  не  всегда  лев  выходит
победителем из борьбы. Иногда тот или другой зверь побеждает его, и лев  сам
становится его жертвой. А случается  и  так,  что  оба  противника  остаются
мертвыми на поле битвы.
   Профессионал-зверобой не охотится на льва. Невелика корысть:  за  львиную
шкуру много не возьмешь, а других сколько-нибудь ценных трофеев убитый зверь
не сулит. Поскольку охота на него сопряжена с большой опасностью и поскольку
охотник,  как  уже  известно  читателю,  может,  когда   захочет,   избежать
столкновения, то львов совсем почти не убивали  бы,  если  бы  сами  они  не
чинили обид человеку - не уносили бы у фее-бура его лошадей и скот.  Тут  на
сцену выступает новая страсть - жажда мести.  Охваченный  ею,  фермер  нашел
особый  смысл  в  охоте  на  льва  и  стал  с  большим  усердием  и  рвением
преследовать его.
   Но где нет скотоводческих ферм, там нет и этой побудительной  причины.  И
там охота на льва никого особенно не прельщает. Примечательно, что бушмены и
другие бедные кочевые племена совсем не убивают льва или же  убивают  крайне
редко. Они в нем не видят врага. Лев для них поставщик!
   Гендрику доводилось об этом слышать, и он спросил у  Черныша,  правда  ли
это. Бушмен без обиняков подтвердил. Бушмены, сказал он, обычно высматривают
льва или идут по его следам, пока не набредут на него  самого  или  на  тушу
убитой им жертвы. Иногда им указывают к ней  дорогу  стервятники.  Если  лев
окажется на месте или если он еще не окончил  обеда,  люди  ждут,  чтобы  он
удалился, а потом подбираются к остаткам его добычи и присваивают их.  Часто
им таким образом перепадает половина, а то и три четверти туши какого-нибудь
крупного животного, которого им не так-то просто убить самим. Зная, что львы
редко нападают на человека, бушмены не очень боятся этих хищников. Наоборот,
они скорее радуются, когда  видят,  что  в  округе  много  львов.  Ведь  это
означает для них соседство с охотником, который будет поставлять им еду!

Глава 13
ПУТНИКОВ ЗАСТИГЛА НОЧЬ

   Наши путники еще долго вели бы разговор о львах, если бы их не  тревожило
состояние лошадей. С тех пор, когда появилась саранча,  несчастные  животные
только два-три часа пощипали траву, а потом все время оставались  без  пищи.
Зеленая трава - неважный корм для верхового коня,  и,  конечно,  лошади  под
нашими охотниками уже сильно страдали от  голода.  Как  ни  гони  коней,  не
добраться было всадникам до своей стоянки раньше, чем  глубокой  ночью.  Уже
совсем смерклось, когда они прибыли к месту,  где  сделали  привал  накануне
вечером. Темнота была полная. Ни  луны,  ни  звезд  -  тяжелые  черные  тучи
заволокли все небо. Вот-вот, казалось, нагрянет буря с  ливнем  -  но  дождь
никак не хотел пролиться.
   Путники думали сделать здесь привал и дать  коням  немного  попастись.  В
расчете на это все трое спешились; но сколько  ни  искали,  нигде  не  могли
найти травы. Странно! Ведь накануне они ясно  видели  траву  на  этом  самом
месте. Куда она исчезла? Лошади тыкались носом в землю, но  снова  поднимали
голову, сердито фыркая в явном разочаровании.  Они  так  изголодались,  что,
конечно, стали бы щипать траву, если бы она  там  была:  в  пути  они  жадно
обрывали даже листья с кустов. Не побывала ли и  здесь  саранча?  Но  нет  -
кусты мимозы еще сохраняли на ветвях нежную листву;  они  стояли  бы  голые,
навести саранча этот край.
   Путники застыли  от  удивления.  Где  же  трава?  Ведь  она  тут  была  -
определенно была накануне! Уж не сбились ли они с пути?
   Темнота мешала видеть землю, но все же не мог  ван  Блоом  заблудиться  -
этот путь он совершал в четвертый  раз.  Пусть  не  видно  было  под  ногами
дорогу, но время от времени глаз распознавал какой-нибудь куст  или  дерево,
которые фермер заприметил, когда проезжал здесь раньше,  и  это  давало  ему
уверенность, что они едут правильно.
   Озадаченные отсутствием травы там, где они так недавно видели ее, путники
не стали  все  же  разглядывать  поверхность  земли;  они  хотели  добраться
поскорее до родника и потому отказались от привала. Вода в тыквенных бутылях
давно иссякла; уже опять давала себя чувствовать жажда. К тому же ван  Блоом
не был вполне спокоен за  детей,  оставленных  при  фургоне.  Полтора  суток
прошло, как он расстался с ними, - мало ли что могло произойти за этот срок,
мало ли грозило опасностей? Он и то уже поругивал себя, что уехал от  детей.
Лучше было бросить скот на гибель. Так думалось ему теперь.
   Все сильней одолевала мысль, что там у них не  все  благополучно;  и  эта
мысль настойчиво гнала ван Блоома вперед и вперед.
   Ехали молча. И только когда Гендрик высказывал  сомнение  насчет  дороги,
снова завязывался разговор.
   Черныш тоже полагал, что хозяин сбился со следа. Сперва ван Блоом  уверял
их обоих, что это не так, но, проехав немного дальше,  признался,  что  и  у
него возникли сомнения, а затем, сделав еще с полмили, объявил, что  потерял
дорогу: он больше не узнает картину местности, не может отыскать взглядом ни
одной запримеченной черты.
   В таких обстрятельствах вернее всего  опустить  поводья  и  дать  свободу
лошадям; все трое хорошо это знали.  Но  лошади  были  измучены  голодом  и,
предоставленные самим себе, не пожелали идти вперед, а подались  к  зарослям
мимозы и стали жадно ощипывать листья с ветвей. Чтобы заставить  их  бежать,
всадникам все время приходилось пускать в ход и кнут и шпоры, а это отнимало
уверенность, что кони находят  правильную  дорогу.  Так  они  ехали  час,  и
другой, и третий в тягостном беспокойстве, но, сколько ни  вглядывались,  не
видно было ни фургона, ни костра. И путники решили все-таки сделать  привал.
Ехать дальше  казалось  теперь  бессмысленным.  Они  знали,  что  находятся,
вероятно, неподалеку от  лагеря,  но,  продолжая  путь,  одинаково  могли  и
приблизиться к нему и удалиться.
   И они пришли наконец к заключению, что самое разумное -  до  рассвета  не
двигаться с места.
   Поэтому они спешились и привязали коней в кустах - пусть жуют  листья  до
зари, которой уже недолго оставалось ждать. Завернулись  в  свои  кароссы  и
улеглись на землю. Гендрик и Черныш сразу заснули. Ван Блоома  тоже  клонило
ко сну, он достаточно был утомлен, но тревога за детей, переполнявшая сердце
отца, не давала ему сомкнуть глаз, и он лежал без сна до утра.  Оно  наконец
наступило, и с  первым  же  проблеском  света  трек-бур  оглядел  окружающую
местность. Путники, к  счастью,  заночевали  на  вершине  небольшого  холма,
откуда во все стороны открывался вид на много миль,  но  ван  Блоом  еще  не
окинул взглядом и половины всего представшего ему простора, как возник перед
его глазами предмет, при виде которого его сердце забилось радостью. То  был
белый парусиновый верх его фургона!
   Веселый возглас, вырвавшийся у ван Блоома, разбудил спящих,  которые  тут
же вскочили на ноги; все втроем они загляделись на это отрадное зрелище.  Но
понемногу их радость уступила место другим чувствам. Да  полно,  их  ли  это
фургон? Похоже, что их; но он стоял в доброй полумиле -  в  таком  отдалении
все фургоны напоминают один другой. А вид окружавшей его  местности  наводил
на сомнения.
   Нет, решительно место было совсем не то, где выпрягли они лошадей!
   Свой фургон они оставили в узкой долине между двумя пологими склонами - и
этот  стоял  в  подобной  же  долине.  Там  было  рядом  маленькое  болотце,
образовавшееся подле ручья, - и здесь было такое же: они видели издали блеск
воды. Но во всех других отношениях местность рознилась с  тою.  Долину,  где
они разбили лагерь, всю сплошь - по дну и  по  склонам  -  застилал  зеленый
ковер травы, а эта лежала перед их глазами бурая и голая. Не видно  было  ни
былинки - зелень, казалось, сохранилась тут только на деревьях. Кусты, какие
пониже, и те были как будто лишены листвы! Местность своим  видом  нисколько
не походила на ту, где они стали лагерем.  А  здесь,  подумалось  им,  была,
очевидно, стоянка каких-то других  путешественников.  Они  совсем  уже  было
пришли к такому заключению,  когда  Черныш,  внимательно  осматривавший  все
вокруг, наконец уставился в землю под ногами. С полминуты он ее  разглядывал
- что теперь, при  усиливавшемся  свете,  стало  уже  нетрудным  -  и  вдруг
повернул лицо к остальным и предложил им обратить  внимание  на  поверхность
почвы в степи. Ее, как они увидели, сплошь  покрывали  какие-то  следы,  как
будто бы от тысячи копыт. В самом деле, степь сейчас  походила  на  обширный
овечий загон; такой обширный, что, насколько хватал глаз, повсюду видна была
все та же покрытая следами, истоптанная земля.
   Что это значило? Гендрик не понимал. Ван Блоом не мог решить.  Но  Черныш
определил с одного взгляда. Для него такое зрелище было не ново.
   - Все хорошо, баас, - сказал он, подняв голову и глядя хозяину в лицо.  -
Это наш старый фургон!.. И ручей тот, и долина та... то самое  место...  Тут
прошли трек-бокен.
   - Трек-бокен? - подхватили разом ван Блоом и Гендрик.
   - Да, баас, и очень большое стадо. Это следы антилоп... Смотрите!
   Ван Блоому все теперь стало понятно. Нагота степи, отсутствие листьев  на
более низких кустах, миллионы отпечатков маленьких копыт - все разъяснилось.
   По степи прошло стадо антилоп из вида горных скакунов ("трек-бокен",  как
они зовутся у буров). Вот что так неузнаваемо изменило местность! А  фургон,
стало быть не чей иной, как его собственный.
   Не теряя времени, они отвязали  своих  лошадей,  взнуздали  их  и  быстро
понеслись вниз по склону холма. Хотя при виде фургона у ван  Блоома  немного
отлегло от сердца, он все еще не освободился от дурного предчувствия.
   Вскоре  путники  могли  уже  разглядеть  подле  фургона   двух   лошадей,
привязанных к его колесам, тут же стояла и корова, но ни коз, ни овец  нигде
поблизости не было видно.
   У задних колес фургона горел костер, под фургоном что-то чернело,  но  не
приметно было нигде никого из людей.
   По мере приближения все сильнее бились сердца у ван Блоома и у  двух  его
спутников. Они не сводили глаз с фургона.
   Тревога становилась все острей. Триста ярдов отделяли их от места,  а  на
стоянке все еще никто не шевелился - не  появлялось  ни  одной  человеческой
фигуры. Ван Блоом и Гендрик были вне себя от беспокойства. Но вот обе лошади
у фургона громко заржали; черная тень  под  фургоном  задвигалась,  вылезла,
поднялась во весь рост, и путники узнали  Тотти.  Она  торопливо  отодвинула
заднюю дверцу фургона, и  оттуда  выглянули  три  юных  лица.  Крик  радости
вырвался у всадников, а мгновением позже маленькие  Ян  и  Трейи  выпрыгнули
из-под парусиновой крыши прямо в объятия отца, между тем как Гендрик,  Ганс,
Тотти и Черныш  весело  здоровались.  И  столько  было  при  этом  радостной
суматохи, что, право, не описать!

Глава 14
КОЧЕВЬЕ АНТИЛОП

   Не обошлось без приключений и у тех, кто оставался в лагере; и рассказ их
был вовсе не веселый, так как из него  вытекало  неприятное  обстоятельство:
овцы  и  козы  потеряны.  Стадо   пропало   -   и   при   крайне   необычных
обстоятельствах, а надежда возвратить его была более чем сомнительна.
   Ганс начал так:
   - В день, когда вы от нас уехали, не произошло ничего особенного. С обеда
до вечера я был занят - резал  для  крааля  кусты  колючки,  так  называемой
"стой-погоди". Тотти помогала мне таскать их, а Ян и Трейи присматривали  за
стадом. Наши козы и овцы  не  забредали  за  пределы  долины  -  трава  была
хорошая, а усталость после долгого пути еще давала о себе знать. Так вот. Мы
с Тотти, как вы видите, соорудили крааль по  всем  правилам.  Когда  настала
ночь, мы в него загнали стадо; потом Тотти подоила корову, все  поужинали  и
легли спать. Мы изрядно устали и всю ночь спали без просыпу. Вокруг  рыскали
гиены и шакалы, но мы знали, что они не проникнут в крааль.
   Широким движением  руки  Ганс  указал  на  круговую  ограду,  отлично  им
построенную из терновника. Затем он вернулся к своему рассказу:
   - Утром мы вс„ нашли в полном порядке. Тотти  снова  подоила  корову,  мы
позавтракали. Овец и коз выпустили попастись на траве, лошадей  и  корову  -
тоже. Ближе к полудню я стал подумывать, что же нам сварить на обед, -  все,
что у нас оставалось, съели за завтраком. Мне  не  хотелось  закалывать  еще
одну овцу, покуда можно обойтись без этого. Итак, приказав Яну  и  Трейи  не
отходить от фургона, а Тотти - присматривать за стадом, я взял свое ружье  и
отправился поискать дичи. Пошел пешком, так как мне казалось,  что  я  видел
вдалеке на равнине горных скакунов, а к ним лучше  подбираться  без  лошади.
Горных скакунов, что и говорить, было вокруг немало. Когда я вышел  за  край
долины и обвел глазами открывшееся предо мной пространство, я  увидел,  смею
вас уверить, удивительную картину.  Я  сам  едва  поверил  своим  глазам.  С
западной стороны вся степь,  казалось,  являла  собой  одно  сплошное  стадо
антилоп; и по их окраске - светло-желтой на боках, белоснежной на крестце  -
я в них узнал горных скакунов. Они минуты не оставались в покое:  пока  одни
пощипывали траву, сотни других непрестанно прыгали  чуть  ли  не  на  десять
футов в высоту, наскакивая друг на друга. Право же,  это  было  едва  ли  не
самое любопытное зрелище, какое случалось мне видеть, и  самое  приятное:  я
знал,  что  животные,  покрывшие  степь,  не  лютые  звери,  а   прелестные,
грациозные маленькие газели. Моей  первой  мыслью  было  подобраться  к  ним
поближе и выстрелить; я уже направился прямо в  степь,  когда  заметил,  что
антилопы сами надвигаются на меня. Я увидел, что они быстро приближаются  и,
если мне стоять на месте, они меня избавят от труда идти  к  ним  самому.  Я
улегся за кустом. Лежу и жду. Ждать пришлось недолго. Не прошло  и  четверти
часа, как передние из стада значительно ко мне  приблизились,  а  еще  через
пять минут уже два-три десятка оказались на расстоянии  выстрела.  Но  я  не
стал стрелять, я знал, что они подойдут еще  ближе,  и  лежал,  наблюдая  за
движениями этих красивых антилоп. Я разглядывал их легкие, изящные формы, их
стройные ноги, их окраску: коричневая спинка, белое брюшко, рыжая продольная
полоска  на  каждом  боку.  Я  видел  лировидные  рога  самцов  и,  главное,
своеобразные белые пятна на крупах, открывавшиеся глазу  каждый  раз,  когда
антилопы подпрыгивали, задирая хвост и показывая под ним густую  шелковистую
шерсть, белую, как снег.  Все  это  я  примечал,  и  наконец,  налюбовавшись
вдосталь, высмотрел одну хорошенькую самочку - я не позабыл об обеде, а всем
известно, что самое вкусное мясо бывает у самок. Старательно нацелившись,  я
выстрелил. Самка  упала,  но,  к  моему  удивлению,  остальные  животные  не
разбежались. Только несколько самых передних отпрянули  назад  и  подскочили
высоко в воздух, но тут же стали снова преспокойно  щипать  траву.  Основная
масса  продолжала,  как  и  раньше,  двигаться  вперед.  Я  как  мог  скорее
перезарядил  ружье  и  повалил  еще  одного  скакуна,  на  этот  раз  самца,
по-прежнему не спугнув остальных.
   Я принялся в третий раз заряжать, но не успел еще довести дело до  конца,
как передние ряды антилоп уже пронеслись мимо  меня  с  обеих  сторон,  и  я
оказался в середине стада.
   Прятаться за кустом, решил я, было теперь ни к чему. Я поднялся, стал  на
одно колено и выстрелил в ближайшего от меня скакуна, который тут  же  упал.
Его товарищи не остановились, и тело его оказалось растоптано тысячью копыт.
Я снова зарядил ружье и стал во весь рост. Тут я впервые  задумался,  почему
горные скакуны ведут себя так странно; вместо того чтобы помчаться прочь при
моем появлении, они только слегка шарахнулись в сторону и продолжали бежать,
не  изменив  направления.  Их  точно  несло  вперед,  как  в  дурмане.   Мне
вспомнилось, где-то я слышал, что так горные скакуны  ведут  себя  во  время
своих переселений. Значит, подумал я, это и есть переселение стада.
   Вскоре я утвердился в этой мысли, потому что стадо вокруг меня  сбивалось
с каждой минутой все теснее, и мне становилось не по себе.  Я  не  то  чтобы
боялся этих животных - они не выказывали никаких поползновений направить  на
меня свои рога  -  наоборот,  они  старались  сколько  могли  обходить  меня
подальше.  Но  я  внушал  беспокойство  только  самым  ближайшим;  тех,  что
находились от меня в ста ярдах, мое присутствие ничуть не страшило, и они не
желали хоть сколько-нибудь посторониться. Поэтому ближайшие  могли  податься
лишь на два-три шага от меня, заставляя соседей  сбиваться  в  кучу  или  же
перепрыгивая через них, так что вокруг меня все время было  двойное  плотное
кольцо - одно на земле и второе в воздухе! Не могу описать,  какие  странные
чувства владели мною в этом необычном положении,  и  не  знаю,  долго  ли  я
простоял бы так на месте. Может быть,  я  попытался  бы  еще  несколько  раз
зарядить ружье и выстрелить, если бы вдруг  не  вспомнил  об  овцах.  "Стадо
увлечет их за собой", - подумалось мне. Я слыхал, что это случается довольно
часто. Антилопы, сообразил я, направляются к нашей  долине  -  передние  уже
вступили в нее; скоро они добегут до того места, где, как я  недавно  видел,
паслись овцы и козы. В надежде, что я опережу горных скакунов и загоню  овец
в крааль раньше, чем те завлекут их в свое стадо, я побежал к долине. Но,  к
моему огорчению, я не мог идти быстрее, чем подвигалось стадо.
   Задолго до того, как я пробился к фургону, я увидел, что Ян, и  Трейи,  и
Тотти благополучно сидят под парусиновым верхом. Это меня порадовало,  но  я
увидел также, что козы и овцы уже смешались со стадом горных скакунов  и  те
увлекают их за собой, как если бы наши животные принадлежали к одному с ними
виду. Боюсь, мы потеряли их безвозвратно... Итак,  ван  Блоом  и  его  семья
очутились в крайнем затруднении. Весь их скот ушел. Только и было у них, что
одна корова и несколько лошадей, да и для тех антилопы не оставили не клочка
травы. Чем их теперь кормить?
   Пуститься по следам кочующих горных скакунов в надежде вернуть своих овец
и коз? Бесполезное дело! Так уверял  Черныш.  Несчастные  животные  пробегут
сотни миль, пока смогут отделиться от огромного стада  антилоп  и  закончить
свое невольное путешествие. Оседлать коней и пуститься в погоню?  Но  далеко
на них не проскачешь. Их нечем подкормить, кроме как листьями мимозы, а  это
не корм для изголодавшихся лошадей. Счастье будет, если они не падут прежде,
чем удастся выбраться с ними на какое-нибудь пастбище. Но где теперь  искать
его? Сперва саранча, а потом еще и антилопы, казалось, превратили всю Африку
в пустыню.
   Ван Блоом быстро принял решение. Он переночует здесь, на  ме