заблуждение.  Самый  невежественный  фермер
Капской колонии (бурая гиена - африканское животное) судит об  этом  вернее.
Уже одно название, данное  косматой  гиене  бурами  -  "береговой  волк",  -
указывает на отличительную  особенность  ее  повадки.  Действительно,  гиена
этого вида водится только в прибрежных областях; в  местах  же,  излюбленных
обыкновенной гиеной, ее никогда не встретишь.
   Есть еще  одна  "бурая  гиена",  отличающаяся  от  "берегового  волка"  и
встречающаяся только в Великой пустыне.  Ее  можно  узнать  по  сравнительно
короткой и однотонно бурой шерсти, а во всем остальном она похожа на  других
представительниц своего рода. Не подлежит сомнению, что со  временем,  когда
Центральная Африка будет наконец  основательно  исследована,  перечень  ныне
известных гиен пополнится новыми видами.
   Гиены в образе жизни и привычках имеют много общего с  крупными  волками.
Они живут в пещерах или в расселинах  скал.  Иногда  гиена  селится  в  норе
другого животного, которую она для себя расширяет, пустив в ход свои когти -
отличное орудие для рытья.
   Лазить  по  деревьям  гиена  не  умеет,  так  как  ее  когти  для   этого
недостаточно длинны и цепки. Главное ее оружие - зубы и мощные челюсти.
   По своей природе гиены принадлежат к  животным-одиночкам,  хотя  нередко,
набрасываясь на добычу, соединяются в стаи. Сойдутся над какой-нибудь  тушей
десять - двенадцать гиен и, обглодав ее, разбредутся. Прожорливость их вошла
в поговорку. Они едят чуть ли не все, вплоть до ремней  и  старых  подметок.
Слишком  твердой  пищи  для  них  не  существует.  Кости  они  смалывают   и
проглатывают так легко, как другие хищники самое нежное  мясо.  Гиены  очень
наглы, особенно по отношению к несчастным дикарям, которые  не  охотятся  на
них с целью истребления. Отвратительные  хищники  пробираются  в  их  жалкие
краали и часто уносят маленьких детей. Можно с уверенностью сказать, что  не
одну сотню детей погубили в Южной Африке гиены.
   По всей вероятности, вам невдомек, как  допускаются  такие  вещи,  почему
местные жители до сих пор еще  не  объявили  беспощадной  войны  гиенам,  не
прогнали их за пределы обитаемых местностей. Все это удивляет, потому что вы
не принимаете в расчет той разницы, которая существует между цивилизованными
и дикими странами. Вы подумаете, верно, что  человеческая  жизнь  ценится  в
Африке куда меньше, чем в Англии. Да, до известной степени это так. Но  если
бы вы  хорошенько  познакомились  с  наукой  о  строении  общества,  вам  бы
открылось, что иные законы цивилизованного мира  требуют  такого  несметного
количества жертв, какого никогда не  унести  гиенам.  Бессмысленные  парады,
пустые придворные празднества, приемы коронованных особ -  все  это  требует
огромных средств и в конечном счете пожирает множество человеческих жизней.

Глава 25
ДОМ СРЕДИ ВЕТВЕЙ

   Ван Блоом понял теперь, что гиены  могут  оказаться  для  него  настоящим
бедствием. Им ничего  не  стоит  подобраться  к  слоновьему  мясу  и  другим
припасам; даже детей  небезопасно  оставлять  на  становище  одних,  а  ему,
конечно, часто придется оставлять малышей, так  как  старших  надо  брать  с
собой на охоту.
   Водились тут и другие звери, пострашней гиен. В  ту  же  ночь  он  слышал
рычание львов где-то у озера, а, когда рассвело, следы ясно показывали,  что
львы приходили на водопой.
   Как мог он оставить маленькую  Трейи,  свою  дорогую  дочурку,  или  Яна,
который ростом был не больше сестренки, - как мог он оставить их в  открытом
лагере, когда рыщут вокруг такие чудовища! Об этом нечего было и думать.
   Он раздумывал, что теперь предпринять. Прежде  всего  ему  пришло  на  ум
построить дом. Но на такую работу ушло бы немало времени: не было под  рукой
подходящего  материала.  Каменный  дом  требовал  тяжелого  труда,  так  как
пришлось бы таскать на себе камень чуть ли  не  за  целую  милю.  Не  стоило
возиться - ван Блоом не собирался обосновываться здесь надолго. В этих краях
он, может быть, и не встретит много слонов; хочешь  не  хочешь,  а  придется
двинуться дальше.
   Вы спросите: почему он не решил, в таком случае, построить дом из бревен?
Работа оказалась бы не слишком  тяжелой:  местность  вокруг  была  лесистая,
топор у него имелся.
   Да, лесу было кругом  довольно,  но  то  был  совсем  особенный  лес.  За
исключением нван - высоких деревьев, росших на больших расстояниях  друг  от
друга (и расстояниях таких правильных, точно деревья рассадил  садовник),  -
здесь не встречалось ничего, что можно было бы  назвать  деревом  в  обычном
смысле слова. Все  остальное  было  скорее  кустарником;  тернистые  заросли
мимозы, молочаев, древовидных алоэ, стрелиции и  цепкой  замии,  -  все  это
пленяло глаз, но никак не годилось для постройки.  А  нвана  была,  конечно,
чересчур велика. Срубить одно такое  дерево  немногим  легче,  чем  возвести
целый дом; а чтобы распилить ствол на доски,  потребовалось  бы  обзавестись
паровой пилой. Мысль о деревянном доме тоже была исключена. Между тем легкое
строение из тростника и кольев не  могло  бы  служить  достаточной  защитой.
Какой-нибудь разъяренный носорог или слон в два счета сровнял  бы  с  землей
подобный дом.
   Кроме того, приходилось подумать и о том, что в окрестностях  могли  жить
людоеды. Так, по крайней мере, полагал Черныш: местность пользовалась в этом
смысле недоброй славой. А поскольку они находились сейчас недалеко от родины
Черныша, ван Блоом,  доверяя  словам  бушмена,  склонен  был  разделять  его
опасения. Какую защиту от людоедов мог представить шалаш? Почти никакой.
   Было над чем призадуматься. Пока вопрос не был разрешен, ван Блоом не мог
приступить к охоте. Необходимо было устроить такое убежище, где дети  в  его
отсутствие были бы в полной безопасности.
   Думая упорную думу, бывший фермер случайно возвел глаза к вершине  нваны.
Большие корявые лапы ветвей сразу остановили на себе его мысль,  пробудив  у
охотника странное воспоминание. Он слышал, что в некоторых областях  Африки,
- пожалуй, в тех краях, где  он  сейчас  находился,  -  туземцы  селятся  на
деревьях. Иногда на одном дереве ютится целое  племя  в  пятьдесят  и  более
человек; и делают они это, спасаясь от хищного зверя, а порой и от человека.
Дом они строят на помосте, опорой которому служат горизонтальные сучья; люди
взбираются в свое жилье по приставной лестнице, которую перед отходом ко сну
втаскивают к себе наверх.
   Обо всем этом ван Блоому не раз доводилось  слышать,  и  все  это  вполне
соответствовало истине. Сама собой напрашивалась мысль, не сделать ли и  ему
то же самое. Не построить ли дом на гигантской нване? Такое жилье  даст  ему
желанную защиту. Там они все будут спать с чувством полной безопасности. Там
он, уходя на охоту, будет спокойно оставлять  детей,  сохраняя  уверенность,
что, вернувшись, найдет их на месте. Прекрасная идея! Но...  осуществима  ли
она?
   Ван Блоом стал обдумывать.
   Раздобыть бы только доски для помоста, а  прочее  будет  несложно.  Крышу
можно сделать самую легкую - листва уже почти заменяла ее. Но пол - вот  что
самое трудное. Где взять доски? По соседству их нигде не достанешь.
   Тут взгляд его случайно упал на фургон.  Ага!  Вот  они  где,  доски!  Но
неужели придется ломать свой верный фургон? Нет, ни за что! Об этом нечего и
думать.
   А впрочем, кто велит ломать?  Он  сделает  это,  не  выдернув  ни  одного
гвоздя, не отбив ни единой  щепочки.  Фургон  устроен  так,  что  его  можно
разобрать на части и вновь собрать, когда захочешь.
   Что ж, он его разберет. Оставит нетронутым только дно. Вот вам и  готовый
помост. Ура!
   В  радостном  возбуждении  ван  Блоом  сообщил   свой   план   остальным,
восторженно рисуя подробности. Все согласились с его доводами,  и,  так  как
утро было уже на  исходе,  они  без  долгих  слов  приступили  к  выполнению
замысла.
   Прежде всего надо было построить лестницу в тридцать футов длины. На  это
ушло немало времени; зато она, хоть и грубая, но крепко сколоченная, удалась
на славу и вполне отвечала своему  назначению.  По  ней  можно  было  теперь
добраться до нижнего яруса ветвей; а  отсюда  уже  нетрудно  было  соорудить
лесенки и к верхним ярусам.
   Ван  Блоом  взлез  первый  и,  внимательно  осмотревшись,   выбрал,   где
установить платформу. Опорой ей могли  служить  два  крепких  горизонтальных
сука, которые росли бы на равной высоте и расходились бы под возможно  более
острым углом. Множество толстых ветвей на огромном дереве позволило  сделать
выбор.
   Фургон разобрали - на это ушло лишь несколько  минут  -  и  первым  делом
втащили наверх дно. Эта задача, далеко не  легкая,  потребовала  соединенных
усилий всей семьи. К одному концу привязали крепкие ременные вожжи  и  затем
перекинули их через сук, росший ярусом выше, чем те, на которые  должен  был
лечь помост. Черныш взобрался наверх,  чтобы  оттуда  направлять  громоздкую
платформу,  остальные  же  всей   своей   тяжестью   навалились   снизу   нa
импровизированный канат; даже маленький Ян тянул изо всех силенок,  хотя  на
силомере он выжал бы не больше одного английского фунта <Английский  фунт  -
около 454 граммов.>.
   Наконец платформу втащили, и  она  благополучно  водрузилась  на  опорных
сучьях; и тогда поднялся снизу  ликующий  хор  голосов,  а  Черныш  радостно
откликался из гущи ветвей.
   Самая трудная половина  работы  была  завершена.  Оставалось  втащить  по
частям кузов и собрать его  затем  наверху  в  прежнем  виде.  Пришлось  еще
срубить несколько ветвей, чтобы расчистить место для парусинового верха.  Но
вот и его втащили и натянули.
   К заходу солнца все было на своем месте, воздушный дом  приспособлен  для
ночлега; и действительно, в ту же ночь они спали в этом доме, -  "забравшись
на насест", как шутливо выразился Ганс.
   Однако они еще  не  считали  свое  новое  жилье  вполне  законченным.  На
следующий день они еще продолжали трудиться над ним. Из длинных шестов  было
сделано продолжение платформы, соединившее фургон со стволом дерева, так что
образовалась широкая терраса, по которой можно было двигаться.
   Шесты были крепко переплетены ветвями красавицы плакучей ивы;  она  часто
встречается в этих краях, и несколько старых плакучих ив росло  у  озера.  В
довершение всего на помост наложили толстый слой глины, взятой на берегу.  В
случае нужды можно было даже развести  костер  и  варить  ужин  в  воздушном
жилище.
   Когда главное строение было закончено, Черныш смастерил на других  сучьях
огромной нваны помост для себя и еще один - для Тотти. Над  каждым  из  этих
помостов он соорудил навес, защищавший их обитателей от дождя и росы.
   Странное впечатление производили  эти  два  навеса,  каждый  величиною  с
обыкновенный зонтик. Странное, потому что это были уши слона!

Глава 26
ДРАКА ДИКИХ ПАВЛИНОВ

   Теперь ничто больше не мешало ван Блоому приступить к самому  главному  в
его новой жизни, то есть к охоте на слонов. Он решил начать  немедленно:  он
сознавал, что, пока не "уложит" хотя бы трех -  четырех  исполинов,  ему  не
найти покоя. Ведь могло случиться и так, что не удастся убить ни одного; что
станется тогда со всеми его большими  надеждами  и  планами?  Все  окончится
новым разочарованием, и в его  трудной  жизни  ничто  не  переменится.  Нет,
переменится, но  к  худшему:  потерпеть  неудачу  в  каком-либо  предприятии
означает не только потерю времени, но и напрасную трату душевных сил.  Успех
поднимает дух, мужество, веру в себя, что способствует новым  удачам,  тогда
как поражение ведет к робости и унынию. В этом смысле всякая неудача опасна;
а потому, затевая какое-нибудь предприятие, надо наперед удостовериться, что
оно вполне возможно и осуществимо.
   Между  тем  ван  Блоом  был  совсем  не  уверен,  что  его  широкий  план
осуществим. Однако при данных обстоятельствах охотник  не  мог  выбирать.  У
него не было в то время иных средств к существованию, и он решился  испытать
ту единственную возможность, какая раскрывалась перед ним. Он верил  в  свои
расчеты и мог твердо надеяться на успех;  но  перед  ним  была  неизведанная
дорога. Неудивительно, что ему не терпелось скорее приступить к делу, скорее
узнать, велики ли шансы на удачу.
   Итак, он встал рано утром и отправился в путь.  Его  сопровождали  только
Гендрик и Черныш, так как он все еще не решался оставлять детей на одну лишь
Тотти, которая сама была почти таким же ребенком.  Поэтому  Ганс  остался  в
лагере.
   Охотники двинулись сперва по течению  речушки,  которая  брала  начало  в
роднике и, растекшись озером, бежала дальше.  Это  направление  они  избрали
потому, что здесь было больше кустарника, а они  знали,  что  слонов  скорее
встретишь в лесу, чем в открытых местах. Между тем  только  близ  реки  было
много леса. По обоим ее берегам тянулась широкая полоса  джунглей.  За  ними
шли разбросанные рощицы и перелески,  а  далее  открывалась  равнина,  почти
лишенная деревьев, хоть и одетая на некотором расстоянии ковром сочных трав.
Она переходила в дикую степь, простиравшуюся на восток  и  запад,  насколько
хватал глаз. С севера, как мы уже упоминали, высился горный кряж, а  за  ним
начиналась выжженная,  безводная  пустыня.  Только  с  юга  лежало  то,  что
единственно еще напоминало лес; и, хотя  такие  невысокие  заросли  едва  ли
могли притязать на это имя, все же казалось довольно правдоподобным, что тут
водятся слоны. "Лес" состоял преимущественно  из  мимозы,  представленной  в
нескольких разновидностях; листья,  корни  и  нежные  ее  побеги  -  любимое
лакомство травоядного гиганта. Встречалась  здесь  и  жирафья  акация  с  ее
тенистой зонтовидной кроной. Но над всем  господствовала  мощными  вершинами
нвана, накладывая особый отпечаток на ландшафт.
   Охотники заметили, что, чем дальше  они  шли,  тем  шире  делался  ручей.
Временами, особенно после обильных дождей, он, несомненно,  получал  большой
приток воды и превращался, верно, в значительную реку. Однако по  мере  того
как расширялось русло, вода в нем, напротив, все убывала и убывала, пока  на
расстоянии мили от лагеря не иссякала совсем.
   Еще на полмили текучую воду сменила цепь стоячих прудов; однако  широкое,
сухое русло шло и  дальше,  и  по  обоим  его  берегам  беспрерывно  тянулся
кустарник, такой густой, что продвигаться вперед  возможно  было  только  по
самому руслу.
   По пути попадалось немало разной мелкой дичи, вспархивавшей  чуть  ли  не
из-под ног. У Гендрика чесались руки "снять" хоть несколько  штук,  но  отец
запретил ему стрелять прежде времени: выстрел мог спугнуть ту крупную  дичь,
ради которой они отправились в путь и на которую могли натолкнуться с минуты
на минуту. Гендрика успокоили, что на обратном пути ему дадут испытать  свою
ловкость; ван Блоом и сам рассчитывал вместе с сыном выследить антилопу, так
как в лагере уже не осталось свежего мяса. Но это было делом вторым,  первой
же заботой было раздобыть во что бы то ни стало хоть пару бивней.
   Черныш зато мог свободно пользоваться луком: бесшумное оружие не  вызвало
бы переполоха в лесу. Бушмена взяли с собою, чтобы он тащил топор  и  прочие
принадлежности, а при случае помог и на  охоте.  Он  не  преминул,  конечно,
прихватить лук и колчан и все время  высматривал,  не  найдется  ли  во  что
пустить свою маленькую отравленную стрелу.
   Наконец он нашел мишень, достойную его  искусства.  В  одном  месте,  где
русло  давало  большую  излучину,  охотники  предпочли  пройти  напрямик  по
равнине, и вот перед ними открылась довольно широкая лужайка, а посреди  нее
представилась взорам большая птица, стоявшая на прямых и высоких ногах.
   - Страус! - воскликнул Гендрик.
   - Нет! - отозвался Черныш. - Это пау.
   - Да, - сказал ван Блоом, согласившись с бушменом, - это пау.
   По-голландски "пау" означает "павлин". В Африке же, как известно, никаких
павлинов не водится. Павлина в диком виде можно  встретить  только  в  Южной
Азии и  на  островах  Индийского  архипелага.  Значит,  птица,  которую  они
увидели, никак не могла быть павлином.
   Это и не был павлин. Но все же птица напоминала павлина  с  его  длинным,
тяжелым  хвостом,  со  своеобразным  глазовидным  рисунком  на   крыльях   и
переливчатым, "мраморным" оперением на спине. Правда, яркостью расцветки она
уступала горделивому птичьему царьку, хотя и была столь же  статна  и  много
крупнее и выше его. Как раз из-за  высокого  роста  и  прямых,  длинных  ног
Гендрик с первого взгляда принял ее за страуса. Птица не была  ни  страусом,
ни павлином, а принадлежала к совсем иному роду, равно далекому от обоих,  -
к роду дроф. Перед нашими охотниками  была  крупная  южноафриканская  дрофа,
которую голландцы-колонисты называют "пау" за глазовидные пятна на перьях  и
другие черты сходства с индийским павлином.
   И Черныш и ван Блоом знали, что пау - лакомая дичь и могла бы скрасить их
стол. Но в то же время они знали, что это самая пугливая птица  -  настолько
пугливая, что ее трудно застрелить  даже  из  дальнобойного  ружья.  Как  же
подобраться к ней на расстояние выстрела  из  лука?  Вот  о  чем  надо  было
подумать.
   Птица стояла в двухстах ярдах от охотников, и, если бы она  их  заметила,
это расстояние скоро увеличилось бы вдвое, так как пау  отбежал  бы  еще  на
двести ярдов. Я говорю "отбежал", потому что птицы из семейства  дроф  редко
пользуются крыльями; от врага их чаще спасают длинные ноги. Поэтому за  ними
нередко охотятся с собаками и  берут  их  после  жестокого  гона.  Слабые  в
полете, они отличные бегуны - в беге они почти не уступают страусу.
   Однако пау пока что  не  заметил  охотников.  Они  его  увидели,  еще  не
выбравшись из зарослей, а когда увидели, сразу же замерли на месте.
   Как же, думал Черныш, приблизиться к птице? Пау стоял в двухстах ярдах от
любого прикрытия, и поляна вокруг него была чиста, как свежевыкошенный  луг.
Правда, она была  невелика.  Черныш  даже  удивился,  увидев  пау  на  такой
маленькой поляне: эта птица водится только в открытых просторах степей,  где
она может видеть врага с большого расстояния. Да,  поле  зрения  было  очень
невелико, но, понаблюдав за дрофой несколько минут, охотники убедились,  что
птица решила держаться как можно ближе  к  центру  лужайки  и  не  проявляла
наклонности приблизиться в поисках пищи к той или другой стороне чащи.
   Всякий, кроме бушмена, расстался бы с надеждой подкрасться на  выстрел  к
этой птице, но Черныш не унывал.
   Попросив остальных соблюдать тишину, он подполз к самому краю зарослей  и
лег за густым широколиственным кустом. Затем  он  начал  издавать  гортанные
звуки, в точности подражая токованию дрофы-самца, вызывающего  соперника  на
бой.
   Подобно тетереву, пау многоженец и в  положенное  время  года  становится
страшным ревнивцем и забиякой. Черныш знал, что для пау  как  раз  наступила
"боевая пора", и он надеялся, подражая военному кличу дроф, приманить  птицу
(он в ней распознал петуха) на расстояние, доступное его стреле.
   Едва заслышав клич, пау  поднялся  во  весь  свой  рост,  расправил  веер
огромного хвоста, опустил крылья, так что края их  волочились  по  траве,  и
ответил  на  вызов.  Но  тут  смутило  Черныша  новое  обстоятельство:   ему
почудилось, что на его токование отозвались две птицы сразу.
   Действительно, он не ослышался: только он собрался подать голос вторично,
как пау снова издал боевой клич, и в ответ  раздался  подобный  же  вызов  с
другой стороны.
   Черныш поглядел туда,  откуда  донеслось  ответное  токование,  и  увидел
вторую дрофу.  Она,  казалось,  свалилась  с  поднебесья  или,  что  вернее,
выбежала из укрывавших ее кустов.  Во  всяком  случае,  охотники  не  успели
оглянуться, как она уже покрыла почти половину расстояния до центра поляны.
   Обе птицы теперь отлично видели друг друга, и по их движениям можно  было
заключить, что сейчас, несомненно, начнется бой.
   Увер