ым, а главное - скажем к его чести, -  он  может  обеспечить  вам
самое вкусное жаркое, если вы его убьете и не побрезгаете отведать его мяса.
Правда, оно слегка отдает муравьиной кислотой, но этот  привкус  как  раз  и
ценят в нем гурманы. А если случится вам завести речь о ветчине,  послушайте
нашего совета: отведайте окорок земляного поросенка! Приготовьте его по всем
правилам да скушайте ломтик, и больше вы  никогда  не  станете  расхваливать
испанскую или вестфальскую ветчину!
   Гансу доводилось лакомиться таким окороком. Чернышу тоже, так что  бушмен
отнюдь не вопреки желанию, а, можно сказать, с охотой стал разделывать  тушу
гоупа.
   Черныш знал, какой ценный кусок держал он в руках, ценный не только своим
качеством, но и потому, что он редко встречается.  Хотя  трубкозуб  довольно
обычное животное в Южной Африке, а в некоторых областях ее он водится даже в
большом числе, все же охотнику не каждый день удается наложить на него руку.
Захватить этого зверя очень трудно, хотя убить довольно просто:  ударить  по
рылу - и он готов! Пугливый и осмотрительный,  он  редко  выходит  из  своей
норы, да и то лишь ночью, и даже в темноте он крадется так тихо и осторожно,
что никакой враг не подберется к  нему  незамеченным.  Глаза  у  него  очень
маленькие и, подобно большинству ночных животных, он  видит  плохо,  но  два
других чувства - слух и обоняние - развиты у муравьеда  до  редкой  остроты.
Его стоячие длинные уши улавливают каждый звук, каждый шорох.
   Аард-варк -  не  единственное  животное  в  Африке,  поедающее  термитов.
Водится там еще один четвероногий любитель этих насекомых, но внешностью  он
сильно отличается от трубкозуба. Животное это совсем лишено шерсти, зато его
тело сплошь покрыто настоящим чешуйчатым панцирем, каждая чешуйка  величиною
с полкроны. Чешуйки слегка находят одна на другую, и животное  может,  когда
хочет, поставить их торчком. Внешним видом  оно  скорее  похоже  на  большую
ящерицу или на маленького крокодила, чем на млекопитающее, но его  обычаи  в
точности те же, что у земляного поросенка. Живет оно под  землей,  разрывает
ночью термитники, выбрасывает  длинный  и  липкий  язык,  набирает  на  него
насекомых и с жадностью их пожирает.
   Если напасть на него неожиданно и вдалеке от его подземного убежища,  оно
свернется, как еж или как некая разновидность южноамериканского  броненосца,
с которым придает ему известное сходство его чешуйчатый панцирь.
   Этот истребитель термитов именуется панголином или  ящером,  но  известно
несколько  видов  панголина  помимо   африканского.   Некоторые   виды   его
встречаются в Южной Азии и на островах Малайского архипелага.  Тот  же,  что
водится в Южной Африке, зовется у зоологов "длиннохвостым ящером".
   Тотти  вскоре  подала  жаркое  из  "павлина"  -  вернее  говоря,   наспех
поджаренную на вертеле дрофу. Хотя птица и  не  была  приготовлена  по  всем
правилам искусства, она оказалась достаточно хороша для  тех  желудков,  для
которых  предназначалась.  Наши  охотники  были   слишком   голодны,   чтобы
привередничать, и съели обед, не подвергнув его критике.
   Теперь Ганс приступил наконец к рассказу о своем приключении.

Глава 31
ГАНС ПРЕСЛЕДУЕТ ГНУ

   - Так вот, - начал Ганс, - прошло не больше часа после вашего ухода,  как
у водопоя показалось стадо диких быков. Шли они гуськом, но у самого  берега
нарушили порядок, и не успел я подумать, что неплохо бы пострелять  их,  как
они уже плескались в воде.
   Понятно, я знал это животное - и знал, что это  добрая  дичь,  но  я  так
засмотрелся на их потешную возню, что и думать забыл о ружье, пока стадо  не
напилось вдосталь. Тогда только я вспомнил, что мы живем вяленой слониной  и
не вредно было бы внести некоторое разнообразие в нашу  еду.  К  тому  же  я
приметил в стаде нескольких телят, которых я различил по их малому  росту  и
более светлой окраске. Из их  мяса,  как  я  знал,  получается  превосходное
блюдо, и я решил, что сегодня оно будет у нас на обед.
   Я побежал наверх за ружьем. Тут только я понял, что сглупил,  не  зарядив
его заблаговременно, когда вы собирались на охоту. Мне тогда  не  пришло  на
ум, что возможна всякая случайность, и, конечно, это было  очень  неразумно:
как знать, что может произойти в любой час, в любую минуту!
   Я очень торопился, когда заряжал ружье, так как видел, что дикие быки уже
выходят из воды, и, кое-как забив пулю, бросился вниз  по  лестнице.  Но  на
последней  ступеньке  я  спохватился,  что  не  взял  ни   пороховницы,   ни
патронташа. Возвращаться за ними было поздно:  уже  последний  бык  поскакал
прочь, и я боялся прозевать их вовсе. Впрочем, я не  собирался  преследовать
их на далекое расстояние. Я рассчитывал сделать по ним только один  выстрел,
а для него довольно было и той пули, что я забил в ружье.
   Я поспешил за стадом, держась по мере возможности под прикрытием  кустов,
но через некоторое время я убедился, что такая предосторожность ни  к  чему.
Гну нисколько не робели. А старые самцы - те и вовсе не  знали  страха,  они
преспокойно  скакали  и  резвились  в  каких-нибудь  ста  ярдах,  а   иногда
подпускали меня и ближе. Было ясно, что за ними никогда не охотился человек.
   Раз-другой я приближался на выстрел к  двум  старым  быкам,  несшим,  как
видно, стражу в арьергарде. Но я не собирался убивать старых гну -  я  знал,
что их мясо жестко.
   Мне хотелось достать к обеду что-нибудь понежнее.  И  я  решил  приберечь
пулю для телки или для молодого бычка, у которого  еще  не  загнулись  рога.
Таких я видел в стаде несколько штук.
   Как ни смирны были  животные,  мне  никак  не  удавалось  подобраться  на
выстрел к какому-нибудь из молоденьких. Старые  быки,  возглавлявшие  стадо,
все время уводили их слишком далеко; а те два, что прикрывали тыл, казалось,
угоняли их вперед при моем приближении.
   И вот таким манером они завели меня на милю с лишним. Увлекшись  погоней,
я не думал о том, что опрометчиво так удаляться от лагеря. Я думал только  о
дичи и, все еще надеясь использовать с  толком  свой  заряд,  шел  дальше  и
дальше.
   Наконец погоня вывела меня на открытое  место.  Кустов  здесь  больше  не
было, но и тут нашлось прекрасное прикрытие - термитники. Рассеянные по всей
равнине, они стояли, точно большие палатки, на  равном  расстоянии  друг  от
друга. Термитники были огромные - иные из них в двенадцать  с  лишним  футов
высоты - и по виду несколько отличались от обычного куполообразного холмика,
распространенного повсюду. Они построены были в  виде  больших  конусов  или
закругленных пирамид, у основания  которых  лепились  во  множестве,  словно
башенки,  конусы  поменьше.  Я  узнал  жилище  одного  из  видов   термитов,
известного энтомологам под именем "воинственного термита".
   Были там и другие термитники, в форме цилиндра с  закругленной  вершиной,
невысокие - всего около ярда высотой; вид у них был такой, точно взяли рулон
небеленого холста, поставили стоймя, а сверху прикрыли перевернутой  миской.
Такие термитники  принадлежат  совсем  иному  виду  термитов,  именуемому  у
энтомологов "кусающийся термит"; впрочем, гнезда того же образца строит  еще
один вид термитов. Не подумайте,  что  я  останавливался  поглядеть  на  эти
любопытные сооружения. Я упоминаю о них сейчас только для того,  чтобы  дать
вам представление о местности, иначе вам непонятно будет дальнейшее.
   Итак,  равнина  вся  была  усеяна   конусообразными   и   цилиндрическими
термитниками. Либо тот, либо другой попадался через каждые двести ярдов, и я
вообразил, что под их прикрытием легко подберусь на  расстояние  выстрела  к
молоденькому гну.
   Я пошел в обход, чтобы напасть на стадо спереди, и притаился  за  большим
конусовидным холмом,  близ  которого  пощипывала  траву  значительная  часть
стада. Но, заглянув в просвет между двумя  башенками,  я  увидел,  к  своему
огорчению, что маток с телятами уже угнали, они вне пределов досягаемости, а
между мной и стадом скачут по-прежнему два старых быка.
   Я повторил попытку и засел за  другим  высоким  конусом,  возле  которого
паслись животные. Когда я выпрямился, чтобы стрелять,  меня  опять  постигло
разочарование. Стадо снова снялось, и два быка по-прежнему охраняли тыл.
   Мне это начало надоедать. Поведение быков раздражало меня до крайности, и
мне чудилось, что они это знают. Они производили самые странные  маневры,  и
казалось - с нарочитой целью раздразнить меня. Временами быки, грозно нагнув
голову, подходили ко мне почти вплотную, и, должен признаться, глядя  на  их
косматые темные груди, на острые рога и красные горящие глаза, я  чувствовал
себя не совсем уютно в этом соседстве.
   В конце концов они меня до того разозлили, что  я  решил  положить  конец
такому издевательству. Что ж,  если  они  не  дают  мне  подстрелить  никого
другого, подумал я, им это даром не пройдет, они  сами  поплатятся  за  свою
дерзость и упрямство. По крайней мере один из них познакомится с моей пулей!
   Только я поднял ружье, как увидел, что они опять стали в позу  для  новой
драки. Они это делают так: опускаются на колени и скользят вперед, покуда не
столкнутся лбами; тогда они вскакивают и неожиданно  делают  прыжок  вперед,
стараясь каждый первым наскочить на противника  и  затоптать  его  копытами.
Если не удалось, оба проскачут  дальше,  пока  не  разойдутся  на  несколько
ярдов, потом опять оборачиваются, опять подгибают колени и снова сближаются.
   До сих пор эти драки казались мне просто игрой; я полагаю, так оно обычно
и бывает. Но на этот  раз  быки,  по-видимому,  подрались  всерьез.  Громкий
треск, с которым сшибались их крепкие лбы, их свирепое фырканье и мычанье, а
главное, их злобная повадка - все убеждало меня, что они поссорились  не  на
шутку.
   Наконец один оказался опрокинутым несколько раз  подряд.  И  каждый  раз,
едва успевал он стать на ноги, противник  кидался  на  него  и  снова  валил
наземь.
   Видя, что они поглощены дракой, я надумал, воспользовавшись этим, подойти
поближе и выстрелить. Я выступил из-за термитника  и  подошел  к  дерущимся.
Быки не заметили моего приближения - один увертывался  от  жестоких  ударов,
другой рьяно их наносил.
   В  двадцати  шагах  я  поднял  ружье  и  прицелился.  Жертвой  я  наметил
победителя, отчасти в наказание за жестокость, с какою бил  он  поверженного
противника, но больше,  пожалуй,  потому,  что  он  стоял  ко  мне  боком  и
представлял удобную мишень.
   Я выстрелил.
   Дым на минуту скрыл обоих. Когда он рассеялся, я увидел, что  побежденный
все еще находится в коленопреклоненной позе, а тот, в которого  я  метил,  к
великому моему удивлению, стоит по-прежнему на  ногах  и,  очевидно,  цел  и
невредим. Я не сомневался, что заряд попал в него, но было ясно, что пуля не
причинила ему значительного вреда.
   Нельзя было тратить время на догадки о том, куда  я  ранил  быка.  Терять
нельзя было ни секунды. Когда рассеялся дым,  быки,  вы  думаете,  пустились
наутек? Ничуть не бывало! Тот, в которого я целился,  тотчас  задрал  хвост,
низко пригнул свою косматую голову и  помчался  прямо  на  меня.  Глаза  его
горели злобой, а рев устрашил бы и более смелого человека.
   В первую минуту я не знал, что делать. Я  думал  стать  в  оборонительную
позицию и бессознательно перевернул свое ружье - теперь уже не заряженное, -
собираясь орудовать им, как дубинкой. Но я тотчас понял, что мой слабый удар
не  остановит  такого  сильного  и  свирепого  животного;  бык,  несомненно,
забодает меня.
   Я повел вокруг глазами,  высматривая,  нельзя  ли  спастись  бегством.  К
счастью, мой взгляд упал на термитник - тот самый, за которым я  только  что
сидел в засаде. Я сразу сообразил, что, если мне влезть на него, бык до меня
не доберется. Но добегу ли я  до  термитника  или  враг  настигнет  меня  на
полпути?
   Я бежал, как испуганная лиса. Ты, Гендрик,  при  обычных  обстоятельствах
побиваешь меня в беге. Но я думаю, что и ты не  домчался  бы  до  термитника
быстрей моего.
   Еще секунда - и было бы поздно. Только я ухватился за башенки и вспрыгнул
наверх, как услышал за спиной топот копыт, и  мне  почудилось  даже,  что  я
ощутил на пятках горячее  дыхание  зверя.  Однако  я  благополучно  влез  на
вершину термитника и тут обернулся и глянул  вниз,  на  гнавшегося  за  мной
быка. Я сразу понял, что он не может следовать за мною дальше. Как ни  остры
были его рога, теперь они для меня были неопасны.

Глава 32
В ОСАДЕ

   - Я  поздравил  себя  с  благополучным  избавлением,  -  продолжал  Ганс,
выдержав некоторую паузу, - так как не сомневался, что, не будь  термитника,
бык растоптал и растерзал бы меня  насмерть.  Он  был  из  самых  крупных  и
свирепых и очень старый, как я мог судить по основанию  его  толстых  черных
рогов, почти сходившихся над лбом, и по  темной  его  шерсти.  У  меня  было
достаточно времени, чтобы разглядеть его по всем статьям. Я чувствовал  себя
в полной безопасности - гну  ко  мне  не  подберется,  и,  сидя  на  вершине
центрального конуса, с полным хладнокровием следил за движениями врага.
   Правда, бык делал все, чтобы выбить меня из моей позиции. Снова  и  снова
кидался он на холм, и несколько раз ему удавалось удержаться какое-то  время
на вершине одной из нижних башенок, но главный конус был  для  него  слишком
крут. Неудивительно - я и сам  с  трудом  залез  на  него.  Иногда  в  своих
отчаянных попытках гну подскакивал ко мне так близко, что я мог  бы  достать
стволом ружья до его рогов. И я  готовился  нанести  ему  удар  при  удобном
случае. Я никогда не видывал, чтобы  какая-нибудь  тварь  проявляла  столько
злобы. Дело в том, что моя пуля поранила его - попала ему в  челюсть,  и  из
раны обильно струилась кровь. Боль бесила быка, но ярость его  вызвана  была
не только ею, как я уяснил себе вскоре.
   После нескольких безуспешных попыток влезть на  конус  гну  изменил  свою
тактику и начал бить рогами в термитник,  как  будто  желая  его  сокрушить;
отступит немного назад и опять со всей силой ринется на него. И,  по  правде
говоря, временами казалось, что бык в конце концов добьется своего.
   Некоторые из малых конусов  были  уже  опрокинуты  его  мощным  натиском;
твердая глина подалась под ударами острых рогов,  которыми  он  пользовался,
как киркой, только не так повернутой. Я видел, что в  нескольких  местах  он
расковырял камеры насекомых или, вернее, коридорчики и  галереи  во  внешней
коре холма.
   При всем том  я  не  испытывал  страха.  Я  был  уверен,  что  гну  скоро
успокоится и  уйдет  и  я  тогда  спущусь,  не  подвергаясь  опасности.  Но,
понаблюдав за ним подольше, я был немало удивлен, увидав, что ярость его  не
только не слабеет, но, напротив, возрастает. Я вынул  из  кармана  платок  и
держал его в руках, то и дело отирая пот с лица. На термитнике  было  жарко,
как в печке. В воздухе ни ветерка, а солнце  палило  нещадно,  да  еще  лучи
отражались от белой глины, так что пот лил  с  меня  в  три  ручья.  Он  мне
заливал глаза, и я должен был поминутно вытирать их.
   Так вот, перед тем как провести платком по лицу, я каждый раз  встряхивал
его; и каждый раз, как я это делал, я  замечал,  что  мой  бык  кидается  на
приступ с удвоенным рвением. В такие минуты он переставал раскапывать рогами
термитник, делал новую попытку добраться до  меня  и  с  ревом  бросался  на
крутую стену.
   Я был смущен и озадачен. Почему, едва я  оботру  лицо,  дикий  бык  опять
приходит в ярость? Сомневаться между тем не приходилось: стоило мне  поднять
руку, как им, по-видимому, овладевал новый порыв бешенства.
   Дело наконец объяснилось. Я увидел, что бесит его не  то,  что  я  отираю
пот, - он приходил в неистовство оттого, что я взмахиваю платком.  Платок  у
меня, как вы знаете, ярко-алого цвета. Я  об  этом  вспомнил  и  только  тут
сообразил, что все красное, как мне доводилось слышать,  сильнейшим  образом
действует на гну и возбуждает в нем раздражение, граничащее с бешенством.
   Мне не хотелось поддерживать в  нем  этот  воинственный  пыл.  Я  скомкал
платок и засунул в карман, предпочитая обливаться потом, чем  оставаться  на
термитнике лишний час. Я надеялся, что, когда я спрячу красную  тряпку,  мой
бык вскоре успокоится и уйдет.
   Но когда ты вызвал  черта,  не  так-то  просто  с  ним  сладить.  Бык  не
успокаивался. Наоборот, он по-прежнему наскакивал, тыкал рогами и ревел  так
же злобно, как  раньше,  хотя  перед  его  глазами  не  было  больше  ничего
красного.
   Мне это надоело до смерти. Я никогда не представлял  себе,  что  гну  так
неугомонен в своей ярости. Бык, несомненно, чувствовал свою рану.  Временами
он словно жаловался. И, казалось, он отлично понимал, что это я причинил ему
боль.
   Он, видимо, решил, что не даст мне уйти от возмездия. Ни единым признаком
не выдавал он намерения удалиться, а рога и копыта его работали  вовсю,  как
будто он надеялся разнести подо мной термитник.
   Мне становилось сильно не по себе. Хотя я нисколько не опасался, что  бык
возьмет приступом мое убежище, меня  смущала  мысль,  что  я  так  долго  не
возвращаюсь домой. Мне не следовало покидать лагерь. Я думал о  сестренке  и
братце. Там могла стрястись какая-нибудь  беда.  Меня  сильно  удручала  эта
мысль, а за себя я до сих пор почти не тревожился. Я еще не  терял  надежды,
что быку надоест и он уйдет, а я тогда быстренько побегу домой.
   Да, до  сих  пор  мне  не  пришлось  испытать  серьезный  страх  за  свою
собственную персону, если не считать  тех  нескольких  мгновений,  пока  бык
гнался за мной до термитника, но тогда испуг быстро прошел.
   Теперь, однако, явился  новый  предмет  ужаса  -  новый  враг,  не  менее
грозный, чем разъяренный бык, враг, в страхе перед которым я в первую минуту
чуть не прыгнул вниз, прямо быку на рога!
   Я  упоминал,  что  гну  своротил  несколько  малых  башенок  -   наружные
укрепления термитника - и раскрыл пустые желобки внутри них. В главный купол
он не проник, развалив только извилистые галереи и коридорчики,  проложенные
в его наружных стенах.
   И вот я вижу, что из каждой новой трещины выползают  тучи  термитов.  Еще
когда я впервые приблизился к термитнику, я обратил  внимание  на  множество
насекомых, сновавших во всех направлениях по его склонам, и сильно удивился:
я помнил, что термиты, когда им надо выйти из термитника или войти  в  него,
пользуются  обычно  подземными  ходами.  Это  я  тогда  приметил  совершенно
безотчетно, так как слишком был поглощен своей непосредственной задачей и не
мог помышлять ни о чем  постороннем.  А  последние  полчаса  я  наблюдал  за
маневрами осаждавшего меня быка и не сводил с него глаз ни на минуту.
   Но что-то копошившееся прямо подо мной привлекло наконец мое внимание,  и
я глянул вниз, любопытствуя, что бы это могло быть. При первом же взгляде  я
невольно вскочил на ноги и, как уже говорил, чуть не спрыгнул прямо быку  на
рога.
   Мой конус весь кишел тучами рассерженных термитов; они заползали все выше
и выше и уже  лепились  гроздьями  возле  моих  башмаков.  Каждая  пробоина,
сделанная рогами быка, извергала  несчетное  множество  злых  насекомых,  и,
казалось, все они устремились ко мне! Как ни малы эти твари, мне чудилось  в
их движениях определенное  намерение.  Всеми  ими  владело,  казалось,  одно
стремление, один импульс - напасть на меня. Тут не  могло  быть  ошибки,  их
намерение было очевидно. Они двигались дружной массой, как будто руководимые
сознательными вожаками, и неуклонно приближались к тому месту, где я стоял.
   Я видел также, что это были воины.  Воина  отличает  от  работника  более
крупная голова с длинными челюстями. Я  знал,  что  они  кусаются  злобно  и
больно. Меня охватила дрожь. Признаться, я  отроду  не  испытывал  подобного
ужаса. Недавняя встреча со львом была ничто по сравнению с этим.
   Первой моей мыслью  было,  что  термиты  меня  загрызут.  Мне  доводилось
слышать о подобны