вроде
кузнечиков: они не кусаются, не жалят, бояться их нечего.
   Даже сам ван Блоом  сперва  нисколько  не  был  озабочен.  После  тяжелых
предчувствий  было  большим  облегчением  услышать,  что  это  лишь  перелет
саранчи, и фермер стал с любопытством его наблюдать, не подумав, что он  ему
сулит. Но вдруг его  мысли  приняли  иное  течение.  Он  обвел  взором  свое
кукурузное и гречишное поле, свои дыни, свой сад  и  огород;  новая  тревога
овладела им; в памяти одна за другой всплывали слышанные им истории об  этих
опустошителях, и, когда встала перед ним вся  неприкрытая  правда,  он  весь
побелел, и горький стон сорвался с его губ.
   Дети изменились в лице. Они видели, что отца что-то  мучает,  хоть  и  не
понимали, что. И они жались к нему, не смея ни о чем спросить.
   - Погибло! Все погибло! - твердил он. - Весь наш урожай  -  труды  целого
года, - все пошло прахом! Ах, мои бедные дети!
   - Почему погибло?.. Почему пошло прахом? - спросили в один голос  Гендрик
и Ян.
   - Перелетная саранча! Она сожрет наш урожай - весь как есть!
   - Да, правда, -  подтвердил  Ганс:  в  книгах  по  естественной  истории,
которыми он так  увлекался,  ему  нередко  случалось  читать  о  том,  какие
опустошения производит саранча.
   Радостные лица снова омрачила печаль, и дети уже с иным чувством  глядели
на далекую тучу, так нежданно затмившую их радость. У ван  Блоома  были  все
основания для страха. Если полчище надвинется и осядет на  его  поля,  тогда
прощай надежда на жатву. В мгновение ока саранча сгложет всю зелень  на  его
земле. Она не оставит на своем пути ни стебелька, ни листика, ни соломинки.
   Все стояли, с мучительным  беспокойством  следя  за  движением  тучи.  Ее
отделяло от них еще добрых полмили. Казалось, она вовсе и  не  приближается.
Хорошо бы!
   Луч надежды зажегся в душе  ван  Блоома.  Фермер  снял  свою  широкополую
поярковую шляпу и подержал ее в протянутой руке. Дул северный ветер, а  туча
была сейчас на запад от крааля. Саранча надвигалась с севера, как это  почти
всегда бывает в Южной Африке.
   - Да, - сказал Гендрик, который побывал в самой гуще саранчи  и  знал,  в
какую сторону движется полчище, - она идет  с  севера.  Когда  мы  повернули
коней и помчались галопом домой, мы быстро ушли от нее, и  она,  как  видно,
летела не за нами вслед; я уверен, что она летит к югу.
   Ван Блоом утешался надеждой, что, поскольку на север от  крааля  горизонт
чист, саранча, возможно, пройдет стороной, минуя его  ферму.  Он  знал,  что
обычно она идет по ветру. Пока ветер не переменится, она не  сворачивает  со
своего пути.  Жадно  всматривался  он  вдаль.  Кромка  тучи,  видел  он,  не
приближается. Надежды крепли.  Его  лицо  просветлело.  Дети,  заметив  это,
радовались, но ничего не говорили. Все стояли молча, смотрели, что будет.
   Странное  это  было  зрелище.  Стоило  понаблюдать  не  только  за  тучей
насекомых. В воздухе над ней сновало множество птиц - странных  птиц  разных
пород. На бесшумных, медленных крыльях реял бурый орику,  самый  крупный  из
африканских грифов; а рядом с ним - желтый стервятник, ястреб Кольбе.  Парил
на широко развернутых крыльях бородатый коршун.  Клекотал  большой  кафрский
орел, и бок о бок с ним кривлялся смешной короткохвостый  фигляр.  Там  были
соколы всяких размеров и окрасок,  коршуны,  рассекавшие  воздух,  вороны  и
вороны и множество видов насекомоядных. Но всех больше было здесь  маленьких
рябеньких птичек, напоминавших ласточку. Мириады их темнили воздух, сотни их
непрестанно ныряли в тучу насекомых и вновь взмывали ввысь, каждая с добычей
в клюве. У  англичан  эта  птичка  зовется  саранчовым  грифом,  но  она  не
принадлежит  к  роду  грифов.  Питается  она  исключительно  насекомыми,   и
наблюдатели никогда не встречали ее в местах, где не  водится  саранча.  Она
следует за саранчой во всех ее перелетах, свивая  гнезда  и  выводя  птенцов
вблизи от своей добычи.
   Да, зрелище было  любопытное  -  это  сонмище  крылатых  насекомых  и  их
бесчисленных врагов. Люди стояли и глядели дивясь. Нет, живая туча нисколько
не приближалась, и надежда ван Блоома крепла.
   Туча в самом деле двигалась к югу и теперь заволакивала  на  западе  весь
горизонт. Было видно, как она постепенно  опадала,  как  ее  верхняя  кромка
мало-помалу опускалась, очищая небо. Значит, саранча уходила на запад? Нет.
   - Они устраиваются на ночлег, мы их теперь наберем полные мешки! - сказал
с довольным видом Черныш.
   Для него саранча составляла лакомство, и он готов был пожирать ее с таким
же рвением, как орел и коршун или даже сам саранчовый гриф.
   Как сказал Черныш, так и случилось. Туча действительно осела на равнину.
   - Солнца нет - они не летают, - продолжал бушмен. - Слишком холодно.  Они
до утра как мертвые.
   Так оно  и  вышло.  Солнце  закатилось,  холодный  ветер  ослабил  крылья
маленьких кочевников и принудил их заночевать на деревьях, кустах  и  траве.
Несколько минут - и темного тумана, только что застилавшего  весь  горизонт,
не стало видно; но равнина вдали приобрела такой вид, точно  по  ней  прошел
пожар. Ее густо покрыли тельца насекомых, и, сколько глаз  хватал,  вся  она
почернела. Птицы-попутчики, почуяв приближение  ночи,  подняли  крик,  потом
разлетелись во все стороны. Одни опустились  на  скалы,  другие  укрылись  в
низких зарослях мимозы, и вот через короткое время на земле и в воздухе  все
смолкло.
   Ван Блоом беспокоился о  своем  скоте.  Силуэты  животных  вырисовывались
далеко в степи, покрытой саранчой.
   - Дай им немного подкормиться, баас, - посоветовал Черныш.
   - Чем подкормиться? - спросил хозяин. -  Не  видишь  разве  -  вся  трава
завалена этой нечистью!
   - Самими прыгунками, баас, - ответил бушмен. - Хороший корм для  большого
быка, лучше, чем трава, лучше даже, чем кукуруза.
   Но поздний час не позволял оставлять дольше скот в степи: скоро выйдут на
прогулку львы - возможно, из-за саранчи раньше обычного, потому что  и  царь
животных не брезгает наполнить свой желудок этими насекомыми, когда  удастся
набрести на них. Ван Блоом счел необходимым поскорее  загнать  свой  скот  в
крааль. Оседлали третьего коня, и начальник ополчения  сам  сел  в  седло  и
выехал в степь, взяв с собой Гендрика и Черныша.
   Необычайная картина представилась их глазам,  когда  они  приблизились  к
саранче: красные тельца покрывали землю толстым слоем,  иногда  в  несколько
дюймов толщины. Всю листву, все ветви кустов гроздьями облепила саранча.  Не
осталось ни листика, ни  травинки,  не  покрытых  насекомыми.  Саранча  была
неподвижна, словно  в  оцепенении  или  во  сне.  Вечерний  холод  лишил  ее
способности летать.
   Но самым странным в глазах  ван  Блоома  и  Гендрика  было  поведение  их
собственных лошадей и коров. Они паслись неподалеку, в самой гуще  уснувшего
неприятеля, но нимало не были этим встревожены. Они  жадно  набирали  в  рот
насекомых и мололи их в зубах, точно зерно. Сколько их ни гнали, они нипочем
не хотели уходить с пастбища; и только рычание льва, разнесшееся в  тот  час
по степи, да кнут, пущенный в ход Чернышем, сделали их более  послушными,  и
они наконец дали загнать себя в краали и расположились на ночлег.

Глава 4
БЕСЕДА О САРАНЧЕ

   Тревожно протекала ночь в краале  ван  Блоома.  Если  ветер  повернет  на
запад, утром саранча непременно покроет сад и  поля,  и  тогда  весь  урожай
погиб.  Или  хуже  того:  саранча,  возможно,  истребит   зелень   во   всей
окрестности, миль на пятьдесят, а то и более. Чем он  тогда  прокормит  свой
скот? Непросто будет уберечь  его.  Коровы  могут  передохнуть  раньше,  чем
удастся перегнать их на какое-нибудь пастбище.
   Такой исход представлялся вполне вероятным.  В  истории  Капской  колонии
было немало случаев, когда  бур  после  налета  саранчи  терял  свое  стадо.
Неудивительно, что ночь в краале  трек-бура  протекала  тревожно.  Время  от
времени ван Блоом выходил во двор проверить, не  переменился  ли  ветер.  До
позднего часа перемены не  замечалось.  Дул  по-прежнему  легкий  ветерок  с
севера - из великой пустыни Калахари, откуда, по всей видимости, и прилетела
саранча. Ярко светила луна, и свет ее мерцал над темным полчищем  насекомых,
покрывшим степь. Доносилось рычание льва  вперемежку  с  пронзительным  лаем
шакалов и сумасшедшим хохотом гиены. Эти и многие  другие  звери  радовались
богатому пиршеству.
   Видя, что ветер не меняется, ван Блоом немного успокоился,  и  они  стали
разговаривать о саранче. Больше всех рассказывал Черныш, так  как  он  лучше
других был знаком с предметом, видел в жизни не первый налет саранчи и  съел
ее не один бушель < Бушель - мера сыпучих тел: содержит около 36,3  литра.>.
Но откуда она появилась, Черныш  не  знал.  Он  никогда  не  задавался  этим
вопросом. Ответ на него предложил начитанный Ганс.
   - Саранча, - сказал он, - приходит из пустыни. Она откладывает свои яички
в песок или в пыль; там они и лежат, покуда не выпадут  дожди  и  не  начнет
усиленно расти трава. Тогда из яичек вылупляются личинки саранчи, которые на
первых порах  питаются  этой  травой.  Истребив  ее,  они  по  необходимости
пускаются на поиски  нового  корма.  Отсюда  миграции,  как  называют  такие
походы.
   Объяснение показалось понятным.
   - А я вот  слышал,  -  заговорил  Гендрик,  -  будто  фермеры,  чтобы  не
пропустить саранчу, раскладывают вокруг  посевов  костры.  Но  разве  костры
удержат саранчу, даже если сделать настоящий  огненный  забор  вокруг  поля?
Ведь она крылатая и может легко пролететь над огнем. -  Костры  разводят,  -
ответил Ганс, - в расчете, что дым не даст саранче опуститься  на  поле;  но
чаще их разводят  против  бескрылой,  так  называемой  пешей  саранчи.  Это,
собственно, не сама саранча, а ее личинки, у которых не отросли еще  крылья.
Пешая саранча тоже пускается в поиски  корма  и  нередко  производит  больше
опустошений,  чем  взрослые  насекомые,  которых  мы   видим   сейчас.   Она
передвигается по земле ползком и,  прыгая  наподобие  кузнечиков,  идет  все
время в одном  направлении,  следуя  инстинкту,  побуждающему  ее  держаться
определенного курса. Ничто не может остановить неукротимое движение  вперед,
пока саранча не придет к берегу моря  или  какой-нибудь  широкой  и  быстрой
реке. Маленькие реки она переплывает, да и большие тоже, если течение в  них
медленное. Нигде не сворачивая, всползает она на заборы, на  дома,  даже  на
дымовые  трубы  и,  перейдя  преграду,  продолжает  свой  путь  в   том   же
направлении. При попытках  перейти  широкие  и  быстрые  реки  она  тонет  в
несчетных количествах, и река сносит ее в море. Небольшие скопления  саранчи
фермерам иногда  удается  задержать  посредством  огня,  как  ты  и  слышал,
Гендрик. Но когда саранча появляется в большом числе, тогда  и  от  огня  не
будет проку.
   - Но как же это так, брат? - допытывался Гендрик. - Ту саранчу, о которой
ты рассказываешь, можно, сам говоришь, остановить при помощи костров - это и
понятно, она бескрылая. Только как,  в  таком  случае,  она  проходит  через
огонь? Перепрыгивает?
   - Нет, по-другому, - отвечает Ганс. - Костры разводят слишком  большие  и
широкие, их не перепрыгнешь.
   - Как же они проходят, брат? - спросил Гендрик. - Мне невдомек.
   - И я не понимаю, - сказал маленький Ян.
   - И я, - добавила Трейи.
   - Сейчас объясню, - продолжал Ганс. - Миллионы насекомых ползут  прямо  в
огонь и гасят его.
   - Ого! - вскричали все разом. - И они не сгорают?
   - Сгорают, конечно, - ответил Ганс. - Они обугливаются  и  гибнут  целыми
мириадами. Но их бессчетные тельца забивают костры. Передние  ряды  великого
полчища приносятся в  жертву,  и  остальные  проходят  невредимо  по  трупам
погибших. Итак, вы видите, даже огонь не может остановить саранчу, когда она
многочисленна. Во многих местностях  Африки,  там,  где  туземцы  занимаются
земледелием, едва разнесется весть, что начался перелет саранчи  и  что  она
идет на их поля и сады, среди  жителей  поднимается  настоящая  паника.  Они
знают, что неизбежно лишатся урожая, и потому налет саранчи  внушает  им  не
меньший ужас, чем землетрясение или другое стихийное бедствие.
   - Нам ли не понять их  чувства!  -  заметил  Гендрик  и  многозначительно
переглянулся с другими.
   - Крылатая саранча, - продолжал Ганс, -  по-видимому,  не  так  неуклонно
следует взятому направлению, как ее личинки. Она держится по ветру. Зачастую
ветер сносит ее всю в море, где она погибает  массами.  Случалось,  находили
мертвые тельца саранчи, прибитые обратно к берегу в невероятных количествах.
В одном месте море выбрасывало их на отмель, пока не выросла гряда в  четыре
фута  высоты  и  пятьдесят  длины.   Некоторые   известные   путешественники
утверждали,  что  трупный  запах,   пропитавший   воздух,   чувствовался   в
полутораста милях от берега!
   - Ну да! - сказал маленький Ян. - Не поверю я, что  у  кого-нибудь  такой
хороший нюх.
   При этом замечании все дружно рассмеялись. Только ван Блоом  не  разделял
веселья. Его лицо стало к этому часу совсем хмурым.
   Чернышу тоже было что порассказать о саранче.
   - Бушмен не боится прыгунка, - говорил он: -  у  бушмена  нет  сада,  нет
кукурузы, нет гречихи -  нет  ничего,  что  ест  прыгунок.  Бушмен  сам  ест
саранчу. Все едят прыгунка. Все  жиреют  в  налет  саранчи.  Го-го!  Славный
прыгунок!
   Замечание Черныша было, в сущности, верным. Саранчу едят почти  все  виды
животных, какие водятся в Южной Африке. Ее с жадностью  пожирают  не  только
плотоядные, но и другие звери и птицы. Антилопы, куропатки, цесарки и  дрофы
и, как ни странно покажется, даже самый крупный  из  зверей  -  слон-исполин
совершает путешествия за много миль, чтобы только  поживиться  на  перелетах
саранчи. Домашняя птица, овцы, лошади и собаки жрут ее столь  же  охотно.  И
еще одна странная вещь - саранча сама  ест  саранчу!  Если  среди  прыгунков
появляется раненый, то другие немедленно накидываются  на  него  и  съедают.
Бушмены и прочие африканские народы едят саранчу не в сыром виде,  а  сперва
варят ее или жарят.
   Иногда, хорошенько высушив, ее толкут в муку и потом, замешивая на  воде,
изготовляют  из  нее  особого  рода  варево.  Хорошо   провяленная   саранча
сохраняется очень долго, и для беднейших дикарей она порой  составляет  весь
запас пищи на целых полгода.
   Многие племена, в особенности те,  что  не  знают  земледелия,  встречают
нашествия саранчи, как праздник. Снарядившись в путь с мешками, а нередко  и
с упряжкой волов, люди отправляются всей  деревней  собирать  саранчу,  и  в
таких случаях ее ссыпают горами и запасают впрок - совсем как зерно.
   В разговорах обо всем этом проходит вечер, пока не настало время ложиться
спать. Ван Блоом еще раз вышел узнать направление  ветра,  потом  заперли  в
краале дверь, и все улеглись.

Глава 5
НАЛЕТ САРАНЧИ

   Ван Блоому не спалось. Беспокойство гнало  от  него  сон.  Он  ворочался,
метался и думал о саранче. А если и засыпал на  минутку,  то  видел  во  сне
саранчу, сверчков, кузнечиков и всякого рода больших долгоногих,  пучеглазых
насекомых. Он обрадовался, когда первый луч света проник в маленькое  оконце
его комнаты. Он вскочил с кровати и, едва дав себе время одеться, выбежал на
воздух. Было еще темно, но это не помешало понять,  откуда  дует  ветер.  Не
понадобилось даже подбросить перо или  поднять  шляпу,  истина  и  так  была
слишком ясна. Дул сильный ветер - и дул с запада! Не помня себя,  ван  Блоом
побежал дальше, чтоб удостовериться,  что  не  ошибся.  Выбежал  за  ограду,
окружавшую крааль и сад. Здесь он остановился еще  раз  и  проверил,  откуда
дует ветер. Увы, первое впечатление не обмануло его. Дуло прямо с  запада  -
прямо от саранчи. Он улавливал запах ненавистных  насекомых;  не  оставалось
места для сомнений. Подавив стон,  фермер  вернулся  в  дом.  Больше  он  не
надеялся избежать страшного нашествия. Первой его заботой было собрать  все,
что было в доме полотняного - белье, одежду, куски холста  -  и  заложить  в
фамильные сундуки. Почему? Неужели он опасался, что саранча поест материю?
   Да, опасался - эта прожорливая тварь не гнушается ничем. У нее нет в  еде
каких-либо пристрастий. Горький лист табака ей, видимо, так же по вкусу, как
сладкий и сочный стебель кукурузы. Полотно, хлопчатобумажную  ткань  и  даже
фланель она пожирает, как будто это нежные побеги зелени. Камень, железо  да
самое твердое дерево - вот, пожалуй, все, что оставляют нетронутым ее жадные
челюсти. Ван Блоом об этом слышал, Ганс читал, а Черныш знал по собственному
опыту. Поэтому то, что могло пострадать от саранчи,  было  предусмотрительно
убрано; потом приготовили завтрак и в молчании  съели  его.  На  всех  лицах
лежала печаль, потому что глава семьи сидел безмолвный и подавленный.
   Несколько коротких часов - и такая перемена!  Еще  накануне  вечером  ван
Блоом и его маленькая  семья  наслаждались  полнотой  счастья...  Оставалась
последняя, но очень слабая надежда. Что, если, на счастье, пойдет дождь? Или
день окажется холодным? И в том и в другом случае, сказал Черныш, саранча не
сможет расправить крылья - в холод и дождь она не летает. Если день выдастся
холодный или сырой, она  не  поднимется,  а  потом  ветер,  возможно,  опять
переменится. О, хлынул бы ливень! Или день оказался бы холодный и  облачный!
Тщетное желание, тщетная надежда! Лишь полчаса прошло после того, как встало
яркое африканское солнце, а его горячие лучи уже обогрели спящее воинство  и
вернули его к жизни. Насекомые начали ползать, подскакивать, и вот, точно по
единому импульсу, мириады их поднялись в воздух. Ветер направил их  полет  в
ту сторону, куда он дул, - в сторону обреченного кукурузного посева.
   Через пять минут - и даже меньше - после того, как саранча взлетела,  она
была над краалем, и начала десятками тысяч оседать на окрестные поля.  Полет
ее  был  медлителен,  спуск  мягок,  и  тем,  кто  снизу  наблюдал  за  ней,
представлялось, будто падает большими перистыми  хлопьями  черный  снег.  За
несколько мгновений она покрыла собою всю землю.  Каждый  початок  кукурузы,
каждое растение, каждый куст нес на себе сотни насекомых. До  края  равнины,
насколько  хватал  глаз,  все  пастбища  были  густо  усеяны  саранчой;  она
направила свой полет уже на восток от дома, и солнечный диск  снова  померк,
застланный тучей.
   Саранча подвигалась как бы эшелонами: тыловые отряды все время перелетали
на передовую линию и затем, сделав привал, кормились до тех пор, пока их,  в
свою очередь, не обогнали задние, двигавшиеся тем же порядком.
   Не менее любопытен был шорох,  производимый  их  крыльями:  он  напоминал
непрерывный шелест ветра в лиственном  лесу  или  шум  воды  под  мельничным
колесом.
   Перелет саранчи над фермой длился два часа. Почти все это время ван Блоом
и его семья  просидели  в  доме,  затворив  двери  и  окна:  неприятно  было
оставаться во дворе под ливнем насекомых, которых  ветер  нередко  швырял  в
лицо с такой силой, что делалось больно. Но, помимо того, не хотелось давить
ногами непрошеных гостей, а без этого нельзя было и шагу  ступить  из  дому,
потому что земля была покрыта сплошным  слоем  саранчи.  Все  же  немало  ее
заползло внутрь дома  сквозь  щели  в  двери  и  окне,  и  она  с  жадностью
набрасывалась на все предметы растительного  происхождения,  какие  случайно
остались неубранными.
   Через  два  часа  ван  Блоом  выглянул  наружу.  Саранча  почти  вся  уже
пролетела. Снова светило солнце, но что оно  освещало!  Не  зеленые  поля  и
цветущий сад, нет. Вокруг дома со всех сторон - с севера, с юга, с востока и
запада - глазам представлялась только  черная  пустыня.  Не  видно  было  ни
былинки, ни листика - даже кора на деревьях была  обглодана,  и  теперь  они
стояли, словно убитые карающей дланью.  Если  бы  прошел  по  земле  степной
пожар, он не мог бы оставить большей наготы и р