виду... да, сэр! - Карамшан бросился вдоль по коридору.

     Коффин мрачно улыбнулся. Он мог понять смущение этого человека.
Установленные им же самим правила, касающиеся женщин, были подобны стали,
но сейчас он же сам нарушал их.

     Вся беда в том, подумал он, что никто не знает, нужны ли эти правила.
До сих пор в космических полетах участвовало довольно мало женщин, да и то
они летали только в пределах Солнечной системы на отдельных кораблях.
Поэтому случая для межзвездного романа еще не представлялось. Тем не менее,
казалось само собой разумеющимся, что мужчину, несущего годовую вахту,
нельзя было просить, чтобы он не проявлял излишней нежности к спящим
колонисткам (или наоборот!). И разве не был процесс приведения в чувство
произвольно перемешанных мужчин и женщин потенциально еще более опасным?

     Коффин, обдумав все это еще перед полетом, пришел к выводу, что
наилучшим выходом из этого положения будет гаремоподобное разделение. Мужей
и жен должны были разбудить в разное время.

     Для обычного мужчины мучение - сознавать, что всего лишь в каких-то
нескольких метрах от него лежит женщина. Ужасно видеть ее, закрытую
накидкой, во время телеконференций (или, может быть, именно маски
усугубляли страдания, подталкивая воображение? Кто знал?). Лучше взломать
опечатанные двери жилых помещений и холодильных секций, которые скрывали
ее. Члены команды, которые несли вахту на женских кораблях, предпочитали
возвращаться на свои собственные корабли, чтобы поесть и отдохнуть.

     Сейчас, в ожидании Терезы, Коффин подумал сам о себе:

     "Благодари Господа, что он надоумил тебя сделать так, и надейся, что
Сатана немногого добьется, когда все будут разбужены на Растуме."

     Коффин напряг мышцы. "Никакие правила не помогли бы, если бы в нас
врезался большой метеорит, - напомнил он сам себе. - А происшедшее еще
более опасно, чем даже такое столкновение. Так что плевать, кто что
подумает."

     Вернулся Карамшан и, отдав ему честь, сказал, задыхаясь:

     - Мисс Дилени встретится с вами, капитан. Сюда, пожалуйста.

     - Благодарю.

     Коффин последовал за ним к главному отделению корабля. Ключи от его
двери имели только женщины. Но сейчас дверь была открыта настежь.

     Коффин так поспешно ворвался в нее, что получился перелет, он ударился
о дальнюю стенку и отскочил от нее, как пробка.

     Тереза расхохоталась. Она закрыла дверь и заперла ее на ключ.

     - Это чтобы не вводить их в искушение, - сказала она. - Несчастные
праведники! Прошу, адмирал.

     Он повернулся, почти боясь этого момента. Ее высокую фигуру скрывал
мешковатый комбинезон, но накидки на ней уже не было.

     На его взгляд женщину нельзя было назвать красавицей: курносый нос,
квадратный подбородок, да к тому же возраст, в котором незамужняя женщина
уже считается старой девой. Но ему нравилась ее улыбка.

     - Я... - он не знал, как начать.

     - Идемте за мной.

     Она провела его по короткому коридору, выложенному плитками с
искусственной гравитацией.

     - Я предупредила остальных женщин, чтобы они не появлялись. Так что
можете не бояться.

     Они остановились перед дверьми небольшой спальни, отделенной
перегородкой.

     В полет разрешалось брать очень мало личных вещей, но Терезе удалось
сделать свою комнату уютной с помощью рисунков, приколотого к стене
портрета Шекспира, нескольких томов Энкера и микропроигрывателя. На дисках
Коффин прочел имена Баха, Бетховена и Ричарда Штрауса - музыкантов, чьи
творения можно было слушать бесконечно.

     Тереза взялась руками за пиллерс и, кивнув, внезапно посерьезнела.

     - Так что за дело у вас ко мне, адмирал?

     Опершись на локти, Коффин сцепил руки замком и, укрыв за ними нижнюю
половину лица, неподвижно уставился на свои пальцы. Они непроизвольно
сжимались и разжимались.

     - Я сам хотел бы знать ответ на этот вопрос, - глухо сказал он, с
трудом выталкивая из себя фразы. - Я никогда прежде не сталкивался с
подобной проблемой. Если бы дело касалось только мужчин, мне кажется, я
смог бы справиться с ней. Но сейчас речь идет еще о женщинах и детях.

     - И поэтому вы хотите знать точку зрения женщины. Оказывается, вы
мудрее, чем я думала. Но почему вы обратились именно ко мне?

     Коффин заставил себя смотреть ей прямо в глаза.

     - Вы кажетесь мне самой здравомыслящей женщиной из тех, кто сейчас
бодрствует.

     - Неужели? - Тереза рассмеялась. - Комплимент очень лестный, но почему
бы вам не произнести его своим парадным твердым голосом и впридачу не
посмотреть на меня своим свирепым взглядом? Чувствуйте себя непринужденно,
адмирал.

     Тереза по-петушиному вздернула голову и, повернув ее слегка набок,
начала рассматривать Коффина.

     - У меня к вам тоже есть вопрос. Некоторые из женщин не понимают, в
чем заключается спорный вопрос. Я пыталась им объяснить, но ведь я была на
Земле всего лишь офицером флота и никогда не отличалась математическими
способностями, поэтому, боюсь, я здорово напутала. Вы не могли бы
рассказать об этом подоходчивее?

     - Вы имеете в виду вопрос разновременности?

     - Некоторые из них называют это "вопросом о невозможности
возвращения"

     - Чепуха! Это всего лишь... Ну, давайте рассмотрим это с такой
стороны: удаляясь от Солнца, мы ускорялись при силе тяжести, равной
единице. Хотя у нас была возможность набрать большее ускорение, мы боялись
это сделать, потому что огромное количество оборудования на борту кораблей
было слишком хрупким. Например, холодильные саркофаги могли расплющиться и
погубить лежащих внутри людей, если бы мы увеличили ускорение хотя бы в
полтора раза.

     Хорошо. Чтобы достичь максимальной скорости, нам потребовалось около
трех месяцев. За это время мы едва покрыли полтора световых месяца
расстояния. Теперь нам предстоит лететь с такой скоростью почти сорок лет.
(Я имею в виду космическое время. Согласно парадоксу временной
относительности, на кораблях флотилии пройдет тридцать пять лет. Но эта
разница не ахти какая). В конце нашего путешествия мы будем в течение трех
месяцев осуществлять торможение при той же самой силе тяжести, что и в
самом начале, и, преодолев последние полтора световых месяца, войдем в
систему "Е" Эридана с относительно низкой скоростью.

     Наша межзвездная орбита была рассчитана с большой тщательностью, но,
конечно, в итоге может оказаться, что астрономические общества смогут
добавить в свой арсенал еще несколько ошибок.

     К тому же нам придется маневрировать, выходя на орбиту вокруг Растума,
посылать туда и обратно транспортные планетарные суда. Для этого мы везем
туда запас реактивной массы, который позволит нам в целом изменить скорость
примерно на тысячу километров в секунду, когда мы прибудем к месту
назначения.

     Теперь представьте себе, что, достигнув максимальной скорости, мы
решили немедленно поворачивать назад. Нам пришлось бы тормозить все с той
же самой силой тяжести.

     В итоге, к тому времени, когда мы получили бы относительную передышку
и смогли бы выйти на финишную прямую к дому, нам оставалось бы до Солнца
четверть светового года, а общее время нашего пребывания в космосе
составило бы год (космический, конечно).

     Чтобы преодолеть эти три световых месяца при скорости тысячу
километров в секунду, понадобилось бы около семидесяти двух лет.

     Но согласно разработанному плану, весь круиз, включая год стоянки на
Растуме и обратный путь на Землю, должен был занять всего лишь около
восьмидесяти трех лет!

     Таким образом, вполне очевидно, что спорный вопрос заключается во
времени. Получается, что фактически мы доберемся до дома быстрее, если
будем придерживаться первоначального плана. Критический момент наступает
через восемь месяцев полета при максимальной скорости или, что то же самое,
через неполных четырнадцать месяцев после старта с Земли. Сейчас до этого
критического момента осталась всего пара месяцев. Если мы немедленно
повернем назад, нам все равно не добраться до Земли раньше, чем через
семьдесят шесть лет. Каждый день промедления прибавляет месяцы к обратному
пути. Поэтому неудивительно, что все сгорают от нетерпения!

     - Понятно, - сказала Тереза. - Те, кто хочет вернуться назад, боятся,
что за это добавочное время та Земля, которую они знали, исчезнет,
изменится до неузнаваемости. Но неужели они не понимают, что это уже
произошло?

     - Может быть, они боятся это понять, - заметил Коффин.

     - Вы продолжаете удивлять меня, адмирал, - сказала Тереза, слегка
улыбнувшись. - Вы проявляете нечто, похожее на человеческое сочувствие.

     В какой-то дальней безымянной части сознания Коффина возникла мысль:

     "Вы тоже проявили немало сострадания, заставив меня чувствовать себя
непринужденно от того, что мне пришлось говорить на безопасную отвлеченную
тему".

     Но Коффин не сердился на Терезу за то, что она сознательно сделала
это. Теперь он мог сидеть, расслабившись, спокойно смотреть ей в лицо и
говорить с ней как с другом.

     - Меня озадачивает то, - продолжал Коффин, - что вообще нашлись
желающие вернуться назад, не говоря уж о таком большом их количестве. Если
б мы сию же минуту повернули на Землю, мы сэкономили бы только около семи
лет. Почему просто не долететь до Растума, а там уже решить, что делать
дальше?

     - Я думаю, это невозможно, - сказала Тереза. - Видите ли, ни один
здравомыслящий человек не имеет желания быть пионером.

     Проводить исследования - да; колонизировать богатую новую страну с уже
известными и сведенными к минимуму опасностями - да; но не рисковать своей
жизнью, будущим целой своей расы на такой полной загадок планете, как эта.

     Проект заселения Растума был результатом неразрешимого конфликта. Но
если этого конфликта больше не существует...

     - Но... вы и Локейбер... Вы ведь высказали предположение, что конфликт
по-прежнему есть, что Земля, в лучшем случае, предлагает передышку.

     - И все же большинство людей предпочитают думать иначе. А почему бы и
нет?

     - Хорошо, - сказал Коффин. - Но я уверен, что многие из тех, кто
сейчас находится в саркофагах, согласились бы с вами и проголосовали бы за
Растум.

     Почему бы нам сначала не доставить их туда? Мне кажется. Так было бы
более справедливо.

     А те, кто не хочет остаться, смогут вернуться вместе с флотилией, -
закончил предложение Коффин.

     - Нет, - Тереза носила стрижку, но когда она качала головой, ее волосы
взлетали подобно широкой волне, отсвечивая красным деревом. - Я знакома с
вашим докладом по Растуму. Горстка людей не выжила бы там. Три тысячи - и
то не ахти как много. Каким бы ни было решение, оно должно относиться ко
всем.

     - Я боялся прийти к такому же выводу, - устало сказал Коффин, - но
вижу, что это неизбежно. О'кей, но почему они не хотят хотя бы осмотреть
Растум, а уж затем проголосовать? Если трусов окажется большинство, они,
возможно, поймут, какую берут на себя ответственность, и примут честное
решение.

     - Опять же нет. И я отвечу вам, почему, адмирал, - сказала Тереза. - Я
хорошо знаю Конрада де Смета и остальных. Они хорошие люди. Вы неправы,
называя их трусами. Но они вполне искренне верят, что благоразумнее будет
вернуться. Вероятно, еще не отдавая себе в том отчета, они интуитивно
чувствуют, что если мы прилетим на Растум, общее голосование их не
поддержит.

     Я видела многие ваши фотографии, адмирал. Возможно, Растум - планета
суровая и опасная, но настолько красивая, что я не могу дождаться момента,
когда увижу ее наяву. Там простор, свобода, не отравленный ничем воздух. Мы
вспомним там все, что нам было ненавистно на Земле; мы ужаснемся
необходимости вновь погрузиться в сон; мы более трезво, чем сейчас, когда
уже по горло сыты космосом, оценим ту пропасть времени, которая легла между
нами и Землей, и взвесим свои шансы обнаружить там, по возвращении,
терпимую ситуацию.

     Кроме повышенной гравитации, которая не принесет, я думаю, нам
излишних хлопот, пока мы не начнем заниматься тяжелым физическим трудом,
никакие неудобства Растума не смогут нас испугать. В то же время неудобства
космического полета и трудности жизни на Земле все еще будут живы в памяти.
Многие изменят свое решение и проголосуют за то, чтобы остаться. Возможно,
таких будет большинство. Де Смет это знает. Поэтому он не хочет рисковать.
Он боится, что и сам попадется на удочку Растума!

     Коффин задумчиво пробормотал:

     - Всего несколько дней торможения - и оставшейся реактивной массы
хватит только на то, чтобы вернуться назад, к Солнцу.

     - Об этом Де Смет тоже знает, - сказала Тереза. - Адмирал, вы вправе
принять волевое решение и настоять на нем. Человеку вашего склада это по
плечу. Но, может быть, вы забыли о том, как иногда людям хочется - как
многие из нас уповают на то, что кто-то или что-то придет и скажет, что вам
делать. Решение отправиться на Растум было выстрадано; даже подвергнувшимся
жестокому гнету людям трудно расстаться с Землей. Теперь, когда есть
возможность исправить прежнее решение, вернуться к безопасности и комфорту
- хотя существует несомненный риск, что ко времени нашего возвращения Земля
уже будет небезопасной и неудобной - нас вынуждают снова думать над этим
вопросом. Это пытка, адмирал! Де Смет и его сторонники люди в определенном
смысле сильные. Они заставят нас сделать необратимое и как можно быстрее,
просто потому что это вызовет необратимые последствия.

     Как только мы повернем назад, ситуация выйдет из-под нашего контроля,
и можно будет уже ни о чем не думать.

     Коффин посмотрел на девушку с удивлением.

     - Но вы, кажется, абсолютно спокойны? - спросил он.

     - Я сделала свой выбор еще на Земле, - ответила Тереза, - и не вижу
причин менять свое решение.

     - А как остальные женщины? - спросил Коффин, вновь ухватившись за
спасительную неисчерпаемую тему.

     - Большинство, конечно, хотят вернуться, - она сказала это с
мягкостью, прикрывавшей осуждение. - Они полетели только потому, что так
хотели их мужья.

     Женщины слишком практичны для того, чтобы их интересовала философия,
научные исследования или что-либо еще, кроме их семей.

     - А вы? - не без ехидства спросил Коффин.

     Тереза в ответ лишь уныло пожала плечами.

     - У меня нет семьи, адмирал. В то же время мне кажется... чувство
юмора?... всегда позволяло мне относиться к этому вполне спокойно и не
делать из этого трагедии.

     Затем с ответной насмешливостью она спросила:

     - А вас почему волнуют наши проблемы?

     - Почему? - он почувствовал, что заикается. - Почему... По-по-потому,
что я несу ответственность...

     - Ах, да. И к тому же вы потратили годы на пропаганду идеи о колонии
на Растуме. А потом вы взялись за это неблагодарное дело - командование
колониальным флотом; хотя вполне могли бы заниматься своей непосредственной
работой - исследованием звезд, на которые еще не ступала нога человека.
Должно быть, Растум для вас - глубокий символ... Не бойтесь. Я не буду
вдаваться в анализ. Я и сама полагала, что эта колония имеет огромное
значение. Если человечество проворонит это шанс, у него, возможно, уже
никогда не будет другого. Но фактически это только чистое предположение.

     Почему это имеет такое большое значение для меня лично, если только не
затрагивает какую-то мою внутреннюю основу? Давайте смотреть фактам в лицо,
адмирал. Никто из нас не равнодушен к этому вопросу. Нам необходимо, чтобы
колония была основана.

     Тереза сделала паузу, рассмеялась, и щеки ее слегка покраснели.

     - О, боже, да я просто болтушка, не правда ли? Извините. Давайте
вернемся к нашему делу.

     - Я думаю, - неровным голосом сказал Коффин, - что благодаря вам я
теперь понимаю, в чем тут сложность.

     Тереза села и приготовилась слушать.

     Коффин уперся ногой в пиллерс, чтобы поддерживать тело в наклонном
положении, и начал мягко ударять кулаком правой руки в ладонь левой.

     - Да, это волнующий вопрос, да поможет нам Бог, - начал он, за его
словами постепенно начали вырисовываться контуры какой-то идеи. - Логика
здесь совершенно бессильна.

     Одни так мечтают попасть на Растум и обрести там свободу - или что еще
они надеются там найти - что за эту возможность они готовы поставить на
карту свою жизнь, жизнь своих жен и детей. Другие отправились в полет
неохотно, вступив в конфликт со своим собственным инстинктом
самосохранения, и теперь, когда им кажется, что появилась возможность к
отступлению, нечто такое, что может послужить для них оправданием, они
будут бороться с любым, кто попытается помешать им. Да. Ужасная ситуация.

     Так или иначе, в ближайшие дни необходимо принять решение. Факты
скрыть будет нельзя. Каждый спящий будет разбужен и приведен в нормальное
состояние одним из тех, кто сейчас бодрствует. Год за годом известие будет
передаваться различным конгломератам звездолетчиков и колонистов. Какое
решение ни будет принято - часть из них придет в ярость от того, что это
было сделано без их согласия. Нет, ярость - это еще мягко сказано. Куда бы
мы ни направились - вперед или назад - мы неминуемо нанесем удар по
эмоциональной основе людей.

     А межзвездное пространство может сломать даже самых сильных духом...
Сколько времени пройдет, прежде чем роковое число недовольных, слабаков и
психопатов соберется вместе во время очередной вахты? Что тогда произойдет?
Ангелы небесные, спасите нас, или мы погибли!

     Коффин вздохнул.

     - Извините, - пробормотал он. - Я не должен был...

     - Давать выход своим чувствам? А почему бы нет? - спокойно сказала
Тереза. - Неужели лучше было бы и дальше изображать из себя ледышку, пока в
один прекрасный день вам не пришла бы в голову идея застрелиться?

     - Видите ли, - страдальческим голосом произнес Коффин, - я несу
ответственность. Мужчины и женщины, и дети... Но я буду находиться в
состоянии сна. Если б я рискнул остаться бодрствовать в течение всего
полета, я просто сошел бы с ума: организм не может выдержать этого. Я буду
спать и ничего не смогу поделать, но ведь корабли были поручены мне!

     Коффина охватила дрожь. Тереза взяла обе его руки в свои. В течение
долгого времени никто из них не проронил ни слова.



     4.

     Покинув "Пионер", Коффин почувствовал странную опустошенность, словно
грудь его была открыта, а сердце и легкие вынуты. Но его ум работал с
четкостью машины, и за это он был благодарен Терезе. Она помогла ему
разобраться в ситуации. В том, что он узнал, не было ничего утешительного,
но, не узнай он этого, - экспедиция была бы обречена на гибель.

     Или нет?

     Теперь Коффин был в состоянии хладнокровно взвесить все шансы - и в
случае продолжения полета на Растум, и в случае возвращения назад. При
любом исходе, до тех пор, пока вероятность выживания не будет измерена в
процентах, разногласия будут ужасными.

     Без сомнения, перевес окажется на чьей-либо стороне, но нет ни
малейшего шанса, что капитану не придется вмешаться, хотя этого ему как
раз меньше всего хотелось.

     Но каким образом этого можно было избежать?

     Продвигаясь к "Скитальцу", Коффин смотрел на паутину радиоантенн, все
выраставшую по мере того, как он приближался к кораблю, пока, наконец, она
совсем не заслонила искаженный Млечный Путь, который словно запутался в
ней. Глядя на эту хрупкую паутину, трудно было поверить, что именно она
стала причиной всего этого ада. Перед торможением ее пришлось бы
демонтировать. Тут уж никто ничего не смог бы поделать. Но теперь уже было
поздно.

     - Если бы я только знал!

     Или если б кто-то на Земле - негодяй, добропорядочный глупец или кто
бы он ни был, - пославший первое сообщение... если б только он послал бы и
другое:

     - Не обращайте внимания на предыдущий сигнал. Декрет об образовании
все еще в силе.