дит от защитной камеры, но затем понял, что это был
всего-навсего звонок его наручных часов.

     Вставать не хотелось. Хотя накануне Свобода здорово устал, спал он
плохо. Все мускулы ныли, голова трещала, а в мозгу застыли полузабытые
кошмары. Он с трудом разлепил тяжелые веки. Во рту от жажды был какой-то
отвратительный привкус.

     - Вот, - Коффин протянул ему флягу.

     Он был уже одет. Одежда бывшего астронавта была вся измята, подбородок
зарос щетиной, а мясо, казалось, отделилось от костей. Но двигался он с
лихорадочной энергией, а в его голосе звучало возбуждение:

     - Придите же в себя поскорее. Я хочу вам кое-что показать.

     Свобода вдоволь напился, плеснул себе в лицо водой и выполз из мешка.
Его легкие едва справлялись со своей работой. Согласно барометру они сейчас
находились под давлением пяти земных атмосфер. Поскольку углекислый газ был
тяжелее, чем кислород или азот, градиент его плотности должен был быть еще
больше. Свобода попытался настроить барометр на индуктирование
гипервентиляции, но это не помогло ему избавиться от головной боли и
добиться ясности сознания.

     Одевшись, он подошел к Коффину, который сидел на земле рядом с
портативной подставкой, на которой было разложено несколько пробирок и
миниатюрная электронная коробочка с четырьмя индикаторными шкалами. Перед
ним на земле вместе с несколькими ампулами лежал какой-то желтый
яйцеобразный фрукт, пригоршня красных ягод, мягкий на вид клубень и несколько
разновидностей орехов. Свобода, как ни старался, не мог понять выражение
его лица: надежда, страстное желание, благодарность, страх?

     - Что это такое? - поинтересовался он.

     - Аппарат для проверки пищи. Неужели вы никогда его не видели?

     - Видел, но несколько другой. Я всегда представлял его себе в виде
того лабораторного грузовика, в котором разъезжает Лей, изучая растительные
и животные образцы. Хотя я вообще редко задумываюсь над этим вопросом.

     Коффин рассеянно кивнул, не отрывая взгляд от аппарата. Затем он
заговорил, объясняя и всем известные истины, и некоторые неизвестные
Свободе факты, причем речь его была настолько торопливой и сбивчивой, что
Свобода понял: Коффин абсолютно не контролирует свою речь, сосредоточившись
на чем-то другом.

     - Нет, вам это ни к чему. Агротехнические данные о большинстве флоры и
фауны в долине Эмперер были получены еще первой экспедицией. Лей продолжил
эту работу, исследуя пустыню, верхние горные районы и другие континенты, а
также немногочисленные образцы, которые приносили исследователи
нижнеземелья. С помощью других специалистов он выделил несколько основных
пород. Удивительно, как это вы не слышали о результатах его работы, пусть
даже вы специализируетесь совсем в другой отрасли. Я знаю, что у каждого
свои заботы и что каждый старается развить свою собственную сферу
деятельности в этих чужеродных условиях. Но поскольку у нас нет пока
возможности издавать научный бюллетень, то, может быть, необходимо
проводить хотя бы периодические собрания, как вы считаете?

     Однако, в любом случае, выводы Лея сделаны совсем недавно. В свое
время вы о них еще услышите, поскольку они представляют интерес буквально
для всех. Он доказал то, что вполне можно было предвидеть, а именно: на
Растуме не существует бесконечной цепи опасных соединений. Здесь обнаружены
химические серии, похожие на крахмал и сахар, содержащиеся в земных
растениях. Теоретические расчеты недавно дали Лею возможность сделать
некоторые предсказания, пока не подтвержденные фактами. Например, он
обнаружил, что листья не всех местных растений содержат никотин, иначе он
противодействовал бы ферменту, который, как известно, очень важен для
растумского фотосинтеза.

     Проводя свои исследования, Лей разработал этот портативный проверочный
аппарат, обладающий высокой точностью результата. Любой животный или
растительный образец, который пройдет через эту батарею, - проверку на
основной цвет, осаждение, проверку с помощью электроники и оптики, - может
быть употреблен человеком в пищу с почти стопроцентной гарантией
съедобности. Возможно, в нем не окажется всех необходимых нам витаминов и
тому подобного, но он способен будет в течение долгого времени поддерживать
жизнь человека. Лей снабдил меня и еще нескольких фермеров, проявивших
желание проэкспериментировать с окультивируемыми местными растениями,
такими аппаратами. Вскоре он собирается организовать экспедицию в
нижнеземелье, с тем, чтобы выполнить широкую программу проверки. А вышло
так, что мы с вами немного опередили его в этом плане.

     - Вы хотите сказать...

     До затуманенного сознания Свободы, наконец, стал доходить какой-то
смысл всех этих слов. Он наощупь, словно в потемках, пытался добраться до
самого важного. - Вы хотите сказать, что вы проверили всю эту дрянь в то
время, когда вам положено было спать?

     - Я никогда много не сплю. И я взял с собой этот аппарат, потому
что... по некоторым причинам... Лей хочет форсировать эту экспедицию.
Верхнеземелье и нижнеземелье - это разные экологические зоны. Он изучил
несколько попавших к нему из нижнеземелья образцов и пришел к выводу, что
там должно быть много других, пригодных в пищу. Я начинаю думать, что он
был прав. Вот эти образцы я собрал в радиусе ста метров вокруг лагеря. Все
они съедобны, - Коффин низко склонил коротко остриженную голову и
пробормотал: - Благодарю тебя, о Создатель.

     Непроизвольно раскрыв рот от удивления, Свобода, наконец, спросил:

     - Вы уверены?

     - Два часа назад я попробовал их, и пока что чувствую себя нормально.
Да и на вкус они очень даже недурны, - Коффин улыбнулся. От этого лицо его
приобрело еще более неприятное выражение и, тем не менее, это была улыбка.
- Сейчас осень, и в лесу должно быть много таких плодов. Конечно, мне
попадались и ядовитые, но они очень заметно напоминают уже известные нам
высокоземельные сорта. Это можно было определить даже по листьям.

     - Клянусь Иудой-попрыгунчиком, - у Свободы подкосились ноги. - Вы их
пробовали...

     Но Коффин выглядел на удивление безмятежным:

     - Проверка показала, что все эти штуки имеют вполне приличный шанс
стать деликатесами. Но чтобы удостовериться в этом, я должен был проверить
их сам. И если, с Божьей помощью, мы найдем Дэнни живым, значит, они
действительно съедобны.

     - Но... если вы начнете загибаться... Я не смогу вытащить вас отсюда.
Вы умрете!

     Коффин не обратил на его слова никакого внимания.

     - Вы ведь поняли, что я хочу сказать, не правда ли? - простодушно
спросил он. - К тому времени, когда Дэнни добрался досюда, он, должно быть,
умирал с голоду. К тому же он еще маленький. Наверняка он позабыл все мои
запреты и что-нибудь сорвал с дерева. Но я думаю... я надеюсь. Господь
должен был надоумить его не рвать те фрукты, которые по виду напоминают ему
известные ядовитые плоды. Вместо этого он должен был съесть что-либо из
того, что лежит здесь передо мной.

     Если я не отравился, значит, и он не должен был отравиться ими. И...
теперь мы с вами можем не беспокоиться о запасах пищи. Мы будем собирать ее
здесь и продолжать поиски в течение нескольких дней.

     - Вы в своем уме? - выдохнул Свобода.

     Коффин принялся демонстрировать аппарат.

     - Почему бы вам не перекусить, пока я буду собираться? - мягко спросил
он.

     - Послушайте минуточку. Слушайте меня. Я продержусь до темноты, наших
запасов хватит на это время. Но потом на ночь мы сделаем привал...

     - Но зачем? У нас ведь есть фонари. Ночью тоже можно искать, хотя,
конечно, двигаться придется медленнее, чем днем.

     - Конечно, медленнее. Потому что довериться вашему Богу эпохи неолита
- все равно что заранее обречь себя на смерть, сломав ногу в результате
падения в логово какого-нибудь зверя! - взорвался Свобода. - Завтра на
рассвете я поворачиваю обратно!

     Коффин покраснел, но воздержался от ответного оскорбления. Через
некоторое время он сказал:

     - Давайте не будем сейчас спорить на эту тему. Может быть, мы найдем
его еще до заката. Ну, же, подкрепитесь немного.

     Завтрак прошел в молчании. Пытаясь отвлечься от головной боли, нытья в
мышцах и расслабиться хоть немного, чтобы не изнурять себя постоянным
напряжением, Свобода стал смотреть на лесные заросли.

     Несмотря на высокое давление, он не мог отрицать, что пейзаж вокруг
выглядит величественно. Они с Коффиным сидели на небольшом лугу, где легкий
ветерок колыхал зелено-голубые волны травы. Тут и там виднелись плотные
кусты с гроздьями рубиновых ягод. Деревья вокруг поляны были высокие и
густые. Один из видов деревьев напоминал земной дуб - хотя это была сущая
чепуха, - а ствол его был покрыт чем-то наподобие зеленого мха. Другое
дерево было похоже на можжевельник, но с темнокрасной корой. Третье было
стройным и белым, увенчанное кроной, состоящей из замысловатых кружевных
листьев. Между стволами виднелся подлесок - примитивные растения, чья
листва напоминала бахрому на тонких и гибких стеблях.

     Когда мимо пролетал ветерок или пробегало какое-нибудь животное, из
леса струился тихий шепот. Скользя вниз с ветвей, которые переплелись в
высокие арки, взгляд человека вскоре наткнулся на темноту, но и здесь он не
нашел отдыха от ярких, бушующих красок: стволы деревьев до самой земли были
покрыты светящимся мхом пурпурного и золотого цветов.

     Небо над головой было молочно-белое. Плотная атмосфера рассеивала
солнечный свет и лишала возможности определить местоположение солнца, да и
теней здесь тоже не было. Но все-таки света вполне хватало, и после
нескольких лет, проведенных в ослепительном солнечном сиянии Высокогорья
Америки, он казался очень мягким и успокаивающим. Несколько дождевых туч
скользило под постоянным слоем облачности. (Но так было не всегда, в
облаках часто возникали разрывы, сквозь которые виднелась великолепная
синева). Ветер дремал в ветвях деревьев.

     "Вот бы еще воздух был нормальным!" - подумал Свобода.

     Если Коффин не ошибся в своих опытах и местные нижнеземельные сорта
растений и породы животных были скорее полезны, чем вредны для человека,
значит, людям на Растуме суждено было подвергнуться двойным танталовым
мукам. Безусловно, поселившись здесь, человек все равно вынужден был бы
дополнять свою пищу некоторыми земными видами растений, но их понадобилось
бы не так уж и много. Пшеницы и картофеля, которые должны были хорошо
прижиться в здешних условиях, было бы, пожалуй, достаточно. Остальное
человек мог бы взять у местной природы... Но проклятая атмосфера делала это
невозможным.

     Свобода украдкой взглянул на Коффина. Его долговязая фигура, казалось,
была наполнена такой энергией, какой он раньше никогда не замечал: на худом
лице лежала печать сосредоточенности. Без сомнения, собственное открытие
казалось ему особой божьей милостью, может быть, каким-то тайным знаком,
что у него есть шанс оправдаться перед своей совестью за то, что он был
главной причиной побега Дэнни. Интересно, сколько времени он будет бродить
вокруг, прежде чем удостоверится, что Дэнни мертв и лежит где-то у подножия
этой скалы? До тех пор, пока кто-либо из нас тоже не отправится на тот
свет? На Растуме это займет не слишком много дней, если человек находится
посреди хаоса неизвестных жизненных форм и отравляет свой организм каждым
глотком воздуха.

     "Я не останусь здесь, внизу, наедине с этим помешанным".

     Свобода прикоснулся к оружию у себя на поясе и покосился на пистолет
Коффина.

     Внезапно к Свободе пришло решение. Сейчас, когда до заката осталось
двадцать с небольшим часов, не было нужды затевать ссору. Но завтра утром
или сегодня вечером, если этот придурок будет настаивать на продолжении
поисков, его надо будет как-то разоружить и доставить домой под дулом
пистолета.

     "Интересно, как на это отреагирует Тереза? Будет ли она мне
благодарна? Или хотя бы простит меня вместо благодарности?"

     Свобода погасил окурок сигареты и сказал:

     - Пошли.



     7.

     Кризис наступил в полдень.

     Они уже утратили чувство времени и, глядя то и дело на часы, рассеянно
замечали, что стрелки опять сменили положение. Им все чаще приходилось
делать передышки, но лишь для того, чтобы лечь неподвижно, уставившись в
небо. Такие передышки не давали никакого отдыха. Один или два раза они
немного поклевали и проглотили по чашке чая, едва ли отдавая себе отчет в
своих действиях. По мере нарастания физической усталости аппетит все больше
снижался.

     Коффин понимал, что именно это и есть наркоз. Чтобы оформить мысль в
сознании, мозг вынужден был долго искать слова, а затем выуживать их одно
за другим из затуманенной памяти.

     Слишком много углекислого газа. А теперь и азота становится слишком
много. Добавочный кислород не дает ощутимой помощи. Легкие саднит.
Вероятно, они уже устали до предела.

     Бог не хотел больше помогать. То, что плоды оказались съедобными, не
было никакой милостью. Хотя тогда казалось, что это именно так, и что он,
спасший в пустыне израильских детей от голодной смерти, не даст Дэнни
умереть. Но, пробираясь сквозь стену вьющихся лиан и упав, пошатнувшись, в
какой-то колючий куст, Коффин понял, что находка еды была простым приказом.
Раз уж Господь дал возможность подробно обыскать этот адский котел, его
слуга Джошуа должен был это сделать, как следует.

     "Нет, я еще не сошел с ума. А, может, уже сошел? Допустить мысль, что
Господь собирается переделывать планету - или начать создавать ее заново
пять биллионов лет спустя - и лишь для того, чтобы наказать всего лишь
одного человека - меня! Я только хочу исполнить свой долг.

     О, Тереза, если б ты была рядом и могла меня успокоить!

     Но глаза, руки и голос Терезы были где-то за облаками в ужасной дали.
Вокруг был только этот лес, который заманил его в ловушку, да воздух,
жалобно хрипевший в его пересохшей глотке. Только жара и жажда, и боль, и
резкие чужеродные запахи, и какое-то ползучее растение, которое так
запутало его ноги, что он упал, врезавшись в дерево.

     Где-то каркала птица или животное, хотя, скорее, это было не карканье,
а отрывистый смех.

     Коффин тряхнул головой, пытаясь разогнать туман в голове. Это было
ошибкой. Макушка его черепа, казалось, отлетела в сторону. Коффин подумал,
не проглотить ли еще одну таблетку аспирина. Пожалуй, нет, надо их
экономить.

     Внезапно, как вспышка молнии, его озарила мысль: какими странными
бывают иногда проявления жизни! Если бы не то послание, переданное флоту с
Земли, он, возможно, все еще был бы астронавтом. В этот самый момент он мог
бы стоять вместе с Нильсом Киви под каким-нибудь новым солнцем, в девственно
-чистом мире. А, может быть, и нет, конечно. Возможно, Земля окончательно
отказалась от содержания звездных кораблей, и они болтались теперь, всеми
покинутые, возле планеты, на которой перестали рождаться любознательные
люди. Но Коффину хотелось верить, что его старые друзья все еще занимаются
своим ремеслом. Мысль об этом, приходившая ему, бывало, в голову после
того, как он целый день дышал пылью на своем тракторе, была сомнительным
удовольствием.

     "Но тогда я не смог бы жениться на Терезе," - подумал Коффин. И вдруг
эта банальная идея, над которой он размышлял ежедневно с тех пор, как
отрекся от своих надежд, повернулась к нему новой стороной. Мысль о том,
что Тереза была не просто утешительным призом, так поразила Коффина, что он
остановился, задыхаясь. Если б у него была возможность повернуть время
вспять и исправить то, что он сделал когда-то, он бы отказался от этого.

     - Что случилось? - пробурчал Свобода.

     Коффин оглянулся. Лицо Свободы, обрамленное темными волосами,
курносое, обросшее щетиной, потное и изможденное, казалось, дрожало в
мареве жары и безмолвия, на фоне зелено-голубых листьев.

     - Ничего, - сказал Коффин.

     - Я думаю, нам лучше изменить направление, - Свобода показал на
компас, прикрепленный у пояса, - если мы хотим придерживаться спирали.

     - Не сейчас, - возразил Коффин.

     - Но почему?

     Коффину не хотелось пускаться в объяснения. Он повернулся и, шатаясь,
побрел вперед. Он был слишком занят переоценкой собственных ценностей,
чтобы заниматься болтовней.

     Но долго удивляться он все равно не смог, потому что у него для этого
просто не было сил. Теперь он размышлял над самой безотлагательной
проблемой: как вернуть Терезе Дэнни. Заблудившийся и испуганный мальчик,
скорее, предпочел спуститься дальше, чем идти в обход. Поэтому Коффин
считал, что идти по прямой лучше, чем описывать круги по спирали.
Действительно ли все было так? Об этом приходилось лишь гадать. Господь
никогда не осуждал человека за неверную догадку. Или, может быть, он сможет
простить его, Коффина, ради Терезы? В своей жизни он никогда не ставил
конечной цели избежать адского костра Джонатана Эдвардса, он просто всегда
старался быть честным и порядочным.

     Людям это не всегда удавалось, а ему, Джошуа Коффину, удавалось в
меньшей степени, чем другим.

     Но он старался - иногда, и своим детям пытался внушить те же идеалы.
Для них это было необходимо, не ради самих идеалов, а ради дополнительной
силы на этой жестокой планете. Нет, неверно, Растум не был жестоким. Он
просто был слишком большим. И Тереза так часто повторяла ему, что одной
честности здесь мало. Мало было здесь выжить. Необходимо было еще быть
добрым. Бог знал, как добра к нему Тереза - добрее, чем он того заслуживал,
добрее всего в те ночи, когда к нему возвращалось ощущение его вины. Он был
слишком требовательным, потому что его одолевал страх. Маленькие грязные
руки, теребившие его одежду, не были его долгом. Вернее, это, конечно, был
долг, но долг и радость - вполне совместимые вещи. Коффин всегда это
понимал. Его долг капитана корабля был одновременно источником радости. Но
когда дело коснулось людей, он пришел к пониманию этого только спустя
долгое время, а именно, - только сейчас, и это было не в счет. Чтобы эта
идея, наконец, дошла до его сознания, ему пришлось спуститься в этот густой
и безмолвный лес.

     Кажется, у буддистов было что-то про жизнь, которую можно прожить за
секунду, сбросив с себя бремя прошлого или будущего. Коффин всегда
высмеивал этот тезис, как оговорку для самооправдания. Но здесь, сейчас, он
до известной степени понимал, как труден был этот путь. И так ли уж он
отличался от христианского "перерождения"?

     Мысли Коффина окончательно смешались и пропали. Не осталось ничего,
кроме запутанного леса.

     Наконец, они вышли в каньон.

     Коффин так привык продираться сквозь густой подлесок и перелезать
через бревна, что, почувствовав внезапное отсутствие препятствий, бессильно
опустился на одно колено. От боли на глазах у него выступили слезы, но зато
наступило и некоторое просветление сознания. Сбоку раздавалось тяжелое
дыхание Свободы, которое смешивалось со стонами ветра, проносившегося под
низким небом.

     Отсюда гористая местность так круто уходила вниз, что откос плато
больше походил на скалу. На ее вершине стеной стоял лес, а на склонах с
выветрившейся почвой росла лишь трава да несколько чахлых деревцев.

     Повсюду была разбросана галька, и утесы возносили свои обглоданные
непогодой вершины к ободу этой необъятной скалы. Противоположная сторона
была значительно ниже, казалась смутной и голубоватой, будучи удалена
километров на двадцать. Такая же расплывчатость, обусловленная большим
расстоянием, затуманивала края ущелья. У Коффина было такое ощущение, что
ущелье это достигает чудовищной глубины, раскалывая на куски целые горные
массивы, но даже приблизительно определить его размеры было невозможно. Ему
показалось, что где-то далеко внизу сверкнула река, но он не мог
поручиться, что это всего лишь не обман зрения.

     Слишком уж много горных вершин и обрывов, слишком бол