жными  надеждами.
Действительность  оказалась  столь  кошмарной,   что   выжившие   проявили
редкостный  героизм,  когда  остались  для  проведения   исследований   на
минимальное запланированное время. Когда они  вернулись,  для  них  прошло
двенадцать лет, но Земля постарела на сорок три.
     - Вряд ли вы понимаете. - Федоров повернулся к ней. - Мы ожидали, что
когда вернемся, наших близких не будет в живых. Мы ожидали перемен. Как бы
то ни было, вначале я был вне себя от радости,  что  могу  узнать  любимые
места моего города - лунный  свет  на  каналах  и  реке,  купола  и  башни
Казанского собора, Невский проспект,  сокровища  Эрмитажа...  -  Он  снова
отвернулся и покачал  головой.  -  Но  сама  жизнь.  Она  так  изменилась.
Встретиться с ней было как... как встретить женщину, которую ты  любил,  и
которая стала потаскухой. - Он презрительно усмехнулся. - Именно так! Вам,
может быть, известно, что я работал  в  космосе  сколько  мог,  пять  лет.
Участвовал   в   исследованиях   и   разработках   по   усовершенствованию
бассердовского двигателя. Я стремился получить мою нынешнюю должность.  Мы
надеемся начать все сначала на Бете-3.
     Его голос стал едва слышным:
     - И вот до нас долетела колыбельная моей матери. В последний раз.
     Он поднес к губам бутылку.
     Линдгрен немного помолчала, а затем произнесла:
     - Теперь я отчасти понимаю, Борис, почему это вас так  расстроило.  Я
немного изучала социоисторию. В вашем детстве люди были менее,  ну,  менее
раскованными. Они восстановили нанесенный войной ущерб в большинстве стран
и взяли под контроль гражданские беспорядки и рост  населения.  Затем  они
занялись новыми делами, потрясающими воображение проектами, как на  Земле,
так и в космосе.  Казалось,  невозможного  нет.  Ими  двигали  патриотизм,
самоотдача. Я думаю, что вы сами служили всем  сердцем  двум  богам:  Отцу
Науке и Матери России. - Ее рука скользнула вниз и накрыла его руку. -  Вы
вернулись, - сказала она, - и оказалось, что всем все равно.
     Он кивнул, закусив губу.
     - Именно поэтому вы презираете современных женщин? - спросила она.
     Он вздрогнул от неожиданности.
     - Нет! Ничего подобного!
     - Почему же тогда ни  одна  из  ваших  связей  не  продлилась  дольше
одной-двух недель?  И  это  были  лишь  редкие  встречи?  -  спросила  она
вызывающе. - Почему вы чувствуете себя непринужденно и  веселитесь  только
среди мужчин? Мне кажется, что  вы  не  хотите  признавать  нашу  половину
человеческой расы. Вы считаете, что в нас больше нет ничего, что стоило бы
узнавать. И то, что вы только что сказали, о потаскухах...
     - Я вернулся с Дельты Павлина, надеясь встретить  настоящую  жену,  -
ответил он глухо, словно его душили.
     Линдгрен вздохнула.
     - Борис, нравы меняются. С моей точки зрения,  вы  выросли  в  период
неразумного пуританизма.  Но  это  была  реакция  на  предыдущую  легкость
нравов, которая,  быть  может,  зашла  слишком  далеко;  а  еще  раньше...
Впрочем, неважно. - Она тщательно подбирала слова. - Факт тот, что человек
никогда не придерживался одного идеала. Массовый  энтузиазм  времен  вашей
молодости уступил место холодному рационалистическому классицизму. Сегодня
он, в свою очередь, утонул в разновидности неоромантизма. Бог знает,  куда
это приведет. Мне, быть может, это не  нравится.  Но  все  равно  вырастут
новые поколения. Мы не имеем права формировать их по  нашему  собственному
шаблону. Вселенная слишком обширна.
     Федоров не шевелился так долго, что она уже решила уйти. Внезапно  он
повернулся, схватил ее  за  руку  и  усадил  обратно  рядом  с  собой.  Он
заговорил:
     - Мне бы хотелось узнать вас, Ингрид, узнать как человека.
     - Я рада.
     Его губы сжались.
     - Все же сейчас вам лучше уйти, - вымолвил он. - Вы с Реймоном. Я  не
хочу послужить причиной неприятностей.
     - Я хочу, чтобы вы тоже были моим другом, Борис, - сказала она.  -  Я
восхищаюсь  вами  с  нашей  первой  встречи.  Храбрость,   компетентность,
благожелательность - что еще есть такого,  чем  стоило  бы  восхищаться  в
человеке? Я бы хотела, чтобы вы научились демонстрировать эти качества тем
вашим коллегам по экспедиции, которые - так сложилось - женщины.
     Он отпустил ее руку.
     - Предупреждаю вас: уходите.
     Она оглядела его.
     - Если я уйду, - сказала она, - то в следующий раз,  когда  мы  будем
разговаривать, будете ли вы чувствовать себя со мной свободно?
     - Не знаю, - ответил он. - Надеюсь, что да, но не знаю.
     Она задумалась еще на минуту.
     - Давайте попытаемся сделать так, чтобы мы были  в  этом  уверены,  -
наконец мягко предложила она. - Я свободна до конца дежурства.



                                    6

     Каждый  ученый  на  корабле  запланировал  по   меньшей   мере   один
исследовательский проект, чтобы заполнить  несколько  лет  пути.  Проектом
Глассгольд было отслеживание химической основы жизни на Эпсилон Эридана-2.
После того  как  установили  оборудование,  она  начала  эксперименты  над
протофитами и культурами тканей. В надлежащий момент она получила продукты
реакции, и ей предстояло узнать, что они  из  себя  представляют.  Норберт
Вильямс делал анализы для нескольких исследователей одновременно.
     Однажды в конце первого года полета он принес свой отчет о  последних
образцах Эммы к  ней  в  лабораторию.  Молекулы  были  незнакомыми,  и  он
заинтересовался ими не меньше  Глассгольд.  Они  вдвоем  часами  обсуждали
новые результаты. И все чаще и чаще беседа затрагивала другие темы.
     Глассгольд весело приветствовала вошедшего Вильямса. Рабочий стол, за
которым  она  стояла,  был  загроможден   тестовыми   трубками,   колбами,
измерителями кислотности, мешалками и прочим.
     - Отлично, - сказала она. - Мне не терпится узнать,  какие  изменения
теперь произошли с моими любимцами.
     - Самая чертовская неразбериха, какую я видел.  -  Он  перебросил  ей
несколько скрепленных страничек. - Мне очень жаль, Эмма, но  вам  придется
повторить опыты. И, боюсь, придется повторять их снова и снова. Я не  могу
выдать результаты, опираясь на такие  микроскопические  количества.  Нужно
задействовать каждую разновидность хроматографии из тех, что у меня  есть,
плюс рентгеновские дифракции, плюс серию энзимных тестов - вот их список -
прежде чем я решусь строить предположения касательно структурных формул.
     - Понимаю, - ответила Глассгольд. -  Простите,  что  я  добавляю  вам
столько работы.
     - Чепуха. Это то, для чего я здесь,  пока  мы  еще  не  добрались  до
Беты-3. Если у меня не будет работы, я просто  рехнусь.  А  ваша  -  самая
интересная, вот что я скажу. - Вильямс запустил руку в волосы. - Хотя,  по
правде сказать, я не понимаю,  зачем  вы  этим  занимаетесь  -  разве  что
скоротать  время.  Я  хочу  сказать,  что  на  Земле  занимаются  теми  же
проблемами - с большим штатом  и  лучшими  приборами.  Они,  должно  быть,
раскусят ваши загадки раньше, чем мы доберемся до цели.
     - Не сомневаюсь, - сказала она. - Но передадут ли они нам результаты?
     - Я думаю, вряд ли, разве что мы попросим. Но  даже  если  мы  пошлем
запрос, мы состаримся или вообще умрем  до  того,  как  придут  ответы.  -
Вильямс нагнулся к ней через стол. - Вопрос в том, зачем  нам  это  нужно?
Какой бы тип биологии мы не обнаружили на Бете-3,  мы  знаем,  что  он  не
будет напоминать наш. Вы просто не хотите утрачивать навыки?
     - И это тоже, - признала  она.  -  Кроме  того,  я  считаю,  что  эти
результаты все-таки будут иметь практическое значение. Чем шире будет  мой
взгляд на жизнь во вселенной, тем лучше я  смогу  изучать  частный  случай
планеты, куда мы направляемся. Таким образом, мы скорее и  вернее  узнаем,
возможно ли сделать ее нашим домом и домом для тех, кто последует за  нами
с Земли.
     Он потер подбородок.
     - М-да, я полагаю, что вы правы. Не думал с такой точки зрения.
     За прозаическими словами крылось благоговение.
     Как минимум, эти люди проведут еще  половину  десятилетия  в  системе
Беты Девы,  исследуя  ее  планеты  во  вспомогательных  кораблях  "Леоноры
Кристины", добавляя то немногое, что  они  смогут  добавить  к  сведениям,
собранным  орбитальным  зондом.  И  если  третья   планета   действительно
обитаема,  они  никогда  не  вернутся  домой   -   даже   профессиональные
космолетчики. Они проживут там всю свою жизнь, и их внуки и правнуки тоже,
исследуя многочисленные тайны нового мира и  отправляя  информацию  жадным
умам Земли. Ибо  любая  планета  -  это  воистину  целый  мир,  бесконечно
разнообразный, нескончаемо таинственный. И этот мир казался так  похож  на
Землю.
     Люди с "Леоноры Кристины" надеялись,  что  у  их  потомков  не  будет
причин возвращаться назад: Бета-3 превратится из базы в колонию,  затем  в
Новую Землю, а затем -  в  стартовую  площадку  для  следующего  прыжка  к
звездам. Для человека нет другого способа овладеть галактикой.
     Как будто устыдившись картин, представших ее воображению,  Глассгольд
сказала, слегка зардевшись:
     - Кроме того, мне интересна эриданская жизнь. Она захватывает меня. Я
хочу знать, что... заставляет ее  тикать.  А,  как  вы  сказали,  если  мы
останемся на Бете-3, то вряд ли узнаем ответы на протяжении нашей жизни.
     Он  замолчал,  поигрывая  прибором  для  титрирования.  Наконец   шум
двигателя корабля, дыхание вентилятора, резкие  химические  запахи,  яркие
цвета на полке с реактивами и красителями  проникли  в  его  сознание.  Он
откашлялся.
     - Мм... Эмма!
     - Что?
     Похоже, она чувствовала ту же самую застенчивость.
     - Как насчет перерыва в работе? Приглашаю вас в клуб сегодня вечером,
немного выпить. Рацион мой.
     Она укрылась за своими приборами.
     - Нет, благодарю вас, - сказала она смущенно.  -  У  меня...  у  меня
действительно много работы.
     - У вас хватит для этого времени, - прямо сказал он. - О'кей, если вы
не хотите коктейль, как насчет чашки  кофе?  Может  быть,  прогуляемся  по
саду... Послушайте, я  не  собираюсь  к  вам  приставать.  Я  просто  хочу
познакомиться получше.
     Она запнулась, потом улыбнулась и тепло посмотрела на него.
     - Хорошо, Норберт. Мне бы тоже этого хотелось.


     Через год  после  старта  "Леонора  Кристина"  была  близка  к  своей
предельной скорости. Ей потребуется  тридцать  один  год,  чтобы  пересечь
межзвездное пространство, и еще один год,  чтобы  затормозить,  когда  она
приблизится к звезде своего назначения.
     Но это утверждение неполно. В  нем  не  учитывается  относительность.
Поскольку существует абсолютная ограничивающая скорость  (с  которой  свет
путешествует  in  vacuo;  аналогично   нейтрино),   постольку   существует
взаимозависимость пространства, времени, материи и  энергии.  В  уравнения
входит  фактор  тау.  Если  "v"  -  это  (равномерная)  скорость  движения
космического корабля, а "c" - скорость света, то тау равняется

                             v^2/(1 - c^2).

     Чем ближе "v" подходит к "c", тем ближе тау подходит к нолю.
     Предположим, что сторонний наблюдатель  измеряет  массу  космического
корабля. Результат, который он получит, есть  масса  покоя  корабля  -  то
есть, та масса, которую имеет корабль, когда не движется  по  отношению  к
наблюдателю, - деленная  на  тау.  Таким  образом,  чем  быстрее  движется
корабль, тем большую массу он имеет, если рассматривать  всю  вселенную  в
целом. Корабль  получает  дополнительную  массу  от  кинетической  энергии
движения;

                                 e = mc^2.

     Более того, если бы неподвижный наблюдатель мог сравнить часы корабля
со своими собственными, он бы заметил несогласованность. Промежуток  между
двумя событиями (например, между рождением и смертью человека), измеренный
на  борту  корабля,  где  происходят  эти   события,   равен   промежутку,
измеренному наблюдателем... умноженному на  тау.  Можно  сказать,  что  на
борту космического корабля время идет пропорционально медленнее.
     Длины  сокращаются;   наблюдатель   видит   корабль   укороченным   в
направлении движения пропорционально фактору тау.
     Измерения, сделанные на борту  корабля,  так  же  достоверны,  как  и
сделанные в любом другом месте.  Для  члена  экипажа,  который  глядит  на
вселенную, звезды сжимаются и прибавляют в массе;  расстояния  между  ними
сокращаются; их развитие происходит странно сокращенным образом.
     Однако картина в целом еще сложнее. Нужно принимать во внимание,  что
корабль фактически ускорялся и будет  тормозить  в  соответствии  с  общим
фоном вселенной. Это переносит проблему в целом из области  специальной  в
область  общей  теории  относительности.   Положение   звезд   и   корабля
относительно друг друга  не  вполне  симметрично.  Парадокс  близнецов  не
возникает. Когда скорости вновь уравниваются и  происходит  воссоединение,
звезда прожила больший отрезок времени, чем корабль.
     Если тау падает до одной сотой и  продолжает  падать,  вы  пересечете
световой век за один год вашего личного времени. (Хотя, разумеется, нельзя
вернуть столетие, которое прошло  за  это  время  дома,  где  ваши  друзья
состарились и умерли). Это неизбежно подразумевает  стократное  увеличение
массы.  Бассердовский  двигатель,  черпая  водород   из   космоса,   может
обеспечить такой полет. В самом  деле,  глупо  останавливать  двигатель  и
причаливать к берегу, когда можно продолжать уменьшать тау.
     Таким образом, чтобы достигнуть  других  солнц  за  разумный  отрезок
времени, нужно: продолжать постоянно ускоряться  до  точки  середины  пути
между звездами,  в  каковой  точке  вы  запускаете  систему  торможения  в
бассердовском  модуле  и  начинаете  замедляться  обратно.  Вы  ограничены
скоростью света, которой достичь невозможно. Но вы можете  приблизиться  к
этой скорости. Таким образом, вы не имеете предела обратного фактора тау.
     За год полета при одном "g"  разница  между  "Леонорой  Кристиной"  и
медленно  движущимися  звездами  накапливалась  незаметно.  Теперь  кривая
перешла к крутой  части  своего  взлета.  Людям  на  борту  корабля  стало
казаться, что расстояние до звезды  назначения  сокращается  -  не  только
потому, что  они  приближались,  но  и  потому,  что  с  их  точки  зрения
изменилась геометрия пространства. Процессы во внешнем мире воспринимались
теперь как ускоряющиеся.
     Этого еще не было видно. Минимальный тау в плане  полета  корабля,  в
точке середины, должен быть немного выше 0,015. Но  настал  момент,  когда
минута на  борту  корабля  соответствовала  шестидесяти  одной  секунде  в
остальной галактике. Немного позже она соответствовала  шестидесяти  двум.
Затем шестидесяти трем... шестидесяти четырем... корабельное  время  между
такими  отсчетами   становилось   постепенно,   но   неуклонно   меньше...
шестидесяти пяти... шестидесяти шести... шестидесяти семи...
     Первое Рождество, которое команда корабля проводила вместе,  пришлось
на самое начало полета и было лихорадочным карнавалом. Второе  было  менее
громким. Люди уже занялись своей повседневной работой  и  установили  круг
постоянного общения. Все же импровизированные украшения сверкали  на  всех
столах. Любительские мастерские  огласились  звуками  -  щелкали  ножницы,
мелькали иглы; камбуз пропах пряностями. Все делали друг  другу  маленькие
подарки. Секция  гидропоники  решила,  что  может  поделиться  достаточным
количеством зеленых лиан и веток для  имитации  рождественского  дерева  в
спортзале. Из огромной библиотеки микрофильмов извлекли ленты  о  снеге  и
санях, записи веселых рождественских песен. Любители  театра  репетировали
карнавальное   шествие.   Шеф-повар   Кардуччи   планировал   банкеты.   В
общественных  помещениях  и  каютах  проходили   веселые   вечеринки.   По
негласному соглашению никто не  упоминал,  что  с  каждой  секундой  Земля
становится на триста тысяч километров дальше.
     Реймон пробирался сквозь суматоху  на  палубе  отдыха.  Заканчивалось
приготовление  декораций.  Многие  играли  в  различные   игры,   болтали,
предлагали выпить, флиртовали, веселились. Через  треп,  смех  и  шарканье
ног, через гул, треск и шуршание из громкоговорителя неслась музыка.
     Механик проревел Реймону:
     - Guten Tag, mein lieber Schutzmann! Иди  сюда  и  угостись  из  моей
бутылки!
     Он взмахнул бутылкой. Другой рукой он обнимал Маргариту Хименес.  Над
ними висела полоса бумаги с надписью: "омела белая".
     Реймон остановился. Он был в хороших отношениях с Фрайвальдом.
     - Благодарю, не могу, - сказал он. - Ты не видел Бориса  Федорова?  Я
думал, что он появится здесь после работы.
     - Н-нет. Я тоже ждал его,  учитывая,  какое  сегодня  веселье.  Он  в
последнее время стал почему-то гораздо счастливее, верно? Что ты  от  него
хочешь?
     - Дела.
     - Дела, всегда дела, - сказал Фрайвальд. - Могу поспорить,  что  твоя
подруга злится. У меня вариант получше. - Он привлек к себе  Хименес.  Она
прильнула к нему. - Ты вызывал его каюту?
     - Конечно. Он не отвечает. Все же, возможно... - Реймон повернулся. -
Попробую пойти туда. Попозже вернусь ради этого шнапса, - добавил он,  уже
уходя.
     Он спустился по  лестнице,  миновав  палубу  команды,  на  офицерский
уровень. Музыка следовала за ним. "...Iesu, tibi sit gloria". Коридор  был
пуст. Реймон нажал кнопку звонка каюты Федорова.
     Инженер открыл дверь. Он был одет в пижаму. Позади него  на  кухонном
столике стояли бутылка французского вина, два бокала и сэндвичи в  датском
стиле. Он вздрогнул от неожиданности и сделал шаг назад.
     - Что... - начал он по-русски. - Вы?
     - Могу я поговорить с вами?
     - М-м-м. - Глаза Федорова блеснули. - Я жду гостя.
     Реймон ухмыльнулся.
     - Это видно невооруженным глазом. Не беспокойтесь, я не задержусь. Но
дело не терпит отлагательств.
     Федоров сдержался.
     - Оно не может подождать, когда я буду на дежурстве?
     - Это лучше обсудить негласно, - сказал Реймон.  -  Капитан  Теландер
тоже так считает. - Он скользнул мимо Федорова в каюту. - Этот  момент  не
был предусмотрен в планах,  -  продолжал  он.  -  Согласно  расписанию  мы
переходим на режим большого ускорения седьмого января. Вам известно лучше,
чем мне, что это потребует двух-трех  дней  предварительной  работы  вашей
группы и значительного нарушения распорядка работы и жизни всех остальных.
Ну вот, каким-то образом те, кто  планировал  полет,  забыли,  что  шестое
января - важная дата  в  западноевропейской  традиции.  Двенадцатая  ночь,
канун  Трех  Святителей,  называйте  как  хотите,   но   это   кульминация
праздничного веселья. В прошлом году празднование было таким  буйным,  что
никто об этом  не  подумал.  Но  мне  стало  известно,  что  в  этом  году
намечаются завершающие трапеза и танцы. Это  благоприятно  подействует  на
экипаж. Шкипер и я хотим, чтобы вы проверили возможно ли отложить  переход
к большому ускорению на несколько дней.
     - Да, да, я этим займусь. - Федоров подталкивал  Реймона  к  открытой
двери. - Завтра, прошу вас...
     Но было уже слишком поздно. В двери появилась  Линдгрен  в  униформе,
так как очень торопилась после вахты.
     - Gud! - вырвалось у нее. Она замерла на месте.
     - Какая неожиданность, Линдгрен! - торопливо произнес Федоров. -  Что
вас сюда привело?
     Реймон задохнулся. С лица его стерлось  всякое  выражение.  Он  стоял
неподвижно, только кулаки его сжимались, пока ногти не впились в ладони, а
кожа на костяшках натянулась и побелела.
     Началась новая рождественская песня.
     Линдгрен переводила взгляд с одного мужчины на другого.  От  ее  лица
отхлынула кровь. Но вдруг она выпрямилась и сказала:
     - Нет, Борис. Не будем лгать.
     - Это не поможет, - согласился Реймон без всякого выражения.
     Федоров развернулся к нему.
     - Ну ладно! - крикнул он. - Мы были вм