быстро умолкли. Тогда он продолжил:

     - Конечно, эта система будет несколько изменена. Я не намерен
вовлекать в нее безнадежные 75% населения. Пусть живут в свое удовольствие.
Не составит труда завысить приемные стандарты, чтобы чернь осталась в
стороне. Ну, а то, что я конкретно хочу, - это указ, предусматривающий
государственное финансирование и официальные требования ко всему основному
образованию. Я оставлю в покое ремесленные центры, академии, монастыри и
другие полезные или безвредные учебные заведения.

     Но школы, где преподавание ведется в соответствии с принципами
конституционализма, будут объявлены школами недопустимо низкого стандарта.
Я уволю их учителей и заменю их несколькими хорошими преданными наемниками.

     - Может возникнуть недовольство, - предупредил Дилоло.

     - Да, но не думаю, что недовольных будет слишком много. Конечно,
родители будут возражать. Но что они смогут сказать? Ведь государство во
внезапном приливе щедрости снимает с их плеч тяжесть платы за обучение
(неважно, откуда будут поступать налоги для этого) и обеспечивает
качественные занятия и знания их детей и их адаптацию в обществе. Если же у
родителей появится желание дополнительно внушить своим чадам собственные
маленькие смешные идейки, то они смогут заниматься этим по вечерам и во
время каникул.

     - Ха! - усмехнулся Чандра. - Много пользы тогда принесет эта реформа!

     - Именно много, - согласился Свобода. - Саму философию мы трогать не
будем. Однако, ты не усвоишь ее как следует, слушая по часу в день лекции
усталого отца, в то время как тебе хочется поиграть с друзьями в мяч. К
тому же, твои неконституционалистически настроенные одноклассники будут
высмеивать твои странности. Одновременно родители вряд ли будут способны
организовать общественную поддержку своих интересов. Такого рода потомство
никогда не устроит революцию. Говоря почти буквально, мы убьем
конституционализм в его же собственной колыбели.

     - Однако, вы все еще не доказали, что результат стоит того, чтобы
беспокоить себя этим убийством, - съязвил Новиков.

     Ларкин мстительно поддержал его:

     - Я знаю, в чем причина, в том, что единственный сын мистера Свободы -
конституционалист. В том, что они порвали свои отношения десять лет назад и
с тех пор не разговаривают!

     Глаза Свободы побелели. Его взгляд остановился на Ларкине и застыл.
Ларкин начал ерзать, вертеть в пальцах карандаш, посмотрел в сторону, потом
назад и вытер с лица пот.

     Свобода продолжал смотреть на него. В комнате стало очень тихо. И так
же тихо стало в остальных комнатах, изображение которых передавалось сюда
из разных точек Земли.

     В конце концов Свобода вздохнул:

     - Я изложу вам подробные факты и детали анализа, господа, - сказал он.
- Я докажу, что конституционализм несет в себе семена социальных перемен,
причем, перемен радикальных. Может быть, вы хотите вернуть атомные войны?

     А, может, вы считаете, что буржуазия достаточно сильна, чтобы иметь
свой голос в правительстве?

     Последнее звучит менее угрожающе, но я уверяю вас, господа: в таком
случае Стражей можно будет считать мертвецами. Ну, а теперь, в
доказательство моего утверждения, я начну с...



     2.

     Адрес, который дал Терон Вульф, оказался на пятом этаже когда-то
респектабельного района. Джошуа Коффин помнил, как почти столетие назад это
здание одиноко возвышалось среди деревьев и садов и только сумрачное облако
на востоке указывало, где находится город. Но теперь город с его низкими
пластиковыми скорлупками поглотил этот дом. Сменится еще одно поколение, и
здесь уже будет территория Нижнего уровня.

     - Однако, - заявил Вульф, - я прожил здесь всю свою жизнь и с какой-то
сентиментальностью привязался к этому месту.

     - Прошу прощения? - Коффин был удивлен.

     - Возможно, звездолетчику это понять трудно, - улыбнулся Вульф. - Так
же, как, впрочем, и большинству Граждан из категории осторожных, которым
вообще недоступны глубокие чувства. Они даже в большей степени кочевники,
чем вы, Первый офицер. Обычно ты или принадлежишь к семье Стража и
обладаешь имением - или являешься безымянным человеком толпы, слишком
бедным, чтобы двинуться куда-нибудь, оборвать свои корни. Но я -
исключение, потому что принадлежу к среднему классу, - он почесал бороду и
через некоторое время саркастически добавил: - Кроме того, трудно найти
квартиру, которая сравнилась бы с этой. Не забывайте, что с тех пор, как вы
улетели, население Земли удвоилось.

     - Я знаю, - сказал Коффин более резко, чем намеревался.

     - Но войдемте же.

     Вульф взял его под руку и повел с террасы. Они вошли в комнату
старинного стиля с широкими окнами, массивной мебелью и панелями, возможно,
из настоящего дерева: с книжными полками, на которых стояли большие и
маленькие книги, и с несколькими потрескавшимися от времени картинами,
написанными маслом.

     Жена коммерсанта, скромная женщина лет пятидесяти, поклонилась гостю и
вернулась на кухню. Неужели она действительно сама готовила? Коффин был
непонятно почему тронут.

     - Пожалуйста, садитесь, - Вульф указал на поношенный отвратительный
стул. - Это антиквариат, но еще весьма функциональный. Если, конечно, вы не
предпочитаете современную моду сидеть, скрестив ноги на подушке. Даже
Стражи начинают полагать, что это элегантно.

     Конский волос заскрипел под весом Коффина.

     - Курите?

     - Нет, благодарю, - звездолетчику показалось, что его тон стал теперь
слишком чопорным, и он попытался объяснить свой отказ: - Для людей нашей
профессии эта привычка не характерна. Соотношение курящих и некурящих в
межзвездном полете равно, примерно, один к десяти.

     Он вдруг запнулся.

     - Извините, я не хотел касаться узко профессиональных тем.

     - О, мне это было бы очень интересно. Именно поэтому я и пригласил вас
сюда после того, как был заинтригован вашей лекцией.

     Вульф вынул для себя сигару из ящичка:

     - Вина?

     Коффин согласился на стаканчик сухого шерри. Вино было настоящее и,
без сомнения, баснословно дорогое. Было своего рода кощунством угощать им
человека с таким непритязательным вкусом, как у Коффина. Однако, бог ясно
сказал когда-то, что безосновательная снисходительность к себе - это грех.

     Он посмотрел на Вульфа.

     Коммерсант был большим, тучным, все еще энергичным для своего среднего
возраста человеком. Широкое лицо его придавало ему странный вид какой-то
отстраненности, как будто одна часть его существа жила отдельно от мира и
занималась исключительно созерцанием. На нем был официальный хитон, надетый
поверх пижамы, но на ногах Коффин заметил тапочки.

     Вульф сел, отхлебнул вина, выпустил кольцо дыма и сказал:

     - Позор для нас, что так мало людей слушали вашу лекцию, Первый
Офицер. Она была чрезвычайно интересной.

     - Я не слишком блестящий оратор, - не без основания признался Коффин.

     - Но чего стоит одна тема! Подумать только: планета в системе Эпсилона
Эридана, пригодная к заселению!

     Коффин почувствовал, как в нем поднимается тяжелая волна гнева.
Прежде, чем он смог остановить ее, язык уже выпалил:

     - Вы, наверное, уже тысячный человек по счету, который говорит, что я
был в системе Эпсилон Эридана. К вашему сведению, эту звезду уже посещали
несколько десятков лет назад, и ни одной планеты, сколько-нибудь пригодной
христианину, там не было. "Скиталец" побывал на "е" Эридана. Я думал, вы
действительно слушали мою лекцию.

     - Просто вылетело из головы. В наше время астронавтика редко является
предметом разговора. Извините, - сказано это было больше из вежливости, чем
из раскаяния.

     Коффин опустил голову, щеки его горели.

     - Нет, это я должен просить у вас прощения, сэр. Я проявил
несдержанность и невоспитанность.

     - Забудьте об этом, - сказал Вульф. - Я думаю, мне понятно, почему вы
так напряжены. Сколько времени прошло с тех пор, как вы улетели? 87 лет, из
них пять, плюс время космических вахт вы провели, бодрствуя. Это была
вершина вашей карьеры, то, что дано испытать лишь немногим. И вот вы
вернулись. Ваш дом исчез, ваши родственники рассеялись, кто куда, люди и
большая часть всего остального изменились почти до неузнаваемости. И, что
хуже всего, никому до этого нет дела. Вы предлагаете им новый мир -
пригодную для жизни планету, которую человечество мечтало обнаружить в
течение двухсот лет космических исследований, - а они зевают вам в лицо или
же начинают насмехаться над вами.

     Некоторое время Коффин сидел молча, вертя в руках стакан с шерри. Это
был высокий человек с лицом пьяного янки и первой сединой в волосах. Он все
еще отдавал предпочтение облегающему мундиру и черным брюкам с острыми, как
нож, стрелками и золотыми пуговицами, на которых красовался американский
орел. Такая униформа была до смешного устаревшей даже для работников
космической службы.

     - Ну, почему, - произнес он, наконец, с трудом подбирая слова, - я
ожидал э... другого мира... после своего возвращения. Это естественно. Но я
как-то не предполагал, что мир изменится именно в эту сторону. Мы, я и мои
люди, как и все другие звездолетчики, мы знали, что выбрали особый путь в
жизни. Но мы служили людям, а это все равно, что служить Богу. Мы ожидали,
что вернемся в общество астронавтики, или, по крайней мере, в свою
собственную нацию астронавтов, которая возникнет наряду с другими нациями -
вы понимаете? Но оказалось, что общество, наоборот, вырождается.

     Вульф кивнул.

     - Пока еще это понятно немногим, Первый офицер,
- сказал он, - но космонавтика увядает.

     - Почему? - пробормотал Коффин. - Что мы такого сделали, что
обернулось против нас?

     - Мы съели наши ресурсы с той же непринужденностью, с какой
увеличивали население. Поэтому Четыре Всадника выехали на предсказанные им
дороги. Исследование космоса становится слишком дорогим.

     - Но заменители - новые сплавы, алюминий, все еще должны быть в
изобилии, и потом термоядерная энергия, термоионическая конверсия,
диэлектрическое аккумулирование...

     - О, да, - Вульф пустил колечко дыма. - Хотя это неважно. Теоретически
мы можем накопить неограниченное количество сплавов. Но где их применять?
Легкие металлы и пластмассы подходят не везде, и вам все равно потребуется
металл. Аппараты потребуют топлива. Ну, бедную руду можно обогатить,
органику можно синтезировать, и так далее. Но это обходится все дороже. Да
и то, что производится, с каждым годом становится все дефицитнее: население
растет. Конечно, сейчас уже нет и намека на равное распределение. Если бы
мы попытались его ввести, всем пришлось бы опуститься до Нижнего уровня.
Вместо этого богатые становятся еще богаче, а бедные - еще беднее. Обычная
история: Египет, Вавилон, Рим, Индия, Китай, а теперь уже вся Земля. Так
что честные Стражи ( а таковых больше, чем вам, может быть, показалось )
чувствуют себя не вправе тратить миллионы, которые могут быть использованы
на то, чтобы смягчить, насколько возможно, страдания нищенствующих Граждан,
на пустые исследования. А нечестные Стражи даже не взяли бы на себя труд
послать эти исследования к черту.

     Коффин был поражен. Он мрачно посмотрел на своего собеседника.

     - Я слышал упоминание о чем-то под названием... э...
конституционализм, - медленно сказал он. - Вы тоже признаете их доктрину?

     - Более или менее, - уклончиво ответил Вульф. - Хотя это слишком
витиеватое название для очень простой вещи - видеть мир таким, какой он
есть, и вести себя соответственно. Энкер никогда не давал своей системе
какого-то особого названия. Но Лэад весьма любил такого рода цветистость,
и, - он замолчал, затянулся с осторожностью бережливого человека,
помнящего, сколько стоит табак, и резюмировал: - Вероятно, вы сами, Первый
офицер, не в меньшей степени конституционалист, чем любой нормальный
человек.

     - Прошу прощения, нет. Из всего, что я слышал, выходит, что быть
язычником - значит проповедовать языческую веру.

     - Но это не вера. В этом все и дело. Мы - последние, кто еще держится
против поднимающегося прилива Религии. Массы, а в последнее время и
некоторые Высшие, делают поворот от мистицизма и марихуаны к более удобному
псевдосуществованию. Я предпочитаю жить в мире реальности.

     Коффин сделал гримасу. Он видел эти мерзости. На месте стоявшей на
берегу моря белой церквушки, где раньше молился его отец, теперь торчал
какой-то ухмыляющийся идол.

     Он решил сменить тему.

     - Но неужели лидеры хотя бы не понимают, что космические исследования
- это единственный способ избежать экономической ловушки? Если ресурсы
Земли истощатся, в нашем распоряжении будет целая галактика планет.

     - Пока что они не очень помогают Земле, - сказал Вульф. - Взять хотя
бы проблему девятилетней транспортировки минералов с ближайшей звезды, да
еще с таким соотношением, как один к девяти. Или сколько, по-вашему,
понадобится кораблей, чтобы перевезти на другую планету земное население
быстрее, чем оно вновь восполнится на Земле?

     Пусть бы Растум был даже раем - а ведь вы сами признаете, что у этой
планеты много недостатков с точки зрения человека, и не слишком много людей
могло бы прижиться там.

     - Но все равно, традиция должна сохраняться, - возразил Коффин. -
Разве одна лишь мысль о том, что существует колония, куда может скрыться
человек, считающий жизнь на Земле невыносимой, разве одна эта мысль сама по
себе не является утешением?

     - Нет, - резко сказал Вульф. - Подневольный наемный Гражданин иногда,
особенно на Нижнем уровне, - настоящий раб, несмотря на маскарадную
болтовню о контракте - он не может себе позволить такой роскоши. И с чего
это вдруг государство станет оплачивать ему его еду? Это не уменьшит число
ртов на планете, это лишь сделает государство еще беднее, так что толку
наполнять эти рты? Да и сам Гражданин, как правило, в этом не
заинтересован. Неужели вы думаете, что невежественное, суеверное дитя
толпы, улиц и машин сможет выжить, обрабатывая незнакомую почву чужого
мира? Неужели вы действительно полагаете, что ему захочется хотя бы
попробовать? - Он махнул рукой. - Что же касается образованных людей и
технократов, тех, которые могли бы на деле осуществить этот проект, то
зачем это нужно им? Им и здесь хорошо.

     - Да, я сам уже начал это понимать, - кивнул Коффин.

     Широкое лицо Вульфа расплылось в ухмылке.

     - А теперь представим, что эта колония каким-то образом все же
сформировалась. Вам самому хотелось бы там жить?

     - Боже правый, ну, нет! - Коффин резко выпрямился.

     - Ну, почему же нет, раз вам так хочется, чтобы она была основана?

     - Потому что... потому что я звездолетчик. Моя жизнь - это межзвездные
исследования, а не фермерство и не работа в шахте.

     На Раструме прошло бы много поколений, прежде, чем там появились бы
свои звездолеты. Колонистам пришлось бы сначала заняться массой других дел.

     Я думаю, такая колония принесла бы пользу всему человечеству, из
корыстных целей я надеялся, что она возродит интерес к космическим полетам.
Но это уже за пределами моей работы.

     - То то и оно. А я вот торговец полотном. И мой сосед Израэль Стейн
полагает, что космические изыскания - это великолепное предприятие, хотя
сам он преподает музыку. Мой друг Джон О'Мэлли занимается химией, и, исходя
из специфики своей работы, он был бы, безусловно, полезен на новой планете.
Он иногда ловит жемчуг, и однажды он потратил сбережения нескольких лет на
какую-то охотничью поездку, но его жена имеет честолюбивые мечты в
отношении их детей.

     Есть и другие, кто привык к своему комфорту, каким бы сомнительным он
ни был: некоторые просто трусят, другим кажется, что они пустили слишком
глубокие корни - причина может быть какой угодно. Они могут
заинтересоваться вашей идеей, даже посочувствовать ей, но предпочтут
предоставить ее выполнение кому-нибудь другому.

     И даже если вам удастся найти горстку людей, которые будут готовы и
пожелают лететь, их все же будет слишком мало, чтобы оправдать финансовые
затраты на это путешествие. "Квод эрат демон - страндум" - "что и
требовалось доказать".

     - Кажется, вы правы, - Коффин неподвижным взглядом смотрел на свой
пустой стакан.

     - Да я уже и сам начал об этом догадываться, - сказал он спустя
некоторое время, и в его неторопливых словах чувствовалась тоска. - Мне
дали понять, что моя профессия отмирает. Но это единственное, на что я
гожусь. А самое главное - это единственное, что подошло бы моим детям, если
они у меня когда-нибудь будут. Ведь мне придется выбирать жену из этого
общества. Больше мне нигде не удалось обнаружить приличной семейной
жизни... - он вдруг замолчал.

     - Я знаю, - безжалостно усмехнулся Вульф. - Вы хотите извиниться. Да
бросьте. Времена меняются, и вы попали не в свое время. Я не стану ни
акцентировать тот факт, что моя старшая дочь - любовница Стража, ни
поражать вас тем, что меня это ни в малейшей степени не волнует. Просто за
последние несколько месяцев на Земле имели место гораздо более значительные
перемены, которые я действительно не одобряю, и именно о них я хотел
поговорить, когда пригласил вас сюда.

     Коффин поднял глаза:

     - Что?

     Вульф вытянул шею в сторону кухни, как петух, и сказал:

     - Мне кажется, обед почти готов. Идемте, Первый офицер, - он вновь
взял гостя под руку. - Ваша лекция была восхитительно сухой и богатой
фактами, но мне хотелось услышать еще чуть более детальное описание. Что за
планета Растум, какое оборудование понадобилось бы для основания колонии,
какого минимального размера, материальные затраты... в общем, все. Я
полагаю, вам приятнее будет говорить на узкопрофессиональные темы, чем вести
пустые вежливые разговоры. Так воспользуемся же случаем!



     3.

     Даже среди его пламенных поклонников было немало таких, которые
удивились бы, узнав, что Торвальд Энкер был все еще жив. Известно было, что
он родился сто лет назад и что он никогда не был достаточно богат, чтобы
позволить себе квалифицированную медицинскую помощь. Это объяснялось тем,
что он скорее посадил бы около себя умного нищего и позволил бы ему
задавать вопросы, чем принял бы за ту же самую услугу хорошую плату от
богатого молодого олуха. Поэтому казалось естественным, что ему пора уже
было умереть.

     Его трактаты поддерживали это убеждение. Главному его опусу, над
которым все еще велись споры, было уже шестьдесят лет. Последняя книга,
маленький сборник эссе, была напечатана двадцать лет назад и тоже была
своего рода анахронизмом, потому что стиль ее был так легок, а мысль так
отточена, словно на земле все еще были две или три страны, где речь была
свободной. С тех пор он жил в своем крошечном домике в Соги-Фиорде, избегая
известности, которой он никогда не добивался. Уголок, где он жил, был похож
на фрагмент прежнего мира, в котором немногочисленной группе населения
приходилось существовать за счет собственных усилий, где люди неторопливо
говорили на прекрасном языке и заботились о том, чтобы их дети получили
образование. По нескольку часов в день Энкер преподавал в начальной школе,
а взамен получал пищу и уход за домом. Остальное время он делил между садом
и своей последней книгой.

     Однажды утром в начале лета, когда на розах еще сверкали капельки
росы, он вошел в свой коттедж. Этому дому с красной черепичной крышей и
увитыми плющом стенами было несколько веков. Из его окон открывался вид на
сотни метров вниз, где господствовали ветер, солнце и ниже - камень, кустик
диких цветов, одинокое деревце, скала и отражающиеся в фиорде облака.
Иногда мимо окна плавно пролетала чайка.

     Энкер сел за письменный стол. Некоторое время он отдыхал, опершись
подбородком в ладонь. Подъем был длинный, от самой кромки воды, и ему
пришлось несколько раз останавл