и станет заметна.
     И все же неделю за неделей, месяц  за  месяцем,  корабль  продвигался
вперед.


     Многократный круговорот веществ, который преобразовывал биологические
отходы в пригодный для дыхания  воздух,  питьевую  воду,  съедобную  пищу,
годную к употреблению ткань, был способен  также  поддерживать  равновесие
алкоголя на борту. Вино и пиво производились умеренно, в основном к столу.
Рацион крепких напитков был скудным. Но некоторые члены  команды  включили
спиртное в свой личный багаж. Кроме того, они могли меняться  с  непьющими
друзьями и  копить  свой  собственный  паек,  пока  его  не  накапливалось
достаточно для особых случаев.
     Согласно образовавшейся традиции, а не правилам устава, за  пределами
кают пили в кают-компании. Чтобы способствовать общению,  в  этой  комнате
было несколько небольших столов, а не один большой.  Поэтому  в  перерывах
между трапезами она могла служить клубом. Некоторые  мужчины  соорудили  у
одной из стен бар, где был лед  и  миксеры.  Другие  сделали  опускающиеся
шторы, так что расписные стены  во  время  попоек  можно  было  скрыть  за
несколько менее непристойными картинами. Обычно тапер следил за тем, чтобы
всегда играла фоновая музыка - что-нибудь веселое,  начиная  от  старинных
итальянских  и  французских  танцев  шестнадцатого   века   и   заканчивая
последними вещами в стиле "астероидных прогулок", полученными с Земли.
     В  назначенный  день  примерно  в  20:00  в  клубе  никого  не  было.
Большинство членов команды, которые не находились на дежурстве, собирались
на танцы и готовились к этому мероприятию. Праздничная одежда,  соблюдение
всех церемоний - это стало невероятно  важным.  Механик  Иоганн  Фрайвальд
сверкал ослепительной золоченой туникой и  брюками  из  серебряной  парчи,
которые сделала его подруга. Она еще не была готова, как не  был  готов  и
оркестр, поэтому Иоганн Фрайвальд позволил Элофу Нильсону  увлечь  себя  в
бар.
     - Ну может хоть сегодня мы не будем говорить о делах? - попросил он.
     Это был крупный дружелюбный молодой человек с квадратным лицом.  Кожа
у него на голове светилась  розовым  цветом  через  коротко  подстриженные
светлые волосы.
     - Я хочу обсудить кое-что с вами немедленно. Идея только  что  пришла
мне в голову, - сказал Нильсон своим скрежещущим голосом. - Блеснула,  как
молния, когда я переодевался. - Его вид  это  подтверждал.  -  Прежде  чем
развивать мысль, я хочу проверить ее практичность.
     - Хорошо, если вы ставите выпивку, мы сможем немного поговорить.
     Астроном нашел на полке свою персональную бутылку, взял пару стаканов
и направился к столу.
     - Я возьму воду... - начал Фрайвальд.
     Тот его не услышал.
     - Таков этот Нильсон, - сказал Фрайвальд поверх голов.
     Он налил полный кувшин и отнес на стол.
     Нильсон уселся, достал  блокнот  и  начал  делать  набросок.  Он  был
малорослым, толстым, седым и неприятным человеком. Его амбициозный отец  в
древнем университетском городе Упсала заставил его стать чудом, лишив всех
радостей жизни. Предполагали, что брак Нильсона стал обоюдной трагедией  и
превратился в катастрофу. Он распался в тот момент, когда Нильсон  получил
возможность отправиться  в  космос.  Но  когда  Нильсон  говорил  -  не  о
человеческих проблемах, которые он не понимал и  оттого  презирал  -  а  о
своем  собственном  предмете...  забывались  его   вызывающие   манеры   и
напыщенность, казалось, что вселенная пульсирует, а он сам  находился  как
бы в короне из звезд.
     - ...ни с чем не сравнимая  возможность  получить  некоторые  стоящие
результаты.  Только  подумайте,  какая  у  нас  базисная  линия  -  десять
парсеков!  Плюс  возможность  исследовать  спектр  гамма-лучей  с  меньшей
неуверенностью и более высокой точностью, когда они в результате  красного
смещения сместятся к фотонам с меньшей энергией. И все больше и больше. Но
все же я не удовлетворен.
     Я  не  думаю,  что  в  самом  деле  должен  пялиться  на  электронное
изображение неба - узкое, искаженное, деградированное шумом, не говоря  уж
о проклятых оптических изменениях. Мы должны поставить снаружи на  корпусе
зеркала. Изображения, которые они поймают, могут быть переданы по световым
проводникам в линзы оптических приборов, фотоувеличители и  камеры  внутри
корабля.
     Нет, помолчите.  Я  прекрасно  сознаю,  что  предыдущие  попытки  это
сделать потерпели неудачу. Можно построить машину,  которая  бы  выбралась
наружу  через  шлюз,  сформировать   пластиковое   покрытие   для   такого
инструмента и алюминировать его.  Но  индукционные  эффекты  бассердовских
полей быстро превратят это зеркало в нечто, пригодное для дома развлечений
в Гр„на Лунд. Да.
     Моя новая идея -  впечатать  в  пластик  схемы  датчика  и  поддержки
управляющие сгибатели,  которые  будут  автоматически  компенсировать  эти
искажения по мере их возникновения. Я бы хотел  услышать  ваше  мнение  по
поводу  возможности  разработки,   тестирования   и   производства   таких
сгибателей,  мистер  Фрайвальд.  Вот   грубый   набросок   того,   что   я
подразумевал...
     Нильсона прервали.
     - Ах, в-вот ты х-хде, старина!
     Фрайвальд и Нильсон посмотрели  вверх.  Над  ними  навис  Вильямс.  У
химика в правой руке была бутылка, а в левой наполовину  пустой  стакан  с
вином. Лицо его было краснее обычного, и он тяжело дышал.
     - Was zum Teufel? - воскликнул Фрайвальд.
     -  Английский,  парень,  -  сказал   Вильямс.   -   Сегодня   говорим
п'английски. 'М-мериканский стиль.
     Он добрался до стола, поставил свою ношу и оперся на стол так сильно,
что тот чуть не перевернулся.
     - Т-ты особенно, Нильсон. - Он указал на  него  дрожащим  пальцем.  -
Сегодня говори п'английски, ты, швед. Слышишь?
     - Пожалуйста, пойдите в другое место, - сказал астроном.
     Вильямс плюхнулся на стул. Он  наклонился  вперед,  опершись  на  оба
локтя.
     - Ты не знаешь, что сегодня за день, - сказал он. - Или знаешь?
     - Я сомневаюсь, что вы это знаете,  в  вашем  нынешнем  состоянии,  -
фыркнул Нильсон, продолжая говорить на шведском. - Сегодня четвертое июля.
     -  Пр-р-равильно!  Т-ты  знаешь,  что  эт'  значит?  Нет?  -  Вильямс
повернулся к Фрайвальду. - А т-ты знаешь, парень?
     - Мм... годовщина? - предположил механик.
     - Верно. Годовщина. Кх...как т-ты угадал? - Вильямс поднял стакан.  -
Выпейте с' мной, в-вы двое. Пейте!
     Фрайвальд посмотрел на него понимающе и чокнулся:
     - Prosit.
     - Skal, - начал  было  говорить  Нильсон,  но  поставил  свой  стакан
обратно на стол и огляделся.
     - Четвертое июля,  -  сказал  Вильямс.  -  День  Независимости.  Моей
страны. Хотел устроить праздник. Всем плевать. Выпейте со мной  один  раз,
может два, и пойдем на их чертовы танцы. - Он некоторое время рассматривал
Нильсона. - Швед, - с расстановкой произнес он, - т-ты выпьешь со мной или
я вреж-жу т'бе по зубам!
     Фрайвальд положил сильную руку Вильямсу  на  плечо.  Химик  попытался
встать. Фрайвальд удержал его на месте.
     - Потише, пожалуйста, доктор Вильямс, -  мягко  попросил  механик.  -
Если вы хотите отпраздновать национальный  праздник,  мы  с  удовольствием
выпьем с вами. Не правда ли, сэр? - обратился он к Нильсону.
     Астроном ляпнул:
     - Я знаю, в чем причина. Мне говорил еще до  нашего  отбытия  знающий
человек. Крушение надежд. Он  не  в  силах  перенести  нынешнее  состояние
управления.
     -  П-проклятая  бюрократия  п-процветающего  государства,   -   икнул
Вильямс.
     - Он начал мечтать о той эпохе,  когда  его  страна  была  суверенной
империей, - продолжал Нильсон. - Фантазировал по поводу системы свободного
предпринимательства - я лично сомневаюсь,  что  она  вообще  существовала.
Ввязался  в  реакционную  политику.  Когда  Управляющему   Бюро   пришлось
арестовать  нескольких  высокопоставленных  американских   государственных
служащих по обвинению в заговоре с целью нарушить Соглашение...
     - С меня довольно! - голос Вильямса поднялся  до  крика.  -  Д-другая
звезда. Нов-вый мир. Шанс быть свободным. Даже  если  я  должен  лететь  с
бандой шведов.
     -  Видите?  -  усмехнулся  Фрайвальд.  -   Он   всего   лишь   жертва
романтического национализма, которым тешил себя наш чересчур упорядоченный
мир. Жаль, что наш коллега не удовольствовался  историческими  романами  и
плохой эпической поэзией.
     - Романтик?! - взвыл Вильямс. Он тщетно барахтался  в  мощной  хватке
Фрайвальда. - Ах ты, толстобрюхий тощеногий филин! Каково тебе  было  быть
таким уродцем, когда другие дети играли в викингов? Твой брак развалился с
еще большим треском, чем мой!  А  я  справлялся,  у  меня  был  порядок  с
платежной ведомостью - тебе-то никогда не приходилось об этом  заботиться,
ты... Пус-сти м'ня, и мы п'смотрим, кто тут мужчина!
     - Пожалуйста, - сказал Фрайвальд. - Bitte. Джентльмены.
     Он встал, чтобы удержать Вильямса на стуле  и  пристально  глянул  на
сидящего напротив Нильсона.
     - А вы, сэр, - продолжил он резко. -  Вы  не  имеете  права  над  ним
насмехаться. Вы могли бы  проявить  вежливость  и  выпить  по  поводу  его
национального праздника.
     Нильсон был  на  грани  того,  чтобы  сослаться  на  свое  умственное
превосходство. Но не сделал этого, так как появилась Джейн Сэдлер. Она уже
пару минут стояла в двери, наблюдая. У нее на лице было  такое  выражение,
что ее обычное платье выглядело трогательным.
     - Иоганн прав, Элоф, - сказала она. - Лучше пойдем отсюда.
     - Танцевать? - рявкнул Нильсон. - После этого всего?
     - Именно после этого. - Она покачала головой. - Мне уже  основательно
надоели твои выходки, дорогой. Начнем заново, или бросим все прямо сейчас?
     Нильсон пробурчал что-то себе под нос, но встал и предложил ей  руку.
Она была немного выше него. Вильямс  сидел  понурившись  и  изо  всех  сил
сдерживал слезы.
     - Я  останусь  здесь  на  некоторое  время,  Джейн,  и  попробую  его
развеселить, - шепнул ей Фрайвальд.
     Она улыбнулась.
     - Хорошо, Иоганн. - Они были вместе несколько  раз,  прежде  чем  она
выбрала в качестве постоянного партнера Нильсона. - Спасибо.
     Взгляды их задержались. Нильсон кашлянул и шаркнул ногой по полу.
     - Увидимся позже, - сказала Джейн, и они вышли.



                                    5

     Когда  скорость  "Леоноры  Кристины"  составила  существенную   часть
скорости света, оптические  эффекты  стали  заметными  для  невооруженного
глаза.  Ее  скорость  и  скорость  лучей  света,   исходящих   от   звезд,
складывались как векторы, результатом была аберрация. За исключением того,
что лежало прямо по курсу или непосредственно позади корабля, все  видимые
картины изменились. Созвездия  изменили  очертания,  стали  гротескными  и
совсем растворились, по мере того, как составляющие их  звезды  дрейфовали
во мраке.
     Одновременно действовал эффект Допплера. Поскольку корабль убегал  от
световых волн, которые догоняли его сзади, с точки зрения людей на корабле
их длина возрастала, а частота понижалась. Подобным образом волны, которые
догонял нос корабля,  становились  короче  и  быстрее.  Звезды  за  кормой
выглядели более красными, звезды впереди - более фиолетовыми.
     На мостике располагался  компенсирующий  видеоскоп:  единственный  на
борту, учитывая сложность его конструкции. Компьютер  постоянно  вычислял,
как бы  выглядело  небо,  если  находиться  в  данной  точке  пространства
неподвижно, и  проектировал  подобие  этого  изображения.  Устройство  это
предназначалось не для развлечения или удобства; оно существенно  помогало
навигации.
     Очевидно, тем не менее, что компьютеру необходимы были данные о  том,
где именно находится корабль и с какой скоростью он движется по  отношению
к небесным объектам. Это не так-то просто было выяснить. Точная скорость и
точное направление менялись в соответствии  с  изменениями  в  межзвездной
среде. Отклонения от расчетного курса корабля были сравнительно  невелики;
но на астрономических расстояниях любая неточность могла добавить  свое  к
фатальной сумме.
     По  этой  причине   опрятный,   коренастый,   темнобородый   мужчина,
навигационный офицер Огюст Будро, находился среди немногих членов экипажа,
которые работали посменно, и занимались работой, связанной  с  управлением
кораблем. Будро вращался в замкнутом логическом  цикле,  чтобы  определить
положение   корабля,   скорость   и   направление   движения,   а    затем
скорректировать  оптические  явления.  Отдаленные   галактики   были   его
первостепенными  бакенами;  статистический  анализ  наблюдений  за   более
близкими отдельными звездами обеспечивал следующие по важности данные.  Он
пользовался математикой последовательных приближений  и  передавал  данные
капитану Теландеру, который  рассчитывал  необходимые  изменения  курса  и
отдавал  приказ  об  их  исполнении  главному  инженеру  Федорову.  Задачу
выполняли четко. Никто не чувствовал поправок, лишь изредка  незначительно
и кратковременно возрастала находящаяся  на  пороге  восприятия  пульсация
корабля и происходило столь же небольшое и преходящее изменение в  векторе
ускорения, которое проявлялось лишь в том,  будто  палубы  накренились  на
несколько градусов.
     Вдобавок Будро  и  Федоров  пытались  поддерживать  связь  с  Землей.
"Леонору Кристину" пока еще можно было обнаружить находящимися  в  космосе
приборами в пределах Солнечной системы. Несмотря на трудности, создаваемые
полями ее двигателя, мазерный передатчик на Луне все еще  мог  донести  до
нее  запросы,  новости,  развлекательные  программы  и  личные  сообщения.
Корабль отвечал, пользуясь собственным  передатчиком.  Собственно  говоря,
предполагалось, что такой обмен информацией станет регулярным, как  только
космонавты обоснуются на Бете Девы. Автоматический предшественник "Леоноры
Кристины" не имел проблем при отправке данных. Он делал это и в  настоящий
момент, хотя на корабле их получить не могли, и экипаж собирался  прочесть
ленты на зонде, когда прибудет к месту назначения.
     Солнца и планеты - большие объекты. Они движутся  в  пространстве  на
разумных скоростях, редко более пятидесяти километров в секунду. И они  не
делают зигзагов, даже малейших. Несложно предсказать, где они будут  через
несколько  столетий,  и  соответственно  направить   луч   с   сообщением.
Космический корабль - совсем другие дело. Люди  недолговечны;  они  должны
торопиться.  Аберрация  и  эффект  Допплера  затрагивают  и  радио.  Через
некоторое время передачи с Луны будут прибывать на таких частотах, которых
не сможет принять ни одно устройство на борту корабля. Однако  задолго  до
этого, в силу разных причин, которые  невозможно  предвидеть,  время  пути
между  мазерным  передатчиком  и  кораблем  растянется  на  месяцы  и  луч
наверняка потеряет корабль.
     Федоров, являвшийся также офицером связи,  возился  с  детекторами  и
усилителями. Он усиливал сигналы, которые отправлял к Солнцу,  в  надежде,
что они дадут ключ к будущему местоположению корабля. Хотя проходили целые
дни, а молчание не нарушалось, он  упорствовал.  И  был  вознагражден.  Но
качество приема было от раза к разу все хуже, а продолжительность  передач
короче, по  мере  того,  как  "Леонора  Кристина"  погружалась  в  Большую
Глубину.


     Ингрид   Линдгрен   нажала   кнопку   звонка.   Каюты    основательно
звукоизолировали, так что стучать было бесполезно. Она вновь позвонила, но
никто не ответил. Ингрид нахмурилась и  в  нерешительности  переступила  с
ноги на ногу. Наконец она положила руку на  ручку  двери.  Дверь  не  была
заперта. Линдгрен приоткрыла ее. Не заглядывая внутрь, она мягко позвала:
     - Борис, с вами все в порядке?
     Ее слуха достигли звуки: скрип,  шуршание,  медленные  тяжелые  шаги.
Федоров распахнул дверь.
     - О, - сказал он. - Добрый день.
     Она окинула  его  взглядом.  Главный  инженер  был  плотным  мужчиной
среднего роста, с широким скуластым лицом. Его каштановые  волосы,  словно
снегом присыпаны сединой, хотя ему всего  сорок  два.  Он  не  брился  уже
несколько вахт. На нем был халат, явно только что наброшенный.
     - Можно к вам? - спросила Линдгрен.
     - Как пожелаете.
     Он взмахнул рукой, пропуская ее, и закрыл дверь. Его  половина  каюты
была отделена перегородкой от той части, где  в  настоящий  момент  обитал
управляющий биосистем Перейра. Большую часть помещения занимала неубранная
кровать. На кухонном шкафчике стояла бутылка водки.
     - Извините за беспорядок, - равнодушно сказал он.  Неуклюже  двигаясь
за ней, добавил:
     - Выпьете? У меня нет стаканов,  но  вы  вполне  можете  глотнуть  из
бутылки. Ни у кого на корабле нет ничего заразного. -  Он  рассмеялся,  но
смех вышел неискренним. - Откуда здесь взяться микробам?
     Линдгрен присела на край кровати.
     - Нет, спасибо, - ответила она. - Я на дежурстве.
     - Я тоже по идее на дежурстве. Да.  -  Федоров  возвышался  над  ней,
согнувшись. - Я сообщил на мостик, что нездоров, и мне лучше отдохнуть.
     - Не следует ли вам показаться доктору Латвале?
     - Зачем? Физически я здоров. - Федоров  сделал  паузу.  -  Вы  пришли
удостовериться, что со мной.
     - Это входит в мою работу. Я уважаю ваше уединение.  Но  вы  один  из
ключевых людей.
     Федоров улыбнулся. Улыбка была такой же  вымученной,  как  предыдущий
смех.
     - Не беспокойтесь, - сказал он. -  Мозги  у  меня  в  порядке.  -  Он
потянулся к бутылке, но убрал руку.  -  Я  даже  не  намерен  напиться  до
беспамятства. Это всего лишь попытка... как там говорят американцы?.. Дать
по мозгам.
     - Давать по мозгам лучше в компании, - заявила Линдгрен. И добавила:
     - Я, пожалуй, выпью.
     Федоров передал ей бутылку и тоже сел на  кровать.  Линдгрен  подняла
бутылку:
     - Skal.
     Она проглотила немного, вернула бутылку Федорову.
     - Ваше здоровье, - сказал он по-русски.
     Некоторое  время  они  сидели  в   молчании.   Федоров   рассматривал
переборку. Наконец он пошевелился и произнес:
     - Ладно. Раз вам необходимо знать. Я бы не сказал никому  другому,  а
женщине и подавно. Но я кое-что  узнал  о  вас,  Ингрид...  дочь  Гуннара,
верно?
     - Да, Борис Ильич.
     Он ответил ей взглядом и более  искренней  улыбкой.  Линдгрен  сидела
расслабившись, ее гибкое тело в комбинезоне дышало теплом.
     - Я думаю... - он запнулся. - Я надеюсь, что вы поймете  меня,  и  не
станете пересказывать то, что от меня услышите.
     - Я обещаю молчать. Что до понимания, то я постараюсь.
     Он явно нервничал.
     - Видите ли, это очень личное,  -  сказал  он  медленно  и  не  очень
уверенно. - Хотя и не так уж важно. Я скоро с  этим  справлюсь.  Просто...
последняя полученная нами передача... меня расстроила.
     - Музыка?
     -  Да.  Музыка.  Соотношение  сигнала  к  шуму  слишком  низкое   для
телепередачи. Почти слишком низкое  для  звука.  Это  последняя  передача,
Ингрид, дочь Гуннара, пока мы не  достигнем  цели  и  не  начнем  получать
сообщения  от  следующего  поколения.  Несколько  минут,  то  угасая,   то
возобновляясь, едва слышная сквозь потрескивание звезд и космических лучей
- когда мы потеряли эту музыку, я понял, что больше мы ничего не услышим.
     Голос Федорова затих. Линдгрен ждала.
     Он встряхнулся.
     - Так случилось, что это была русская колыбельная, - сказал он. - Моя
мать пела мне ее на ночь.
     Линдгрен положила руку ему на плечо - легкую, как перышко.
     - Не думайте, что я жалею себя, - торопливо добавил он.  -  Просто  я
ненадолго слишком хорошо вспомнил тех, кого уже нет. Это пройдет.
     - Наверное, я и в самом деле понимаю, - пробормотала она.
     Межзвездная  экспедиция  на  "Леоноре  Кристине"  была  для  Федорова
второй. Он участвовал в полете к Дельте Павлина. Данные зонда указывали на
землеподобную планету, и экспедиция  отправилась  с  раду