иля сле-
дующими словами: "Почему всегда величайшее? Я делаю это, что-
бы вернуть   национальное   самосознание  каждому  отдельному
немцу. Чтобы сотней разных способов сказать каждому: "Мы вов-
се не хуже, наоборот, мы абсолютно равны любому другому наро-
ду". 9 < >
     Не следует сводить эту гигантоманию только к форме прав-
ления; быстро  накопленное  богатство   является   такой   же
причиной этого, как и потребность продемонстрировать свою си-
лу, какие бы основания для этого ни были.  Поэтому мы в Древ-
ней Греции находим крупнейшие сооружения на Сицилии и в Малой
Азии. Допустим,  это объясняется своеобразием  этих  городов,
уклад жизни  которых  всецело определялся их правителями,  но
даже в Афинах Перикла культовая статуя Афины  Парфенос  Фидия
имела высоту 12 метров. К тому же большинство из 7 чудес све-
та приобрело всемирную известность как раз благодаря их  нео-
быкновенной величине: храм Артемиды в Эфесе, Мавзолей в Гали-
карнасе, Колосс Родосский и статуя Зевца-Олимпийца Фидия.
     Гигантомания Гитлера  имела, однако, и  другие  причины,
которые он не хотел называть рабочим:  величайшее должно было
прославлять его дело, укреплять его мессианское самосознание.
Создание этих монументов должно было позволить  заявить  пре-
тензию на мировое господство задолго до того, как он отважил-
ся признаться в этом своему ближайшему окружению.
     Меня самого опьяняла мысль о том,  что я при помощи чер-
тежей, денег, опираясь на строительные фирмы, создам каменные
свидетельства истории  и  тем самым реализовать эту претензию
на тысячелетнее существование.  Но я приводил в восторг и са-
мого Гитлера,  когда мог доказать ему,  что мы "переплюнули",
по крайней мере по размерам,  самые выдающиеся творения  зод-
чества в истории. При этом его энтузиазм никогда не проявлял-
ся в восторженных восклицаниях. Он был скуп на слова. Возмож-
но, в    эти   моменты   он   даже   преисполнялся   каким-то
благоговением, но он благоговел перед самим собой и созданным
по его  приказу,  устремленным  в  вечность  представлением о
собственном величии.
     На том  же самом съезде в 1937 г.,  когда Гитлер заложил
первый камень в фундамент стадиона, он завершил свое заключи-
тельное слово  фразой:  "Все  же немецкая нация получила свой
германский рейх". За обедом после выступления адъютант Гитле-
ра Брюкнер рассказывал,  что фельдмаршал фон Бломберг на этом
месте расплакался от потрясения. Гитлер расценил это как сви-
детельство полного согласия с тем, что эта формулировка имеет
принципиальное значение.
     Тогда много говорили о том, что это загадочное изречение
открыло новый период большой политики; оно многое предопреде-
лит в будущем. Я примерно был информирован о том, что имелось
в виду,  потому что примерно в то же время Гитлер однажды за-
держал меня  на лестнице,  ведущей в его квартиру,  пропустив
вперед остальных. "Мы создадим великий рейх. В нем объединят-
ся все германские народы,  от Норвегии до Северной Италии.  И
свершить это должен я сам. Только бы хватило здоровья!"
     Это была  пока еще относительно сдержанная формулировка.
Весной 1937 года Гитлер посетил меня в моих берлинских выста-
вочных помещениях.  Мы стояли одни перед более чем двухметро-
вым макетом Стадиона четырехсот тысяч.  Он был установлен как
раз на  уровне глаз,  там была изображена каждая будущая  де-
таль, он подсвечивался сильными софитами, и нам не нужно было
напрягать фантазию,  чтобы  представить себе эффект,  который
производило бы это сооружение. Рядом с макетом на стендах бы-
ли размещены чертежи. Гитлер повернулся к ним. Мы говорили об
Олимпийских играх,  я,  как уже не один раз до этого, обратил
его внимание  на то,  что размеры моей арены не соответствуют
олимпийским требованиям. На это Гитлер, тем же тоном, как ес-
ли бы речь шла о чем-то само собой разумеющемся и не подлежа-
щем  обсуждению,  сказал:  "Это совершенно неважно. В 1940 г.
Олимпийские игры еще раз пройдут в Токио.  Но после этого они
всегда будут проводиться в Германии,  на этом стадионе. И ка-
кими должны быть размеры арены, будем определять мы".
     По нашему точному графику этот стадион должен  был  быть
готовым к съезду 1945 г....

                           Глава 6
                      Крупнейший заказ
     Гитлер беспокойно ходил взад и вперед в  саду  Оберзаль-
цберга. "Я  действительно  не знаю,  что делать.  Это слишком
трудное решение.  Больше всего мне хотелось бы присоединиться
к англичанам.  Но история показывает, что англичане часто бы-
вают ненадежными.  Если я буду с ними,  между мной и  Италией
все будет навсегда кончено.  После этого меня бросят англича-
не, и мы будем сидеть между двумя стульями".  В таком духе он
часто высказывался осенью 1935 г.,  обращаясь к своему узкому
кругу, как всегда, сопровождавшему его на Оберзальцберг. Мус-
солини в эти дни начал вторжение в Абиссинию, сопровождавшее-
ся массированными бомбардировками, негус бежал, была провозг-
лашена новая Римская империя.
     С тех пор,  как визит Гитлера в Италию в 1934 г.  принес
так мало успехов,  он стал не доверять, правда, не Муссолини,
но уж во всяком случае итальянцам и итальянской  политике.  И
вот, видя,  что  его сомнения получают подтверждение,  Гитлер
вспомнил один политический завет Гинденбурга,  согласно кото-
рому Германия  никогда больше не должна была действовать сов-
местно с Италией.  Под водительством Англии Лига наций  ввела
экономические санкции  против  Италии.  Теперь  нужно принять
окончательное решение,  считал Гитлер,  быть ли с англичанами
или с итальянцами. Это будет решение на длительную перспекти-
ву. Как это случалось не раз и в будущем,  он говорил о своей
готовности гарантировать англичанам неприкосновенность их ко-
лоний в обмен на общее урегулирование.
     Но обстоятельства не оставляли ему выбора. Они вынуждали
его принять решение в пользу Муссолини.  Несмотря на общность
идеологии и наметившиеся личные отношения,  это было нелегким
решением. Еще много дней спустя  Гитлер  подавленно  говорил,
что ситуация вынудила его совершить этот шаг. Тем большее об-
легчение он испытал,  когда несколько недель  спустя  выясни-
лось, что  введенные наконец санкции по именно решающим пози-
циям не затронули  Италию.  Из  этого  Гитлер  заключил,  что
Англия, как и Франция, не желают идти на риск и уклоняются от
всякой опасности. То, что позднее выглядело как дерзость, бы-
ло результатом этого открытия. Западные правительства, как он
заметил тогда, проявили себя слабыми и нерешительными.
     Эти его представления получили дальнейшее подтверждение,
когда 7 марта 1936 г.  немецкие войска вошли в  демилитаризо-
ванную Рейнскую область. Это было открытым нарушением Локарн-
ского договора, по условиям которого ответный ввод войск дер-
жав-участниц  был  бы  оправдан.  Гитлер нервно ожидал первой
реакции. В спецвагоне, в котором мы вечером этого дня выехали
в Мюнхен,  во всех купе царила атмосфера крайней напряженнос-
ти, которую излучал салон фюрера. На одной из станций в вагон
поступила новость.  Гитлер облегченно вздохнул:  "Наконец-то!
Английский король не станет вмешиваться. Он сдержит свое обе-
щание.  Таким образом, все может пройти хорошо". Реакция Гит-
лера выдала его незнание того,  какие  ничтожные  возможности
конституция  предоставляет  английской  короне по сравнению с
парламентом и правительством.  И все же для военной интервен-
ции,  конечно,  требуется согласие короля,  и может быть, это
было как раз то, что хотел дать понять Гитлер. Во всяком слу-
чае,  его  беспокойство было сильно и даже позднее,  когда он
вел войну почти со всем миром, он всегда называл вступление в
Рейнскую область своим самым рискованным предприятием: "У нас
не было настоящей армии:  у нее даже не было достаточно  сил,
чтобы  в  одиночку выступить против Польши.  Если бы французы
предприняли серьезные действия,  нас бы победили  без  труда,
через пару дней наше сопротивление был бы сломлено. А то, что
у нас называлось ВВС,  просто вызывало смех.  Несколько  Ю-52
"Люфтганзы"  и  даже  для них у нас не было достаточно бомб".
После отречения от престола  короля  Эдуарда  VIII,  будущего
герцога  Виндзорского,  он  еще часто заводил разговоры о его
якобы благожелательном отношении  к национал-социалистической
Германии:  "Я  уверен,  что  благодаря ему удалось бы достичь
прочных дружественных отношений с Англией.  С ним все было бы
иначе.  Его  уход стал для нас тяжелой потерей".  После этого
следовали замечания о темных антинемецких силах, определявших
развитие  британской  политики.  Его сожаления о том,  что не
удалось наладить отношения с Англией, красной нитью проходили
через  все годы его правления.  Они еще более усилились после
того,  как 22 октября 1937 г.  герцог Виндзорский с  супругой
посетил  Гитлера на Оберзальцберге и якобы хорошо отозвался о
достигнутом в Третьем Рейхе.
     Через несколько  месяцев после не встретившего сопротив-
ления ввода войск в Рейнскую область Гитлер  проявлял радость
по поводу обстановки гармонии, царившей на Олимпийских играх,
мировое общественное мнение явно успокоилось. Он отдал указа-
ние создать у многочисленных авторитетных гостей из-за рубежа
впечатление миролюбия Германии,  очень возбужденно следил  за
спортивными битвами,  и,  в то время как каждый из неожиданно
многочисленных успехов немецкой команды заставлял  его цвести
от счастья, он был крайне раздражен серией побед американско-
го чудо-бегуна негра Джесси Оуэна. Люди, чьи предки обитали в
джунглях, примитивны,  у них более атлетическое сложение, чем
у цивилизованных белых,  сказал он, пожав плечами, они нерав-
ные соперники,  и  поэтому нужно исключить их участие во всех
будущих Олимпийских играх и спортивных  соревнованиях.  Самое
сильное впечатление  на Гитлера произвело неистовое торжество
берлинцев, когда французская команда вступила  на Олимпийский
стадион. Она прошла мимо почетной трибуны Гитлера, подняв ру-
ки в приветствии и тем самым вызвала стихийный восторг многих
зрителей. Но  Гитлер  уловил  в продолжительных аплодисментах
голос народа, в котором была слышна тоска по миру и взаимопо-
ниманию с  соседней западной страной.  Если я правильно понял
то, свидетелем чего я тогда стал, это торжество берлинцев его
скорее обеспокоило, чем обрадовало.
     Весной 1936 г.  Гитлер вместе со мной осматривал отрезок
автобана. Разговаривая со мной,  он между делом проронил:  "У
меня есть еще  один  строительный  заказ.  Самый  большой  из
всех". На этом и закончилось. Больше он ничего не сказал.
     Он от случая к случаю набрасывал какие-то  идеи  по  ре-
конструкции Берлина, но только в июне Гитлер показал мне план
городского центра Берлина. "Я долго и подробно объяснял обер-
бургомистру, почему  эта  новая улица должна быть шириной 120
метров, и вот он чертит мне какую-то шириной  всего  90  мет-
ров". Липперта  не  воодушевили  строительные  планы Гитлера.
Сначала Гитлер только был раздосадован и назвал Липперта  ме-
лочным, неспособным управлять мировым городом, еще более нес-
пособным понять уготованную ему роль в  истории.  С  течением
времени эти  замечания усилились:  "Липперт неумейка,  идиот,
неудачник, нуль". Удивительно было, что Гитлер все же никогда
не проявлял свое недовольство в присутствии бургомистра и ни-
когда не пытался убедить его.  По-видимому, он тогда уже раз-
любил кропотливое занятие излагать всем причины. Через четыре
года, после прогулки от Бергхофа до чайной, где он вновь воз-
бужденно говорил  о Липперте,  он велел соединить себя с Геб-
бельсом и категоричной  форме  приказал  ему  сменить  своего
обербургомистра.
     Вплоть до сентября 1936 г. Гитлер по-видимому намеревал-
ся поручить  берлинским властям работу над генеральным планом
реконструкции Берлина. Теперь он велел мне прийти и, не долго
думая и  совсем  неторжественно дал мне задание:  "Этот город
Берлин никуда не годится. С настоящей минуты над проектом бу-
дете работать Вы.  Возьмите с собой этот чертеж.  Когда у Вас
что-нибудь будет готово, покажете мне. Для этого, как Вы зна-
ете, у  меня всегда есть время".  Как мне сказал Гитлер,  его
мечты о сверхширокой улице возникли при изучении  далеких  от
совершенства планов реконструкции Берлина, которые в 20-е го-
ды побудили его развивать собственные идеи.  1 < > Уже  тогда
он, по  его  словам,  принял  решение перенести Ангальтский и
Потсдамский вокзалы на южную оконечность Темпельхофского  по-
ля, это  высвободило  бы  значительную площадь,  занимаемую в
центре города путевым хозяйством.  С ограниченным сносом зда-
ний от  Аллеи Победы получалась парадная улица длиной 5 кило-
метров с монументальными зданиями.
     Все архитектурные  масштабы Берлина буквально взрывались
сооружением двух зданий,  которые Гитлер хотел воздвигнуть на
этой новой парадной улице.  На ее северном конце,  поблизости
от рейхстага,  он планировал построить огромный дворец собра-
ний, купольную  постройку,  в  которой могло поместиться нес-
колько римских соборов святого Петра. Диаметр купола без про-
межуточных опор должен был составлять 250 метров.  Под ним на
площади около 38000 кв.м могли  одновременно  собраться  стоя
150000 человек.
     Уже при этих первых обсуждениях,  когда наши градострои-
тельные проекты  находились  еще  в  самом начале разработки,
Гитлер считал, что он должен объяснить мне, что при определе-
нии величины  дворцов собраний нужно отталкиваться от средне-
вековых представлений.  Ульмский собор, например, говорил он,
имел площадь 2500 кв.м;  когда его начали строить в XIV веке,
в Ульме было всего 15000 жителей вместе со стариками и  деть-
ми. "То есть они никогда не заполнили бы это помещение.  Нап-
ротив, для миллионного города Берлина зал на  150000  человек
можно считать маленьким".
     Немного поодаль от Южного вокзала Гитлер хотел в качест-
ве противовеса этому залу воздвигнуть Триумфальную арку,  вы-
соту которой он определил в 120 метров: "По крайней мере, это
будет достойный памятник нашим погибшим в мировой войне.  Имя
каждого из наших погибших 1,8  миллионов  будет  высечено  на
граните. Все-таки  что  за  недостойная штука этот берлинский
Памятник республики.  Как убого и недостойно великой  нации".
Он передал мне два чертежа на маленьких карточках:  "Эти чер-
тежи я сделал десять лет назад. Я все это время берег их, по-
тому что  никогда  не сомневался,  что в один прекрасный день
построю их. И вот давайте осуществим это".
     Сравнение с изображенными там людьми показывает,  объяс-
нял Гитлер,  что он уже тогда предусматривал  диаметр  купола
свыше 200  метров,  а высоту Триумфальной арки свыше 100 мет-
ров. Ошеломляли не  столько  масштабы,  сколько  удивительная
одержимость, с  которой он проектировал монументальные триум-
фальные сооружения, когда у него еще не было ни искры надежды
на их  осуществление.  И скорее чудовищным кажется мне теперь
то, что он в мирное время,  уверяя всех в своей готовности  к
взаимопониманию, начал осуществлять планы, которые можно было
представить себе только в связи  с  военными  гегемонистскими
претензиями на господство.
     "Берлин - крупный город, но не мировой город. Посмотрите
на Париж, самый красивый город в мире! Или даже Вену! Это го-
рода со своим лицом.  А Берлин  не  более  чем  беспорядочное
скопление зданий. Нам надо превзойти Париж и Вену", - говорил
он во время ставших частыми совещаний,  в большинстве случаев
проходивших в его квартире рейхсканцлера.  Прежде чем начать,
мы обычно удаляли всех других посетителей.
     С планами Вены и Парижа он подробно ознакомился в преды-
дущие годы.  Во время наших дискуссий он вспоминал их в мель-
чайших подробностях.  В  Вене  он  восхищался таким творением
зодчества, как Рингштрассе,  с ее большими  домами,  ратушей,
парламентом, концертным  залом;  или Хофбургом и музеями.  Он
мог в правильном масштабе изобразить эту часть города  и  по-
нял, что парадные здания,  как и памятники,  должны быть дос-
тупны обзору со всех сторон.  Этими сооружениями он восхищал-
ся, даже    если    они   не   вполне   соответствовали   его
представлениям, например,  неоготическая ратуша:  "Здесь Вена
представлена достойно.  Напротив, возьмите берлинскую ратушу.
Берлин получит еще более красивую,  чме Вена,  можете на  это
положиться".
     Еще большее впечатление на него производили широкие ули-
цы и новые бульвары,  созданные в Париже Жоржем Е.Хаусманом с
1853 по 1870 г.г.  и стоившие 2,5  млрд.франков  золотом.  Он
считал Хаусмана величайшим градостроителем в истории,  но на-
деялся, что я его превзойду. Многолетняя борьба Хаусмана зас-
тавляла его  ожидать,  что  и  генеральный план реконструкции
Берлина встретит сопротивление,  только благодаря его автори-
тету, как он считал, удастся осуществить его.
     Впрочем, вначале он  применил  хитрость,  чтобы  сделать
сговорчивыми непокорные  городские  власти,  считавшие  планы
Гитлера дарами данайцев,  после того,  как выяснилось, что им
придется нести  значительные  расходы  на освобождение центра
города от путевого хозяйства и создание  улиц,  строительство
общественных сооружений,  а также скоростной железной дороги.
"Мы какое-то время будем  рассматривать  планы  строительства
нашей новой столицы на Мюрицзее в Мекленбурге. Вы увидите са-
ми, как зашевелятся берлинцы,  почуяв опасность,  что  прави-
тельство рейха покинет город",  - сказал он. И действительно,
нескольких намеков такого рода оказалось достаточно,  и скоро
отцы города  проявили  готовность  принять проектные расходы.
Гитлера еще несколько месяцев забавлял  этот  план  немецкого
"Вашингтона", и он фантазировал,  как можно было бы из ничего
создать "идеальный город".  Но в конце он все  это  забросил:
"Искусственно созданные  столицы  всегда  остаются  мертвыми.
Вспомните Вашингтон или Канберру. И у нас в Карлсруэ нет жиз-
ни, потому  что  там бумажные чиновничьи души варятся в собс-
твенном соку".  С этим эпизодом у меня и сегодня нет ясности,
разыгрывал ли Гитлер со мной комедию или какое-то время дейс-
твительно носился с этой идеей.
     Исходным пунктом его градостроительных представлений бы-
ли двухкилометровые Елисейские поля с  их  пятидесятиметровой
Триумфальной аркой, построенной Наполеоном I в 1805 году. Это
послужило прообразом "Большой арки",  здесь же  формировалось
его представление о ширине улицы:  "Елисейские поля имеют ши-
рину сто метров. На всякий случай сделаем нашу улицу на двад-
цать метров  шире.  Когда дальновидный Великий курфюст в XVII
в. закладывал Унтре-ден-линден шириной в 60 метров,  он столь
же мало  мог  предвидеть современное уличное движение,  как и
Хаусман, проектировавший Елисейские поля".
     Для осуществления   этих   планов   Гитлер  издал  через
статс-секретаря Ламмерса распоряжение, которым мне предостав-
лялись весьма  широкие  полномочия  и я подчинялся непосредс-
твенно ему. Отныне мне не могли давать каких-либо указаний ни
министр внутренних дел, ни берлинский обербургомистр, ни гау-
ляйтер Берлина Геббельс. Гитлер специально оговорил, что я не
обязан информировать  о  своих  планах  город Берлин и партию
(3). Когда я высказал Гитлеру  свое  пожелание  работать  над
осуществлением и этого проекта,  сохраняя статус частного ар-
хитектора, он немедленно же согласился.  Статс-секретарь Лам-
мерс изобрел  некую  правовую конструкцию,  которая учитывала
мое отвращение к чиновничьему положению.  Мое бюро  не  имело
характера управленческой организации,  к нему относились ско-
рее как к крупному независимому исследовательскому институту.
     30 января 1937 г.  мне было официально доверено осущест-
вление "величайшего  строительного  проекта  фюрера".  Гитлер
долго подбирал благозвучное,  внушающее почтение название для
моей должности,  пока его не изобрел Функ - "Генеральный инс-
пектор по  делам строительства и реконструкции Имперской сто-
лицы". Вручая мне диплом о моем н