иженным,  я в этот день  не  при-
сутствовал на оперативном совещании.  Почти одновременно Позер
сообщил мне,  что Гитлер удалил Гудериана;  правда, официально
ему предоставили отпуск по состоянию здоровья, но каждый, зна-
комый с подводными течениями в ставке,  знал,  что он  уже  не
вернется. С  его  уходом я потерял одного из немногих военных,
окружавших Гитлера,  не только поддерживавших,  но и постоянно
воодушевлявших меня.
     В довершение всего моя секретарша принесла мне инструкцию
начальника общевойсковой  разведки  по  осуществлению  приказа
Гитлера об уничтожении всех материальных ценностей. Она в точ-
ности следовала  намерениям Гитлера и предписывала уничтожение
всех средств связи не только вермахта,  но и имперской  почты,
имперской железной дороги, имперского управления водных путей,
полиции и районных электростанций.  Посредством "подрывных ра-
бот, поджога  или  механического  разрушения" должны были быть
приведены в "состояние полной негодности" все центральные  те-
лефонные и телеграфные станции и усилители, а также коммутато-
ры кабелей дальней связи,  мачты радиостанций, антенны, прини-
мающие и передающие устройства.  Даже временное восстановление
связи в оккупированных противником областях должно было  стать
невозможным, потому  что  по этому приказу полному уничтожению
подлежали склады запчастей, кабеля и проводов, но и схемы раз-
водки кабеля и инструкции по эксплуатации приборов 6 < >.  Ге-
нерал Альбрехт Праун,  впрочем,  дал мне понять,  что он своей
властью смягчит эту радикальную директиву.
     Кроме того, я получил конфиденциальное сообщение, что во-
оружение будет вверено Зауру, но под началом Гиммлера, которо-
го прочат в генерал-инспекторы военного производство  7  <  >.
Оно, по крайней мере,  указывало на то, что Гитлер хотел снять
меня. Вскоре после этого мне позвонил Шауб, резко и отчужденно
приказавший мне явиться вечером к Гитлеру.
     Я чувствовал себя неловко,  когда меня вели в глубоко за-
рытый в землю кабинет Гитлера.  Он был один, принял меня очень
холодно, не подал мне руки,  едва ответил на мое приветствие и
тихо, но жестко тут же заговорил по существу дела: "Борман пе-
редал мне отчет о Вашем совещании с гауляйтерами  Рурской  об-
ласти. Вы  призывали  их  не выполнять мои приказы и объявили,
что война проиграна.  Вы ясно представляете себе,  что за этим
должно последовать?"
     Как если бы он вспомнил о чем-то далеком,  пока он  гово-
рил, его  резкий тон изменился,  напряженность уменьшилась,  и
он, почти как нормальный человек добавил:  "Если бы Вы не были
моим архитектором, я бы принял меры, необходимые в данном слу-
чае". Частично из явного упрямства,  частично от  усталости  я
ответил скорее  импульсивно,  чем мужественно:  "Примите меры,
которые считаете нужными и не считайтесь с тем, кто я такой".
     Гитлер, по-видимому, растерялся, наступила небольшая пау-
за. Приветливо,  но, как мне показалось, хорошо все рассчитав,
он продолжал:  "Вы переутомлены и больны.  Поэтому я решил не-
медленно отправить Вас в отпуск.  Другой человек будет руково-
дить Вашим министерством в Ваше отсутствие". - "Нет, я здоров,
- отвечал я решительно.  - Я не пойду в отпуск. Если Вы больше
не хотите,  чтобы я был министром, отстраните меня от должнос-
ти". В тот же миг я вспомнил,  что Гитлер отклонил это решение
уже год тому назад. Гитлер ответил решительно и безапелляцион-
но: "Я не желаю увольнять Вас. Но я настаиваю, чтобы Вы немед-
ленно ушли  в отпуск по болезни".  Я упорствовал:  "Я не могу,
оставаясь министром,  нести ответственность,  в то  время  как
кто-то другой  будет  действовать от моего имени".  И уже нес-
колько примирительным тоном, почти умоляюще добавил: "Я не мо-
гу, мой фюрер".  Это обращение прозвучало в первый раз, Гитлер
не дрогнул:  "У Вас нет другого выбора!  Я не могу  отстранить
Вас!" И как будто тоже проявляя слабость, добавил: "Из сообра-
жений внутренней и внешней политики я не  могу  отказаться  от
Вас". Я, взбодрившись, ответил: "Я не могу уйти в отпуск. Пока
я занимаю эту должность, я буду руководить министерством. Я не
болен!"
     Последовала продолжительная  пауза.  Гитлер  сел,  я  без
приглашения сделал  то  же  самое.  Уже не так натянуто Гитлер
продолжал: "Если Вы,  Шпеер, убеждены, что война не проиграна,
можете продолжать исполнять свои обязанности".  Из моих памят-
ных записок и, уж конечно, из отчета Бормана, ему был известен
мой взгляд на положение дел и то, какие выводы я из этого сде-
лал. Очевидно,  он хотел, вырвав у меня это заветное слово, на
все времена лишить меня возможности раскрывать другим глаза на
истинное положение вещей.  "Вы знаете,  что я не могу  быть  в
этом убежденным.  Война проиграна",  - ответил я честно, но не
упрямо. Гитлер перешел к воспоминаниям,  рассказал  о  тяжелых
положениях, в  которые  он  попадал в своей жизни,  положения,
когда, казалось,  все было потеряно,  но он все же выходил  из
них благодаря упорству, энергии и фанатизму. Бесконечно долго,
как мне казалось, он предавался воспоминаниям о годах борьбы,в
качестве примеров он приводил зиму 1941/42 г.г.,  грозящую ка-
тастрофу на транспорте,  даже мои успехи в области вооружений.
Я все это уже много раз слышал от него, знал эти монологи поч-
ти наизусть и, если бы он прервался, мог бы продолжить их поч-
ти слово в слово.  Он почти не изменил голос,  но, может быть,
именно в ненавязчивом и все же завораживающем тоне и  состояло
его усмиряющее воздействие.  Мною владело то же самое чувство,
что и несколько лет тому назад в кафе,  когда я не мог уйти от
его гипнотического взгляда.
     Поскольку я не произнес ни слова,  а лишь в упор  смотрел
на него, он неожиданно снизил свои требования: "Если бы Вы по-
верили, что войну еще можно выиграть,  если бы Вы,  по крайней
мере, поверили,  тогда все было бы хорошо". Гитлер уже заметно
перешел на почти просительный тон,  и на мгновение я  подумал,
что он  в  своей слабости еще больше способен подчинять других
своей воле, чем когда он принимал напыщенный вид.
     При других обстоятельствах я, наверное, тоже бы смягчился
и уступил.  Однако на этот раз мысль о его разрушительных пла-
нах  оградила меня от его дара убеждать людей.  Взволнованно и
от того несколько повысив голос,  я ответил ему:  "Я не  могу,
при всем желании не могу.  И,  наконец,  я не хочу уподобиться
тем свиньям из Вашего окружения,  которые говорят Вам, что ве-
рят в победу, не веря в нее".
     Гитлер не  отреагировал.  Какое-то  время  он  неподвижно
смотрел перед  собой,  а потом снова заговорил о том,  что ему
довелось пережить в "годы его борьбы" и вновь,  как часто слу-
чалось в  эти  недели,  вспомнил неожиданное спасение Фридриха
Великого. "Нужно,  - добавил он, - верить, что все изменится к
лучшему. Надеетесь ли Вы еще на успешное продолжение войны или
Ваша вера подорвана?" Гитлер еще раз снизил свое требование до
формального, обязывающего  меня  заявления:  "Если  бы Вы,  по
крайней мере, могли поверить, что мы не проиграли! Вы же долж-
ны в  это поверить!..  Тогда я уже был бы удовлетворен".  Я не
дал ему ответа 8 < >.
     Наступила долгая мучительная пауза.  Наконец, Гитлер рыв-
ком поднялся и заявил неожиданно опять недружелюбно и с  преж-
ней резкостью: "У Вас 24 часа времени! Можете обдумать Ваш от-
вет! Завтра Вы скажете мне,  надеетесь ли Вы,  что  войну  еще
можно выиграть". Он отпустил меня, не подав мне руки.
     Как бы для иллюстрации того,  что должно было произойти в
Германии по воле Гитлера, я получил непосредственно после этой
беседы телеграмму начальника транспортной службы, датированную
29 марта 1945 г.:  "Цель состоит в создании "транспортной пус-
тыни" в оставляемых нами областях... Недостаток материалов для
проведения подрывных работ делает необходимым проявление изоб-
ретательности для использования всех возможностей с целью про-
извести разрушения трудноустранимого характера".  Сюда относи-
лись, специально перечисленные в директиве,  любые мосты,  же-
лезнодорожные пути,  централизационные посты,  все технические
сооружения на сортировочных станциях,  депо,  а также шлюзы  и
судоподъемники на  всех  наших маршрутах.  Одновременно должны
быть полностью уничтожены все локомотивы,  пассажирские и  то-
варные вагоны,  все торговые суда и баржи. Затопив их, предпо-
лагалось создать мощные запруды на реках и каналах.  Следовало
использовать любые боеприпасы, прибегать к поджогу или подвер-
гать важные детали механическому разрушению. Только специалист
может определить,  какая беда обрушилась бы на Германию,  если
бы был осуществлен этот тщательно  разработанный  приказ.  Эта
директива также показывала,  с какой педантичностью претворяли
в жизнь каждый общий приказ Гитлера.
     Оказавшись в  своем маленьком временном жилище во флигеле
министерства, я довольно устало повалился  на  постель,  мысли
мои были  в  беспорядке  и я думал о том,  как мне ответить на
24-часовой ультиматум Гитлера.  Наконец, я поднялся и принялся
формулировать письмо.  Вначале  я шарахался от попытки убедить
Гитлера, пойти ему навстречу к неотвратимой реальности. Но за-
тем я продолжал со всей резкой прямотой:  "Ознакомившись с Ва-
шим приказом о тотальных разрушениях (от 19 марта 1945  г.)  и
вскоре после этого с жестким приказом об эвакуации, я усмотрел
в этом первые шаги к реализации этих намерений".  В этом месте
я дал ответ на его заданный в ультимативной форме вопрос:  "Но
я не могу более верить в успех нашего благого дела,  если мы в
эти решающие  месяцы  одновременно  станем методично разрушать
основы жизни нашего народа. Это такая большая несправедливость
по отношению к нашему народу, что судьба больше не сможет быть
благосклонной к нам...  Поэтому я прошу Вас не совершать  этот
шаг, когда дело идет о самом народе.  Если Вы сможете решиться
на это в какой бы то ни было форме,  мне вновь удалось бы  об-
рести веру  и  мужество для того,  чтобы продолжать работать с
максимальной энергией. От нас уже не зависит, - отвечал я Гит-
леру на его ультиматум, - какой будет наша судьба. Только про-
видение способно еще изменить  наше  будущее  к  лучшему.  Наш
вклад в  это может состоять только в твердой позиции и непоко-
лебимой вере в вечное будущее нашего народа".
     Я завершил  свое письмо не принятой в таких личных посла-
ниях фразой:  "Хайль, мой фюрер". Мои последние слова были ад-
ресованы тому,  кто  оставался  теперь  уже единственной нашей
надждой: "Боже, храни Германию" 9 < >.
Перечитав это письмо,  я решил,  что оно написано слабо. Может
быть, Гитлер усмотрел в нем мятежный дух,  который вынудил  бы
его принять  ко мне меры.  Потому что когда я попросил одну из
его секретарш  перепечатать  это  получившееся   неразборчивым
предназначенное ему  лично и поэтому написанное от руки письмо
на специальной пишущей машинке с крупным шрифтом,  она  вскоре
позвонила мне:  "Фюрер запретил мне принимать у Вас письма. Он
хочет видеть Вас здесь и услышать Ваш  ответ  от  Вас  лично".
Вскоре мне было приказано немедленно явиться к Гитлеру.
     Около полуночи я поехал по  совершенно  разрушенной  Вль-
гельмштрассе с  находившейся  в нескольких сотнях метров Рейх-
сканцелярии, не зная, что мне делать - или что сказать. 24 ча-
са прошли, а ответа просто не было. Я решил, что буду отвечать
по обстоятельствам.  Гитлер стоял передо мной,  неуверенный  в
себе, почти  робкий,  и коротко спросил:  "Ну?" Я на мгновение
смешался, но затем, словно для того, чтобы что-нибудь сказать,
не раздумывая и не вкладывая в это какого-либо смысла,  изрек:
"Мой фюрер, я безоговорочно с Вами".
     Гитлер ничего не ответил, но мой ответ растрогал его. По-
медлив немного, он протянул мне руку, чего не сделал, приветс-
твуя меня, его глаза, как это теперь случалось часто, наполни-
лись слезами:  "Тогда все хорошо", - сказал он. Было ясно вид-
но, какое облегчение он почувствовал.  Я тоже на мгновение был
потрясен его неожиданно теплой  реакцией.  Мы  вновь  испытали
что-то вроде прежнего чувства, связавшего нас. "Если я безого-
ворочно с Вами,  - тут же заговорил я,  чтобы  воспользоваться
ситуацией, -  тогда  Вы  должны  поручить осуществление Вашего
приказа мне, а не гауляйтерам". Он поручил мне составить бума-
гу, которую  он собирался немедленно подписать,  но,  когда мы
начали ее обсуждать,  он продолжал  настаивать  на  разрушении
промышленных объектов и мостов.  Так я распрощался с ним.  Уже
был час ночи.
     В соседнем  помещении  в  Рейхсканцелярии я сформулировал
"Директиву по осуществлению" приказа Гитлера о тотальных  раз-
рушениях от 19 марта 1945 г.  Чтобы избежать дискуссий, я сна-
чала даже не предпринял попытки  отменить  его.  Я  задержался
только на  двух  моментах:  "Осуществление приказа возлагается
исключительно на инстанции и органы,  находящиеся в подчинении
рейхсминистра вооружений  и военного производства.  Инструкции
по осуществлению с моего согласия издает рейхсминистр вооруже-
ний и военной промышленности.  Он имеет право давать специаль-
ные указания рейхскомиссарам по вопросам обороны". 10 < >. Та-
ким образом,  я  снова  оказался в обойме.  Далее я добился от
Гитлера формулировки,  позволявшей, если речь шла о разрушении
промышленных объектов, "достичь той же цели путем их парализа-
ции". Я,  по-видимому, успокоил его, включив оговорку, что, по
его указанию,  буду отдавать приказ о полном разрушении наибо-
лее важных заводов. Такое указание ни разу не поступило.
     Гитлер поставил подпись карандашом, почти без обсуждения,
сделав несколько поправок дрожащей рукой.  О том, что он оста-
вался на высоте положения, свидетельствовала поправка в первой
фразе этой бумаги.  Я сформулировал ее как можно более обще  и
хотел только зафиксировать,  что эти мероприятия по тотальному
разрушению преследуют исключительно цель "не допустить  усиле-
ния боеспособности  противника"  вследствие  использования  им
мощностей наших объектов и предприятий.  Устало сидя за столом
для карт  в помещении,  где проводились оперативные совещания,
он собственноручно ограничил это замечание промышленными  объ-
ектами.
     Я думаю,  Гитлеру было ясно, что теперь часть его намере-
ний не будет осуществлена. В результате последовавшего за этим
разговора мне удалось сойтись с ним на том,что "выжженная зем-
ля не имеет смысла для такого небольшого района, как Германия.
Она может достигать своей цели лишь на больших  пространствах,
например, в России".  Достигнутые по этому поводу соглашения я
зафиксировал в протоколе.
     Как и в большинстве случаев, Гитлер двурушничал: в тот же
самый вечер он приказал главнокомандующим "довести до  фантас-
тической активности борьбу с оживившимся противником. При этом
в данный момент интересы населения не могут играть никакой ро-
ли". 11 < >
     Уже через час я собрал всех имевшихся в моем распоряжении
связных-мотоциклистов, автомобили,  вестовых, задействовал ти-
пографию и телетайп,  чтобы использовать свою вновь обретенную
власть для  того,  чтобы остановить уже начавшиеся разрушения.
Уже в четыре часа утра я рассылал свои инструкции по  осущест-
влению приказа, даже не получив визу Гитлера, как это было ус-
ловлено. Без стеснения я вернул законную силу всем  своим  ди-
рективам о сохранности промышленных объектов,  электростанций,
газовых заводов и насосных станций,  а также предприятий пище-
вой промышленности,  которые  Гитлер объявил недействительными
19 марта. Для тотальных разрушений в промышленности я  предус-
матривал специальные постановления, так и не последовавшие. Не
получив от Гитлера полномочий,  я тем не менее в тот  же  день
распорядился, что,  поскольку строительные отряды "Организации
Тодт" "подвергаются опасности окружения противником",  необхо-
димо отправить  от 10 до 12 эшелонов с продовольствием в райо-
ны, находящиеся в непосредственной близости от  окруженной  со
всех сторон Рурской области. С генералом Винтером из оператив-
ного штаба вермахта я договорился о директиве,  имевшей  целью
остановить мероприятия  по подрыву мостов,  которому,  однако,
воспротивился Кейтель;  с обергруппенфюрером СС Франком, в ве-
дении которого находились склады обмундирования и продовольст-
вия вермахта, я договорился о раздаче запасов гражданскому на-
селению. Мальцахер, мой представитель в Чехословакии и Польше,
должен был не допустить уничтожения мостов в Верхней  Силезии.
12 < >.
     На следующий день я встретился в Ольденбурге с Зейсс-Инк-
вартом, генеральным комиссаром Нидерландов.  По пути туда я во
время одной из остановок впервые потренировался в стрельбе  из
пистолета. Неожиданно  для меня сразу после неизбежных вводных
фраз Зейсс-Инкварт тут же согласился открыть путь  противнику.
Он не хотел разрушений в Голландии, хотел предотвратить плани-
руемое Гитлером затопление больших площадей. В таком же согла-
сии я расстался с гауляйтером Гамбурга Кауфманом, к которому я
заехал на обратном пути из Ольденбурга.
     По возвращении 3 апреля я,  кроме того, немедленно запре-
тил подрыв шлюзов,  плотин,  запруд и мостов через каналы 13 <
>. На  поступавшие  все  чаще срочные телеграммы с запросами о
специальных приказах, касающихся уничтожения промышленных объ-
ектов, я  неизменно отвечал распоряжением ограничиться парали-
зацией их деятельности 14< >.
     Во всяком случае, принимая такие решения, я мог рассчиты-
вать на поддержку. Мой политический представитель д-р Хупфауэр
заключил союз  с госсекретарями важнейших министерств для осу-
ществления саботажа политики Гитлера. В его круг входил, кроме
того, представитель Бормана Клопфер. Мы выбили у Бормана почву
из-под ног,  его приказы в известном смысле уходили в пустоту.
На этом последнем этапе существования Третьего рейха он,  воз-
можно, управлял Гитлером,  но вне бункера царили иные  законы.
Даже шеф  службы  безопасности СС Олендорф,  находясь в плену,
уверял меня, что ему регулярно докладывали о моих шагах, но он
никогда не давал этим бумагам хода.
     И действительно,  в апреле 1945 г.  мне казалось,  что я,
сотрудничая с  госсекретарями,  мог  сделать  в  своей области
больше, чем Гитлер, Геббельс и Борман вместе взятые. Среди во-
енных у  меня  сложились хорошие отношения с новым начальником
Генерального штаба Кребсом, потому что он был из штаба Моделя;
но и  Йодль,  Буле  и  Праун,  под началом которого находились
войска связи, проявляли все большее понимание сложившегося по-
ложения.
     Я сознавал,  что если бы Гитлеру стали известны мои дейс-
твия, на этот раз он уж обязательно сделал бы выводы. Я должен
был исходить из того, что на этот раз он принял бы меры. В эти
месяцы нечестной игры я следовал простому принципу: я держался
как можно ближе к Гитлеру.  Любое отдаление давало  повод  для
подозрений, в  то же время наоборот,  только находясь в непос-
редственной близости, можно было вовремя понять, что находишь-
ся под  подозрением и устранить его.  Я не собирался совершать
самоубийственные поступки,  в ста километрах от Берлина  нахо-
дился простой охотничий домик, который в случае опасности пос-
лужил бы мне временным прибежищем,  кроме того, Роланд был го-
тов укрыть  меня  в  одной  из многочисленных охотничьих хижин
князей Фюрстенбергов.
     На оперативных  совещаниях в начале апреля Гитлер все еще
вел речь об оперативных  контрударах,  об  ударах  в  открытый
фланг западного  противника,  взявшего  Кассель и совершавшего
большие дневные переходы по  направлению  к  Айзенаху.  Гитлер
продолжал посылать  свои дивизии то к одному населенному пунк-
ту, то к другому;  это была кошмарная и чудовищная игра в вой-
ну, потому что когда я, например, в день своего возвращения из
поездки на фронт увидел на карте маневры наших  войск,  я  мог
только констатировать,  что в тех местах, где я только что по-
бывал, их не было видно,  а если я кого-то и  видел,  то  лишь
солдат без тяжелого оружия, вооруженных одними автоматами.
     Я тепе