льзала
определенная доля демагогии, которую я и сам подклеплял, соз-
давая декорации для важнейших митингов.  Но тем не менее,  до
сих пор я был убежден в подлинности чувств ораторов, вызывав-
ших восторг масс.  Тем более неожиданным было для меня в этот
день на киностудии в Йоханнистале то,  что это завораживающее
воздействие можно "натурально" воспроизвести и без публики.
     Когда работал над сооружениями в Нюрнберге,  я представ-
лял себе некий синтез образцовости Трооста и простоты  Тессе-
нова. Я называл его не неоклассицизмом, а неоклассикой, пото-
му что  считал  его  производным  от  дорического  стиля.   Я
обманывал самого себя, закрывая глаза на то, что эти строения
должны были стать монументальной декорацией,  как уже раньше,
во время  Французской революции,  уже пытались сделать что-то
подобное, правда,  используя более скромные средства. Катего-
рии классики  и  простоты  едва ли соответствовали гигантским
масштабам, которые я положил в основу  Нюрнбергских проектов.
Тем не менее,  они и сегодня нравятся мне больше всего, в от-
личие от многих других,  созданных мной позднее для Гитлера и
имеющих гораздо более хвастливый вид.
     И за границу я впервые поехал в мае 1935 г.  не в Италию
с ее дворцами эпохи Возрождения и монументальной архитектурой
Рима, хотя здесь мне легче было найти каменные прообразы сво-
их зданий.  Из-за своей приверженности дорической культуре я,
и это характеризует мое тогдашнее мироощущение,  направился в
Грецию. Здесь  мы,  моя  жена  и я,  прежде всего разыскивали
свидетельства  мира дорийцев. Я никогда не забуду, какое глу-
бокое впечатление  произвел  на нас восстановленный стадион в
Афинах. Когда два года спустя мне пришлось проектировать ста-
дион, я использовал его подковообразную форму.
     Я думаю,  в Дельфах я открыл,  как быстро в ионических и
малоазиатских колониях  накопленное богатство сгубило чистоту
форм греческих творений искусства.  Не показывает ли это раз-
витие, насколько чувствительно высокое искусство и как немно-
го надо,  чтобы преобразовать идеальные представления в нечто
неузнаваемое? Так  я  рассуждал с полной беззаботностью,  мне
казалось, что мои собственные работы избежали  этих  опаснос-
тей.
     По возвращении в июне 1935 г.  в районе Берлина Шлахтен-
зее было завершено строительство моего собственного дома. Не-
большой домик  со   столовой   и   только   одной   гостиной,
необходимыми спальнями,  имевший общую площадь 125 квадратных
метров, был сознательно задуман как противопоставление быстро
распространяющейся привычке  рейха селиться в огромных виллах
или присваивать себе замки.  Мы хотели избежать того, что ви-
дели у других,  окружавших себя роскошью и холодной официаль-
ностью и из-за этого обрекавших и свою личную жизни  на  мед-
ленное "окостенение".
     Да я и не мог построить дом больших размеров, потому что
у меня не было для этого средств.  Мой дом стоил 70000 марок,
чтобы собрать их,  моему отцу пришлось взять 30000 марок  под
залог земли в ипотечном банке. Хотя я был свободным  архитек-
тором и  работал  на  партию  и  государство,  денег  у  меня
по-прежнему было немного. Потому что, повинуясь самоотвержен-
ному порыву,  навеянному иделистической увлеченностью в  духе
времени, я отказывался от гонораров за все свои сооружения.
     Эта позиция натолкнулась на непонимание.  Однажды в Бер-
лине  Геринг,  находясь в прекрасном настроении,  сказал мне:
"Ну, господин Шпеер, у Вас же теперь много работы. Вы и зара-
батываете кучу денег".  Когда я стал отрицать это, он посмот-
рел на меня с непониманием: "Что Вы там говорите? Архитектор,
работающий так,  как Вы? Я оценивал в несколько сотен тысяч в
год.  Все Ваши идеалы - чепуха. Деньги нужно зарабатывать!" В
будущем я получал положенные гонорары,  за исключением строи-
тельства в Нюрнберге,  за которое мне платили по 1000 марок в
месяц. Но не только из-за этого я не желал поступать на служ-
бу и терять профессиональную самостоятельность; Гитлер, как я
знал,  питал большее доверие к независимым архитекторам,  его
предубеждение по отношению к чиновникам проявлялось даже  та-
ким  образом.  К концу моей работы в качестве архитектора мое
состояние выросло примерно до полутора миллионов,  и рейх за-
должал мне еще миллион, который я так и не получил.
     Жизнь моей семьи в этом доме складывалась счастливо, хо-
телось бы  мне  написать,  что  и меня коснулось это семейное
счастье, о котором мы с женой когда-то мечтали. Когда я позд-
но вечером возвращался домой усталый, дети уже давно спали, я
оставался вдвоем с женой,  не в состоянии сказать ни слова от
изнеможения. Я все чаще впадал в такое оцепенение и в принци-
пе, оглядываясь сегодня назад, я вижу, что у меня все обстоя-
ло не иначе, чем у партийных шишек, роскошествами уродовавших
свою семейную жизнь. Они прямо-таки каменели от чопорности, а
я от чрезмерного труда.
     Осенью 1934 мне позвонил Отто Мейснер, для которого Гит-
лер стал  третьим после Эберта и Гинденбурга шефом:  я должен
был на следующий день прибыть с ним в Веймар,  чтобы вместе с
Гитлером ехать в Мюнхен.
     До самого утра я размышлял о том, что уже какое-то время
занимало меня. Для съездов нужно было построить еще несколько
объектов: поле для показательных учений, большой стадион, зал
для речей  Гитлера по вопросам культуры,  а также для концер-
тов. Почему бы не объединить все это с уже имеющимися  соору-
жениями в  один большой центр?  До этого момента я не отважи-
вался брать на себя инициативу в таких вопросах,  потому  что
их обсуждение Гитлер оставлял за собой.  Поэтому я без особой
решительности начал набрасывать этот план.
     В Веймаре Гитлер показал мне проект "Партийного форума",
разработанный профессором Паулем Шульце-Наумбургом.  "Он выг-
лядит как  огромная рыночная площадь провинциального города",
- сказал он. "В нем нет ничего типичного, он не отличается от
прежнего времени.  Если уж мы строим партийный форум,  должно
быть видно,  что он построен в наше время и  в  нашем  стиле,
как, например,  площадь Кенигплац в Мюнхене". Шульце-Наумбур-
гу, авторитету в "Союзе борьбы за немецкую культуру", не дали
возможности оправдаться, его даже не пригласили, чтобы выска-
зать ему замечания. Гитлер не посчитался с реноме этого чело-
века и объявил новый конкурс среди архитекторов, избранных им
самим.
     Дальше мы  поехали в дом Ницше,  где Гитлера ожидала его
сестра, фрау  Ферстер-Ницше.  Эксцентричная  экзальтированная
женщина явно  не  могла найти общего языка с Гитлером,  между
ними состоялся какой-то странный обмен  банальностями. Однако
основной вопрос  удалось решить к общему удовольствию: Гитлер
взял на себя финансирование пристройки к старому  дому Ницше,
а фрау Ферстер-Ницше согласилась с тем, чтобы Шульце-Наумбург
сделает ее проект.  Ему лучше удастся подстроиться под старый
дом, рассудил Гитлер. Он был явно рад предоставить архитекто-
ру небольшую компенсацию.
     На следующий  день мы на машине поехали в Нюрнберг, хотя
Гитлер по причинам,  ставшим мне известными в  тот  же  самый
день, в то время предпочитал поезд.  Как обычно, он сидел ря-
дом со своим шофером в  открытом  темно-синем  "Мерседесе"  с
объемом двигателя 7 литров,  позади него на одном из откидных
сидений я, на другом слуга, по требованию вынимавший из сумки
дорожный атлас,  бутерброды, таблетки или очки, на заднем си-
денье адъютант Брюкнер и заведующий пресс-бюро д-р  Дитрих; в
машине сопровождения таких же размеров и такого же цвета пять
крепких мужчин из охраны и личный врач д-р Брандт.
     Едва мы  очутились  по другую сторону Тюрингского леса в
густонаселенной местности,  как начались трудности.  Когда мы
проезжали один  из городков,  нас узнали,  но прежде чем люди
опомнились, мы уже  проехали. "Теперь смотрите, - сказал Гит-
лер, -  в следующем городке так просто не пройдет.  Партийная
группа определенно уже связалась с  ними".  И  действительно,
когда мы прибыли, улицы были заполнены торжествующими людьми,
деревенский полицейский делал все, что мог, но автомобиль мог
продвигаться лишь шагом. Едва мы пробрались через толпу, нес-
колько почитателей опустили на открытом шоссе шлагбаум, чтобы
задержать Гитлера для приветствия.
     Так мы еле-еле продвигались вперед.  Когда настало время
обеда, мы  свернули в небольшую гостиницу в Хильдбургхаузене,
где Гитлер когда-то стал комисссаром жандармерии, чтобы полу-
ить немецкое гражданство.  Но никто об этом не вспоминал. Хо-
зяева не могли прийти в себя от волнения.  Адъютант с  трудом
дознался, чем они могут нас накормить:  спагетти с яйцом.  Мы
долго ждали, наконец, адъютант заглянул в кухню: "Женщины так
взволнованы, они  уже не могут определить,  готовы ли спагет-
ти".
     Тем временем  снаружи собрались тысячи людей,  скандиро-
вавших имя Гитлера.  "Только бы пройти", - сказал он. Медлен-
но, осыпаемые   цветами,  мы  достигли  средневековых  ворот.
Молодые люди захлопнули их перед нашим носом,  дети  залезали
на подножки  автомобилей.  Гитлеру  пришлось  дать автографы,
только тогда они открыли ворота.  Они смеялись, и Гитлер сме-
ялся вместе с ними.
     Повсюду вдоль дороги крестьяне бросали свои орудия, жен-
щины махали руками, это была триумфальная поездка. Пока авто-
мобиль катился вперед,  Гитлер обернулся ко мне и  прокричал:
"До сих  пор так приветствовали только одного немца:  Лютера!
Когда он проезжал,  люди стекались издалека и  приветствовали
его. Как сегодня меня!"
     Эта большая популярность была совершенно понятна: никому
иному, как самому Гитлеру общественность приписывала успехи в
экономике и внешней политике,  и все больше и больше видела в
нем реализатора  своей глубоко укоренившейся тоски по мощной,
объединенной, полной чувства собственного достоинства  Герма-
нии. Злобствовали  немногие.  А тот,  кто испытывал сомнения,
успокаивал себя мыслями об успехах и уважении,  которым режим
пользовался даже за рубежом, откуда раздавалась его критика.
     Во время этой бури верноподданических  чувств  сельского
населения, захватившей и меня, один человек в нашем автомоби-
ле позволял себе критические замечания. Это был шофер Гитлера
Шрек, уже многие годы возивший его. Я слышал обрывки разгово-
ров:  "...недовольны чем-то...  партийцы мнят о себе  невесть
что... кичатся, забывая, откуда сами". После его безвременной
кончины Гитлер повесил в своем личном кабинете  на  Оберзаль-
цберге рядом написанный маслом портрет Шрека и портрет матери
Гитлера 6 < >, портрет отца, однако, отсутствовал.
     Недалеко от  Байрейта  Гитлер  один  пересел в небольшой
закрытый "Мерседес",  за рулем которого сидел его личный  фо-
тограф и,  никем неузнанный, поехал на виллу Ванфред, где его
ожидала фрау Винифред Вагнер.  Мы направились в расположенный
неподалеку курортный городок Бернек, где Гитлер останавливал-
ся на ночлег,  путешествуя на автомобиле из Мюнхена в Берлин.
За 8 часов мы проехали всего 210 километров.
     Когда я узнал, что Гитлера привезут из дома Ванфред лишь
поздней ночью,  я  заколебался:  на следующий день предстояло
продолжить путешествие в Нюрнберг, и было очень вероятно, что
Гитлер утвердил бы там строительную программу городских влас-
тей, у которых были свои интересы. Если бы они добились свое-
го, Гитлер  вряд ли принял бы во внимание мой проект,  потому
что он очень неохотно изменял свое решение.  Этой  ночью  его
мог видеть только Шрек; я разъяснил ему свой план, касающийся
партийного комплекса, он обещал мне рассказать о нем по доро-
ге Гитлеру и,  если реакция будет положительной, передать че-
ртеж.
     На следующее  утро  незадолго  до отъезда меня вызвали в
салон Гитлера: "Я согласен с Вашим планом. Мы уже сегодня по-
говорим об этом с обербургомистром Либелем".
     Если бы дело происходило два года спустя, Гитлер, разго-
варивая с обербургомистром,  заявил бы ему прямо в лоб:  "Вот
план партийного комплекса;  вот так мы это сделаем". Тогда, в
1935 г.,  он  еще  не чувствовал себя таким независимым,  ему
понадобилось целый час все разъяснять,  прежде чем он,  нако-
нец, положил на стол мой чертеж.  Конечно, обербургомистр на-
шел идею превосходной, потому что его позиция старого партий-
ца заключалась в одобрении и поддержке.
     После того,  как мой план похвалили,  Гитлер вновь начал
прощупывать почву:  мой проект требовал перенесения нюрнберг-
ского зоопарка.  "Можем ли мы требовать этого от нюрнбержцев?
Насколько мне известно, они очень привязаны к нему. Разумеет-
ся,  мы выделим средства на устройство нового,  еще лучшего".
Обербургомистр, всегда одновременно защищавший интересы свое-
го города:  "Нужно собрать акционеров, может быть, попытаться
продать  им акции..." Гитлер с готовностью согласился на все.
Когда за Либелем закрылись двери,  он,  потирая руки,  сказал
своим подчиненным: "И что это фюрер так долго нас уговаривал?
Конечно,  он получит старый зоопарк,  а мы новый.  Старый уже
никуда не годился.  Он должен стать самым лучшим в мире.  Нам
же возместят все расходы".  Так по крайней  мере,  нюрнбержцы
получили свой новый зоопарк;  это было единственное, что уда-
лось осуществить из принятого тогда плана.
     В тот же самый день мы поехали на поезде в Мюнхен. Вече-
ром мне позвонил адъютант Брюкнер:  "Черт бы Вас побрал с Ва-
шим планом!  Вы что, не можете подождать? Фюрер прошлой ночью
не сомкнул глаз,  так он взволновал его.  В следующий раз, по
крайней мере, меня спросите!"
     Для реализации этих планов было основано  "Целевое  объ-
единение нюрнбергский   партийный  комплекс",  финансирование
очень неохотно взял на себя рейхсминистр финансов.  Председе-
талем Гитлер,  повинуясь  странному побуждению,  назначил ми-
нистра по делам церкви Керрла,  а  его  заместителем  Мартина
Бормана, получившего  таким  образом свое первое значительное
официальное задание вне партийной канцелярии.
     Весь проект  предусматривал  строительство сооружений на
общую сумму около 700-800 миллионов марок,  сегодня это около
3 миллиардов  немецких  марок:  сумма,  которую  я восемь лет
спустя в течение 4 дней тратил на вооружения.  7 < > Террито-
рия вместе  с  гостиницами  для делегатов имела площадь около
16,5 кв.  км. Кстати, уже при Вильгельме II предусматривалось
сооружение "Поля  для  немецких народных праздников" размером
2000 на 600 метров.
     Через два года после утверждения Гитлером мой гродостро-
ительный проект партийного комплекса был представлен  в  виде
макета на Всемирной выставке в Париже в 1937 г., где он полу-
чил "Гран при". С южной стороны границей комплекса было "Мар-
тово поле", название которого должно было напоминать не толь-
ко о боге войны Марсе,  но  и  месяце,  когда  Гитлером  была
введена воинская повинность. На этой огромной площадке разме-
ром 1050 на 700 метров вермахт должен был  проводить  показа-
тельные учения, т.е. небольшие маневры. Грандиозный дворцовый
ансамбль царей Дария I и Ксеркса в Персеполе (5 век  до н.э.)
для сравнения занимал площадь всего 450 на 275 метров. Трибу-
ны высотой 14 метров должны были,  по моему замыслу, окружать
всю территорию. На них могли разместиться 160000 зрителей, 24
башни,  каждая высотой более 40 метров, должны были разделять
эти трибуны на равные отрезки, в то время как в центре высту-
пала трибуна для почетных гостей,  увенчанная женской  скуль-
птурой.  Нерон в 64 году н.э. приказал воздвигнуть на Капито-
лийском холме колоссальную фигуру высотой 36  метров,  Статуя
Свободы  в  Нью-Йорке имеет высоту 46 метров,  но наша фигура
должна была превзойти их на 14 метров. К северу, точно в нап-
равлении старого Нюрнбергского замка Гогенцоллернов,  виднев-
шегося вдали, Мартово поле переходило в Дорогу парадов длиной
2  километра  и шириной 80 метров.  По ней вермахт должен был
проходить парадом мимо Гитлера  шеренгами  шириной  около  50
метров. Эта дорога была закончена еще до войны и выложена тя-
желыми гранитными плитами, способными выдержать даже вес тан-
ков,  ее поверхность была сделана шершавой, чтобы сапоги сол-
дат,  печатавших парадный шаг,  не скользили.  По правую руку
поднималось ступенчатое сооружение, стоя на котором в окруже-
нии своего генералитета,  Гитлер собирался принимать  парады.
Напротив него находился зал с колоннами,  где должны были ус-
танавливаться знамена полков.
     Этот зал  с колоннами высотой всего 18 метров должен был
служить в качестве масштаба для сравнения  с  выступавшим  за
ним "Большим стадионом",  который, по решению Гитлера, должен
был вмещать 400000 зрителей.  Самое большое сравнимое с  этим
сооружение в  истории был Большой цирк в Риме для 150-200 ты-
сяч человек,  а наши стадионы,  сооружаемые в то время, имели
не более 100000 мест.
     Пирамида Хеопса,  построенная около 2500 лет до н.э. при
периметре 230  метров и высоте 160 метров имеет объем 2570000
кубометров. Нюрнбергский стадион был бы длиной 550  метров  и
шириной 460  метров и имел бы объем 8550000 кубометров 8 < >,
т.е. примерно втрое больше пирамиды  Хеопса.  Стадион  должен
был по  размеру значительно превосходить все сооружения этого
комплекса и быть одним из самых больших  в  истории.  Расчеты
показали, что  для  того,  чтобы вместить всех зрителей,  его
внешняя стена должна была иметь высоту почти 100 метров.  Ре-
шить его в форме овала было невозможно, возникший таким обра-
зом котел не только увеличивал бы температуру воздуха,  но  и
наверняка действовал бы угнетающе на психику.  Поэтому я выб-
рал подковообразную форму, как у афинского стадиона. На обры-
ве примерно того же наклона, неровности которого мы компенси-
ровали при помощи деревянной конструкции, мы проверили, будут
ли видны  выступления спортсменов с верхних ярусов, результат
оказался лучше,  чем я предполагал. По предварительным расче-
там, нюрнбергский  стадион должен был обойтись в 200-250 мил-
лионов марок,  т.е.  по сегодняшним ценам примерно в миллиард
немецких марок.  Гитлера это не смутило: "Это меньше, чем два
боевых корабля типа "Бисмарк".  Как  быстро  можно  разрушить
"карманный" линкор,  а даже если нет, все равно, он через де-
сять лет превращается в металлолом. Но это сооружение просто-
ит века. Уклоняйтесь от ответа, если министр финансов спросит
Вас, сколько это стоит.  Скажите, что нет опыта осуществления
таких больших строительных проектов".  На несколько миллионов
марок заказали гранит,  розовый для внешних стен,  белый  для
зрительских трибун. На стройплощадке вырыли огромный котлован
для фундамента,  во время войны превратившийся  в  живописное
озеро, дававшее представление о масштабах постройки. Дальше к
северу от стадиона Дорога парадов пересекала водную  гладь, в
которой должны  были отражаться сооружения.  Все это заверша-
лось площадью,  ограниченной  справа  существующим  и  сейчас
Дворцом Съездов, а слева "Залом культуры", который должны бы-
ли построить специально для того,  чтобы у Гитлера было подо-
бающее пространство для его речей по вопросам культуры.
     Архитектором всех сооружений  партийного  комплекса,  за
исключением Дворца  съездов,  проект которого уже в 1933 году
создал архитектор Людвиг Руфф,  Гитлер назначил меня.  Он дал
мне полную свободу в создании проекта и его исполнении и каж-
дый год с тех пор принимал участие в  торжественной закладке.
Впрочем, заложенные  им камни затем доставлялись на городской
строительный двор,  где должны были дожидаться,  пока стройка
не продвинется  настолько,  чтобы  можно  было вмуровать их в
стену. При закладке стадиона 9 сентября 1937 г. Гитлер в при-
сутствии собравшихся  там  высших партийных функционеров тор-
жественно подал мне руку:  "Это величайший день в Вашей  жиз-
ни". Может  быть,  я  уже  тогда  был  скептиком,  потому что
ответил ему:  "Нет,  не сегодня,  мой фюрер,  а только  когда
строительство будет завершено".
     В начале 1939 г. Гитлер, выступая перед строителями, по-
пытался обосновать  масштабы своего архитектурного ст