Исполненный гордости,  я  показал  готовое  произведение
Тессенову; но тот обеими ногами остался на твердой почве "ре-
месленного" стиля:  "Вы считаете,  что чего-то добились?  Это
эффектно и все".  Гитлер,  напротив, как мне рассказал Ханке,
пришел в восторг от этого сооружения - впрочем,  плоды успеха
пожал Геббельс.
     Через несколько  недель  Геббельс  переехал на служебную
квартиру министра продовольствия.  Не обошлось без некоторого
применения силы; потому что Гугенберг требовал, чтобы она ос-
талась за ним, ??? продовольствия. Но этот спор вскоре разре-
шился сам  собой,  поскольку  Гугенберг  уже 26 июня вышел из
состава кабинета. Мне не только было поручено обставить квар-
тиру министра, но и пристроить большой жилой холл. Я несколь-
ко легкомысленно пообещал через два месяца сдать дом и прист-
ройку. Гитлер  не  поверил,  что  мне  удастся выдержать этот
срок, и Геббельс,  чтобы подзадорить меня,  рассказал мне  об
этом. Я  организовал работу круглые сутки в три смены, работы
на различных участках были согласованы до мельчайших деталей,
в последние дни я использовал большую сушилку и, наконец, дом
был меблирован и сдан точно в обещанный срок.
     У Эберхарда  Ханфштенгеля,  директора  Берлинской нацио-
нальной галереи, я одолжил несколько акварелей Нольде для ук-
рашения геббельсовской квартиры.  Геббельс и его жена приняли
их с восторгом,  пока не явился Гитлер, чтобы осмотреть квар-
тиру, и  выразил свое самое решительное неодобрение по их по-
воду. Министр тут же подозвал меня:  "Немедленно уберите кар-
тины, они просто невозможны!"
     В эти первые месяцы после прихода к  власти  по  крайней
мере некоторые  направления современной живописи,  на которые
затем в 1937 г. также навесили ярлык "выродившиеся", еще име-
ли шанс.  Потому что Ганс Вейдеман, старый член партии из Эс-
сена, имевший золотой партийный значок,  руководил  в  минис-
терстве пропаганды отделом изобразительного искусства. Ничего
не зная об этом эпизоде с акварелями Нольде,  он составил ка-
талог большого числа картин, примерно направления Нольде-Мун-
ха, и рекомендовал их министру  как  образец  революционного,
национального искусства.  Геббельс, получивший урок, приказал
немедленно убрать компрометирующие  картины.  Когда  Вейдеман
отказался участвовать  в этом огульном осуждении современного
искусства, он вскоре был переведен на второстепенную работу в
министерстве. На  меня тогда произвел очень тяжелое впечатле-
ние такой симбиоз власти и покорности; зловещим был также тот
безусловный авторитет, которым Гитлер пользовался даже в воп-
росах вкуса даже у давних и ближайших  сотрудников.  Геббельс
проявил свою безоговорочную зависимость от Гитлера.  Так было
со всеми нами.  И я, которому было близко современное искусс-
тво, молча принял решение Гитлера.
     Едва я выполнил заказ Геббельса,  как в июле 1933 г. мне
позвонили из  Нюрнберга.  Там шла подготовка к первому съезду
теперь уже правящей  партии.  Завоеванная  власть  победившей
партии должна была найти свое выражение уже в архитектуре ку-
лисы; однако местный архитектор не смог предложить удовлетво-
рительный проект.  Меня  доставили самолетом в Нюрнберг,  и я
сделал свои наброски.  Они не отличались богатством замысла и
походили на убранство по случаю 1 Мая, только вместо парусов-
флагов я увенчал Цеппелиново поле огромным орлом  с  размахом
крыльев в  30  метров,  которого я,  как бабочку в коллекции,
приколол к лесам.
     Нюрнбергский заведующий  орготделом не решился самостоя-
тельно принять решение относительно этого предложения и  пос-
лал меня в Мюнхен ???. Я получил сопроводительное письмо, по-
тому что за пределами Берлина я все еще не  был  известен.  В
"коричневом доме",  по всей видимости,  очень всерьез относи-
лись к архитектуре или, лучше сказать, к праздничному убранс-
тву. Уже спустя несколько минут я со своей папкой с чертежами
стоял перед Гессом в роскошно обставленной комнате. Он не дал
мне сказать:  "По такому вопросу решение может принять только
сам фюрер". Он коротко переговорил по телефону и сказал: "Фю-
рер у себя на квартире,  я велю отвезти Вас". Впервые я полу-
чил представление о том,  что при Гитлере означало  волшебное
слово "архитектура".
     Мы остановились перед многоэтажным домом недалеко от те-
атра принца  регента.  Квартира  Гитлера находилась на высоте
двух лестничных маршей. Сначала меня впустили в переднюю, всю
уставленную безвкусными сувенирами или подарками. Мебель так-
же свидетельствовала о плохом вкусе.  Вошел адъютант,  открыл
дверь, бесцветно произнес: "Пожалуйста", и вот я оказался пе-
ред Гитлером,  могущественным рейхсканцлером.  Перед  ним  на
столе лежал разобранный пистолет,  который он как раз, по-ви-
димому, чистил. "Положите Ваши рисунки сюда", - бросил он. Не
взглянув на меня,  он отодвинул пистолет в сторону, с интере-
сом, но молча рассмотрел мой  проект:  "Согласен".  Ни  слова
больше. Поскольку он опять занялся своим пистолетом,  я, нем-
ного смущенный, покинул помещение.
     В Нюрнберге  меня встретили с удивлением,  когда я доло-
жил, что Гитлер лично утвердил проект. Если бы тамошние орга-
низаторы знали, какое воздействие окажет проект на Гитлера, в
Мюнхен поехала бы большая депутация,  а меня в лучшем  случае
включили бы в последний эшелон. Однако тогда пристрастие Гит-
лера к любимчикам еще не было повсюду известно.
     Осенью 1933  г.  Гитлер поручил своему мюнхенскому архи-
тектору Паулю Людвигу Троосту, создавшему интерьеры океанско-
го лайнера   "Европа"   и  перестроившему  "Коричневый  дом",
основательно перестроить и заново обставить теперь уже  квар-
тиру рейхсканцлера  в Берлине.  Строительные работы следовало
завершить в кратчайший срок.  Производитель работ Трооста был
из Мюнхена  и вследствие этого не ориентировался в берлинских
строительных фирмах и порядках.  Тут Гитлер вспомнил, что ка-
кой-то молодой архитектор в неожиданно короткий срок закончил
пристройку у Геббельса.  Он решил,  что я буду помогать  мюн-
хенскому архитектору подбирать фирмы, ориентироваться на рын-
ке строительных материалов и,  по  мере  необходимости,  буду
подключаться сам, чтобы как можно скорее закончить перестрой-
ку.
     Это сотрудничество   началось  с  внимательного  осмотра
квартиры рейхсканцлера Гитлером, его архитектором и мной. Че-
рез шесть лет он весной 1939 г.  в одной статье описал, в ка-
ком состоянии находилась тогда эта квартира: "После революции
1918 г. дом постепенно начал ветшать. Прогнила не только зна-
чительная часть стропильной фермы,  но и полы полностью прев-
ратились в  труху...  Поскольку  мои  предшественники в целом
могли рассчитывать продержаться на своем посту от трех до пя-
ти месяцев,  они не считали нужным ни убрать за теми,  кто до
них жил в этом доме, ни позаботиться о том, чтобы их преемни-
ку жилось лучше,  чем им самим. Им не нужно было представлять
свою страну перед иностранцами,  потому что заграница  ими  и
так не интересовалась. Поэтому здание полностью пришло в упа-
док, потолки и пол превратились в труху,  обои и полы сгнили,
в квартире едва можно было дышать".
     Конечно, это было преувеличение.  И тем не менее, просто
невероятно, в  каком  состоянии  находилась эта квартира.  На
кухне почти не было света,  плиты давно технически  устарели.
Для всех  обитателей  квартиры во всем доме была единственная
ванная, оборудованная к тому же где-то на рубеже  веков. Было
также много безвкусицы: двери, выкрашенные под дерево, и мра-
морные поддоны под цветы,  которые на самом деле были сделан-
ными под мрамор жестяными ящиками.  Гитлер торжествовал. "По-
любуйтесь на  это  разложение  старой  республики.  Даже  дом
рейхсканцлера нельзя  показать  иностранцу;  я бы постеснялся
принять здесь кого бы то ни было".
     Во время  этого  основательного обхода,  продолжавшегося
чуть ли не три часа,  мы зашли также на  чердак.  Управляющий
объяснял: "А вот дверь,  ведущая в соседний дом".  - "То есть
как?" - "Есть ход, ведущий через чердаки всех министерств от-
сюда в отель "Арлон"".  - "Почему?" - "Во время беспорядков в
начале Веймарской республики выяснилось, что восставшие могут
изолировать рейхсканцлера  в  его  квартире от внешнего мира.
Этот путь должен в любое  время  обеспечить  его  эвакуацию".
Гитлер приказал открыть дверь, и мы действительно оказались в
соседнем Министерстве иностранных дел. "Дверь замуровать. Нам
ничего подобного не надо", - решил он.
     Когда начались работы, Гитлер почти каждый день появлял-
ся в  обеденное время на стройке.  Сопровождаесый адъютантом,
он смотрел,  как продвигается дело и радовался тому, как воз-
никают готовые  помещения.  Многочисленные рабочие вскоре уже
дружески и непринужденно приветствовали его. Несмотря на двух
эсэсовцев в штатском,  неприметно державшихся сзади,  во всем
этом была какая-то идиллия. Было заметно, что Гитлер чувство-
вал себя  на стройке "как дома".  При этом он избегал дешевой
популярности.
     Производитель работ  и  я сопровождали его во время этих
обходов. Любезно,  но кратко задавал он нам  вопросы:  "Когда
оштукатурят эту комнату?" - "Когда будут окна?" - "Уже прибы-
ли подробные чертежи из Мюнхена?  Еще нет?  Я сам  спрошу  об
этом у профессора".  - Так он называл Трооста. Мы осматривали
новое помещение:  "Здесь уже оштукатурили.  Вчера еще нет. До
чего красивая лепнина на потолке. Такие вещи профессор делает
замечательно". - "Когда Вы предполагаете закончить?  Я  очень
спешу. У меня сейчас только маленькая квартирка государствен-
ного секретаря в мансарде.  Туда я никого не могу пригласить.
Просто смешно,  до чего скаредной была республика.  Вы видели
подъезд? А лифт?  В любом магазине лучше". Лифт действительно
время от  времени  выходил из строя и мог поднять только тро-
их.
     Итак, таким  вот  образом  держался  Гитлер.  Легко себе
представить, что эта естественность произвела на меня впечат-
ление; во всяком случае,  он был не только рейхсканцлером, но
и тем человеком,  благодаря которому все  в  Германии  начало
оживать, который  дал работу безработным и начал осуществлять
масштабные экономические программы. Только значительно позже,
по незначительным  мелочам,  до меня начало доходить,  что во
всем этом была хорошая доза пропагандистского расчета.
     Я сопровождал его, наверное, уже в двадцатый или в трид-
цатый раз,  когда он пригласил меня во время обхода: "Не поо-
бедаете ли Вы с нами сегодня?" Конечно, я был счастлив такому
неожиданному проявлению личной симпатии,  к тому же я никогда
не мог рассчитывать на это, он держался слишком официально.
     Я часто лазил по лесам строек, но именно в этот день мне
на костюм опрокинулся ковш штукатурки.  Наверное, у меня было
очень огорченное лицо,  потому что Гитлер заметил:  "Пойдемте
со мной, там наверху мы все приведем в порядок".
     В квартире ожидали гости;  среди  них  Геббельс,  немало
удивленный моему  появлению в этом кругу.  Гитлер увел меня в
свои апартаменты,  появился его слуга и был  послан  за  тем-
но-синим пиджаком  самого  Гитлера:  "Вот так,  наденьте пока
это!" Так я пошел за Гитлером в столовую, сидел, избранный из
всех гостей, рядом с ним. Я явно ему понравился. Геббельс об-
наружил то,  что я в своем волнении совершенно не заметил. "У
Вас же  значок  фюрера  4 < > Это ведь не Ваш пиджак?" Гитлер
ответил за меня: "Это тоже мой!"
     Во время  этого обеда Гитлер впервые задал мне некоторые
вопросы личного характера.  Только теперь он обнаружил, что я
был автором проекта декораций к 1 Мая.  "Так, а Нюрнберг, это
тоже Вы сделали?  Тогда ко мне приходил архитектор с планами!
Точно, это  были  Вы...  Что Вы в срок управитесь с квартирой
Геббельса, я никогда бы ни поверил". Он не спросил, состою ли
я в партии.  Когда речь шла о художниках,  ему, как мне каза-
лось, это было довольно безразлично.  Вместо  этого  ему  как
можно больше  хотелось  узнать  о  моем  происхождении,  моей
карьере архитектора, о том, что строили мой отец и дед.
     Годы спустя Гитлер вспомнил это приглашение.  "Я обратил
на Вас внимание во время осмотров. Я искал архитектора, кото-
рому я когда-нибудь смог бы доверить свои строительные планы.
Он должен быть молод,  Вы же знаете,  эти планы ориентированы
далеко в  будущее.  Мне  нужен человек,  который и после моей
смерти продолжил бы их осуществление,  авторитет которого был
бы связан с моим именем. Такого я увидел в Вас".
     После нескольких лет неудач я был одержим желанием рабо-
тать и мне было двадцать восемь лет.  За крупный заказ я, как
Фауст, продал бы душу. И вот я нашел своего Мефистофеля. Выг-
лядел он не менее обаятельно, чем у Гете.

                           Глава 4
                       Мой катализатор
     Я был от природы прилежен,  но мне всегда был  необходим
определенный толчок, чтобы открыть новые способности и высво-
бодить новую энергию.  И вот я нашел свой катализатор,  более
мощный и  сильнодействующий я не смог бы найти.  Я должен был
полностью выкладываться,  темп все ускорялся, и нагрузки пос-
тоянно увеличивались.
     Тем самым я лишился того,  вокруг чего и  протекала  моя
жизнь:  семьи.  Гитлер  привлекал и воодушевлял меня,  я пол-
ностью попал под его влияние, и вот уже я принадлежал работе,
а  не  она мне.  Гитлер умел заставить ?  своих сотрудников с
максимальным напряжением.  "Человек растет по мере того,  как
возрастают его задачи", - считал он.
     В течение двадцати лет,  проведенных мной в тюрьме Шпан-
дау, я часто спрашивал себя, что бы я сделал, если бы распоз-
нал действительное лицо Гитлера и истинную  природу  установ-
ленного им  господства.  Ответ  был  банальным и одновременно
удручающим: я вскоре уже не мог отказаться от своей должности
архитектора Гитлера.  Мне еще даже не было тридцати и мне ри-
совались самые волнующие перспективы,  о которых только может
мечтать архитектор.
     Кроме того, моя жажда деятельности вытесняла проблемы, с
которыми я  неизбежно должен был бы столкнуться.  В будничной
суете отступала всякая нерешительность. Когда я писал эти ме-
муары, я  все  больше и больше удивлялся,  а потом был просто
поражен, что до 1944 г. так редко, собственно, почти никогда,
не находил времени,  чтобы поразмыслить о себе самом,  о том,
что я делаю,  что никогда не размышлял о своем существовании.
Сейчас, когда я предаюсь воспоминаниям,  у меня возникло ощу-
щение, что что-то подняло меня тогда над землей,  лишило меня
всех корней и подчинило многочисленным чужим силам.
     Если оглянуться назад,  почти больше всего  меня  пугает
то, что  в то время я в основном беспокоился,  каким путем я,
как архитектор,  пойду, я отходил от уроков Тессенова. Напро-
тив, я, по-видимому, считал, что лично меня не касается, ког-
да я слышал, как люди моего круга говорят об евреях, масонах,
социал-демократах или  свидетелях  Иеговы,  как о стоящих вне
закона. Я считал,  что достаточно было не участвовать в  этом
самому.
     Рядовым членам  партии  внушали,  что  большая  политика
слишком сложна,  чтобы  они  могли иметь о ней свое суждение.
Вследствие этого каждый всегда чувствовал себя ответственным,
и в  то же время никогда не аппелировали к личной ответствен-
ности. Вся структура системы была направлена на то,  чтобы не
дать возникнуть конфликтам со своей совестью. Следствием это-
го была полная стерильность всех разговоров  и  споров  между
единомышленниками. Было   неинтересно   взаимно  поддерживать
стандартные мнения.
     Еще более сомнительным было подчеркнутое ограничение от-
ветственности рамками своей компетенции. Круг общения ограни-
чивался своей   группой,  например,  архитекторами,  врачами,
юристами, техниками,  солдатами или  крестьянами.  Профессио-
нальные организации,  в  которые каждый входил автоматически,
назывались палатами (палата врачей,  палата искусств),  и это
название очень  метко  определяло  обособление  в  отдельные,
словно отделенные друг от друга  стеной  области  жизни.  Чем
дольше существовала  система  Гитлера,  тем в меньшей степени
даже представления выходили за пределы таких отдельных палат.
Если бы это упражнение было растянуто на несколько поколений,
то уже это иссушило бы систему,  потому что мы  пришли  бы  к
своего рода "кастовости".  Меня всегда ошарашивало противоре-
чие с провозглашенной в 1933 г.  "народной общностью", потому
что интеграция, к которой оно стремилось, таким образом отри-
цалась или же ей чинились препятствия.  В конечном счете  это
была общность изолированных.  В отличие от того, как это, мо-
жет быть,  звучит сегодня, для нас ведь не было пустой пропа-
гандистской формулой  то,  что  надо всем "думает и управляет
фюрер".
     Восприимчивость к  таким  явлениям мы получили в юности.
Наши принципы мы получили от  иерархического  государства,  а
именно в  то  время,  когда законы военного времени еще более
усугубили его субординационный  характер.  Может  быть,  этот
опыт подвел  нас  как солдат к такому мышлению,  с которым мы
вновь столкнулись в гитлеровской системе. Жесткий порядок был
у нас в крови;  по сравнению с ним либерализм Веймарской рес-
публики казался нам гнилым,  сомнительным и уж ни в коем слу-
чае не достойным подражания.
     Чтобы всегда быть под рукой у моего хозяина,  я снял для
архитектурного бюро  ателье  художника на Беренштрассе в нес-
кольких сотнях метров от рейхсканцелярии. Мои сотрудники, все
без исключения молодые люди,  работали, забыв о личной жизни,
с утра до поздней ночи;  обедом нам обычно служила  пара  бу-
тербродов. Только около десяти часов вечера мы, обессиленные,
завершали свой рабочий день легким ужином в находящемся  поб-
лизости Пфальцском винном погребке,  где мы еще раз  обсужда-
ли все, что успели сделать за день.
     Правда, крупных заказов все еще не было. Гитлер по-преж-
нему давал мне разовые горящие поручения,  по всей видимости,
моей наиболее  сильной  стороной  для  него  была способность
быстро выполнять заказы: кабинет его предшественников на вто-
ром этаже рейхсканцелярии тремя окнами выходил на Вильгельмс-
платц. В эти первые месяцы 1933 г.  там почти всегда  собира-
лась толпа,  скандировавшая "фюрер",  вызывая его.  Поэтому в
комнате стало невозможно работать; Гитлер этого не хотел и по
другой причине:  "Слишком мал! Шестьдесят квадратных метров -
это площадь,  достаточная для одного из моих  сотрудников!  А
где мне прикажете присесть с каким-нибудь иностранным гостем?
Может, в этом закутке?  А за письменным столом такого размера
сидеть только моему директору конторы".
     Гитлер поручил мне оборудовать под  новый  кабинет  зал,
расположенный за садом.  В течение пяти лет его удовлетворяло
это помещение,  хотя он считал его временным.  Но и кабинет в
новой рейхсканцелярии,  построенной  в 1938 г.,  вскоре также
перестал удовлетворять его.  К 1950 г.  в соответствии с  его
указаниями и  моими планами должен был быть осуществлен окон-
чательный проект рейхсканцелярии.  Там для Гитлера и его пре-
емников грядущих  столетий  предусматривался рабочий зал пло-
щадью 960 квадратных метров,  в 16 раз  больше  кабинета  его
предшественников. Впрочем,  я, переговорив с Гитлером, прист-
роил к этому залу личный кабинет, его площадь опять составила
около 60 кв.м.
     Старым кабинетом больше нельзя было пользоваться, потому
что  отсюда он хотел свободно выходить на "новый исторический
балкон", спешно пристроенный мной, чтобы оттуда являться тол-
пе.  "Окно было для меня слишком неудобным, - довольно заявил
мне Гитлер,  - я не был виден со всех сторон. Не могу же я, в
конце концов,  свешиваться оттуда". Автор проекта первого но-
вого здания рейхсканцелярии,  профессор Берлинского Техничес-
кого  института Эдуард Йобст Зидлер заявил протест против та-
ких  изменений,   а   Ламмерс,   начальник   рейхсканцелярии,
подтвердил,  что наши действия являются нарушением авторского
права.  Гитлер с издевкой отвел претензии:  "З