ами.  И в Берлине,  в  окрест-
ности Рейхсканцелярии  было  на редкость спокойно.  Обычно же,
как только над зданием поднимался личный штандарт Гитлера, из-
вещавший о его прибытии, здание осаждалось людьми, приветство-
вавшими его при въезде и выезде.
     От дальнейшего хода событий я, естественно, оказался иск-
люченным; тем более,  что в эти напряженные дни распорядок ра-
боты Гитлера существенно смешался.  С переездом двора в Берлин
все его время было занято сменявшими  одно  другим  совещания.
Совместные трапезы  по большей части выпадали.  Среди наблюде-
ний, которые удержались в моей памяти, со всей свойственной ей
прихотливостью, сохранилась четкая, в чем-то комическая карти-
на: итальянский посол Бернардо Аттолико за несколько дней  пе-
ред нападением на Польшу,  хватая воздух на бегу,  врывается в
Рейхсканцелярию. Он примчался с известием,  что Италия на пер-
вых порах не сможет выполнить своих союзнических обязательств.
Дуче облек этот отказ в  невыполнимые  требования  немедленных
поставок такой  массы  военных и народнохозяйственных товаров,
следствием которых могло быть только резкое ослабление  воору-
женных сил Германии.  Гитлер высоко оценивал военный потенциал
Италии, особенно ее военного флота, реорганизованного и распо-
лагавшего большим количеством подводных лодок; того же мнения
он был и относительно итальянских ВВС. На какой-то момент Гит-
леру показалось,  что  гибнет вся его стратегия,  поскольку он
исходил из того,  что решимость Италии вступить в войну допол-
нительно припугнет  западные  державы.  Заколебавшись,  он  на
несколько дней отложил нападение на Польшу,  о котором уже был
отдан приказ.
     Отрезвление тех дней уже вскоре сменилось,  однако, новым
эмоциональным подъемом  и  интуитивно  Гитлер пришел к выводу,
что даже и при выжидательном поведении Италии объявление войны
Западом отнюдь не предрешено.  Предложенная Муссолини диплома-
тическая инициатива была им отвергнута:  он не позволит  более
удерживать себя  от  решительных действий.  Войска,  уже давно
приведенные в боевую готовность нервничают,  сезон благоприят-
ной погоды  быстро промелькнет,  следует помнить и о том,  что
при затяжных дождях соединениям будет угрожать  опасность  за-
вязнуть в польской грязи.
     Произошел обмен дипломатическими нотами с Англией по  по-
воду Польши.  Гитлер выглядел переутомленным,  когда в один из
вечеров в зимнем саду канцлерской резиденции он в узком  кругу
с убежденностью  заявил:  "На  этот  раз мы не повторим ошибки
1914 года. Теперь все дело в том, чтобы свалить вину на сторо-
ну противника.  В  1914  году это было сделано по-дилетантски.
Сейчас все бумаги министерства иностранных дел  просто  никуда
не годятся. Я сам пишу ноты лучше". При этом у него в руке бы-
ла исписанная страница, возможно - проект ноты из министерства
иностранных дел.  Торопливо он попрощался,  не приняв участия в
ужине, и исчез в верхних помещениях.  Впоследствии, в заключе-
нии я прочитал этот обмен нотами; при этом у меня не сложилось
впечатления, что Гитлер преуспел в своих намерениях.
     Ожидание Гитлера,  что  после капитуляции в Мюнхене Запад
снова проявит уступчивость было подкреплено секретной информа-
цией, согласно  которой  некий офицер британского генерального
штаба проанализировал потенциал польской армии и пришел к  вы-
воду, что  сопротивление Польши будет быстро сломлено.  С этим
Гитлер связывал надежду,  что генеральный штаб сделает все для
того, чтобы  отсоветовать  своему  правительству  ввязываться в
столь бесперспективную войну. Когда же 3-го сентября за ульти-
матумами западных  держав все же последовало объявление войны,
Гитлер, после короткого  замешательства,  утешал  себя  и  нас
мыслью, что Англия и Франция,  очевидно, объявили войну только
для видимости, чтобы не потерять лица перед всем миром. Он со-
вершенно уверен,  что, несмотря на объявление войны, до боевых
действий дело не дойдет.  Поэтому он приказал вермахту придер-
живаться оборонительной линии и, приняв это решение, мнил себя
чрезвычайно умным и тонким.
     За суматошностью  последних  дней августа последовало ка-
кое-то странное затишье.На некоторое время Гитлер  вернулся  к
своему обычному дневному ритму,  он даже вновь заинтересовался
архитектурными делами.  В своем кругу за столом  он  объяснял:
"Мы хотя и находимся с Англией и Францией в состоянии войны, но
если мы с нашей стороны уклонимся от активных боевых действий,
то все  уйдет в песок.  И напротив,  если мы пустим на дно ка-
кое-нибудь судно и будут многочисленные жертвы,  то  там  уси-
лится партия войны.  Вы понятия не имеете, каковы эти демокра-
ты: они были бы рады как-нибудь выпутаться из этой истории.  А
Польшу они просто бросят в беде!" Даже когда немецкие подлодки
оказались в выгодной позиции против военного французского  ко-
рабля "Дюнкерк", Гитлер не дал разрешения на атаку. Британский
налет на Вильгельмсхафен и гибель "Атении" ничего не  оставили
от его расчетов.
     Ничему не наученный,  он оставался при своем: Запад слиш-
ком жидок,  слишком дрябл и упадочен для серьезной войны. Воз-
можно, ему было очень неприятно признаться себе и своему  бли-
жайшему окружению в том,  что он ошибся. У меня свежо воспоми-
нание о том удивлении,  с которым было  встречено  известие  о
вступлении Черчилля  в качестве военно-морского министра в во-
енный кабинет.  Со злосчастным сообщением прессы в руке Геринг
появился на  пороге из апартаментов Гитлера,  плюхнулся в бли-
жайшее кресло и сказал устало: "Черчилль в кабинете. Это озна-
чает, что война действительно начинается.  Теперь у нас с Анг-
лией война".  Поэтому и некоторым иным наблюдениям можно  было
понять, что  такое начало войны не соответствовало предположе-
ниям Гитлера.  Временами он заметно  терял  так  успокоительно
действовавшую ауру непогрешимого фюрера.
     Иллюзии и принятие желаемого за действительное связаны  с
нереалистическим складом ума и способом работы Гитлера. На де-
ле он ничего не знал о своих противниках и отказывался пользо-
авться той  информацией,  которая была в его распоряжении.  Он
больше полагался на свои спонтанные озарения,  как бы ни  были
они, взятые по отдельности,  противоречивы.  В соответствии со
своей поговоркой,  что всегда существуют две  возможности,  он
хотел войны  в этот как-будто бы самый благоприятный момент ив
то же время не готовился к ней должным образом. Он видел в Анг-
лии, как он однажды выразился, (5) "Нашего врага номер один" и
все же надеялся на мирное урегулирование" с ним.
     Я не верю, чтобы Гитлер в те первые сентябрьские дни пол-
ностью отдавал себе отчет в том,  что он непоправимо  развязал
мировую войну. Он просто хотел сделать еще один шаг вперед; он
был готов,  как и год назад,  во время чехословацкого кризиса,
рискнуть, но  он  только  и  готовил  себя  к  риску,  а  не к
собственно большой войне.  Его программа перевооружения  флота
была намечена  на  более поздний срок,  боевые корабли,  как и
первый авианосец еще только строились.  Он знал,  что эти суда
смогли бы  в  полной  мере  показать  противнику  свои  боевые
свойства, действуя только в примерно равноценных по составу  и
силе соединениях. К тому же он также столь часто говорил о не-
дооценке подводного оружия в первой мировой войне, что он вряд
ли бы сознательно начал Вторую,  не выставив сильный флот под-
лодок.
     Но все тревоги, казалось, рассеялись в первые же дни сен-
тября, когда польский поход принес немецким  войскам  ошеломи-
тельный успех. Вскоре к Гитлеру как будто бы вернулась его бы-
лая уверенность, а позднее, в самый разгар войны я неоднократ-
но от него слышал, что польскому походу обязательно нужно было
быть кровавым:  "Вы что думаете,  это было бы счастьем для ар-
мии, если  бы  мы заняли Польшу снова без борьбы,  после того,
как мы заполучили Австрию и  Чехословакию  без  боя?  Поверьте
мне, этого не вынесет и самая лучшая армия.  Победы без проли-
тия крови деморализуют.  Так что это было не  просто  счастье,
что дело пошло по-другому, но мы должны были бы видеть тогда в
бескровной победе и известную ущербность и поэтому я  в  любом
случае нанес бы удар" (6).
     Впрочем, не исключено,  что подобными  высказываниями  он
хотел замаскировать  свой  дипломатический  просчет  в августе
1939 г.  Генерал-полковник Хайнрици рассказывал мне  где-то  в
конце войны  об одной давней речи Гитлера перед генералитетом,
имевшей ту же направленность: "Он, Гитлер, - как я записал для
памяти примечательное сообщение Хайнрици,  - впервые со времен
Карла Великого снова сосредоточил в одних руках неограниченную
власть. И он не растратил ее понапрасну и сумеет употребить ее
во благо Германии.  Если же война не  будет  выиграна,  значит
Германия не выдержала противоборства и тогда она должна погиб-
нуть и погибнет" (7).
     Население воспринимало  положение  с  самого начала войны
гораздо серьезнее,  чем Гитлер и его окружение. Из-за всеобщей
нервозности в один из первых дней сентября в Берлине была объ-
явлена ложная воздушная тревога.  Вместе со многими берлинцами
я отсиживался в общественном бомбоубежище. Они с испугом смот-
рели в будущее, настроение в помещении было подавленным (8).
     Совсем иначе,  чем при начале Первой мировой войны, полки
не засыпали цветами.  Улицы оставались пустыми. На Вильгельмп-
лац не  собирались  толпы людей,  которые вызывали бы Гитлера.
Вполне в соответствии с общим распустившимся настроением  Гит-
лер однажды ночью приказал запаковать его чемоданы и погрузить
их в машину, чтобы выехать на Восток, на фронт. Три дня спустя
после нападения на Польшу я был через одного из его адъютантов
призван для прощания в Рейхсканцелярию и застал там,  во  вре-
менно затемненном  жилом  помещении Гитлера,  взрывавшегося по
пустякам. Подъехали машины,  он коротко попрощался  со  своими
остающимися придворными. Никто на улице не обратил внимания на
это историческое событие - Гитлер уезжал на им  же  инсцениро-
ванную войну.  Конечно, Геббельс мог бы организовать ликование
масс в любом объеме, но, видать, и ему было не до того и не по
себе.
     Даже во время мобилизации Гитлер не забыл своих  деятелей
искусств. В  конце лета 1939 года адъютант Гитлера по сухопут-
ным войскам затребовал из военных округов военно-учетные доку-
менты, разорвал  их  и  выбросил.  Таким  весьма  оригинальным
способом они как бы перестали существовать для армейских  сто-
лов учета. В списке, составленном Гитлером и Геббельсом, архи-
текторы и скульпторы занимали, впрочем, скромное место: основ-
ную массу  освобожденных от воинской службы составляли певцы и
актеры. Открытие, что для будущего очень важны молодые ученые,
было сделано с моей помощью только в 1942 г.
     Еще тогда, из Оберзальберга я отдал моему бывшему началь-
нику, а в то время секретарю моей приемной Вилли Нагелю распо-
ряжение подготовить создание группы срочной технической помощи
под моим руководством.  Мы собирались наш хорошо сработавшийся
аппарат строительных управлений использовать для  восстановле-
ния мостов,  расширения  шоссейных  дорог  или для иных надоб-
ностей в районах боевых действий.  Впрочем, наши представления
были весьма смутными.  Поначалу все ограничилось тем, что при-
готовили спальные мешки и палатки,  да перекрасили мою  БМВ  в
защитный цвет. В день объявления всеобщей мобилизации я отпра-
вился в Верховное командование сухопутных войск  на  Бендлерш-
трассе. Генерал-полковник Фромм, как это и следовало ожидать в
прусско-немецком учреждении,  сидел спокойно в своем кабинете,
тогда как  вся  машина крутилась по плану.  С охотой он принял
мое предложение; мой автомобиль получил военный номер, а я сам
- военное удостоверение личности.  На этом, впрочем, на первый
раз и закончилась моя воинская служба.
     Гитлер сам  без  долгих  разговоров запретил использовать
меня во вспомогательных частях  армии  и  потребовал  от  меня
дальнейшей работы над его планами.  Тогда я,  по крайней мере,
предоставил в распоряжение армии и ВВС рабочих  и  технические
службы с  моих строек в Берлине и Нюрнберге.  Мы взяли на себя
строительство экспериментального ракетного центра в  Пенемюнде
и срочные объекты авиапромышленности. Я проинформировал Гитле-
ра о столь,  на мой взгляд, само собой разумееющее использова-
ние наших возможностей.  К своему изумлению,  однако, я вскоре
получил необычно резкое письмо от Бормана: как мне могло прид-
ти в  голову подыскивать себе новые задачи,  приказа на это не
было дано. Гитлер поручил ему передать мне распоряжение о про-
должении всех строек без всякого ограничения.
     Этот приказ тоже показывает,  насколько  нереалистично  и
двусмысленно было мышление Гитлера:  с одной стороны, он неод-
нократно рассуждал о том,что Германия бросила вызов  судьбе  и
ведет борьбу не на жизнь, а на смерть, с другой же - он не хо-
тел отказаться от своей грандиозной игрушки.  Не  учитывал  он
при этом и настроения людей, взиравших на возведение роскошных
зданий с тем меньшим пониманием,  что именно сейчас экспансио-
нистские устремления  Гитлера  в  первый  раз начали требовать
жертв. Хотя и я видел Гитлера в первый год  войны  значительно
реже, но  если он появлялся на несколько дней в Берлине или на
несколько недель в Оберзальцберге,  то всегда  требовал  планы
строительства, настаивал на их дальнейшей разработке.  Однако,
с консервацией строек он,  как я думаю,  вскоре,  молча прими-
рился.
     Примерно в начале октября германский посол в Москве  граф
фон Шуленберг сообщил Гитлеру,  что Сталин лично проявил инте-
рес к нашим стройкам.  Серия  фотографий  наших  макетов  была
выставлена в Кремле. Но наши самые масштабные объекты по указа-
нию Гитлера остались в тайне, чтобы, как он выразился, "не на-
вести Сталина  на  вкус".  Шуленберг  предложил  мне слетать в
Москву для пояснений к фотографиям.  "Он может Вас там  задер-
жать", -  заметил  Гитлер  полушутя  и  не  разрешил  поездку.
Несколько позднее германский посланник Шнурр сообщил мне,  что
Сталину понравились мои проекты.
     29 сентября  из  Москвы  вернулся  Риббентроп  со  второй
московской встречи  с  германо-советским договором о границе и
дружбе, которым закреплялся четвертый раздел Польши. За столом
у Гитлера  он рассказывал,  что еще никогда не чувствовал себя
так хорошо,  как среди сотрудников Сталина: "Как если бы я на-
ходился среди старых партейгеноссен,  мой фюрер!" Гитлер с ка-
менным лицом промолчал на этот взрыв энтузиазма  обычно  столь
сухого министра иностранных дел. Сталин казался, как рассказы-
вал Риббентроп,  довольным соглашением  о  границе,  а  после
окончания переговоров  собственноручно  обвел  карандашом  на
приграничной, теперь советской территории  район,  который  он
подарил Риббентропу  под  огромный  охотничий заказник.  Этот
жест тут же вызвал реакцию Геринга, который не мог согласиться
с тем,  чтобы  сталинская  прибавка  досталась  лично министру
иностранных дел и выразил мнение,  что она должна отойти Рейху
и, следовательно,  ему,  Имперскому егерьмайстеру. Из-за этого
разгорелся яростный спор  между  обоими  господами-охотниками,
окончившийся для  министра иностранных дел тяжелым огорчением,
так как Геринг оказался более напористым и пробивным.

                          Глава 13.
                         Сверхмера.
     Еще во время разработки планов похода  на  Россию  Гитлер
уже был озабочен тем,  с какими режиссерскими деталями будут в
1950 г., по завершении Великолепной улицы и большой Триумфаль-
ной арки,  проводиться парады побед  ( 1).  Но  пока он преда-
вался мечтам о новых войнах,  новых победах и  торжествах,  он
потерпел самое  тяжелое  поражение в своем восхождении.  Через
три дня после беседы,  в которой он изложил мне свои представ-
ления о  будущем,  я  был вызван с моими проектами в Оберзаль-
цберг. В холле я увидел двух адъютантов Гесса,  Лейтгена и Пи-
ча, с  бледными лицами.  Они попросили меня пропустить их впе-
ред, потому что они  должны  передать  Гитлеру  личное  письмо
Гесса. Как  раз в этот момент из своих верхних помещений вышел
Гитлер. Одного из адъютантов пригласили наверх. Пока я еще раз
пролистывал свои эскизы, я вдруг услышал слитный, не разделяю-
щийся на отдельные слова, почти животный вопль. Затем раздался
рык: "Немедленно  Бормана!  Где  Борман?" Борман должен срочно
связаться с Герингом,  Риббентропом,  Геббельсом и  Гиммлером.
Всех личных гостей попросили удалиться в их комнаты на верхнем
этаже. Прошло еще немало часов, прежде чем мы узнали, что про-
изошло: заместитель Гитлера в разгар войны улетел во вражескую
Англию.
     Внешне Гитлер  уже скоро обрел обычный тонус.  Его только
беспокоило, что Черчилль может воспользоваться случаем,  чтобы
представить союзникам  Германии этот эпизод как зондаж возмож-
ностей мира: "Кто мне поверит, что Гесс полетел туда не от мо-
его имени,  что все это не шулерская игра за спиной моих союз-
ников?" Это может даже изменить политику Японии,  заметил он с
беспокойством. От начальника технических служб люфтваффе, зна-
менитого военного летчика Эрнста Удета Гитлер приказал узнать,
сможет ли  долететь двухмоторный самолет Гесса до своей цели в
Шотландии и какие метеорологические условия он  там  застанет.
Вскоре Удет дал по телефону справку, что Гесс уже в силу толь-
ко навигационных причин должен разбиться,  вероятно,  что  при
крепчайшем боковом  ветре  он  пролетит мимо Англии в пустоту.
Гитлер моментально воспрянул духом:  "Если бы только он утонул
в Северном море!  Тогда считалось бы,  что он просто бесследно
исчез, и у нас было бы время для безобидного  объяснения".  Но
через несколько  часов  им снова овладели сомнения и,  чтобы в
любом случае упредить англичан, он решился дать по радио изве-
щение, что Гесс потерял рассудок.  Оба же адъютанта были схва-
чены, как было принято поступать с гонцами,  прибывшими с пло-
хой вестью, при дворах деспотов.
     В Бергхофе началась суета.  Кроме  Геринга,  Геббельса  и
Риббентропа прибыл и Лей,  а также гауляйтеры и другие партий-
ные руководители. Лей в качестве ответственного за организаци-
онную работу в партии вознамерился прибрать к себе компетенции
Гесса и предложил - с организационной точки зрения, несомненно
правильное решение. Но тут Борман впервые всем показал,  какое
влияние он уже успел приобрести на Гитлера. Без труда он отра-
зил эти  поползновения и вышел из этой аферы неоспоримым побе-
дителем. Черчилль сказал тогда, что этот перелет раскрыл гниль
внутри имперской  державы.  <$F Игра слов:  держава по-немецки
буквально "имперское яблоко" - прим.  переводчика> Вряд ли  он
мог предполагать,  насколько  эти  слова были точными примени-
тельно к преемникам Гесса.
     В окружении Гитлера с тех пор имя Гесса почти не упомина-
лось. Только Борман еще долго возился с этим  делом.  Он  тща-
тельно копался в жизни своего предшественника, с особо придир-
чивой подлостью преследовал его жену. Ева Браун пробовала, хо-
тя и   безуспешно,   заступиться  за  нее  перед  Гитлером,  а
впоследствии оказывала ей некоторую поддержку за  его  спиной.
Через несколько  недель  от своего врача,  профессора Каоуля я
услышал, что отец Гесса лежит при смерти.  Я послал ему  букет
цветов, правда, анонимно.
     По моим тогдашним представлениям Гесса к этому шагу отча-
яния подтолкнуло честолюбие Бормана. Гесс, тоже очень честолю-
бивый, видел, что постепенно его от Гитлер оттирают. Так, нап-
ример, Гитлер говорил мне в 1940 г. после какого-то многочасо-
вого совещания с Гессом:  "Когда я разговариваю с Герингом, то
для меня это все равно,  что железистая ванна. Я себя чувствую
свежим. У рейхсмаршала захватывающая манера подачи вопросов. С
Гессом же каждый разговор превращается в невыносимую муку.  Он
приходит всегда с неприятными вещами и не отстает".  Возможно,
Гесс своим перелетом попытался,  после нескольких лет пребыва-
ния в тени, снова добиться все