поставленные функционеры не направляли своих детей в та-
кие школы.  Даже такой фанатичный партейгеноссе как Заукель не
направил на эту стезю ни одного из своих многочисленных чад. А
Борман же - и это очень показательно - отправил одного из сво-
их сыновей в одну из таких школ ... в наказание.
      Для активизации подзапущенной идеологической работы,  по
представлениям Бормана,  была  необходима война против церкви.
Он был движущей силой ее обострения,  и он не упускал для этого
ни одного  случая во время застолий.  Некоторая медлительность
Гитлера в этом вопросе отнюдь не могла вводить  в  заблуждение
относительно того, что он просто выжидает подходящий момент для
решения этой проблемы.
     Здесь, в  мужском обществе,  он был грубее и откровеннее,
чем в своем зальцбургском окружении. "После того, как я разбе-
русь со всеми другими вопросами.  - иногда говаривал он, - я и
с церквью рассчитаюсь. Ей небо покажется в овчинку".
     Но Борману не терпелось. Его жестокой прямолинейности был
чужд расчетливый прагматизм Гитлера.  Он использовал  малейший
повод, чтобы чуть еще продвинуться в своих намерениях. Даже за
обедом он нарушал неписанное правило не касаться тем,  которые
могли бы  расстроить  Гитлера.  У  Бормана была для этого даже
разработана особая тактика.  Он договаривался с кем-нибудь  из
присутствующих подбросить  ему мяч в виде рассказа о какой-ни-
будь очередной подстрекательской речи священника или епископа,
рассказ должен  был вестись достаточно громко,  чтобы привлечь
внимание Гитлера.  На вопрос последнего  Борман  замечал,  что
произошла неприятность,  но  вряд  ли о ней стоит сейчас гово-
рить, он не хотел бы портить Гитлеру обед.  Но тут уже  Гитлер
начинал допытываться, а Борман, делая вид, что прямо-таки пре-
одолевает себя,  подробно все излагал. Сердитые взгляды гостей
смущали его столь же мало, как и наливавшееся кровью лицо Гит-
лера. В нужный момент он извлекал из портфеля папку и  зачиты-
вал целые  пассажи  из  подстрекательской  речи или церковного
послания. После таких эпизодов  Гитлер  часто  бывал  в  таком
раздражении, что  -  верный  признак  гнева  - начинал щелкать
пальцами, переставал есть и грозил расквитаться. Ему легче бы-
ло примириться  с хулой и возмущением за рубежом,  чем с непо-
корностью внутри. Невозможность обрушиться на нее карающим ме-
чом доводила  его  до  белого каления,  хотя вообще-то он умел
владеть собой.
     У Гитлера  не было чувства юмора.  Он предоставлял другим
шутить, сам же смеялся громко и раскованно,  он мог  от  смеха
буквально сгибаться пополам,  вытирая с глаз слезы. Смеялся он
охотно, но, в сущности, всегда за чужой счет.
     Геббельс умел лучше всех развеселить каким-нибудь анекдо-
том Гитлера и одновременно унизить  кого-либо  из  соперников:
"Вот недавно,  - рассказывал он, Гитлер - югенд потребовала от
нас, чтобы мы распространили для печати заметку по случаю  25-
летия со  дня  рождения  их  начальника штаба Лаутербахера.  Я
распорядился направить ему небольшой текстовый набросок, в ко-
тором отмечалось,  что он встречает свой день рождения "в пол-
ной физической и умственной ясности". Больше мы ничего от него
не слышали".  Гитлер  согнулся  пополам от хохота,  а Геббельс
своей цели - дискредитировать занессшегося молодежного  фюрера
- достиг лучше, чем сделай он пространный доклад. Гитлер охот-
но и часто рассказывал за обеденным столом о своих молодых  го-
дах и особо подчеркивал строгость воспитания: "Я частенько по-
лучал от отца здоровую взбучку.  Сегодня я думаю, что это было
необходимо и что это пошло напользу".  Вильгельм Фрик, министр
внутренних дел,  как-то раз встрял тут своим блеющим  голосом:
"Да, уж сегодня по всему видать, что Вам, майн фюрер, это пош-
ло  напользу".  Всеобщий  парализующий  ужас.  Фрик  пытается
спасти ситуацию:  "Я хотел сказать, майн фюрер, что поэтому Вы
так далеко и пошли". Геббельс, считавший Фрика за полного бол-
вана, саркастически  заметил:  "Я  полагаю,  что Вас,  дорогой
Фрик, секли в молодости совершенно недостаточно!"
      Вальтер Функ, министр хозяйства и одновременно президент
Рейхсбанка, рассказывал о совершенно безумных выходках  своего
заместителя Бринкмана,  который тот беспрепятственно устраивал
на протяжении многих месяцев,  пока его официально не признали
сумасшедшим. Функ  не  просто  хотел позабавить Гитлера,  но и
подготовить его таким безобидным способом к  слухам,  которые,
скорее всего, так или иначе до него дойдут: незадолго до этого
Бринкман пригласил на роскошный обед в большой зал самого  фе-
шенебельного берлинского   отеля  "Бристоль"  всех  уборщиц  и
посыльных мальчишек Рейхсбанка, и сам играл им на скрипке. Это
еще как-то вписывалось в официальную линию режима - демонстра-
ция народной общности.  Сомнительнее прозвучало то,  что Функ,
под всеобщий  хохот собравшихся,  поведал дальше:  "Недавно он
встал перед входом в министерство на Унтер-ден-линден, вытащил
из кармаша большой пакет свежеотпечатанных ассигнаций,  как Вы
знаете, с моей подписью,  и начал раздавать прохожим, пригова-
ривая: "Кому нужны новые функи?" А вскоре, - продолжал Функ, -
его душевное заболевание стало совершенно очевидным. Он созвал
всех служащих банка и скомандовал:  "Кто старше пятидесяти,  -
налево! Остальные - направо!" И обращается  к  одному  справа,
"Так сколько  Вам лет?" - "Сорок девять,  господин вице-прези-
дент! -"Тогда - налево!  Итак,  все по левую руку  увольняются
немедленно и  с удвоенной пенсией".  У Гитлера от смеха слези-
лись глаза.  Когда он снова собрался с собой, он выдал длинный
монолог о  том,  как  по временам сложно распознать психически
ненормального. Этой историей Функ попытался окольным  и  безо-
бидным путем подстелить себе соломку:  Гитлер еще не знал, что
Рейхсбанкдиректор, имеющий право  подписи,  выправил  в  своей
невменяемости чек  на  несколько миллионов марок,  а "диктатор
экономики" беззаботно инкассировал  его.  Теперь  Герингу  уже
пришлось всей силой своей власти опровергать тезис, что Бринк-
ман ненормальный.  И следовало ожидать, что именно в этом духе
он проинформирует Гитлера.  Тот, кому удавалось раньше создать
у Гитлера определенное мнение,  уже, как показывал опыт, напо-
ловину выигрывал игру: Гитлер очень неохотно менял свои сужде-
ния. Но Функу пришлось нелегко, чтобы получить назад оприходо-
ванные Герингом миллионы.
     Излюбленной мишенью шуток Геббельса был Розенберг,  кото-
рого он  иначе,  чем "Имперский философ" и не называл и унижал
всякими анекдотами.  В этом случае Геббельс  всегда  мог  быть
уверенным в  успехе  у Гитлера.  И он так часто эксплуатировал
эту тему, что его рассказы походили на настоящий театр - с за-
ученными ролями и актерами,  ожидающими выхода.  Заранее можно
было быть уверенным, что Гитлер в конце скажет: "Фелькишер бе-
обахтер" -  такая  же скукотища,  как и ее издатель Розенберг.
Есть у нас и партийная сатирическая газета "Крапива"  -  самое
безутешное издание,  какое только можно себе представить!  А с
другой стороны, - "ФБ" - ни что иное, как юмористическая газе-
тенка". К  удовольствию  Гитлера,  объектом насмешек Геббельса
был и владелец крупной типографии Мюллер. Он изо всех сил ста-
рался помимо  партийных  изданий  издавать  еще что-то,  чтобы
удержать старых подписчиков  из  строго  католических  районов
Верхней Баварии.  В  результате  у него печатались и церковные
календари и розенберговские антиклерикальные пасквили.  Он мог
себе это позволить, потому что в 20-е годы частенько продолжал
печатать "Фклькишер беобахтер",  несмотря на просроченные пла-
тежи.
     Многие шутки Геббельса очень тщательно  подготавливались,
привязывались к отдельным эпизодам целой серии событий, с каж-
дым из которых Гитлер получал текущую информацию. И в этом от-
ношении Геббельс далеко превосходил всех,  а Гитлер своими ап-
лодисментами вдохновлял его на все новые повороты.
     Старый партейгеноссе  Ойген  Хадамовский получил когда-то
на радио ключевую должность Имперского  руководителя  основной
программы, а  теперь прямо сгорал от желания стать руководите-
лем всего Рейхсрадио.  Министр пропаганды,  у которого была на
примете другая кандидатура, опасался, что Гитлер может поддер-
жать Хадамовского,  потому что до 1933 г. тот весьма умело ор-
ганизовывал прямые  трансляции предвыборных выступлений Гитле-
ра. Ханке,  статс-секретарь министерства пропаганды, пригласил
Хадамовского к себе и официально объявил ему, что Гитлер толь-
ко что назначил его "Имперским руководителем радиосети". Взрыв
радости Хадамовского  по  поводу давно вожделенного назначения
был вечером же - вероятно,  огрубленно и с добавлениями -  ра-
зыгран перед Гитлером,  так что он все это воспринял как вели-
колепный розыгрыш. На следующий день Геббельс приказал отпеча-
тать несколько  экземпляров газеты с лже-извещением о состояв-
шемся назначении и с гротеско-преувеличенными поздравлениями.
Да, в  этом Геббельс знал толк.  Было что рассказать Гитлеру о
всех стилистических красотах и заверениях в  верности,  содер-
жавшихся в поздравлении. А как Хадамовский был радостно взвол-
нован! Этот эпизод был встречен новым раскатом смеха Гитлера и
всех присутствующих  за столом.  В тот же день Ханке пошел еще
дальше и устроил и еще один подвох:  он уговорил вновь  назна-
ченного обратиться  по  случаю  вступления  в должность с при-
ветственной речью к радиослушателям перед ... выключенным мик-
рофоном. И  это стало новым поводом для безграничного веселья,
особенно, когда было рассказано и показано,  с какой безмерной
радостью, с  каким тщеславием выражал свою благодарность обма-
нутый. Теперь Геббельс уже мог не опасаться чьего-либо  вмеша-
тельства в поддержку кандидатуры Хадамовского. Дьявольская иг-
ра, в которой обсмеянный был абсолютно безоружен.  Он, вероят-
но, даже и не подозревал,  что вся эта шутка только для того и
затевалась, чтобы сделать его кадидатуру неприемлемой для Гит-
лера. И  никто  не  был в состоянии проверить,  то ли Геббельс
преподносил действительные факты, то ли просто давал волю сво-
ей фантазии.
     Не такой  уж,  возможно,  неверной  была  бы  мысль,  что
собственно обманутым в конечном счете был сам Гитлер, что инт-
риган Геббельс вертел им. По моим наблюдениям, Гитлер на самом
деле не  мог  в подобных случаях тягаться с Геббельсом.  Столь
утонченная низость не была свойственна его прямолинейной нату-
ре. Мне  и  тогда с моральной точки зрения казалось сомнитель-
ным, что Гитлер своими аплодисментами поддерживал эту скверную
игру и даже провоцировал ее.  А ведь достаточно было всего од-
ного недовольного замечания,  чтобы надолго отбить охоту к та-
ким розыгрышам.
     Я часто спрашивал себя, возможно ли было влиять на Гитле-
ра? Да,  конечно,  - и в очень высокой степени, особенно - кто
это умел. Гитлер хотя и был недоверчив, но в каком-то довольно
примитивном смысле: изощренные ходы фигур или очень осторожное
ориентирование его мнения он не всегда улавливал. Для разобла-
чения методично  организованного,  осмотрительно  реализуемого
шулерства у него не хватало интуиции. Мастерами такой игры бы-
ли Геринг,  Геббельс,  Борман и, далеко уступая им, - Гиммлер.
Поскольку же прямым разговором добиться перемены взглядов Гит-
лера по какому-то крупному вопросу было невозможно, эти навыки
еще более упрочивали власть этих людей.
     Рассказом об  еще  одном  розыгрыше  столь же изощренного
свойства можно и завершить повествование об обеденных застоль-
ях у  Гитлера.  На этот раз объектом атаки стал шеф зарубежной
пресс-службы Путци Ханфштенгль, который благодаря тесному лич-
ному контакту  с  Гитлером  был весьма подозрительным в глазах
Геббельса. Больше всего ему доставалось от  Геббельса  за  его
якобы особую скаредность. Однажды тот попробовал с помощью ан-
глийской пластинки доказать,  что Ханфштенгль даже мелодию со-
чиненного им  популярного  марша  содрал с какой-то английской
песенки.
     Итак, на  шефа  зарубежной  пресс-службы уже была брошена
тень, когда во время гражданской войны в Испании Геббельс  по-
ведал компании  за обеденным столом,  что Ханфштенгль позволил
себе презрительные высказывания о боевом  духе  воевавших  там
немецких солдат.  Гитлер возмутился:  этого труса, не имеющего
никакого права судить о мужестве  других,  следует  хорошенько
проучить. Через  несколько  дней у Ханфштенгля появился курьер
Гитлера с запечатанным в конверте приказом, который полагалось
вскрыть только после взлета поджидающего его самолета. Самолет
взял старт, Ханфштенгль вскрыл конверт и, к своему ужасу, про-
читал, что  его высадят в "красной" части страны и что он дол-
жен будет вести там агентурную  работу  для  Франко.  Геббельс
рассказал Гитлеру  это  во  всех  подробностях за столом.  Как
Ханфштенгль отчаянно просил пилота повернуть назад, потому что
все это  -  всего  лишь  какое-то  недоразумение,  как самолет
несколько часов кружил в облаках над территорией  Германии,  а
пассажиру сообщались  названия  мест,  из чего следовало,  что
Испания неумолимо приближается,  как,  наконец,  пилот заявил,
что придется  сделать  вынужденную посадку и спокойненько при-
землился в аэропорту Лейпцига. Ханфштенгль, который понял, что
стал жертвой  скверного  розыгрыша,  вдруг возбужденно заявил,
что на его жизнь замышляется покушение и исчез бесследно.
     Все повороты  этой  истории вызывали взрывы смеха за сто-
лом, тем более,  что на этот раз шутка была срежесирована Гит-
лером и Геббельсом вместе.  Когда же через несколько дней Гит-
лер узнал,  что шеф пресс-службы нашел убежище за рубежом,  он
испугался, что Ханфштенгль,  польстившись на высокие гонорары,
начнет работать с западной прессой и поделится своей  информа-
цией о внутренней жизни окружения Гитлера. Вопреки приписывав-
шейся ему жадности он не сделал ничего подобного.
     Со своей  склонностью разрушать жестокими шутками репута-
цию и самоуважение даже близких сотрудников и верных товарищей
по борьбе Гитлер нашел "определенный отклик" и у меня. Пусть я
все еще был им захвачен,  но в моей увлеченности уже давно  не
было того восхищения, которое владело мной в первые годы нашей
совместной работы.  В повседневном общении я постоянно обретал
способность видеть его как бы со стороны, а тем самым - к кри-
тическим наблюдениям.
     Кроме того, моя тесная к нему привязанность была всегда и
прежде всего привязанностью к заказчику.  Служить ему всем, на
что я способен, претворять в жизнь его идеи - это меня все еще
воодушевляло. Потом - чем более крупные и значительные  задачи
вставали передо мной,  тем с большим уважением и даже восхище-
нием ко мне относились. Я стоял на пороге - мне верилось в это
- создания  основного  творения своей жизни,  которое поставит
меня в  ряд  величайших  зодчих  истории.  Это  позволяло  мне
чувствовать, что  я  не  просто принимаю блага,  которыми меня
осыпает Гитлер,  а что как архитектор я за доверие расплачива-
юсь с заказчиком полновестным творчеством.  И еще один момент:
Гитлер относился ко мне,  как к коллеге, и все время подчерки-
вал, что в области архитектуры я выше его.
     Обеды у Гитлера отнимали много времени;  ведь  за  столом
сидели по половины пятого. Конечно, кто-то мог и позволить се-
бе такое расточительство.  Я появялся там не более двух раз  в
неделю, чтобы не запускать свою работу.
     Но, с другой стороны,  бывать в гостях у Гитлера было не-
обходимо для поддержания престижа.  Кроме того, почти для всех
допущенных к трапезам было важно иметь представление об  отно-
шении Гитлера к текущим проблемам. Да и для Гитлера эти сбори-
ща были полезны, они позволяли в неформальной обстановке, без
какого-либо труда,  ознакомить определенный круг людей с поли-
тическими установками,  главным лозунгом дня.  В то  же  время
Гитлер, как правило,  не позволял заглянуть за двери, за кото-
рыми, собственно, и шла его работа, поделиться, к примеру, ре-
зультатами какого-нибудь важного совещания.  А если он иногда
делал это,  то с единственной целью -  пренебрежительно  отоз-
ваться о собеседнике.
     Некоторые гости прямо за едой,  как заправские  охотники,
закидывали наживку,  стараясь  заполучить у Гитлера аудиенцию.
Якобы невзначай упоминались фотографии нынешнего состояния ка-
кой-либо стройки  или  (и  это  было  очень удачной наживкой),
снимки театральных декораций нового спектакля - особенно хоро-
шо срабатывали  оперы Вагнера или оперетты.  Но все-таки самым
безошибочным средством всегда оставалась фраза:  "Мой фюрер, я
принес Вам  новые чертежи строительства".  В этом случае гость
мог быть вполне уверен,  что услышит:  "Прекрасно, покажите их
мне сразу же после обеда". По негласному мнению обеденной ком-
пании это был не  очень  честный  способ,  но  иначе  угрожала
перспектива многомесячного ожидания приема.
     По окончании обеда гости быстро прощались,  а  тот,  кому
выпало счастье,  направлялся  с  хозяином  дома  в примыкающий
холл, именуемый почему-то "зимним садом".  Гитлер частенько на
ходу обращался  ко  мне:  "Задержитель на минутку,  я хотел бы
кое-что с Вами обсудить".  Минутка превращалась в час и  более
того. Наконец,  меня просили пройти. Теперь он держал себя со-
вершенно свободно, поудобнее усаживался напротив меня в кресле
и расспрашивал о ходе моих строек.
     Тем временем дело шло к шести.  Гитлер прощался и  подни-
мался наверх в свои личные апартаменты,  и я заскакивал,  хотя
бы ненадолго, в свое бюро. Если раздавался звонок от адъютанта
с приглашением на ужин, то через два часа я снова оказывался в
жилище канцлера.  Но нередко, если мне нужно было срочно пока-
зать какие-нибудь планы, эскизы, я появлялся и без приглашения.
     На эти    вечерние    посиделки    собиралось     человек
шесть-восемь: адъютанты, лейб-медик, фотограф Гофман, один-два
из знакомых по Мюнхену,  часто - пилот Бауэр со своим радистом
и борт-механиком  и  как  непременный сопровождающий - Борман.
Политические соратники,  например,  - Геббельс, были вечерами,
как правило,  нежелательны.  Общий  уровень разговоров был еще
попроще, чем за обедом,  говорилось как-то вообще и ни о  чем.
Гитлер с  удовольствием выслушивал рассказы о новых премьерах,
интересовался он и скандальной хроникой.  Летчик рассказывал о
всяких летных казусах, Гофман подбрасывал какие-нибудь сплетни
из жизни мюнхенской богемы,  информировал Гитлера об охоте  на
аукционах за  картинами  по его заказам,  но в основном Гитлер
снова и снова рассказывал разные истории из своей  жизни  и  о
своем восхождении.
     Еда была,  как и днем,  самая простая. Домоправитель Кан-
ненберг иногда  пытался  в  этом небольшом кругу подать что-то
поизысканнее. Несколько недель Гитлер ел с  аппетитом  ложками
даже икру и похваливал это новое для него блюдо. Но ему пришло
в голову спросить Канненберга о ее цене,  он возмутился и зап-
ретил ее  раз  и  навсегда.  Правда,  дешевая красная икра еще
несколько раз подавалась,  но и она была отвергнута по причине
дороговизны. Конечно,  по  отношению  ко  всем расходам это не
могло играть абсолютно никакой роли. Но для собственной самоо-
ценки Гитлеру был невыносим фюрер, поедающий икру.
     После ужина общество направлялось в гостиную, служившую в
остальном для  официальных  приемов.  Рассаживались в покойные
кресла, Гитлер расстегивал пуговицы своего френча,  протягивал
ноги. Свет  медленно гаснул.  В это время через заднюю дверь в
комнату впускалась наиболее близкая прислуга,  в том  числе  и
женская, а также личная охрана.  Начинался первый художествен-
ный фильм.  Как и на Оберзальцберге, мы просиживали в молчании
три-четыре часа,  а  когда  около  часа ночи просмотр заканчи-
вался, мы подымались утомленные,  с затекшими  телами.  Только
Гитлер выглядел все еще бодрым, разглагольствовал об актерских
удачах, восхищался игрой своих особо любимых актеров,  а затем
переходил и к новым темам. В соседней, меньшей комнате, беседа
ещ