,  находившихся под нашим влиянием  (1).  Гитлер
какое-то время был в нерешительности.  Оккупированные восточ-
ные земли в будущем вообще подлежали дезиндустриализации, по-
тому что,  как он полагал, промышленность способствует комму-
низму и вскармливает  нежелательный  слой  интеллигенции.  Но
обстоятельства во всех занятых странах оказались императивнее
всех гитлеровских представлений.  Он  достаточно  практически
смотрел на вещи, чтобы понять преимущества, которые для обес-
печения армии вытекали из сохранения в целостности промышлен-
ности.
     Франция была в этом смысле самой важной из  всех  завое-
ванных нами промышленных стран.  Но до начала 1943 г. ее про-
мышленный потенциал почти ничего нам не  дал.  Принудительные
мобилизации Заукелем рабочей силы причинили там больше вреда,
чем принесли пользы.  Потому что французские рабочие, уклоня-
ясь от  них,  попросту  бежали со своих предприятий,  немалая
часть которых выпускала продукцию для наших вооружений. В мае
1943 г. я впервые пожаловался на это Заукелю, а в июле на за-
седании в Париже я предложил,  чтобы,  по  крайней  мере,  те
предприятия, которые  работали  на нас,  были бы ограждены от
набегов Заукеля (2).
     У меня и моих сотрудников было намерение наладить в пер-
вую очередь во Франции,  но  также  в  Бельгии  и  Голландии,
массовое производство потребительских товаров - одежды,  обу-
ви,  текстиля, мебели для гражданского населения с тем, чтобы
предприятия  аналогического профиля в Германии переориентиро-
вать на военную продукцию.  Сразу же, как только в мое распо-
ряжение в первых числах сентября перешла вся немецкая промыш-
ленность,  я пригласил французского министра промышленности в
Берлин.  Министр Белонн?,  профессор Сорбонны, имел репутацию
чрезвычайно способного и энергичного человека. Не без некото-
рых  пререканий  с Министерством иностранных дел я все же до-
бился, чтобы его принимали как гостя немецкого правительства.
Пришлось мне подключить к этому и Гитлера, которому я заявил,
что Бишелонн у меня не "будет подниматься по  черной  лестни-
це". После этого решено было разместить его в берлинском Доме
гостей Имперского правительства.
     За пять  дней до прибытия Бишелонна Гитлер еще раз подт-
вердил, что  идея  планирования  производства  в  европейском
масштабе им одобряется и что Франция, наряду с другими нация-
ми, должна получить равноправное представительство.  И Гитлер
и я  исходили из того,  что Германия сохраняет за собой право
решающего голоса (3).
     17 сентября  я принял Бишелонна,  с которым у меня очень
скоро установились неформальные,  почти дружеские  отношения.
Мы оба были молоды, оба верили, что нам принадлежит будущее и
оба надеялись,  что когда-нибудь мы исправим ошибки находяще-
гося у  власти поколения мировой войны.  Я был бы готов отме-
нить территориальное  обкрамсывание  Франции,  осуществленное
Гитлером, тем более, что по моим представлениям не столь уж и
важно, где проходят государственные границы в Европе, связан-
ные воедино  совместным производством.  Бишелонн и я свободно
парили в этом мире мечтаний и иллюзий.
     В последний  день переговоров Бишелонн попросил о беседе
наедине. Главой его правительства Лавалем, начал он, ему зап-
рещено, под давлением Заукеля, затрагивать в разговорах с Ва-
ми вопрос о депортации рабочей силы  из  Франции  в  Германию
(4). И все же - не готов ли я обсудить его?  Я согласился. Он
изложил свои соображения.  Под конец я спросил,  удовлетворят
ли его определенные защитные меры от депортаций с французских
промышленных предприятий.  "Если это реально, то тогда разре-
шаются все  мои  проблемы,  в том числе и в рамках только что
нами согласованной программы, - с облегчением заявил он. - Но
ведь это означает,  и я должен сказать это совершенно честно,
практически конец всяким депортациям". Это для меня было оче-
видно, но  только  таким образом я и мог что-то заполучить от
французской промышленности для наших  целей.  Мы  действовали
вопреки всем правилам. Бишелонн пренебрег указанием Лаваля, а
я дезавуировал Заукеля,  и оба на свой страх и риск  достигли
соглашения с весьма серьезными последствиями. (5)
     После этого мы отправились на совместное  заседание,  на
котором юристы принялись пространно дискутировать вокруг пос-
ледних спорных пунктов нашей  программы.  Это  могло  бы  еще
продлиться несколько часов. И чего ради? Самые отточенные па-
раграфы не в состоянии заменить добрую волю к сотрудничеству.
Я прервал  этот  мелочный  торг и предложил скрепить наш союз
простым рукопожатием.  Юристы обеих делегаций были явно недо-
вольны. И все же я придерживался нашего, весьма неоформленно-
го, соглашения до самого конца,  стараясь сохранить французс-
кую индустрию даже и тогда, когда она уже не представляла для
нас большой ценности, а Гитлер приказал ее разрушить.
     Согласованный производственный план был выгоден для обе-
их сторон. Я получал дополнительные производственные мощности
для выпуска  военной  продукции,  французы  же по достоинству
оценили возможность производства в разгар войны  потребитель-
ских товаров.  По  согласованию  с  командующим  французскими
войсками были  определены  заводы,  изъятые  из  заукелевской
практики насильственной мобилизации рабочей силы, о чем и из-
вещали вывешенные на них охранные грамоты за моей личной под-
писью. А так как следовало укрепить основной костяк французс-
кой индустрии,    гарантировать    работу    транспорта     и
продовольственное снабжение, под конец вне сферы Заукеля ока-
зались почти все ведущие предприятия,  общим числом в  десять
тысяч.
     Уик-энд мы провели с Бишелонном в загородном имении мое-
го друга Арно Брекера. В первые же дни следующей недели я оз-
накомил аппарат Заукеля с  достигнутыми  договоренностями.  Я
призвал их добиваться того,  чтобы французские рабочие приня-
лись за работу на французских заводах.  Их численность  будет
впредь  засчитываться  в  выполненные квоты "откомандирования
для нужд немецкого военного производства" (6).
     Десять дней спустя я был в ставке,  чтобы своим докладом
Гитлеру опередить Заукеля: было известно, что успевший первым
выложить свои  аргументы получал фору.  В самом деле,  Гитлер
казался довольным моим соглашением и заявил  даже,  что  риск
приостановки производства  вследствие  беспорядков или стачек
вполне приемлем (7).  Этим был почти что положен конец рейдам
Заукеля во  Францию.  Вместо  прежних  ежемесячных 50 тысяч в
Германию стали уже скоро депортироваться всего только 5 тысяч
(8). Прошло  несколько месяцев,  и 1 марта 1944 г.  Заукель с
раздражением рапортовал:  "Мои службы во Франции  докладывают
мне, что там все подошло к концу. Во всех префектурах слышишь
одно и то же:  министр Бишелонн заключил с министром  Шпеером
соглашение. Лаваль заявил мне: "Больше я не поставляю людей в
Германию". Вскоре после переговоров с Бишелонном  я  подобным
же образом стал действовать в Голландии, Бельгии и Италии.
     20 августа 1943 г. Генрих Гиммлер был назначен Имперским
министром внутренних дел.  До этого он, хотя и был рейхсфюре-
ром охватывающих все вся СС,  о которых говорили как о "госу-
дарстве в  государстве",  но  как глава одной из полицейского
типа структур оставался,  как это ни странно, подчиненным Им-
перского министра Фрика.
     Власть гауляйтеров,  взращиваемая Борманом, вела к разд-
роблению власти Рейха.  Гауляйтеры делились на две категории:
на тех,  кто еще до 1933 г.  были ими и кто был совершенно не
способен к руководству управленческим аппаратом,  и тех, кто,
пройдя в последующие годы школу  Бормана,  образовывал  новый
слой гауляйтеров.  Это были молодые, преимущественно с юриди-
ческим образованием чиновники-администраторы,  умело и  мето-
дично укреплявшие влияние партии в государстве.
     Сознательно заложенная Гитлером  двойственность  системы
заключалась в том, что Борман был начальником гауляйтеров как
партийных функционеров,  в то же время и  министр  внутренних
дел был  их  прямым начальником в государственной их ипостаси
имперских комиссаров по вопросам обороны.  При  слабом  Фрике
это не сулило Борману никаких опасностей. Знатоки нашей поли-
тической сцены оценивали новое назначение Гиммлера как  появ-
ление у Бормана серьезного соперника.
     Я рассуждал так же и питал определенные надежды  на  его
власть. Прежде всего я ожидал,  что он,  вопреки Борману, за-
держит прогрессирующий организационный распад единого имперс-
кого административного  аппарата.  Гиммлер немедленно ответил
согласием на мое  предложение  привлекать  к  ответственности
строптивых гауляйтеров (9).
     6 октября 1943 г.  я выступал перед рейхс- и гауляйтера-
ми. Отклики  на мою речь показали,  что налицо некий поворот.
Свою задачу я видел в том,  чтобы открыть глаза политическому
руководству Рейха на истинное положение вещей, лишить его на-
дежды на скорое применение нового типа сверхтяжелых  ракет  и
дать почувствовать,  что теперь уже противник диктует нам ха-
рактер военного производства.  Следовало, наконец, внести из-
менения во  все еще сориентированную на мирную продукцию эко-
номику страны,  передать из шести миллионов, занятых в легкой
промышленности, по  меньшей  мере  полтора  миллиона  военным
предприятиям, тогда  как  товары  повседневного   потребления
должны впредь производиться во Франции.  Я признал, что такое
разделение обеспечивает Франции более  благоприятные исходные
позиции для послевоенного времени.  "Но я считаю, - продолжал
я перед словно окаменевшей аудиторией,  - что если  мы  хотим
выиграть войну, то мы и должны в первую очередь быть готовыми
к жертвам".
     Еще сильнее  я  спровоцировал  гауляйтеров следующим до-
вольно дерзким заявлением:  "Попрошу Вас принять к  сведению,
что прежняя практика самоустранения отдельных гау от закрытия
предприятий легкой промышленности  не  может быть и не  будет
терпимой. Если  в течение ближайших двух недель гау не после-
дуют добровольно моему призыву, то я буду своим личным распо-
ряжением закрывать производство.  И могу вас заверить,  что я
преисполнен решимости добиться уважения к власти  Рейха, чего
бы это ни стоило!  У меня есть соответствующая договоренность
с рейхсфюрером СС Гиммлером,  и я буду обращаться с теми гау,
которые откажутся  от проведения намеченных мероприятий,  как
они того заслуживают".
     По-видимому, гауляйтеров  взбудоражила  не столько общая
жесткая тональность речи,  сколько именно эти  заключительные
слова. Не  успел  я  закончить  речь,  как некоторые из них с
яростью набросились на меня.  Предводительствуемые  одним  из
самых старых среди них, Бюркелем, они с возбужденными криками
и размахиванием рук обвинили меня в том,  что я де  пригрозил
им концлагерями.  Чтобы внести ясность в этот пункт, я попро-
сил председательствовавшего Бормана дать мне еще  раз  слово.
Но Борман лишь отрицательно покачал головой. Лицемерно друже-
любно он сказал,  что это излишне - нет никаких недоразумений
и все ясно.
     Вечером того же дня многим  гауляйтерам  пришлось  после
злоупотребления спиртным  прибегнуть  к  чужой помощи,  чтобы
добраться до спецпоезда, которым они отправились в ставку. На
следующее утро  я обратился к Гитлеру с просьбой сказать нес-
колько умиротворяющих слов своим политическим соратникам. Но,
как и всегда,  он пощадил чувства своих старых боевых друзей.
Со своей стороны Борман проинформировал Гитлера о моей стычке
с гауляйтерами  (10).  Гитлер дал мне почувствовать,  что все
гауляйтеры крайне возмущены,  не распространяясь подробнее  о
причинах. Из последующего стало совершенно ясно, что в какой-
то мере Борману уже удалось подорвать мой  кредит  доверия  у
Гитлера. Не  теряя после этого успеха ни минуты,  он стал еще
энергичнее долбить в одну точку. Я сам дал ему козыри в руки.
С этих пор я уже не мог с уверенностью полагаться на лояльное
отношение Гитлера.
     Вскоре стало ясно,  чего стоило заявление Гиммлера о ре-
шительном контроле над исполнением решений  центральных  инс-
танций  Рейха.  Я  направил  ему  бумагу относительно острого
столкновения с гауляйтерами.  На протяжении многих недель от-
вета не было;  наконец, статс-секретарь Гитлера Штукарт, нес-
колько замявшись,  сообщил мне,  что  г-н  Имперский  министр
внутренних  дел  переслал все бумаги Борману и что ответ пос-
леднего только что получен.  Смысл его сводился к  тому,  что
положение  с производством потребительских товаров всеми гау-
ляйтерами внимательно перепроверено,  и, как, впрочем, и сле-
довало ожидать,  мои распоряжения были неправомочны, а неудо-
вольствие   гауляйтеров   совершенно   оправданно.    Гиммлер
удовлетворился таким ответом. Укрепление авторитета Рейха, на
которое я рассчитывал, как и коалиция Шпеер - Гиммлер, оказа-
лись пустым номером.  Только по прошествии нескольких месяцев
я узнал, почему эти планы не могли не рухнуть. Гиммлер, дейс-
твительно, попробовал, как мне рассказал гауляйтер Нижней Си-
лезии Ханке,  окоротить удельный суверенитет кое-кого из гау-
ляйтеров. Он стал пересылать им свои распоряжения через своих
начальников СС.  Это было лобовым посягательством!  К  своему
удивлению,  очень  скоро ему пришлось понять,  что гауляйтеры
имеют неограниченную поддержку в центральном партаппарате, т.
е.  у Бормана.  Не прошло и нескольких дней, как Борман зару-
чился у Гитлера согласием на запрет такого рода злоупотребле-
ний властью со стороны Гиммлера. Когда дело доходило до серь-
езных решений,  у Гитлера всегда срабатывал,  при  всем  даже
презрении к отдельным личностям,  рефлекс верности сподвижни-
кам его восхождения в 20-е г.г. Даже Гиммлер с его СС были не
в  состоянии взломать это сентиментальное товарищество. После
поражения своей неудачно затеянной акции фюрер СС окончатель-
но отказался от попыток использования в игре авторитета Рейха
против гау.  Не прошло и намерение Гиммлера вызывать "имперс-
ких  комиссаров  по  вопросам обороны" на заседания в Берлин.
Впредь Гиммлер ограничился только тем,  что несколько объеди-
нил  и  замкнул на себя в политическом отношении менее значи-
тельных обербургомистров и глав правительств земель. Борман и
Гиммлер, и до того обращавшиеся друг к другу на ты, стали еще
более близкими друзьями.  Мое выступление выявило расклад ин-
тересов,  позволило глубже понять соотношение сил и подорвало
мои позиции.
     Итак, на  протяжении  нескольких  месяцев я в третий раз
потерпел поражение в своих усилиях укрепить власть и  мобили-
зовать возможности  режима.  Я  попытался дать наступательный
ответ на угрожавшую мне дилемму. Всего пять дней спустя после
своей речи  я "помог" Гитлеру назначить себя ответственным за
разработку генеральных планов восстановления всех разбомблен-
ных городов.  Тем самым я заручился полномочиями в сфере дея-
тельности, которая для моих недоброжелателей,  не в последнюю
очередь и для Бормана, была гораздо ближе, чем многие военные
проблемы. Отчасти они уже на том этапе рассматривали  восста-
новление как свою важнейшую задачу ближайшего будущего.  Дек-
рет Гитлера напоминал им,  что при этом они будут зависеть от
меня.
     Впрочем, одновременно я хотел оказать сопротивление  од-
ной опасности,  проистекавшей  из идеологического радикализма
гауляйтеров: разрушения давали им повод к  сносу исторических
сооружений, даже  еще  во вполне годном для восстановительных
работ состоянии.  Как-то я вместе  с  гауляйтером  осматривал
с плоской крыши одного из домов Эссен,  превращенный недавним
налетом в сплошные руины. Вскользь местный начальник заметил,
что теперь придется совсем снести эссенский собор, поврежден-
ный бомбами: все одно он будет только затруднять модернизацию
города. Обербургомистр Мангейма призвал меня на помощь, чтобы
предотвратить снос обгоревшего замка и  Национального театра,
опять-таки по инициативе тамошнего гауляйтера (11).
     Доводы всегда были одни и те же:  долой замки и  церкви!
После войны  мы  отстроим наши собственные памятники!  В этом
проявлялся не только комплекс неполноценности  партийных бонз
перед прошлым.  Весьма  характерным для мышления,  по крайней
мере, части из них было рассуждение одного гауляйтера в обос-
нование отданного  им приказа о сносе:  замки и церкви - зас-
тенки и оплоты реакции, они преграждали путь нашей революции.
Так напоминал о себе фанатизм времен молодости партии,  кото-
рый постепенно,  через компромиссы и сделки с властью,  уже в
основном выветрился.
     Я же считал бережное сохранение  исторической  застройки
городов и предварительную разработку планов разумного восста-
новления настолько важным делом, что в самый разгар войны, на
ее изломе - в ноябре - декабре 1943 г.  разослал всем гауляй-
терам письмо, которое во многом отличалось от моего довоенно-
го подхода:  никаких высокохудожественных замыслов,  а эконо-
мия; широкое и дальновидное планирование транспортных систем,
которые предотвратили  бы  самоудушение  городов из-за транс-
портных проблем;  индустриальные методы строительства  жилья;
бережное санирование  исторических центров и торговых заведе-
ний (12). О монументальных сооружениях речь уже не шла. К то-
му времени у меня уже пропал к этому вкус,  да и у Гитлера, с
которым я обговорил основные пункты этой концепции,  по-види-
мому, тоже.
     В начале ноября советские войска вплотную приблизились к
Никополю, центру добычи марганцевой руды.  С этим связан один
эпизод, в котором Гитлер выступил в не менее  странном свете,
чем Геринг, приказывавший генералу истребительной авиации го-
ворить заведомую неправду.
     В начале ноября 1943 г. раздался звонок начальника Гене-
рального штаба Цейтцлера.  Очень взволнованно он сообщил мне,
что у  него только что был очень острый спор с Гитлером - тот
настаивал на сосредоточении под Никополем всех находящихся на
том отрезке фронта дивизий.  Без марганца,  очень возбужденно
доказывал Гитлер,  война будет в самое ближайшее время проиг-
рана! Шпееру не позднее,  чем через три месяца придется оста-
новить производство,  потому что у  него  нет  запасов  (13).
Цейтцлер настоятельно  просил  о помощи.  Вместо концентрации
войск уместнее было бы начинать их отвод,  если мы  не  хотим
получить новый Сталинград.
     Немедленно после этого разговора я  связался  со  своими
специалистами по металлургии, Рехлингом и Роландом, для выяс-
нения положения вещей с марганцем. Спору нет, марганец - одна
из важнейших  добавок при варке стали,  но после звонка Цейт-
цлера уже было вполне ясно,  что "так или  эдак"  марганцевые
шахты на  юге  России  для нас потеряны.  Мои консультации со
специалистами дали потрясающе положительный результат. 11 но-
ября я направил телеграммы Гитлеру и Цейтцлеру: "При сохране-
нии теперешней технологии запасов марганца в  пределах  Рейха
хватит на двенадцать месяцев. Имперское объединение металлур-
гических заводов гарантирует,  что в случае утраты Никополя и
при соответствующих  изменениях технологического процесса за-
пасов марганца достаточно на восемнадцать месяцев,  при  этом
не наступит  критического исчерпания резервов других легирую-
щих добавок" (14). Тогда же я установил, что и при оставлении
расположенного поблизости Кривого Рога,  который Гитлер наме-
ревался удержать  ценой  крупного  оборонительного  сражения,
производство стали в Германии не понесет какого-либо урона.
     Когда через два дня я прибыл в ставку,  Гитлер, находив-
шийся в  отвратительном состоянии духа,  набросился на меня с
дотоле непривычной резкостью:  "Как Вам могло прийти в голову
направить записку  о  положении  с марганцем начальнику Гене-
рального штаба?" Я-то рассчитывал застать Гитлера успокоенным
и от растерянности только выдавил: "Но, мой фюрер, это же от-
личный результат!" Гитлер,  однако,  не стал вдаваться в суть
дела. "Вы  не должны направлять начальнику Генерального штаба
каких-либо бумаг! Если Вам что-либо нужно, то потрудитесь об-
ращаться к