ь Гитлера,  чтобы не наслушаться упреков
в совершенно неверной оценке обстановки.
     На состоявшейся  несколькими  часами  позднее в гостиной
Бергохофа "ситуации" Гитлер,  казалось,  только  укрепился  в
своем предвзятом представлении, что противник стремится ввес-
ти его в заблуждение.  "Вы еще помните?  Среди вороха донесе-
ний, которые мы получили за последние дни, было одно, которое
точно предсказывало место,  день и час высадки  десанта.  Вот
это-то и усиливает мое предположение,  что сейчас речь еще не
может идти о настоящем десанте".  Эта информация,  по  словам
Гитлера, была подброшена ему шпионской сетью противника, что-
бы отвлечь его внимание от подлинного места операции и заста-
вить  его ввести в действие свои дивизии слишком рано и не на
том месте. Так, введенный в заблуждение точным донесением, он
отказался от своего прежнего и правильного представления, что
побережье Нормандии может оказаться наиболее вероятным местом
вторжения.
     В предшествующие высадке недели Гитлер получил от конку-
рирующих разведывательных  организаций  СС,  вермахта  и МИДа
противоречащие друг другу агентурные данные о  ее  времени  и
месте. Как  и во многих иных областях,  Гитлер и здесь взялся
сам за труднейшую даже для специалистов работу - оценку  дос-
товерности поступившей информации,  надежности ее источников,
степени укорененности последних во вражеском стане.  Он вовсю
иронизировал над  бездарностью  различных  служб,  а в конце,
распалясь, высказался вообще о бессмысленности разведыватель-
ных служб вообще:  "Как Вы полагаете,  сколько из этих прове-
ренных агентов оплачиваются западными союзниками? Они снабжа-
ют нас  заведомо  ложной информацией.  Я пока даже и не стану
извещать Париж. Пока все это надо задержать. Это только будет
нервировать наши штабы".
     Только к полудню был решен самый насущный вопрос -  выд-
винуть находящийся  во Франции резерв Вреховного командования
вермахта против  высадившегося  англо-американского  десанта.
Гитлер оставил  за собой право принимать решение о передвиже-
нии каждой дивизии.  Очень неохотно уступил он требованию ко-
мандующего западной  группой  войск  фельдмаршала  Рундштедта
ввести эти дивизии в бой.  Из-за этой потери времени две тан-
ковые дивизии  уже  не  смогли воспользоваться ночью с 6 на 7
июня для броска вперед.  Днем же их продвижение  было  сильно
затруднено бомбардировщиками противника,  и они понесли тяже-
лые потери людей и техники, прежде чем вступили в соприкосно-
вение с  противником.  Этот для всего хода войны столь важный
день прошел,  как этого и можно было ожидать, отнюдь не в ли-
хорадочной активности.  В критических ситуациях Гитлер всегда
старался сохранять спокойствие,  и  его  штаб  копировал  эту
сдержанность. Проявить нервозность или озабоченность - значи-
ло бы погрешить против установившегося здесь тона и стиля от-
ношений.
     На протяжении нескольких последующих дней Гитлер в  сво-
ем, весьма   примечательном,  но  и  становящемся  все  более
абсурдным недоверии,  сохранял уверенность, что речь идет все
же об  отвлекающем  десанте,  проводимом с единственной целью
вынудить его к невыгодной диспозиции в оборонительных  опера-
циях. По его мнению, настоящая высадка произойдет все же сов-
сем в другом месте,  совершенно не прикрытом войсками.  Да  и
флотское руководство  считало  избранную союзниками местность
неподходящей для крупномасштабного десанта.  По  временам  он
ожидал основного  удара в районе Кале,  как бы требуя от про-
тивника, чтобы тот подтвердил его правоту:  еще в 1942 г.  он
приказал установить там под бетонным панцирем метровой толщи-
ны корабельные орудия главного калибра.  Этим  и  объяснялось
то, что  он не ввел в бои на побережье Нормандии стоявшую под
Кале 15-ю армию (17).
     Было и еще одно соображение,  укреплявшее Гитлера в ожи-
дании наступления от Па-де-Кале. Здесь располагались 55 стар-
товых площадок для запуска ракетных снарядов по Лондону, чис-
ло запусков которых могло бы  достигать  нескольких  сотен  в
день. Гитлер предполагал, что настоящая высадка десанта долж-
на произойти прежде всего в месте дислокации  этих  снарядов.
Почему-то он  никак  не хотел согласиться,  что союзники и из
Нормандии очень скоро могли бы занять эту область Франции. Он
прежде всего  рассчитывал  на то,  что в тяжелых боях удастся
сузить район развертывания десанта противника.
     Гитлер, да  и все мы ожидали,  что этот новый вид оружия
"фау-1" вызовет в стане противника ужас,  хаос и общий  пара-
лич. Мы переоценили его действенность. Я, правда, принимая во
внимание невысокую скорость полета  этих  ракетных  снарядов,
советовал Гитлеру  запускать  их только при низкой облачности
(18). Но он с этим не считался.  Когда 12 июня  по  отданному
Гитлером в   спешке   приказу  были  катапультированы  первые
"фау-1", то из-за организационных неполадок на  позицию  были
доставлены лишь  десять ракет,  и только пять из них достигли
Лондона. Гитлер уже успел позабыть, что он сам порол горячку,
и весь  свой гнев обрушил теперь на конструкторов-разработчи-
ков. Во время "ситуации" Геринг поспешил свалить всю  вину на
своего противника Мильха,  а Гитлер уже был готов отдать при-
каз о снятии с производства этих,  как он теперь полагал, со-
вершенно неудачных ракет. Но когда начальник пресс-бюро озна-
комил его с преувеличенными,  сделанными в сенсационном  духе
сообщениями лондонской   прессы   о   разрушительном  эффекте
"фау-1", настроение его резко изменилось.  Теперь он уже нас-
таивал на  увеличении их производства.  Тут выступил Геринг и
заявил, что эти ракеты - крупное достижение его  люфтваффе  и
что он  лично всегда требовал их разработки и всемерно ей со-
действовал. О Мильхе,  козле отпущения предыдущего дня,  даже
не вспомнили.
     До начала высадки англичан и американцев Гитлер  подчер-
кивал, что с первого же дня будет лично руководить операциями
во Франции.  Для этой цели Организация Тодт, истратив бесчис-
ленные  милллионы марок,  многие сотни километров телефонного
кабеля,  прорву бетона и дорогостоящее  прочее  оборудование,
построила две ставки.  В те дни, теряя Францию, Гитлер оправ-
дывал чудовищные расходы тем,  что,  по крайней мере, одна из
этих  ставок  расположена  точно  на будущей западной границе
Германии и может поэтому использоваться как часть всей оборо-
нительной системы. 17 июня он посетил эту расположенную между
Суассоном и Лаоном ставку,  т.н.  В-2,  чтобы в тот  же  день
возвратиться на Оберзальцберг.  Он был недоволен:  "У Роммеля
сдали нервы, стал совсем пессимистом. Сегодня же добиться че-
го  либо  могут  только оптимисты".  После таких высказываний
смещение Роммеля могло быть только делом времени. Так он выс-
казывался, будучи еще убежденным в непреодолимости своих обо-
ронительных рубежей,  которые он выдвинул против  десанта.  В
тот вечер он поделился со мной,  что В-2 не очень-то надежна,
так как расположена в зараженной партизанами Франции.
     Почти одновременно  с первыми крупными успехами операции
вторжения, 22 июня 1944  г.  началось  наступление  советских
войск, которое скоро закончилось потерей двадцати пяти немец-
ких дивизий.  Теперь продвижение Красной Армии уже невозможно
было сдерживать  и летом.  Даже в эти недели,  когда рушились
три наших фронта - на западе,  востоке и в воздухе  -  Гитлер
еще раз  доказал,  что  у него железные нервы и поразительная
выдержка. По-видимому,  длительная борьба за власть со  всеми
ее ударами закалила его,  как,  например,  Геббельса и других
его соратников. Возможно также, что опыт того, так называемо-
го "боевого времени" дал ему ценный урок, что непозволительно
давать своим сотрудником почувствовать  свою,  даже  малейшую
озабоченность. Его окружение восхищалось его самообладанием в
критические моменты.  Этим он, несомненно, укреплял доверие к
принимаемым им решениям.  Совершенно очевидно, что он никогда
не забывал, сколько глаз смотрят на него и какое деморализую-
щее впечатление на окружающих произвела бы потеря им спокойс-
твия даже на несколько минут. Это самообладание до конца было
исключительным завоеванием его воли,  выпестованной из самого
себя - несмотря на возраст,  болезни,  эксперименты Морелля и
все возрастающие перегрузки. Его воля представлялась мне вре-
менами такой же безудержной и природной,  необработанной, как
у шестилетнего ребенка,  которую ничто не способно удержать и
утомить. Хотя часто она в чем-то бывала  даже  смешна,  но  и
внушала уважение.
     Его феноменальная в обстановке постоянных поражений уве-
ренность в  победе  нельзя в то же время объяснить только его
энергией. В нашем заточении в Шпандау Функ доверительно  ска-
зал мне,  что  Гитлеру  удавалось очень упорно и по видимости
очень убедительно вводить врачей в  заблуждение  относительно
состояния своего  здоровья только потому,  что он сам верил в
свое вранье. Он добавил, что тот же принцип самогипноза лежал
и в  основе  геббельсовской пропаганды.  Несгибаемую выдержку
Гитлера я могу объяснить только тем, что он сам себя убедил в
своей окончательной  победе.  В  известном смысле он сам себя
заклинал. Он подолгу сидел перед зеркалом, в котором он видел
не только себя, но и подтверждение своей ниспосланной ему бо-
жественным провидением миссии.  Его религией был  "счастливый
случай", который ему представится.  Его методом была аутосуг-
гестивная самомобилизация. Чем сильнее обстоятельства загоня-
ли его в тупик,  с тем большей решительностью пртивопоставлял
он им веру в свою исключительную судьбу.  Конечно,  он трезво
использовал предоставляющиеся военные возможности,  но он пе-
реводил их в сферу своего верования и даже в поражении усмат-
ривал скрытую от остальных,  самим провидением созданное рас-
положение светил,  предвещающее будущий успех.  Временами  он
был в состоянии видеть всю безнадежность положения,  но оста-
вался непоколебим в ожидании,  что судьба в последний  момент
снова поднесет  ему  какой-то зигзаг удачи.  Если в Гитлере и
было нечто болезненное, так это его непоколебимая вера в свою
звезду. Он  был  человеком  веры.  Но его вера была извращен-
но-эгоцентрической - поклонение самому себе.
     Религиозная истовость  Гитлера не могла не захватывать и
его окружение. В каком-то уголке моего сознания прочно сидело
понимание того, что все идет к концу. Но тем чаще, не без его
влияния, я твердил,  даже если и применительно всего  лишь  к
моей ограниченной области,  о "восстановлении положения". Эта
вера странным образом жила своей жизнью,  в отрыве от понима-
ния неотвратимости поражения.
     Когда 24 июня 1944 г.,  т.е.  в  самые  критические  дни
трехкратной военной  катастрофы,  о которой уже была речь,  я
попытался на совещании по вопросам вооружений вдохнуть в при-
сутствующих уверенность в завтрашний день,  я потерпел весьма
ощутимое фиаско. Когда сегодня я читаю текст той речи, я ужа-
саюсь моей  почти  гротескной  лихости,  с которой я старался
уверять серьезных людей,  что предельное напряжение всех  сил
еще может привести к успеху. В заключение своих соображений я
выразил убежденность в том,  что мы в нашей области справимся
с надвинувшимся  кризисом,  что и в будущем году мы обеспечим
такой же прирост продукции,  как и в прошедшем.  Меня куда-то
несло в  потоке речи;  я говорил о надеждах,  которые в свете
действительного положения дел должны  были  казаться  полетом
фантазии. Правда,  ближайшие месяцы, действительно, показали,
что мы все еще можем наращивать производство  вооружений.  Но
разве не  был я достаточно реалистичным в  целой серии памят-
ных записок для Гитлера,  в которых я определенно указывал на
приближающийся конец?  Одно было реальным сознанием, другое -
верой. В полнейшем разрыве одного  с  другим  выражалось  ка-
кое-то особое помрачение разума, с ними встречало все ближай-
шее окружение Гитлера неотвратимо надвигающийся конец.
     Только в самом последнем абзаце моей речи снова прореза-
лась мысль об ответственности,  выходящей за рамки личной ло-
яльности, к  Гитлеру ли,  к своим ли сотрудникам.  Прозвучала
она как заурядная ораторская завитушка,  но я вкладывал в нее
большее: "Мы исполняем свой долг,  с тем, чтобы выжил наш не-
мецкий народ". Это было именно то, что аудитория промышленни-
ков и хотела услышать. Сам я впервые публично присягнул более
высокой ответственности,  к которой во время своего визита  в
апреле взывал Роланд. Эта мысль постоянно во мне крепла. Мало
помалу я начинал видеть в ней новую задачу,  ради претворения
которой еще стоило работать.
     Было ясно,  что убедить я  капитанов  промышленности  не
смог. Сразу после моей речи и в последующие дни работы конфе-
ренции прозвучало немало голосов,  полных безнадежности.  Еще
десять  дней назад Гитлер согласился сам выступить перед про-
мышленниками.  Теперь мне казалось особенно важным, чтобы по-
давленные  участники  конференции  испытали мобилизующую силу
его речи.
     Неподалеку от  Бергхофа  еще до войны по приказу Бормана
была выстроена гостиница для бессчетных  пилигримов  к  Обер-
зальцбергу, чтобы дать им возможность отдохнуть или даже про-
вести ночь неподалеку от Гитлера.  В кофейном зале  гостиницы
"Платтерхоф" 26  июня  собрались  примерно сто представителей
промышленности вооружений. На совещании в Линце я уловил, что
их неудовольствие направлено в том числе и против все больше-
го распространения власти партийного аппарата на  экономичес-
кую жизнь.  И в самом деле, среди многих партфункционеров все
прочнее утверждалась мысль о некоей  разновидности  государс-
твенного социализма. Налицо было стремление распределить меж-
ду гау все находящиеся в собственности государства  предприя-
тия и подчинить их предприятиям,  принадлежащим гау;  кое-где
эта тенденция сумела добиться уже первых  успехов.  В  первую
очередь речь шла о предприятиях, перебазированных в подземные
помещения, сооружение и финансирование которых осуществлялось
государством, а руководящий персонал, квалифицированные рабо-
чие коллективы и оборудование поставлялись  частными фирмами.
После окончания войны над ними первыми нависала опасность по-
пасть под контроль государства (20). Именно наша, обусловлен-
ная обстановкой войны система управления,  да еще и оказавша-
ясся очень эффективной, могла бы стать основой государственно
-социалистического экономического  порядка;  получалось  так,
что как раз наша  промышленность,  добивавшаяся  все  больших
бостижений, давала  в  руки партийным вождям своего рода инс-
трумент для подготовки ее собственной гибели.
     Я попросил Гитлера учесть эту обеспокоенность в его выс-
туплении. Он предложил мне наметить несколько  ключевых  мыс-
лей. И  я  набросал  их  ему:  дать  сотрудникам предприятий,
работающих по  методу  "самоответственности  промышленности",
заверения, что  в надвигающиеся тяжелые времена им будет ока-
зана помощь;  далее - подчеркнуть,  что их оградят от  вмеша-
тельства местных партинстанций,  а также, наконец, рашительно
заверить в "неприкосновенности частной собственности на заво-
ды, в том числе и в случаях их временного перебазирования как
госпредприятий в подземные производственные  помещения;  сво-
бодная экономика после войны и принципиальное отклонение вся-
ких проектов огосударствления промышленности".
     Произнося речь, в которой Гитлер по смыслу придерживался
моих заготовок,  он производил какое-то заторможенное впечат-
ление. Допускал оговорки, спотыкался, не заканчивал предложе-
ния, опускал логические переходы и  местами  просто  путался.
Все это свидетельствовало о предельном переутомлении. Как раз
в эти дни обстановка на Западном фронте ухудшилась настолько,
что падение первого крупного порта, Шербура, было уже предоп-
ределено. Этот успех западных союзников означал  решение всех
их проблем  транспортных поставок,  что в свою очередь должно
было значительно повысить боеспособность армии вторжения.
     Поначалу Гитлер  отмел  все идеологические предрассудки,
"потому что имеет право на существование только одна догма, и
смысл ее  краток:  правильно  то,  что само по себе полезно".
Этим он подтвердил еще раз свой прагматический склад ума и, в
сущности говоря, по точному смыслу слов, снова взял назад все
гарантии, данные индустрии.
     Гитлер дал  простор  своему пристрастию к историко-фило-
софским теориям, довольно смутным концепциям развития, путано
заверял, "что творческая сила не только создает, но и создан-
ное ею берет под свое управление.  Это исходная  точка  того,
что мы  понимаем  вообще под категорией частного капитала или
частного имущества,  или частной собственности.  Поэтому  это
совсем не так,  как думает коммунист,  что будущее якобы при-
надлежит коммунистическому уравнительному идеалу,  а как  раз
наоборот -  чем дальше вперед будет развиваться человечество,
тем все более дифференцированными будут индивидуальные дости-
жения, а  потому  и  распоряжение заработанным целесообразнее
всего передать тем, кто свершает эти достижения... Единствен-
ной предпосылкой  для любого действительно восходящего разви-
тия, да,  для дальнейшего развития всего человечества" я  ус-
матриваю в  "поощрении  частной  инициативы.  Когда эта война
завершится нашей победой, тогда частная инициатива германской
экономики вступит в свою самую великую эпоху! Что тогда долж-
но быть создано!  Только не верьте,  что я тогда открою  нес-
колько государственных проектных бюро или несколько государс-
твенных контор по экономике...  И когда  снова  придет  эпоха
германской мирной экономики,  тогда у меня не будет иного ин-
тереса, чем дать возможность работать величайшим гениям  гер-
манской экономики... Я им очень благодарен, что они обеспечи-
ли выполнение  военных  задач.  Примите  как  мою  величайшую
благодарность мое обещание, что в будущем моя признательность
не ослабнет и что никто в немецком народе не сможет выступить
и сказать, что я когда-либо нарушал мою программу. А это зна-
чит, что если я вам говорю, что после войны немецкая экономи-
ка вступит  в эпоху своего величайшего расцвета,  величайшего
во все времена,  то вы должны воспринимать это как  обещание,
которое в один прекрасный день сбудется".
     На протяжении его негладкой  и  беспорядочной  речи  ему
почти не хлопали. Мы были словно громом пораженные. Возможно,
эта сдержанность аудитории подтолкнула его  к  тому,  что  он
вдруг стал  запугивать руководителей промышленности тем,  что
последует за проигранной войной: "Не может быть никаких иллю-
зий, что в случае проигрыша войны может выжить какая-то част-
ная немецкая экономика. С уничтожением всего немецкого народа
погибнет, что совершенно естественно, и немецкая экономика. И
погибнет не только потому, что ее враги не делают сталкивать-
ся с немецкой конкуренцией - это все же слишком поверхностный
взгляд - а потому,  что речь идет вообще о вещах принципиаль-
ных. Мы находимся в битве, в которой столкнулись два решающих
мировоззрения: или откат человечества на несколько  тысячеле-
тий назад, в самое примитивное состояние, с  массовым  произ-
водством, которым управляет  исключительно  государство,  или
дальнейшее развитие человечества путем поощрения частной ини-
циативы". Несколькими минутами позднее он  снова  вернулся  к
этой мысли: "Если бы война была проиграна, то вам, майне хер-
рен, не придется заниматься  переводом  хозяйства  на  мирные
рельсы. Тогда  для  каждого  в  отдельности взятого останется
только продумать свой частный перевод отсюда  в  мир  лучший:
совершит ли он его сам, по доброй воле, или же он  предпочтет
быть повешенным,  или захочет работать в Сибири - таковы  вот
размышления, которыми  тогда  придется заняться каждому в от-
дельности". Эти фразы Гитлер произнес почти издевательски, во
всяком случае,  в них слышался отзвук презрения к этим "трус-
ливым бюргерским душонкам". И это не осталось незамеченным, и
уже одно это разбило все мои н