о мне! По Вашей милости я попал в невыносимое поло-
жение. Я только что приказал сосредоточить для обороны  Нико-
поля все наличные силы.  Наконец-то у меня был повод, который
заставил бы группу армий действительно воевать! И тут появля-
ется Цейтйлер с Вашей докладной.  И я оказываюсь лжецом! Если
мы потеряем Никополь,  то по Вашей вине. Я запрещаю Вам раз и
навсегда, -  уже просто орал он,  - направлять какие бы то ни
было записки любым другим лицам. Понятно? Я запрещаю!"
     И все  же моя памятная записка возымела действие. Гитлер
вскоре перестал настаивать на битве из-за марганцевых шахт. А
так как советский нажим на этом участке фронта ослаб,  то Ни-
кополь мы потеряли только 18 февраля 1944 г.
     Во второй  памятной  записке,  переданной  мной в тот же
день Гитлеру,  содержались результаты подсчета наших  запасов
всех легирующих материалов. Формулировкой, что "здесь не учи-
тываются поставки с Балкан, из Турции, из Никополя, Финляндии
и Северной Норвегии", я хотел осторожно намекнуть, что потеря
этих источников представляется мне вероятной. Результаты исс-
ледования были сведены в таблице:

          Марганец  Никель  Хром  Вольфрам  Молибден  Кремний

Запасы
в Рейхе    140000т   6000т  21000т  1330т     425т     17900т
Внутренние
поставки     8100т    190т     -      -       15,5т     4200т
Расход      15500т    750т           160т     69,5т     7000т
Обеспечен-
ность на...
 месяцев      19       10     5,6    10,6      7,8       6,4

     Памятная записка обобщала эту таблицу следующим  коммен-
тарием: "Наименьшие запасы мы имеем по хрому.  Особенно отри-
цательно то  обстоятельство,  что  без  хрома  высокоразвитая
военная промышленность не может функционировать. Если отпадут
Балканы и Турция,  то потребности в хроме могут быть удовлет-
ворены только  на протяжении 5,6 месяцев.  Это означает после
израсходования его запасов в отливках,  могущих продлить про-
изводство еще на два месяца, постепенную остановку производс-
тва важнейших видов вооружений,  т.е.  всех видов  самолетов,
танков, автомашин, противотанковых снарядов, подводных лодок,
почти всех артиллерийских орудий,  еще примерно через три ме-
сяца сверх  сказанного  срока,  так как к этому времени будут
полностью исчерпаны  резервы,  скрытые  в  системе  доставки"
(15).
     Это означало ни мало, ни много, что через десять месяцев
после потери Балкан война будет закончена.  Гитлер, не проро-
нив ни слова,  выслушал мой доклад, из которого вытекало, что
не Никополь, а Балканы предрешат исход войны. Затем он, расс-
троенный, просто отвернулся. Он переключился на моего сотруд-
ника Заура, чтобы обсудить с ним новую программу выпуска тан-
ков.
     До лета  1943 г.  Гитлер  в начале каждого месяца звонил
мне, чтобы по телефону получить самые свежие данные о выпуске
военной продукции,  которые  он тут же вносил в заготовленные
списки. Я называл цифры в заранее  согласованном  порядке,  и
Гитлер по  обыкновению поощрял меня восклицаниями:  "Отлично!
Просто чудесно! В самом деле 110 "тигров"? Это больше, чем Вы
обещали... А  сколько "тигров" Вы думаете осилить в следующем
месяце? Сейчас важен важдый танк".  Нередко в заключение раз-
говора он сообщал коротко о положении на фронте:  "Сегодня мы
взяли Харьков.  И дальше пошло хорошо.  Благодарю за информа-
цию. Поклон Вашей супруге. Она в Оберзальцберге? Еще раз кла-
няюсь". В ответ на мою благодарность и приветственную  форму-
лу: "Хайль,  майн фюрер!" он иногда отвечал:  "Хайль, Шпеер".
Эта формула означала своего рода награду,  которую  он  очень
редко использовал  и только в общении с Герингом,  Геббельсом
или другими ветеранами и в которой можно было услышать легкую
иорнию над официально установленным приветствием "Хайль, майн
фюрер". В такие минуты я чувствовал себя  вознагражденным  за
свою работу.  Я совершенно не замечал привкус несколько снис-
ходительной фамильярности.  Хотя упоение прошлых лет, довери-
тельность в  частных  отношениях  уже остались далеко позади,
хотя я давно уже не занимал своеобразное и  особое  положение
Архитектора, хотя  я  был теперь всего лишь одним из многих в
аппарате, слово Гитлера нисколько не утратило для  меня своей
магической силы.  Если смотреть в суть, то ведь все интриги и
все баталии за власть имели своей целью такое вот слово  Гит-
лера или  то,  что стояло за ним.  От него зависело положение
любого из нас.
     Постепенно звонки   прекратились,   хотя  я  затрудняюсь
сейчас назвать какой-то определенный момент.  Во всяком  слу-
чае, по-видимому, с осени 1943 г. Гитлер взял за правило свя-
зываться для получения ежемесячной информации с  Зауром (16).
Я  не  протестовал против этого,  признавая за Гитлером право
взять у меня обратно то,  что он мне доверил.  Но,  поскольку
Борман поддерживал как с Зауром, так и с Доршем, старыми чле-
нами партии,  подчеркнуто добрые отношения,  то я стал посте-
пенно  чувствовать  себя в своем собственном министерстве до-
вольно неуверенно.
     Я попробовал  упрочить свою позицию тем,  что каждому из
десяти начальников управлений придал по одному заместителю из
промышленности (17).  Но как раз Дорш и Заур сумели не допус-
тить этого для своих должностей. Когда же признаков того, что
под руководством  Дорша  в министерстве сформировалась фронда
стало более,  чем достаточно,  я произвел 21 декабря 1943  г.
своего рода "государственный переворот", назначив на должнос-
ти руководителей управления по кадрам  и  оргуправления  (18)
двух моих  старых  надежных  коллег по временам моей работы в
строительстве. Им я подчинил и до того самостоятельную "орга-
низацию Тодт".
     На следующий день я скинул тяжкое бремя  уходящего  1943
г., с его многочисленными личными разочарованиями и интригами
и отправился в самый удаленный и самый пустынный уголок подв-
ластной нам Европы,  в Северную Лапландию.  Иначе, чем в 1941
г. и 1942 г.,  когда Гитлер запретил мне путешествие в Норве-
гию, Финляндию или в Россию по причине их рискованности и мо-
ей для него незаменимости,  на этот раз согласие  последовало
немедленно.
     На рассвете мой новый самолет,  четырехмоторный "кондор"
производства заводов  Фоккевульф,  с особо вместительными до-
полнительными бензобаками и,  соответственно,  очень  большой
дальностью полета  (19),  взял курс на север.  Со мной летели
скрипач Зигфрид Боррис  и  любитель-фокусник,  ставший  после
войны знаменитостью  под именем Каланга;  вместо того,  чтобы
самому произнести речи, я хотел доставить рождественское удо-
вольствие солдатам  и рабочим "организации Тодт" на севере. С
высоты бреющего полета мы разглядывали озера Финляндии, пред-
мет моих мечтаний в годы юности,  по которым моя жена и я на-
деялись когда-нибудь попутешествовать со  складной  лодкой  и
палаткой. Вскоре после полудня мы  приземлились  в ранних су-
мерках этого северного края на заснеженном и обозначенном ке-
росиновыми лампами,  самом  примитивном аэродроме недалеко от
Рованиеми.
     Сразу же на следующий день мы отправились в открытой ав-
томашине на север,  покрыв расстояние в 600 километров до не-
большого порта на побережье Ледовитого океана, Петсамо. Ланд-
шафт напоминал своим однообразием вершины альпийских  гор, но
переливы освещения,  со всеми полутонами - от желтого к крас-
ному, вызванные движением скрытого за горизонтом солнца, были
неправдоподобно прекрасны.  В  Петсамо  мы  провели несколько
рождественских увеселительных мероприятий для рабочих, солдат
и офицеров,  за которыми последовали еще вечера и в ряде дру-
гих населенных пунктов. Одну ночь мы провели в блочном домике
генерала, командующего  фронтом  на  Ледовитом  океане с тем,
чтобы посетить передовые базы на полуострове  Рыбачий,  нашем
самом северном и самом малогостеприимном отрезке фронта, все-
го в восьмидесяти километрах от Мурманска.  В бравшей за душу
отрешенности рассеивался  мутновато  зеленый  свет,  наискось
пробивавшийся через пелену тумана и  снега,  едва  освещавший
голый, без  единого  деревца,  мертвый ландшафт.  Мы медленно
пробирались на лыжах, в сопровождении генерала Хенгля, на на-
ши передовые позиции.  Мне продемонстрировали стрельбу из на-
шей полковой 150-миллиметровой пушки по  советскому блиндажу.
Впервые в  жизни  я  присутствовал на показательных стрельбах
боевыми снарядами.  До этого  как-то  мне  продемонстрировали
огонь одной  из тяжелых батарей на мысе Грис-нес,  и хотя ко-
мандир в качестве цели назвал Дувр, позднее все же разъяснил,
что на  самом  деле  он отдал приказ палить просто в море.  А
здесь же при прямом попадании в воздух взлетели бревна  русс-
кого блиндажа. И почти мгновенно стоявший около меня ефрейтор
рухнул замертво - советский снайпер попал ему в голову, точно
в смотровую  щель!  Для меня все это было необычно,  это была
моя первая встреча с реальностью войны. Нашу полковую пушку я
знал по демонстрации на полигоне и интересовала она меня тог-
да как некая техническая конструкция, а здесь я вдруг увидел,
как этот инструмент, к которому относился чисто теоретически,
уничтожает людей.
     Во время  этой  своего  рода  инспекционной поездки я со
всех сторон,  от солдат и офицеров, слышал жалобы на недоста-
точные поставки легкого вооружения для пехоты.  Особенно ощу-
щался недостаток в легких и удобных автоматах. Солдаты отчас-
ти выходили из нужды с помощью советских трофеев.
     Упрек фронтовиков  нужно  было   бы   прямо   адресовать
Гитлеру. Пехотинец  Первой  мировой войны,  он испытывал сла-
бость к привычному карабину.  Летом 1942 г.  он отклонил наше
предложение запустить  в серию уже разработанный и опробован-
ный автомат и настаивал, что ружье лучше отвечает задачам пе-
хоты. Следствием его окопного опыта, как я теперь в этом убе-
дился на практике,  было то,  что из-за его преклонения перед
тяжелым вооружением танками мы подзапустили конструирование и
производство оружия для пехоты.
     Немедленно после  своего возвращения я постарался испра-
вить это упущение.  Наша программа вооружения для пехоты, го-
товая уже  в начале января,  опиралась на точные расчеты пот-
ребности в  нем   и   требований   к   нему,   представленных
Генеральным штабом сухопутных сил и командующим резервной ар-
мией. Гитлер, сам себе главный эксперт по вооружению сухопут-
ных войск,  дал добро лишь полгода спустя. Но с этого времени
он не упускал случая поставить нам в упрек,  если  намечалось
отставание от  программы.  За три квартала мы добились значи-
тельного роста выпуска легкого вооружения,  а по автоматичес-
кому оружию  (автомат-карабин-44) даже двадцатикратного рывка
при, естественно,  минимальном исходном уровне  (20).  Такого
скачка мы  могли  бы  добиться двумя годами ранее,  поскольку
могли без особого труда задействовать  мощности,  не  забитые
производством тяжелого вооружения.
     На следующий день я осмотрел никелевый завод в Колосйок-
ки, единственный наш поставщик никеля и, собственно, цель мо-
его рождественского вояжа. Там громоздились горы неотправлен-
ной никелевой  руды,  тогда  как наши транспортные средства в
огромных количествах в тот момент были отвлечены на  возведе-
ние электростанции с мощнейшим бетонным укрытием от бомбежек.
По возвращении я перевел строительство электростанции в более
низкую категорию  срочности,  и вывоз никелевой руды сразу же
вырос. Посреди девственного леса,  недалеко  от  озера  Инар,
вокруг мастерски сотворенного костра,  который согревал и ос-
вещал одновременно,  собрались лапландские и немецкие лесоза-
готовители, и Зигфрид Боррис открыл вечер знаменитой мелодией
из партиты D-моль Баха.  По окончании  концерта  мы  устроили
многочасовую лыжную  прогулку  до палаточного лагеря лапланд-
цев. Но туристской идиллии при 30 градусах мороза, с полярным
сиянием, не  суждено было состояться:  закрутил ветер,  и обе
половины палатки наполнились дымом. Я выбрался на свежий воз-
дух и  в  три  часа заснул в спальном мешке из оленьей шкуры.
Утром я проснулся от острой боли в колене.
     Через несколько  дней  я  был  уже в ставке Гитлера.  По
подсказке Бормана он созвал большое совещание, на котором при
участии всех основных министров должна была быть принята про-
изводственная программа на 1944 г.,  а Заукель собирался выс-
тупить со своими жалобами на меня.  Накануне я предложил Гит-
леру провести узкое совещание под  председательством Ламмерса
и обсудить  на нем те разногласия,  которые мы и могли только
уладить. Едва я кончил, как Гитлер грубо, ледяным голосом от-
ветил, что он не потерпит, чтобы участников совещания ставили
бы под такое давление. Он не желает выслушивать согласованные
за спиной мнения и принимать решения он будет сам.
     Натолкнувшись на такой отпор,  я отправился с моими сот-
рудниками к Гиммлеру, у которого по моей просьбе уже находил-
ся генерал Кейтель (21).  Я намеревался согласовать хотя бы с
ними общую тактику, чтобы воспрепятствовать возобновлению за-
укелевских депортаций из оккупированных стран Запада. Кейтель
как высший  воинский начальник и Гиммлер как ответственный за
полицейский контроль на всей занятой нами территории  испыты-
вали определенные  опасения в виду возможного усиления парти-
занских движений. Они оба, как мы условились, заявят на сове-
щании, что  не  располагают  для  новых мобилизационных акций
Заукеля необходимыми исполнительными службами и что возобнов-
ление насильственной  мобилизации  ставит  по угрозу порядок.
При такой поддержке я рассчитывал  окончательно  покончить  с
депортациями и добиться более жестких мер для мобилизации на-
ших собственных резервов,  прежде всего - для вовлечения  не-
мецких женщин в производство.
     Однако, по-видимому,  Гитлер был подготовлен Борманом  к
обсуждению этого  вопроса  не  хуже,  чем Гиммлер и Кейтель -
мной. Уже во время приветствий он своей холодностью  и  нелю-
безностью дал всем участникам совещания почувствовать, что он
расстроен. Знавшие его почитали при таких симптомах  за благо
не поднимать неотложных вопросов,  ибо результат был непредс-
казуем. В другой раз я оставил бы даже самые важные  для меня
вопросы спокойненько  лежать  в папке и ограничился бы вещами
заведомо безобидными.  Но от повестки дня заседания  деваться
было некуда. Уже в самом начале Гитлер запальчиво оборвал ме-
ня: "Я не позволю Вам,  господин Шпеер, сделать очередную по-
пытку предвосхитить итоги совещания. Я руковожу дискуссией, и
я буду после нее принимать решения. А не Вы! Запомните это!"
     Гитлеру во  гневе,  в  дурном расположении духа никто не
мог перечить.  Мои союзники,  Кейтель и Гиммлер,  теперь и не
помышляли о том,  чтобы высказать свое мнение.  Наоборот, они
дали Гитлеру заверения, что приложат все старания, чтобы под-
держать программу  Заукеля.  Гитлер  начал  поочередный опрос
присутствующих отраслевых министров о потребном им количестве
рабочей силы, тщательно записывал называвшиеся ими цифры, сам
суммировал их,  а затем обратился к Заукелю (22):  "Партайге-
носсе Заукель,  Вы  в состоянии обеспечить в наступившем году
доставку четырех миллионов рабочих? Да или нет?" Заукель при-
нял самодовольный вид: "Конечно, мой фюрер, я Вам это обещаю!
Вы можете быть уверенным,  что я это выполню,  но для этого у
меня снова  должны  быть  развязаны руки в занятых регионах".
Какие-то мои возражения,  что вполне  реально  большую  часть
этих миллионов  мобилизовать  в самой Германии и т.д.  Гитлер
резко пресек:  "Кто отвечает за обеспечение рабочей силой: Вы
или партайгеноссе Заукель?" Тоном, не допускавшим возражений,
Гитлер приказал Кейтелю и Гиммлеру дать их аппаратам указания
по более  энергичному  выполнению  программы доставки рабочей
силы. Кейтель только повторял:  "Конечно, мой фюрер!" Гиммлер
молчал, битва уже казалась совсем проигранной. Чтобы хоть что
-то спасти,  я задал Заукелю вопрос,  может ли он, независимо
от мобилизации в западных странах,  гарантировать также необ-
ходимое количество рабочих рук для закрытых  предприятий.  Он
ответил хвастливо,  что не видит тут трудностей. Тогда я поп-
робовал зафиксировать приоритеты и добиться от Заукеля обеща-
ния, что  только после покрытия потребностей секретных предп-
риятий он  займется  доставкой  заграничной   рабочей   силы.
Заукель согласился на это, сделав успокоительный жест. Гитлер
немедленно же включился: "Что еще Вам, господин Шпеер, нужно,
коль скоро партайгеноссе Заукель Вам это обещает? Ваши трево-
ги относительно французской промышленности должны  быть после
этого удовлетворены!"  Продолжение  дискуссии  могло пойти на
пользу только Заукелю. Совещание закончилось. Гитлер несколь-
ко помягчел  и обменялся с присутствующими несколькими добро-
желательными словами,  не исключая и меня. В последовавшие за
этим совещанием  месяцы  ровно  ничего не изменилось - зауке-
левские транспорты уже никогда больше не  поступали. Впрочем,
это было  лишь в малой мере связано с моими усилиями по расс-
тройству его планов с использованием моих  служб  во  Франции
или военных властей (23). Их выполнение подрывалось общим па-
дением авторитета оккупационных властей,  их растущим нежела-
нием создавать себе дополнительные трудности, а также - ширя-
щимся движением маки.
     Итоги совещания  имели  только  один результат,  всецело
касающийся меня лично.  Манера обращения Гитлера со мной всем
показала, что я в опале. А имя победителя в моем споре с Зау-
келем было Борман. С этих пор мы начали все чаще сталкиваться
с поначалу замаскированными, а затем и открытыми нападками на
моих сотрудников в промышленности.  Все чаще мне  приходилось
защищать их в партканцелярии от политических подозрений и да-
же обращаться в службу безопасности СД (24).
     От забот не смогло меня отвлечь и последнее,  очень пыш-
ное собрание "сливок" руководящего слоя Рейха. Это было гала-
торжество по случаю дня рождения Геринга,  которое он устроил
в своем Каринхалле. Мы все появились с дорогими подношениями,
как этого новорожденный и ожидал:  сигары из Голландии, золо-
тые слитки с Балкан,  ценные полотна и скульптуры. Геринг дал
мне понять,  что хотел бы получить мраморный бюст Гитлера ра-
боты Брекера. В библиотеке для обозрения знатными гостями был
выставлен ломящийся  от подарков стол.  Геринг разложил здесь
также и чертежи, выполненные его архитектором к славной дате:
похожая на замок резиденция скоро должна была увеличиться бо-
лее чем вдвое.
     В роскошном  столовом  помещении  слуги  в белых ливреях
накрыли, с учетом общих обстоятельств,  не  слишком  обильный
стол. Как  и  во все прежние годы,  но теперь уже в последний
раз, речь в честь героя дня произнес Функ.  Он превознес  та-
ланты, неординарные  черты  и  благородство  Геринга и поднял
свой бокал за "одного из самых великих  немцев".  Возвышенные
слова Функа  гротескно  контрастировали с истинным положением
дел; на фоне приближающейся  гибели  Рейха  разыгрывался  ка-
кой-то сюрреальный пир.
     После ужина гости разошлись по просторным покоям  Карин-
халле. Мы  с  Мильхом  углубились  в вопрос,  откуда бы могли
взяться средства для всей этой роскоши. Незадолго до этого на
имя Мильха  прибыл  вагон  с  товарами с итальянского черного
рынка, присланный старым приятелем Геринга,  знаменитым авиа-
тором Первой мировой войны Лерцером.  Предполагалось, что со-
держимое - дамские чулки, мыло различных сортов и другие ред-
кие вещи - он, Мильх, продаст на черном рынке. Была приложена
и табличка с ценами,  видимо,  для поддержания единого уровня
цен черного  рынка в масштабах всего Рейха и даже с подсчетом
общей прибыли,  которую Мильх мог бы получить. Мильх приказал
распределить товары  среди  сотрудников  своего министерства.
Чуть позже до него дошли сведения,  что несколько  вагонов  с
такими же товарами были проданы для обогащения Геринга. А еще
чуть позже начальник интендантской службы  Имперского  минис-
терства воздушных сообщений Плагеман, который и провернул для
Геринга все эти г