от.  Он
торопливо заговорил:  "Только что получил сообщение из ставки,
что военный путч пошел по всей стране.  В такой ситуации я ха-
тел бы,  чтобы Вы были со мной. Я всегда немного тороплюсь при
принятии решений. Ваше спокойствие будет хорошим противовесом.
Мы должны действовать осмотрительно".
     Это известие взбудоражило меня ничуть не меньше, чем Геб-
бельса. Мгновенно в моем сознании ожили все те разговоры,  ко-
торые были у меня с Фроммом, Цейтцлером и Гудерианом, с Вагне-
ром, Штифом,  Фельгибелем,  Ольбрихтом или Линдеманом.  Оценки
безнадежного положения на фронтах,  успешной высадки американ-
цев и  англичан,  превосходства Красной Армии и не в последнюю
очередь надвигающегося банкротства с горючим моя память связа-
ла с нашей подчас горькой критикой дилетантизма Гитлера, с его
нелепо-строптивыми решениями,  постоянными оскорблениями стар-
ших офицеров, с беспрестанными понижениями в должностях и уни-
жениями. Правда,  мне не приходило в голову,  что Штауфенберг,
Ольбрихт, Штиф и люди вокруг них замышляют путч.  Я скорее по-
верил бы,  что на такое способен Гудериан с  его  холерическим
темпераментом. Геббельс к моему появлению, как я позднее выяс-
нил, уже был осведомлен о том,  что подозрение падает на Штау-
фенберга. Однако,  мне  он этого не сказал.  Умолчал он и том,
что уже имел телефонный разговор с самим Гитлером (9).
     Не зная всей этой подоплеки,  я для себя пришел к опреде-
ленным выводам:  путч в нашем положении я считал поистине  ка-
тастрофой. Увы, и тогда еще я не осознал его моральную основу.
Геббельс мог вполне рассчитывать на мое содействие.
     Окна кабинета Геббельса выходили на улицу. Уже через нес-
колько минут после прибытия я увидел,  как  по  направлению  к
Бранденбургским воротам   направляются  небольшими  штурмовыми
группами солдаты в шлемах, с полным вооружением, с автоматами,
с гранами на поясе.  Они начали устанавливать пулеметы, перек-
рыли всякое движение транспорта,  а двое тяжеловооруженных по-
дошли к  стене  парка дворца Геббельса и заняли пост у входной
двери в стене.  Я позвал Геббельса,  он моментально все понял,
бросился в спальню, взял из маленькой коробочки несколько таб-
леток и сунул их в карман пиджака:  "Так, на всякий случай!" -
бормотнул он. БЫло видно, что он взвинчен.
     Мы послали адъютанта узнать,  по чьим приказам  действуют
занявшие пост у ворот.  Солдаты,  не вступая в разговор,  лишь
коротко отрезали: "Никто отсюда не выйдет и никто не войдет".
     Из телефонных переговоров,  которые по всем возможным ад-
ресам вел Геббельс, вырисовывалась картина всеобщего смятения.
Части потсдамского гарнизона были уже на пути в Берлин, стяги-
вались войска из провинции.  ПОчти рефлекторно отвергнув восс-
тание, я  испытывал странное чувство безучастного простого при
сем присутствия стороннего наблюдателя,  как если бы все это и
лихорадочная нервозно-решительная  суета Геббельса меня не ка-
сались. Временами положение казалось безнадежным,  и  Геббельс
был в высшей степени встревожен. Только сам факт, что телефон-
ная связь еще функционировала, а по радио еще не были переданы
какие-либо прокламации повстанцев,  Геббельс сделал вывод, что
они еще медлят.  На самом деле  непостижимо,  что  заговорщики
упустили момент  отключить  систему  связи и использовать ее в
своих целях,  хотя еще за несколько недель до выступления  все
подробнейшим образом  расписали в своем плане действий:  арест
Геббельса, захват  центрального  междугороднего  узла   связи,
главного телеграфа,  головной  службы  связи СС,  центрального
почтамта, всех основных передатчиков в окрестностях Берлина  и
Радиодома (10). Достаточно было всего нескольких солдат, чтобы
без всякого сопротивления ворваться в резиденцию  Геббельса  и
арестовать его.  Кроме нескольких пистолетов,  у нас ничего не
было. Геббельс скорее всего при попытке  ареста  проглотил  бы
приготовленную таблетку цианистого калия. Тем самым был бы ус-
транен наиболее способный противник восставших.
     Можно только удивляться, что в эти критические часы Гимм-
лер, единственный, кто имел в своем распоряжении надежные фор-
мирования для разгрома путча,  был вне досягаемости Геббельса.
Было ясно,  что он где-то укрылся,  и Геббельса, чем больше он
ломал голову, пытаясь понять причину такого поведения, охваты-
вала нарастающая тревога. Он открыто выразил свое сомнение от-
носительно рейхсфюрера СС и министра внутренних дел;  то,  что
Геббельс, не таясь, заговорил о ненадежности такой фигуры, как
Гиммлер, осталось в памяти как ярчайшее свидетельство всей не-
разберихи и неуверенности в те часы.
     Питал ли  Геббельс какие-то сомнения и относительно меня,
коль скоро при одном из телефонных разговоров он попросил меня
пройти в соседнюю комнату?  Он довольно неприкрыто дал мне по-
чувствовать свои подозрения. Впоследствии я пришел к предполо-
жению, что он, вероятно, полагал, что, вызвав меня к себе, на-
илучшим образом обезопасил себя от меня. Тес более, что первое
же подозрение пало на Штауфенберга,  а стало быть, почти авто-
матически и на Фромма.  Мои дружеские отношения с Фроммом, ко-
нечно, не были тайной для Геббельса,  который уже с давних пор
в открытую именовал его "врагом партии".
     И мои  мысли  крутились вокруг Фромма.  Отправленный Геб-
бельсом в соседнюю комнату,  я тотчас же связался с коммутато-
ром на  Бендлерштрассе  и потребовал соединить меня с Фроммом,
потому что от него можно было скорее всего  ожидать  подробной
информации. "С генерал-полковником Фроммом связи нет", - услы-
шал я ответ.  Я еще не знал, что в это время он уже был заперт
в одной из комнат своего ведомства.  "Тогда свяжите меня с его
адъютантом". На это последовал ответ, что по этому номеру ник-
то не отвечает.  "Тогда попрошу генерала Ольбрихта". Он тотчас
же оказался на связи. "Что за дела, господин генерал?" - задал
я вопрос  в принятом между нами шутливом тоне,  чтобы смягчить
тяжесть положения.  - "Мне нужно работать,  а меня у Геббельса
блокировали солдаты". Ольбрихт извинился: "Прошу прощения, от-
носительно Вас произошла ошибка. Немедленно все улажу". Он по-
ложил трубку,  прежде чем я успел задать другие вопросы. Я по-
остерегся передавать Геббельсу свой разговор полностью:  тон и
содержание разговора  с Ольбрихтом несли оттенок взаимопонима-
ния, которое могло только укрепить Геббельса в его  подозрени-
ях.
     В комнату,  в которой я находился, вошел Шах, заместитель
гауляйтера Берлина:  некто Хаген, его знакомый, только что по-
ручился за национал-социалистскую преданность  майора  Ремера,
батальон которого взял в кольцо правительственный квартал.  По
получении этого известия Геббельс немедленно вызвал к себе Ре-
мера. Тот обещал прибыть.  Сразу же после этого Геббельс приг-
ласил меня снова в свой кабинет.  Теперь он преисполнился уве-
ренности, что  сумеет привлечь Ремера на свою сторону и попро-
сил меня присутствовать при разговоре.  Он сообщил также,  что
Гитлер поставлен в известность о предстоящей беседе. Он ожида-
ет в ставке результатов и готов в любой момент лично перегово-
рить с майором.
     Появился майор Ремер.  Геббельс,  хотя и  нервничал,  был
собран. Казалось,  он  уже был уверен,  что судьба путча и его
собственная судьба теперь уже решены.  Через несколько  минут,
лишенных всякого  внешнего  драматизма,  все осталось позади и
мятеж проигран.
     Прежде всего  Геббельс  напомнил  майору о его присяге на
верность фюреру.  Ремер ответил заверением  в  своей  верности
Гитлеру и партии,  но, добавил он, ведь Гитлер-то погиб.  Поэ-
тому теперь он должен исполнять приказы своего командира гене-
рал-лейтенанта фон Хаазе.  Тут Геббельс выложил на стол решаю-
щий, всесокрушительный аргумент:  "Фюрер жив!" Заметив удивле-
ние, а затем и растерянность Ремера,  он на одном дыхании про-
должал: "Фюрер жив!  Я разговаривал с ним несколько минут тому
назад! Ничтожная  кучка  генералов-честолюбцев подняла военный
мятеж! Какая низость!  Величайшая подлость во  всей  истории!"
Известие, что Гитлер жив, произвело на находившегося в затруд-
нительном положении, сбитого с толку майора, исполнявшего при-
каз о блокировании правительственного квартала,  просветляющее
впечатление. Еще боясь поверить в такое счастье, Ремер с недо-
верием уставился на всех нас.  Теперь, в самый кульминационный
момент, Геббельс нашел нужные для Ремера слова об историческом
часе, о  невероятной  исторической ответственности,  легшей на
его молодые плечи;  судьба редко дает человеку  столь  великий
шанс. От  него теперь всецело зависит,  использует или упустит
он его.  Кто в это мгновение видел Ремера,кто мог видеть,  как
на него  подействовали  эти слова,  мог быть уверен - Геббельс
уже победил.  И, наконец, была брошена козырная карта: "Я буду
сейчас разговаривать  с фюрером и Вы тоже сможете сказать нес-
колько слов.  Ведь фбрер имеет право отдавать Вам приказы, ко-
торые отменяют приказы Вашего генерала, не так ли?" - заключил
он с едва легкой иронией и тут же связался с Растенбургом.
     Геббельс мог  связываться  со  ставкой через особый канал
коммутатора своего министерства. Через несколько секунд Гитлер
был на  проводе.  После  кратких замечаний по ситуации в целом
Геббельс передал трубку майору.  Гемер узнал голос уже похоро-
ненного им Гитлера И,  с трубкой в руке, невольно вытянулся по
стойке смирно.  Слышно было только повторяющиеся  с  различной
окраской слова "Конечно,  мой фюрер... Конечно! Будет исполне-
но, мой фюрер!"
     Затем трубку снова взял Геббельс,  чтобы услышать от Гит-
лера содержание приказов: майору приказывалось вместо генерала
Хаазе приступить к проведению всех необходимых военных акций и
исполнять все указания Геббельса.  Единственная остававшаяся в
действии телефонная  линия окончательно похоронила путч.  Геб-
бельс перешел в контрнаступление и приказал стянуть в сад  пе-
ред своим домом всех солдат берлинского караульного батальона.
     Восстание хотя уже и потерпело неудачу,  но не  было  еще
полностью подавлено,  когда  около  семи часов вечера Геббельс
распорядился передать по радио чрезвычайное сообщение о  поку-
шении на Гитлера, совершенное при помощи взрывного устройства,
о том, что фюрер жив и уже пиступил к работе. Он снова успешно
воспользовался одним из современных технических средств, кото-
рыми повстанцы пренебрегли со столь трагическими для них  пос-
ледствиями.
     Но уверенность в победе оказалась преждевременной. Благо-
получный исход  был  вновь поставлен под сомнение,  когда Геб-
бельсу доложили,  что к Фербеллинео-плац подошла танковая бри-
гада, отказывающаяся подчиняться приказам Ремера. Она признает
только приказы генерал-полковника Гудериана:  "Кто ослушается,
будет расстрелян",  - было сказано по-военному кратко.  Боевая
мощь бригады была столь подавляюща, что от ее позиции зависели
не только события ближайших часов.
     Насколько в тот момент неясна была вся ситуация, видно из
того, что  поначалу никто не мог сказать наверняка,  сохраняет
ли эта танковая часть,  которой Геббельсу просто  нечего  было
противопоставить, верность правительству или перешла на сторо-
ну повстанцев.  Геббельс и Ремер вполне допускали  мысль,  что
Гудериан также причастен к путчу (11). Бригада подошла под ко-
мандованием полковника Больбринкера.  Поскольку я  с  ним  был
знаком, я  тут же попробовал установить с ним контакт по теле-
фону. Его ответ был успокаивающий:  танки прибыли для подавле-
ния мятежников.
     Тем временем примерно полторы  сотни  солдат  берлинского
караульного батальона,  в большинстве своем немолодые мужчины,
собрались в саду геббельсовского дома.  Направляясь к ним,  он
сказал: "Если мне удастся и этих убедить,  тогда игра за нами.
Советую посмотреть, как я их сейчас возьму в оборот". Тем вре-
менем уже совсем стемнело, лишь скупое освещение через распах-
нутую дверь в окружавшей сад стене позволяло наблюдать за всей
сценой. Уже  с  самых  первых слов Геббельса солдаты слушали с
напряженным вниманием его долгую, но в сущности, ничего не го-
ворящую речь.  Геббельс,  и впрямь, выглядел очень уверенным в
себе - ни дать,  ни взять - герой дня.  Именно потому, что его
речь превращала  затрепанные  общие слова во что-то очень лич-
ное, ее воздействие было оглупляюще-завораживающим и возбужда-
ющим одновременно.  Я  мог  буквально по менявшемуся выражению
лиц проследить ее эффект.  Она покоряла стоявшие перед  ним  в
полутьме шеренги не приказом и угрозой, но убежденностью.
     Около одиннадцати в комнату,  которую отвел мне Геббельс,
пришел полковник Больбринкер:  Фромм собирается прямо в здании
на Бендлерштрассе провести суд чести над уже арестованными за-
говорщиками. Я  сразу  же понял,  что такая процедура послужит
для Фромма отягчающим обстоятельством.  Кроме того, я действи-
тельно полагал,  что  судьбу мятежников должен решать сам Гит-
лер. Вскоре после полуночи я выехал туда,  чтобы не  допустить
казни. Больбринкер и Ремер заняли места в моей машине. Посреди
наглухо затемненного Берлина Бендлерштрассе была залита светом
прожекторов - зрелище нереальное,  призрачное.  Она напоминала
ярко освещенную софитами съемочную площадку  в  кинопавильоне.
Благодаря длинным  и четким теням на фасаде,  здание выглядело
необычно и выразительно.
     На повороте  на  Бендлерштрассе офицер СС сделал мне знак
остановиться у бортика тротуара Тиргартенштрассе. В густой те-
ни деревьев стояли почти неразличимые шеф гестапо Кальтенбрун-
нер и Скорцени, освободитель Муссолини, в окуржении своих под-
чиненных. Не только их облик,  но и их поведение было каким-то
схематичным. Никто не щелкал каблуками при приветствии, исчез-
да показная молодцеватость, все было приглушенным, и даже раз-
говоры велись на пониженным тонах,  как на траурной церемонии.
Я объяснил  Кальтенбруннеру,  что  прибыл с намерением воспре-
пятствовать организации Фроммом суда чести.  Но Кальтенбруннер
и Скорцени,  от которых я готов был услышать слова ненависти и
одновременно триумфа по поводу морального поражения их  конку-
рента, сухопутных войск,  чуть ли не в один голос заявили мне,
что происшедшее - дело прежде всего самой армии:  "Мы не хотим
вмешиваться и тем более грубо влезать в это. Впрочем, суд чес-
ти, вероятно,  уже свершился.  Кальтенбруннер стал  разъяснять
мне наставительно:  на подавление мятежа и к исполнению приго-
воров никакие части СС не привлекались.  Он запретил своим лю-
дям вообще  входить в здание на Бендлерштрассе.  Любоек вмеша-
тельство СС неизбежно породило бы новые осложнения с армией  и
обострило бы уже существующую напряженность (12).  Этим такти-
ческого характера соображениям, продиктованным сюиминутной си-
туацией, простояла  недолгая жизнь.  Уже через несколько часов
преследование причастных к заговору  армейских  офицеров  было
запущено органами СС на полную катушку.
     Едва Кальтенбруннер закончил,  как на  фоне  пронзительно
ярко освещенной Бендлерштрассе возник величественный, отбрасы-
вающий длинную тень, силуэт. Тяжелым шагом, в парадной форме к
нам направлялся Фромм. Я поклонился Кальтенбруннеру и его сви-
те и вышел из тени деревьев навстречу Фромму. "С путчем покон-
чено, - начал он,  с трудом сдерживая себя.  - Мной направлены
соответствующие приказы во все районные военные управления. На
какое-то время меня лишили возможности осуществлять командова-
ние войсками резерва.  Меня на самом деле заперли в  одной  из
комнат. Мой начальник штаба! Мои ближайшие сотрудники!" Возму-
щение и смятение звучали в его становящимися все более громким
голосе, когда он стал оправдывать расстрел своего штаба:  "Как
председатель суда,  я считал своим долгом немедленно  подверг-
нуть всех  пичастных к путчу суду чести".  С мукой в голосе он
тихо добавил:  "Генерала Ольбрихта,  начальника моего штаба, и
полковника фон Штауфенберга уже нет более в живых".
     Фромм собирался немедленно связаться по телефону с Гитле-
ром. Напрсно  я  его  уговаривал зайти сначала ко мне в минис-
терство, но он настоял на том,  чтобы прежде  предстать  перед
Геббельсом, хотя он так же хорошо,  как и я, знал, что министр
питал к нему враждебность и недоверие.
     Тем временем в квартире Геббельса уже был арестован воен-
ный комендант Берлина генерал Хаазе.  В моем присутствии Фромм
вкратце изложил ход событий и попросил Геббельса связать его с
Гитлером. Вместо ответа тот предложил Фромму пройти в соседнюю
комнату и  лишь зател стал связываться по телефону с Гитлером.
Когда дали связь, он попросил и меня оставить его одного. При-
мерно минут через двадцать он выглянул из двери и распорядился
поставить часового у комнаты, где находился Фромм.
     Было уже далеко за полночь, когда у Геббельса появился до
ех пор неуловимый Гиммлер.  Хотя никто его ни о чем не спраши-
вал, он начал обстоятельно объяснять, почему он остался в сто-
роне (13):  испытанный способ подавления мятежа заключается  в
том, чтобы  все время находиться дальше от его центра и прини-
мать контрмеры извне.  Это единственно грамотная тактика. Геб-
бельс сделал вид,  что согласен с этим.  Он был в превосходном
настроении и упивался возможностью своим подробным рассказом о
происшедшем показать Гиммлеру, как он практически один обладел
ситуацией. "Если бы они не были так неповоротливы!  У них  был
большой шанс.  Какие козыри! И какое ребячество! Уже если бы я
взялся за это! Почему они не заняли Радиодом и не начали с не-
го для  распространения  своей  самой гнусной лжи?  Тут у моих
дверей они утснавливают пост. И в то же время со спокойной ду-
шой позволяют мне поддерживать телефонную связь с фюрером, все
раскрутить! Они не отключили даже мой телефон!  И еть  столько
козырей на руках... Что за приготовишки!" "Эти военные слишком
положились, - продолжал он, - на выпестованный инстинкт послу-
шания, в соответствии с которым всякий приказ должен неукосни-
тельно выполняться любым нижестоящим офицером и рядовыми.  Уже
одно это обрекало путч на поражение.  Они позабыли,  - добавил
он с удовлетворением,  но без всякого пафоса, - что за послед-
ние годы  национал-социалистское  государство  научило  немцев
мыслить политически: "Сегодня уже невозможно себе представить,
чтобы они,  как  марионетки,  подчинялись бы приказам какой-то
генеральской клики".  Внезапно он как бы споткнулся.  Мое при-
сутствие стало ему почему-то нежелательным,  и он сказал: "Мне
нужно обсудить несколько вопросов с рейхсфюрером, дорогой гос-
подин Шпеер. Спокойной Вам ночи".
     На следующий день, 21 июля, наиболее важные министры были
приглашены в ставку фюрера для принесения поздравлений. К мое-
му приглашению было сделано добавление,  что я должен  прихва-
тить с собой моих двух ответственных сторудников, Дорша и Зау-
ра. Выглядело это несколько странно,  тем более, что остальные
министры прибыли без своих заместителей. На приеме Гитлер под-
черкнуто сердечно их обоих поприветствовал, тогда как мне лишь
небрежно пожал руку.  Да и окруженеи Гитлера было со мной нео-
бычно сдержанным.  Стоило мне войти в комнату,  как  разговоры
стихали, присутствующие только что не отворачивались или прос-
то удалялись.  Шауб,  гражданский адъютант Гитлера, сказал мне
многозначительно: "Теперь  нам известно,  кто стоял за спинами
тех, кто покушался".  С этими словами он удалился.  Большего я
ничего не  мог разузнать.  Заур и Дорш - но не я!  - были даже
приглашены на ночное чаепитие узкого круга.  Все это вселяло в
меня беспокойство.
     Кейтель же,  напротив, совершенно преодолел кризис, в ко-
тором он  пребывал несколько недель из-за изменившегося к нему
отношения лиц из ближайшего окружения Гитлера.  Когда сразу же
после взрыва  бомбы он в клубах пыли поднялся с пола и увидел,
что Гитлер стоит невредимый, он, как теперь охотно рассказывал
Гитлер, бросился с криком "Мой фюрер, Вы живы! Вы живы! и бур-
но, вопреки весм принятым нормам поведения,  обнял  его.  Было
ясно, что  после  этого  Ги