ком автомобиле в ночь,  остановился в сосновом
лесу, раскинувшемуся на холмах, и долго бродил там.
     Вот, казалось мне,  надежда, вот новые идеалы, новое по-
нимание, новые  задачи.  Даже  мрачные предсказания Шпенглера
казались опровергнутыми,  зато его пророчество о грядущем ис-
ператоре - исполнившимся.  Опасность коммунизма, который, ка-
залось, неуклонно приближался к власти,  можно было, как убе-
дил нас Гитлер,  обуздать,  и,  наконец,  вместо непроглядной
безработицы мог даже  быть  экономический  подъем.  Еврейский
вопрос он  едва  упомянул.  Однако подобные замечания меня не
беспокоили, хотя я и не был антисемитом, а напротив, в школь-
ные и студенческие годы имел друзей-евреев.
     Через несколько недель после этой столь важной  для меня
речи мои  друзья взяли меня с собой на митинг во дворце спор-
та, выступал гауляйтер Берлина Геббельс.  Как отличалась  эта
речь от  речи  Гитлера:  много хорошо составленных отточенных
фраз; безумствующая толпа, которую вели ко все более фанатич-
ным выражениям восторга и ненависти,  ведьмин котел спущенных
с цепи страстей,  какие я до сих пор видел только  ночами  во
время шестидневных  гонок.  Это противоречило моему естеству,
положительное влияние Гитлера на меня померкло,  если не  ис-
чезло совсем.
     Дворец спорта опустел,  люди спокойно уходили  по  Потс-
дамской улице. Речь Геббельса укрепила их самосознание, и они
вызывающе занимали всю проезжую часть,  блокируя движение ав-
томобилей и  трамвая.  Полиция вначале отнеслась к этому спо-
койно, может быть,  она также не хотела раздражать толпу.  Но
на боковых  улицах стояла наготове конная полиция и грузовики
с готовыми к операции полицейскими.  Полицейские на конях,  с
поднятыми дубинками врезались в толпу,  чтобы освободить про-
езжую часть.  Взволнованно следил я за происходящим,  до  сих
пор я не сталкивался с таким применением силы. Одновременно я
почувствовал, как мной овладело чувство солидарности, склады-
вающееся из сочувствия и протеста, вероятно, ничего общего не
имевшее с политическими мотивами. Собственно говоря, не прои-
зошло ничего чрезвычайного.  Не было даже раненых. Через нес-
колько дней я подал заявление о приеме в партию  и  в  январе
1931 г. получил членский билет НСДАП N 474481.
     Это было решение, начисто лишенное всякого драматизма. Я
также не  очень  ощущал себя с этого момента и навечно членом
политической партии: я избрал себе не НСДАП, а принял сторону
Гитлера, с  первой встречи покорившего и больше уже не отпус-
кавшего меня.  Сила его воздействия, сама магия его далеко не
приятного голоса, чужеродность его скорее банального манерни-
чанья, соблазнительная простота,  с которой он подходил к на-
шим сложным проблемам, все это приводило меня в замешательст-
во и очаровывало.  О  его  программе  почти  ничего  не  было
известно. Он завоевал меня, прежде чем я это понял.
     Посещение мероприятия,  проводимого популистским "Союзом
борьбы за немецкую культуру" тоже не сбило меня с толку, хотя
здесь порицали многое из того,  чего старался добиться Тессе-
нов. Один  из ораторов требовал возврата к дедовским формам и
концепциям искусства,  нападал на модернизм и под конец обру-
гал объединение архитекторов "Ринг",  в которое помимо Тессе-
нова входили также Гропиус,  Мис ван ден Роэ, Шарун, Мендель-
сон, Таут,  Беренс  и  Пельциг.  После  этого  один  из наших
студентов послал Гитлеру письмо,  содержащее  протест  против
этой речи и полное детского восторга от нашего замечательного
мастера. Вскоре он получил полное казенных любезностей письмо
на солидном бланке партийного руководства,  в котором говори-
лось, что творчество Тессенова высоко ценят.  Нам это показа-
лось вестма знаменательным.  Тессенову я тогда,  конечно,  не
рассказал о том, что вступил в партию. 3 < >
     Кажется, в эти месяцы моя мать увидела штурмовиков, мар-
ширующих по улицам Гейдельберга:  видимость порядка во  время
хаоса, впечатление энергии в атмосфере всеобщей беспомощности
не могло не завоевать и ее;  во всяком случае она, не прослу-
шав ни одной речи и не прочитав ни одной листовки, вступила в
партию. Нам обоим это решение казалось нарушением  традицион-
ного семейного либерализма;  во всяком случае, мы держали его
в тайне друг от друга и от моего отца. Лишь спустя годы, ког-
да я давно уже принадлежал к ближайшему окружению Гитлера, мы
случайно открыли, что так рано выбрали один и тот же путь.


                           Глава 3
                      Путеводные знаки
     Было бы более правильно,  если я,  характеризуя те годы,
преимущественно рассказывал  бы о своей профессиональной жиз-
ни, семье и склонностях. Потому что новые впечатления и пере-
живания играли для меня подчиненную роль.  Я был прежде всего
архитектор.
     Как владелец автомобиля,  я стал членом вновь созданного
национал-социалистического автомобильного  клуба  (НСКК),  и,
поскольку это была новая организация,  одновременно - и руко-
водителем секции Ванзее,  где мы жили.  Однако я поначалу  не
собирался всерьез  окунаться  в партийную жизнь.  Впрочем,  я
единственный в Ванзее,  а тем самым и в моей секции, кто вла-
дел автомобилем,  другие  ее члены только хотели получить их,
если бы произошла "революция",  о которой они мечтали. В ожи-
дании ее они выясняли, где в этом богатом дачном поселке мож-
но было бы достать автомобили для дня Х.
     По партийным делам я иногда бывал в окружном руководстве
Вест, которое возглавлял простой,  но интеллигентный и  энер-
гичный подмастерье  мельника  по имени Карл Ханке.  Он только
что снял виллу в фешенебельном районе Грюневальд  под будущее
бюро своей организации. Дело в том, что после успеха на выбо-
рах 14 сентября 1930 г.  окрепшая партия стремилась к респек-
табельности. Он предложил мне оборудовать виллу, конечно, без
гонорара.
     Мы обсудили все,  что касалось обоев, драпировок и крас-
ки; молодой крейсляйтер выбрал по моему  предложению  обои  в
стиле "баухаус" (нужен комментарий),  хотя я обратил его вни-
мание на то, что это "коммунистические" обои. Но он грандиоз-
ным жестом отмахнулся от этого указания: "Мы берем все лучшее
у всех,  в том числе у коммунистов". При этом он высказал то,
что Гитлер и его штаб делали уже годами: не взирая на идеоло-
гию, повсюду собирать все, обещающее успех, даже идеологичес-
кие вопросы решать в зависимости от их воздействия на избира-
теля.
     Я выкрасил прихожую в ярко-красный цвет,  а кабинеты - в
интенсивный желтый,  в сочетании с которым красные драпировки
выглядели  довольно кричаще.  Мнения по поводу этого продукта
деятельности стосковавшегося по работе архитектора,  по  всей
видимости  желавшего  изобразить революционный дух,  раздели-
лись.
     В начале 1932 г.  оклады ассистентов были понижены;  не-
большая лепта  в  уменьшение  напряженности бюджета прусского
государства. Большие строительные работы  не  предполагались,
экономическая ситуация была безнадежной.  Три года ассистент-
ства были нам вполне достаточны,  мы с женой решили  оставить
Тессенова и переехать в Мангейм. Мое финансовое положение бы-
ло прочным благодаря средствам,  получаемым от  принадлежащих
семье доходных домов. Я хотел там всерьез заняться архитекту-
рой; до сих пор мне не удалось стяжать славы на этом поприще.
Я разослал  бессчетное  число  писем местным фирмам и деловым
партнерам моего отца,  в которых называл себя "самостоятельно
работающим архитектором".  Но, конечно, я напрасно дожидался,
чтобы нашелся застройщик,  который бы захотел (рискнул)  свя-
заться с  26-летним архитектором.  Ведь даже известные в Ман-
гейме архитекторы в то время не получали заказов.  Я  пытался
привлечь к себе какое-то внимание,  участвуя в конкурсах;  но
мне не удалось подняться выше третьих премий и продажи одного
-двух проектов. Перестройка магазина в принадлежавшем родите-
лям доходном доме осталась единственной строительной акцией в
это неутешительное время.
     В партии все было по-баденски уютно. После кипучей жизни
берлинской организации,  в которую я постепенно втягивался, в
Мангейме мне казалось, что я попал в какой-то кегельный клуб.
Не было автомобильного клуба,  поэтому Берлин приписал меня к
моторизованному корпусу СС,  как я тогда считал,  в  качестве
полноправного члена,  но, по всей видимости, в качестве всего
лишь гостя. Дело в том, что когда я в 1942 г. захотел восста-
новить свое членство, выяснилось, что я не состоял на учете в
моторизованном корпусе СС.
     Когда началась  подготовка к выборам 31 июля 1932 г., мы
с женой поехали в Берлин,  чтобы слегка окунуться в атмосферу
выборов и, по возможности, быть полезными.
     Дело в том,  что перспективы в профессиональной деятель-
ности по-прежнему отсутствовали,  и это очень оживило мой ин-
терес к политике или то,  что я называл интересом к политике.
Я хотел внести свой вклад в победу Гитлера на выборах.  Прав-
да, речь шла всего лишь о паузе продолжительностью в несколь-
ко дней, поскольку из Берлина мы намеревались поехать дальше,
чтобы совершить уже давно запланированное путешествие на бай-
дарках по озерам Восточной Пруссии.
     Вместе со своим автомобилем я явился к своему  руководи-
телю автомобильного  клуба  берлинского окружного руководства
Вест Виллю Нагелю.  Тот задействовал меня  для  осуществления
курьерской связи  между  штабами  различных организаций нашей
партии. Если речь шла о "красных" кварталах, мне нередко ста-
новилось очень  не по себе.  В подвальных помещениях,  больше
напоинающих норы,  ютились всеми преследуемые национал-социа-
листические отряды.  Точно также чувствовали себя коммунисти-
ческие форпосты там,  где господствовали национал-социалисты.
Никогда не  забуду бледное от недосыпа,  угрюмое и измученное
от переживаний лицо командира отделения в Моабите, в то время
одном из опаснейших районов.  Эти люди рисковали своей жизнью
и жертвовали здоровьем во имя идеи, не зная, что их использо-
вали для  осуществления фантастических представлений алчущего
власти человека.
     27 июля 1932 г.  Гитлер должен был прибыть на берлинский
аэродром Штаакен после утреннего  митинга  в  Эберсвальде.  Я
должен был  отвезти  связного  из Штаакена к месту следующего
митинга, на стадион в Бранденбурге.  Трехмоторный самолет ос-
тановился, из  него вышли Гитлер с несколькими сотрудниками и
адъютантами. Кроме нас, на поле почти никого не было, правда,
я держался на значительном удалении, но тем не менее я видел,
как Гитлер нервничал и выговаривал адъютанту за то, что авто-
мобили еще не поданы.  Он гневно ходил взад и вперед, бил со-
бачьей плетью по высоким голенищам своих сапог  и  производил
впечатление не умеющего владеть собой,  брюзгливого человека,
который пренебрежительно относится к своим сотрудникам.
     Этот Гитлер  очень отличался от того внешне спокойного и
цивилизованного человека,  которого я видел  на  студенческом
собрании. Особенно  не  задумываясь  над  этим,  я в то время
впервые столкнулся со странной многоликостью Гитлера: с боль-
шой актерской  интуицией он умел приспосабливать свое поведе-
ние на людях к изменениям ситуации, в то же время не особенно
церемонясь со  своим  ближайшим окружением,  своими слугами и
адъютантами.
     Автомобили прибыли, я с моим связным уселся в свою спор-
тивную тарахтелку и поехал с максимальной скоростью,  на нес-
колько минут опрежая колонну Гитлера. В Бранденбурге по краям
дороги вблизи от стадиона стояли социал-демократы и коммунис-
ты, и мы - мой спутник был в партийной форме - вынуждены были
пробираться мимо раздраженной живой цепи.  Когда спустя  нес-
колько минут  прибыл Гитлер со своей свитой,  толпа преврати-
лась в клокочущую яростную массу,  заполнившую улицу.  Машине
пришлось протискиваться со скоростью пешехода, Гитлер, выпря-
мившись, стоял рядом с водителем.  В тот момент я отдал долж-
ное его  мужеству и до сих пор испытываю это уважение к нему.
Негативное впечатление,  возникшее у меня на аэродроме, вновь
исчезло под воздействием этого зрелища.
     Вместе со своим автомобилем я ждал за пределами  стадио-
на. Поэтому я не слышал речь, зато я слышал бурные овации, на
несколько минут прерывавшие  речь  Гитлера.  Когда  партийный
гимн возвестил конец,  мы снова пустились в путь.  Потому что
Гитлер в этот день выступал еще и на третьем митинге на  бер-
линском стадионе. Здесь тоже все было переполнено. Снаружи на
улицах стояли тысячи людей,  которым не удалось войти.  Толпа
терпеливо ждала  уже  несколько часов,  Гитлер опять прибыл с
большим опозданием. Мое сообщение Ханке, что он вскоре прибу-
дет, немедленно  передали  через громкоговоритель.  Раздались
неистовые аплодисменты - первый и единственный  случай, когда
их вызвал я.
     Следующий день определил мой дальнейший  путь.  Байдарки
уже были  в  камере  хранения на вокзале,  билеты в Восточную
Пруссию куплены,  отъезд назначен на вечер.  Но днем раздался
телефонный звонок.   Руководитель  национал-социалистического
автомобильного клуба Нагель передал мне,  что меня хочет  ви-
деть Ханке,  ставший  заведующим организационным отделом бер-
линского гау.  Ханке встретил меня радушно:  "Я повсюду искал
вас. Не  хотите  ли перестроить здание берлинской организации
НСДАП? - спросил он, едва я вышел. - Я прямо сегодня предложу
это Доктору. 1 < > Дело очень спешное". Еще несколько часов -
и я сидел бы в поезде,  и никто бы в течение многих недель не
смог найти  меня среди уединенных восточно-прусских озер; гау
пришлось бы подыскать другого архитектора. Долгие годы я счи-
тал этот случай счастливым поворотом в моей жизни.  Веха была
поставлена. Спустя два десятилетия я  в  Шпандау  прочитал  у
Джеймса Джинса: "Ход поезда на подавляющем большинстве отрез-
ков пути определяет только то, как проложены рельсы. Но время
от времени встречаются узловые пункты, где сходятся различные
пути, где можно перевести стрелку в одном,  а можно в  другом
направлении, затратив  на  это  совершенно ничтожную энергию,
необходимую для установки вех".
     Новый партийный   дом   находился    на    фешенебельной
Фосс-штрассе в окружении представительств немецких земель. Из
задних окон я  видел  прогуливающегося  в  прилегающем  парке
восьмидесятилетнего рейхспрезидента, нередко его сопровождали
политические деятели и военные. Партия, как мне сказал Ханке,
хотела уже зрительно выдвинуться в  непосредственную близость
центра политической  силы и,  таким образом,  заявить о своих
политических претензиях.  Моя задача была скромнее:  я  опять
выложился на покраске стен и косметическом ремонте. Зал засе-
даний и кабинет гауляйтера также были обставлены относительно
просто, частично  из-за недостатка средств,  частично потому,
что я все еще находился под влиянием Тессенова. Но эта скром-
ность компенсировалась помпезной лепниной и деревянными пане-
лями времен грюндерства.  Я работал день и ночь и очень  спе-
шил, потому  что  партийная  организация  настаивала на очень
жестких сроках.  Геббельса я видел редко.  Боевая кампания по
подготовке выборов 6 ноября 1932 г.  отнимала у него все вре-
мя. Замученный и совершенно охрипший, он несколько раз осмот-
рел помещение, не проявив особого интереса.
     Перестройка была закончена, смета значительно превышена,
выборы проиграны.  Число членов партии сократилось,  казначей
ломал руки при виде поступавших к оплате счетов,  мастерам он
мог предъявить только пустую кассу, а те, будучи членами пар-
тии, вынуждены были согласиться на многомесячную отсрочку.
     Через несколько  дней после официального открытия Гитлер
также посетил названный в его честь партийный дом.  Я слышал,
что ремонт он одобрил. Это известие наполнило меня гордостью,
хотя не было ясно,  относились ли его похвалы к  простоте,  к
которой я  стремился,  или  к перегруженности вильгельмовской
постройки.
     Вскоре после  этого  я вернулся в свое мангеймское бюро.
Все оставалось по-старому:  экономическое положение и тем са-
мым перспективы получения заказов скорее еще ухудшились,  по-
литическая обстановка становилась все более  запутанной. Один
кризис следовал за другим, а мы этого даже не замечали по той
причине, что ничего не менялось. 30 января 1933 г. я прочел о
назначении Гитлера  рейхсканцлером,  но  и этому я вначале не
придал значения.  Вскоре после этого я участвовал в  собрании
мангеймской организации  НСДАП.  Мне бросилось в глаза,  нас-
колько ничтожен социальный статус и  интеллектуальный уровень
людей, объединившихся  в партию.  "С такими людьми нельзя уп-
равлять государством", - мелькнуло у меня в голове. Я напрас-
но беспокоился.  Старый чиновничий аппарат и при Гитлере бес-
перебойно продолжал вести дела. 2 < >
     Потом наступили  выборы 5 марта 1933 г.  и спустя неделю
мне позвонили из Берлина.  Звонил заведующий орготделом  бер-
линского "гау"  Ханке.  "Хотите приехать в Берлин?  Здесь для
Вас обязательно найдется дело.  Когда Вы сможете приехать?" -
спросил он. Мы смазали свой маленький спортивный БМВ, собрали
чемоданы и всю ночь без остановки ехали в  Берлин.  Невыспав-
шись, явился  я утром в партийный дом и предстал перед Ханке:
"Немедленно поезжайте с Доктором. Он хочет осмотреть свое ми-
нистерство". Так  я вместе с Геббельсом очутился в прекрасном
здании на Вильгельмсплатц,  построенном  Шинкелем.  Несколько
сотен человек,  ожидавших  там чего-то,  может быть,  приезда
Гитлера, приветствовали нового министра.  Не только  здесь  я
почувствовал, что  в Берлин вошла новая жизнь - после продол-
жительного кризиса люди выглядели посвежевшими и обнадеженны-
ми. Все  знали,  что на этот раз речь шла не об обычной смене
правительства. Казалось,  все понимали величие момента.  Люди
группами собирались  на  улицах.  Не  будучи знакомыми друг с
другом, они обменивались  ничего  не  значащими  замечаниями,
смеялись и  выражали политическую поддержку происходящему,  в
то время как где-то вдали от человеческих глаз аппарат беспо-
щадно сводил  счеты  с  противниками  в многолетней борьбе за
власть, сотни тысяч дрожали от ужаса из-за своего происхожде-
ния, своей религии, своих убеждений.
     После осмотра здания Геббельс  поручил  мне  перестройку
своего министерства  и  создание интерьеров различных помеще-
ний, таких, как его кабинет и залы заседаний. Он дал мне чет-
кое задание немедленно начать работу,  не дожидаясь предвари-
тельной сметы и не выясняя,  имеются ли для  этого  средства.
Как выяснилось позднее, это было в некотором роде самоуправс-
тво, потому что не был еще составлен бюджет  вновь созданного
министерства пропаганды, не говоря уже об этой перестройке. Я
постарался выполнить свое задание,  по возможности не нарушив
интерьеры Шинкеля.  Однако Геббельс нашел обстановку недоста-
точно представительной.  Несколько месяцев спустя он  поручил
Объединенным мастерским в Мюнхене переоборудовать помещения в
стиле "океанских лайнеров".
     Ханке обеспечил  себе  в  министерстве влиятельную долж-
ность "секретаря министра" и энергично и умело  управлялся  в
его приемной.  У него я увидел в те дни проект города Берлина
для массового ночного митинга на Темпельхофском поле, который
собирались проводить  по случаю 1 Мая.  План возмутил как мои
революционные, так и профессиональные чувства:  "Это выглядит
как декорация к показательной стрельбе".  На это Ханке: "Если
Вы можете сделать лучше, пожалуйста!"
     В ту же ночь родился проект большой трибуны,  позади ко-
торой  предполагалось  натянуть между деревянными опорами три
огромных флага,  каждый выше десятиэтажного дома,  два из них
черно-бело-красные,  в  середине  флаг со свастикой.  С точки
зрения устойчивости это было рискованно, потому что при силь-
ном ветре эти флаги превращались бы в паруса. Они должны были
подсвечиваться сильными прожекторами,  чтобы,  как на  сцене,
еще более подчеркнуть впечатление приподнятого центра. Проект
был тут же принят, и опять я продвинулся еще на этап.