ие  приказы",  т.е.
распоряжения, которые должны были в будущем защитить его, КЕй-
теля, или кого-либо другого,  от всякого рода упреков  Гитлера
задним числом. Я воспринимал тогда эту практику как недопусти-
мое злоупотребление подписью Гитлера, поскольку форму приказов
нередко получали  совершенно несовместимые друг с другом наме-
рения и представления и создавали  тем  самым  непроглядный  и
сбивающий с толку хаос.
     От довольно многочисленного собрания в  сравнительно  не-
большом помещении воздух становился спертыи,  от чего я, как и
большинство присутствующих,  быстро утомлялся. Была вентиляци-
онная установка,  но она, по мнению Гитлера, создавала "сверх-
давление" и будто бы вызывала головные боли и чувство  скован-
ности. Поэтому ее включали до и после "ситуации".  И при прек-
расной погоде окно обычно оставалось закрытым и даже днем были
задвинуты занавеси - все это создавало духоту.
     Я ожидал, что эти анализы положения проходят в почтитель-
ной тишине и был удивлен, что офицеры, не занятые в данный мо-
мент непосредственно докладом,  без стеснения,  хотя и вполго-
лоса, переговаривались друг с другом.  Часто в ходе "ситуации"
в дальнем конце комнаты, не обращая внимания на Гитлера, обра-
зовывалась небольшая группа сидящих. От этих разговоров на пе-
риферии все время стоял легкий гул, который меня бы раздражал.
Гитлеру же  это  мешало  только,  когда  дискуссии становилась
слишком громкими и возбужденными. Но стоило ему неодобрительно
поднять голову, как все замолкали.
     Открытое несогласие по серьезным вопросам,  стало  прояв-
ляться примерно с осени 1942 г.,  но пока еще в очень осторож-
ной форме. Гитлер прощал возражения скорее лицам извне, чем из
круга своего  ежедневного  общения,  несогласие  последних  он
просто не выносил.  Он сам, стараясь в чем-то убедить, начинал
издалека и по возможности дольше пережевывал общие фразы.  Его
оппоненту просто не удавалось вставить словечко.  Если в  ходе
обсуждения возникал  спорный  вопрос,  то Гитлер ловко обходил
его, перенося решение на потом.  Он исходил из того, что воен-
ноначальники опасаются    показаться   в   присутствии   своих
штабс-офицеров слишком  сговорчивыми.   Возможно   также,   он
рассчитывал, что его красноречие и личная магия возымеют боль-
шее действие при разговоре в более узком кругу. При телефонных
разговорах оба эти достоинства срабатывали лишь весьма относи-
тельно: вероятно,  поэтому у него была нелюбовь  к  разрешению
серьезных спорных проблем по телефону.
     Кроме "большой ситуации" поздно вечером проводилась еще и
"вечерняя ситуация",  на  которой кто-нибудь из офицеров Гене-
рального штаба помоложе докладывал о событиях последних часов.
Этот доклад  Гитлер выслушивал в одиночестве.  Если перед этим
мы были вместе,  то иногда он прихватывал и меня.  При этом он
чувствовал себя намного свободнее, чем при "большой ситуации",
вся атмосфера была раскованной.
     Окружение Гитлера  также отчасти виновато в том,  что он,
чем дальше,  тем больше,  уверовал  в  свои  сверхчеловеческие
способности. Уже генерал Бломберг,  первый и последний военный
министр Гитлера,  охотно восхвалял необычайный  стратегический
гений Гитлера.  В атмосфере непрестанных гимнов и громовых ап-
лодисментов, даже куда более скромная  и  уравновешенная  лич-
ность, чем  Гитлер,  могла бы утратить все масштабы и критерии
самооценки.
     Верный своей  натуре,  Гитлер  охотнее принимал советы от
тех, кто еще более оптимистичнее и еще более  иллюзорнее,  чем
он сам,  оценивали обстановку.  Всегда,  когда Гитлер принимал
решения, которые большинством офицеров,  хотя и молча, не раз-
делялись, Кейтель был именно тем, кто изо всех сил и убежденно
старался поддержать его. Постоянно находясь в непосредственной
близости к Гитлеру, он всецело подпал под его влияние. С тече-
нием лет  он  из  заслуженного,  буржуазно-солидного  генерала
превратился в льстивового, неискреннего, растерявшего интуицию
слугу, В сущности,  Кейтель стал  жертвой  своей  бесхарактер-
ности. Бесперспективность любой дискуссии с Гитлером привела к
тому,что он вообще отказался от всякого своего мнения.  А если
бы он попробовал упорно сопротивляться, то был бы заменен дру-
гим Кейтелем.
     Когда в  1943-44гг.  шеф-адъютант Гитлера и начальник уп-
равления кадров сухопутных войск Шмуедт,  при поддержке многих
генералов попытался  добиться  замены Кейтеля энергичным гене-
рал-фельдмаршалом Кессельрингом, Гитлер заявил,что он не может
отказаться от Кейтеля, потому что тот "верен, как пес". Навер-
ное, Кейтель наиболее полно воплощал собой тот тип,  в котором
Гитлер нуждался среди ближайшего окружения.
     Генерал-полковник Йодль тоже очень редко открыто  перечил
Гитлеру. У  него  была своя тактика.  По большей части он таил
свои мысли про себя, что помогало перебросить мосток через ка-
кое-нибудь затруднительное  положение,  чтобы позднее переубе-
дить Гитлера,  а то и добиться пересмотра уже принятого  реше-
ния. Его  иногда  пренебрежительные отзывы о Гитлере говорили,
что он сохранил относительно трезвый взгляд на  положение  ве-
щей. Подчиненные Кейтеля,  как к примеру его заместитель гене-
рал Варлимон,  не могли быть более смелыми,  чем он сам.  Ведь
Кейтель не брал их под защиту,  если они подвергались нападкам
Гитлера. Иногда они пытались отменить заведомо неразумные при-
казы, внося в них дополнения,  смысл которых, видимо, не дохо-
дил до сознания Гитлера.  Под руководством вечно  пасующего  и
несамостоятельного Кейтеля Верховное командование вермахта вы-
нуждено было искать обходные пути для достижения целей.
     Не исключено,  что  в  малодушном подчинении генералитета
воле Гитлера было повинно и постоянное перенапряжение. Порядок
работы Гитлера  вклинивался в повседневное нормальное функцио-
нирование Верховного командования вермахта,  из-за  чего  люди
часто лишались нормального сна.  Подобные чисто физические пе-
регрузки играют,  повидимому,  большую роль,  чем это  принято
считать, особенно если длительное время находиться под прессом
требований самых высших достижений.  Кейтель и  Йодль  даже  в
личном общее  производили  впечатление усталых,  опустошенных.
Чтобы несколько разрядить круг изношенных людей, я хотел поми-
мо Фромма  внедрить  в ставку фюрера своего друга фельдмаршала
Мильха. Я несколько раз брал его с собой,  чтобы-де доложить о
проблемах "центрального планирования". Пару раз это получилось
удачно, Мильх сумел заручиться положительным отношением Гитле-
ра к  своему  плану разработать вместо предусмотренного произ-
водства серийного тяжелых бомбардировщиков  программу  выпуска
истребителей. На  это  вскоре  последовал запрет Геринга появ-
ляться ему в ставке.
     Геринг выглядел сильно утомленным,  когда в конце 1942 г.
мы сидели в его  павильоне,  специально  построенном  для  его
кратких визитов в ставку. В его рабочем бункере обстановка бы-
ла не столь спартанской,  как у Гитлера;  удобные  кресла,  во
всяком случае,  были. Подавленно он заметил: "Мы еще будем ра-
доваться, если после этой войны Германия сохранит  границы  до
1933 г." Правда,  он тут же попытался замазать эти слова парой
оптимистических банальностей, но у меня создалось впечатление,
что при всей беззастенчивости, с которой он смотрел в рот Гит-
леру, внутренним взором он уже видел приближение разгрома.
     По своему  прибытию в ставку Геринг обычно ненадолго уда-
лялся в свой павильон,  тогда как Боденшатц, его связной гене-
рал при Гитлере,  покидал комнату, где шло "положение", чтобы,
как мы полагали,  проинформировать Геринга о спорных вопросах.
Через  четверть часа он появлялся на совещании.  С нажимом - и
без того,  чтобы его об этом просили,  - он поддерживал именно
ту точку зрения, которую Гитлер отстаивал в спорах с генерали-
тетом.  Гитлер внимательно вглядывался в лица  присутствующих:
"Вот  видите,  рейхсмаршал  придерживается  как раз моей точки
зрения!"
     После полудня  7  ноября 1942 г.  я сопровождал Гитлера в
спецпоезде в Мюнхен.  Во время таких поездок, когда он был из-
бавлен от рутины ставки,  с ним было легче обсудить некоторые,
требующие времени,  общие вопросы производства вооружений. Его
персональный поезд был оборудован радио-,  телеграфной и теле-
фонной связью. Йодль и еще несколько генштабистов также сопро-
вождали Гитлера.
     Общее настроение было напряженным.  Мы уже опаздывали  на
четыре часа, потому что у каждой крупной станции мы задержива-
лись, чтобы подключиться к имперской телефонной сети  и  полу-
чить последние сведения.  С самого раннего утра в пути находи-
лась целая армада транспортных  судов  противника,  которая  в
сопровождении боевых  кораблей  направлялась,  очевидно  через
Гибралтар в Средиземное море.
     В былые времена Гитлер обыкновенно во время остановок по-
являлся в окне своего вагона перед народом. Теперь же контакты
с внешним миром, казалось, были ему нежелательны. Шторы на ок-
нах со стороны перрона были  опущены.  Как-то  мы  с  Гитлером
поздним вечером  сидели в его отделанном полисандровым деревом
вагоне-ресторане за обильным ужином. И никто из нас сначала не
обратил внимания,  что на соседнем пути стоял товарняк; из те-
лячьих вагонов на нас на наш стол пристально смотрели немецкие
солдаты, возвращавшиеся с восточного фронта,  измученные, ото-
щавшие, многие раненные.  Приподнимаясь со стула, Гитлер вдруг
увидел мрачную картину всего в двух метрах от своего окна.  Ни
приветствия, ни вообще какой-либо  реакции.  Приказ  порученцу
немедленно опустить шторы. Так во второй половине войны закон-
чилась одна из редких встреч Гитлера с  фронтовыми  солдатами,
такими же, каким он сам некогда был.
     На каждой второй станции поступали сведения о все большем
чисчле морских подразделений,  миновавших пролив.  Развертыва-
лась беспримерная операция.  Пролив позади! Все суда, сведения
о которых  поступали от воздушной разведки,  шли уже по Среди-
земному морю на Восток.  "Величайшая военно-морская  десантная
операция в  мировой  истории  состоялась",  -  так уважительно
отозвался Гитлер, возможно, размышляя в этот момент, что никто
иной, как  он  сам был решительным противником операций такого
рода. Возможно, на секунду забывая, что эта операция направле-
на была не против кого-либо,  а против него самого. До следую-
щего утра десантный флот задержался к северу от  алжирского  и
марокканского побережья.
     В течение ночи Гитлер развил несколько версий столь зага-
дочного поведения:  наиболее  правоподобным ему казалось,  что
речь идет об огромной поставке всего необходимого для поддерж-
ки наступления  против  теснимого  немецкого Африканского кор-
пуса. Подразделения судов сгруппировались только для  того,  -
рассуждал он, - чтобы под покровом защищающей от немецкой ави-
ации ночи проскользнуть пролив между Сицилией и Африкой. Или -
и этот  вариант больше соответствовал видению им смелых боевых
операций - "противник еще сегодня ночью высадится в  Централь-
ной Италии, там он вообще не встретил бы сопротивления. Немец-
ких войск там нет,  а итальянцы дадут  деру.  Так  они  смогут
отсечь Северную Италию от Юга.  Что же будет тогда с Роммелем?
Очень скоро с ним будет покончено. У него нет резервов, а путь
для поставок  будет  отсечен!"  Гитлер просто упивался возмож-
ностям, которые открывались столь масштабной  операцией,  воз-
можностями, которые  уже  давно ему были недоступными.  Он все
более входил в роль противника:  "Я бы немедленно же  захватил
бы Рим  и сформировал бы там новое правительство.  Или,  и это
возможный третий вариант,  я бы высадился бы в Южной  Франции.
Мы все время компромиссничали, вот теперь и получим! Ни укреп-
лений, ни вообще немецких войск там внизу.  Это ошибка, что мы
там ничего не выставили. Правительство Петена, конечно, не бу-
дет оказывать сопротивления!" Право,казалось,  что на какие-то
моменты он забывал, что он сам был главной мишенью сгущавшейся
смертельной опасности.
     Размышления Гитлера в ту ночь шли как бы по касательной к
подлинной реальности.  Ему не пришло бы никогда в голову  осу-
ществлять подобный десант без увязки с государственным перево-
ротом. Высадить войска в безопасной позиции на континент,  от-
куда они смогут методично,  без ненужного риска,  развертывать
свои порядки - такая стратегия была чужда его природе. Но одно
для него  в  эту  ночь  стало ясно - второй фронт начал отныне
превращаться в реальность.
     Я и сегодня помню,  как я был шокирован, когда на следую-
щий день,  Гитлер выступил с большой речью по случаю годовщины
своего неудавшегося путча 1923 г. Вместо того, чтобы, по край-
ней мере,  указать на серьезность положения и призвать к  пре-
дельному напряжению всех сил, он излучал уверенность в победе,
оптимизм, сыпал банальностями: "Ну, Вы совсем сдурели, - обра-
щался к противникам, за чьими операциями еще вчера с почтением
следил, - если Вы думаете,  что Вы когда-нибудь сможете разда-
вить Германию... Мы не рухнем, стало быть, рухнут другие".
     Поздней осенью 1942 г.  во время одной из "ситуаций" Гит-
лер с триумфом заявил:  "Теперь русские уже посылают своих ка-
детов на фронт (8).  Это недвусмысленное  свидетельство  того,
что они на пределе. Подрастающим поколением офицеров жертвуют
только тогда, когда уже ничего не осталось".
     Несколькими неделями позднее,  19 ноября 1942 г., до Гит-
лера, перебравшегося незадолго перед тем в Оберзальцберг, дош-
ли первые донесения о крупном зимнем наступлении русских,  ко-
торому через два с небольшим месяца суждено  было  завершиться
капитуляцией наших войск в Сталинграде (9).  После интенсивной
артиллерийской подготовки значительные силы  Советов  прорвали
под Серафиновым  (имеется в виду,  Серафимович - В.И.) позиции
румынских дивизий.  Гитлер  попробовал  объяснить   катастрофу
презрительными отзывами  о низких боевых качествах своих союз-
ников, да и вообще преуменьшить ее масштабы. Но почти сразу же
русским удалось  нанести  удары и по немецким дивизиям,  фронт
начал разваливаться.
     Он расхаживал  по  большому  залу Бергхофа взад и вперед:
"Наши генералы снова повторяют свои старые ошибки.  Они всегда
переоценивают силы  русских.  По всем фронтовым сводкам видно,
что у противника не хватает людского материала. Они ослаблены,
они потеряли слишком много крови. Но такого рода сводки никто,
разумеется, не желает принимать во внимание. Вообще! А русские
офицеры имеют такую скверную подготовку, что с ними совсем не-
возможно организовать наступление.  Мы-то знаем, что для этого
нужно! Рано или поздно русский остановится - выдохся! Тем вре-
менем мы подбросим туда несколько свежих дивизий,  и они снова
восстановят порядок". В уединенности Бергхофа он не понял, что
надвигается. Через три дня, однако, поскольку устрашающие док-
лады не прекращались, он поспешно выехал в Восточную Пруссию.
     Еще несколько дней спустя в Ростенбурге  на  карте  Гене-
рального штаба  я увидел Южный фронт от Воронежа до Сталингра-
да; на отрезке в 200 километров многочисленные красные  стрелы
обозначали наступательное  продвижение  советских войск,  лишь
местами прерывавшиеся небольшими голубыми кружками - это  были
последние очаги сопротивления остатков немецких и союзнических
дивизий. Сталинград уже был  в  красном  кольце.  Почувствовав
тревогу, Гитлер  приказал всем другим фронтам,  а также частям
на оккупированных территориях,  срочно перебросить подразделе-
ния на  Юг,  поскольку оперативных резервов совсем не было.  А
ведь генерал Цейтцлер задолго до краха обращал его внимание на
то, что каждая из дивизий на Юге России занимает необыкновенно
большие отрезки фронта (10) и что они не выдержат  энергичного
наступления советских войск.
     Когда вокруг Сталинграда сомкнулось  кольцо,  Цейтцлер  с
покрасневшим, утомленным от бессонницы лицом настойчиво отста-
ивал свою точку зрения,  что 6-я армия должна  пробиваться  на
Запад. Он представил подробнейшую информацию о голодных продо-
вольственных нормах,  о нехватке горючего, из-за чего засевшим
в руинах или окопавшимся в снежных полях солдатам уже не может
обеспечиваться горячее питание, и это при низких температурах.
Гитлер оставался  невозмутимым  и решительным,  как если бы он
хотел показать,  что опасения Цейтцлера - всего  лишь  паника:
"Отданный мной  приказ  о  контрударе  с Юга скоро деблокирует
Сталинград, и положение будет восстановлено.  У нас уже бывали
подобные ситуации,  и  в  конце-концов мы ими овладевали".  Он
распорядился, чтобы позади приготовившихся к  контрнаступлению
соединений уже сейчас сосредотачивались составы с продовольст-
вием и необходимыми материально-техническими грузами,  которые
сразу же  после  прорыва кольца улучшили бы снабжение.  На это
Цейтцлер возражал:  выделенные для контрудара силы слишком ма-
лы, - и Гитлер его не перебивал.  Вот если бы им на самом деле
удалось воссоединиться с прорвавшейся  на  Запад  6-й  армией,
тогда они смогли бы закрепиться южнее на новых рубежах. Гитлер
приводил свои доводы,  но Цейтцлер не сдавался. Наконец, когда
спор длился  уже  более  получаса,  терпение  Гитлера лопнуло:
"Сталинград должен быть удержан.  Должен - это ключевая  пози-
ция! Если мы под ним сумеем перерезать переправы русских через
Волгу, мы поставим их в труднейшее положение.  Как  иначе  они
смогут доставлять  хлеб из Южной России на Север?" Звучало это
не очень убедительно.  У меня было чувство, что Сталинград для
него стал чем-то вроде символа. Дискуссия после этого спора на
какое-то время была закончена.
     На следующий день ситуация еще более ухудшилась.  Уговоры
Цейтцлера стали еще более настойчивыми. Настроение в "ситуаци-
онной" комнате было подавленным,  даже сам Гитлер выглядел пе-
реутомленным и угнетенным. Снова он затребовал расчеты об объ-
еме ежедневных поставок для поддержания боеспособности группи-
ровки в 200 тысяч солдат.
     Еще сутки  спустя  судьба  оказавшихся в котле армий была
решена. В "ситуационной" комнате появился Геринг,  свеженький,
сияющий - ни дать,  ни взять, опереточный тенор, играющий роль
победоносного рейхсмаршала. Глубоко огорченный, с каким-то мо-
лящим оттенком в голосе, Гитлер обратился к нему: "Как обстоят
дела со снабжением Сталинграда по воздуху?" Геринг вытянулся в
стойку и торжественно заявил: "Мой фюрер! Снабжение по воздуху
6-й армии гарантируется мною лично.  Вы можете на  меня  поло-
житься!" Как позднее я узнал от Мильха,  генеральный штаб ВВС,
действительно, произвел расчеты и пришел к выводу, что снабже-
ние сталинградского котла по воздуху невозможно. Да и Цейтцлер
сразу же после рапорта Геринга высказал сомнение.  На это  Ге-
ринг ему резко ответил,  что проведение необходимых расчетов -
исключительная компетенция люфтваффе. Гитлер, который мог быть
столь дотошным при возведении многоэтажных цифровых колонок, в
тот день даже не поинтересовался,  каким образом, откуда будут
высвобождены необходимые  самолеты.  От слов Геринга он ожил и
снова обрел свою былую решительность: "Тогда Сталинград должен
быть удержан! Бессмысленно дальше рассуждать о прорыве 6-1 ар-
мии, при котором она растеряла бы всю свою тяжелую  технику  и
перестала бы быть боеспособной.  6-1 армия остается в Сталинг-
раде!" (11)
     Хотя Геринг знал, что судьба окруженных в Сталинграде ар-
мий зависела от его торжественного обещания,  тем не менее  12
декабря 1942 г.  он разослал приглашение на торжественное отк-
рытие после реставрации пострадавшей  от  бомбежки  берлинской
оперы, где  давалось  праздничное  представление "Нюрнбергских
майстерзингеров" Рихарда Вагнера.  В парадных формах и  фраках
мы расселись  в  просторной ложе фюрера.  Жизнерадостный спек-
такль оказался в столь мучительном конфликте  с  событиями  на
фронте, что  я  еще  долго упрекал себя за то,  что последовал
приглашению.
     Вскоре я снова был в ставке. Цейтцлер ежедневно представ-
лял сводки командования 6-й арми