Терапевт профессор Кох считал,  что высокогорный  воздух
Зальцбурга не  полезен  для  моего  легкого.  В  парке дворца
Клессхайм, ныне доме  для  гостей  Гитлера  под  Зальцбургом,
князья церкви,  архиепископы,  построили  совершенно очарова-
тельный, богато изукрашенный павильон  в  форме  трилистника,
Клееблатт (архитектор Фишер фон Эрлах).  18 марта свежеотрес-
таврированный миниатюрный замок был отведен для моего  пребы-
вания, поскольку  в большом дворцовом помещении в эти дни ос-
тановился "имперский    регент"    Хорти,    прибывший    для
переговоров. Через  сутки эти переговоры привели к тому,  что
Гитлер ввел войска в Венгрию - его последнее вторжение в  чу-
жую страну. Уже в день моего прибытия ко мне во время переры-
ва в переговорах заглянул Гитлер.
     Я не  видел  его два с половиной месяца и впервые за все
годы нашего знакомства вдруг  заметил  его  непропорционально
широкий нос и сероватый цвет кожи,  вообще мне лицо его пока-
залось отталкивающим - первый симптом того,  что я стал отда-
ляться от него и видеть его без всякого приукрашивания. Почти
целый квартал я был вне его личного воздействия, весь в своих
болезнях и  переживаниях в связи с моим задвижением.  Впервые
за годы упоения и лихорадочной деятельности я  мог  поразмыш-
лять о  всем пути,  проделанном мной вместе с этим человеком.
Прежде достаточно было нескольких его слов,  какого-то жеста,
чтобы с  меня  слетала  всякая усталость и пробуждалась новая
энергия. Теперь же,  несмотря на сердечность тона,  я и после
его ухода  чувствовал себя утомленным и опустошенным.  Единс-
твенное, о чем я мечтал -  по  возможности  скорее  оказаться
вместе с женой и детьми в Меране,  провести тем несколько не-
дель, восстановить силы.  Но я не знал только - для чего? По-
тому что цели у меня теперь не было.
     Но тут,  во время пятидневного пребывания в  Клессхайме,
во мне  снова взыграло стремление к самоутверждению:  я остро
почувствовал, что с помощью наговоров и злопыхательства  сде-
лано все, чтобы меня окончательно сбросить со счетов. На сле-
дующий день меня с днем рождения по  телефону  поздравил  Ге-
ринг. Я,  несколько преувеличивая, сообщил ему о своем вполне
приличном самочувствии, он заявил мне, отнюдь не с соболезно-
ванием, а  как-то особенно радостно:  "Но послушайте,  это же
совсем не так! Профессор Гебхардт собщил мне вчера, что у Вас
серьезная болезнь сердца.  И без шансов на существенное улуч-
шение, именно так он сказал.  Может быть,  Вы просто этого не
знаете". Прощаясь, не пожалев хвалебных слов о всем мной сде-
ланном, он недвусмысленно намекнул на мой  предстоящий  отход
от дел. На это я ответил, что рентген и кардиографическое об-
следование не выявили заболевания (8).  Геринг  возразил:  да
Вас просто  неверно информируют и проигнорировал мои объясне-
ния. Конечно, Гебхардт ввел его в заблуждение.
     Да и  Гитлер  с  озабоченным видом заявил в узком кругу,
где присутствовала моя жена:  "Шпеера больше нет!" У него был
разговор с Гебхардтом, отозвавшемся обо мне как о развалине.
     Возможно, он в тот момент вспомнил наши  общие  архитек-
турные мечтания, которые мне уже из-за болезни сердца никогда
не осуществить,  возможно,  подумал он и о безвременном уходе
своего первого архитектора,  профессора Трооста,  - во всяком
случае, он в тот же день снова навестил Клессхайм, чтобы пре-
поднести мне огромный букет цветов,  который нес за ним слуга
- жест для него в высшей мере необычный.  Еще через несколько
часов по его поручению раздался звонок от Гиммлера, официаль-
но уведомившего меня,  что по указанию Гитлера  Гебхардт  как
группенфюрер СС берет на себя ответственность за мою безопас-
ность, а как врач - за мое здоровье. Тем самым у меня был от-
нят мой терапевт, а для моей охраны прибыла группа СС, подчи-
нявшаяся Гебхардту (9).
     23 марта  у меня снова появился Гитлер,  как если бы по-
чувствовал во время первого визита отчуждение от него,  кото-
рое у меня наступило за время болезни.  И на самом деле, нес-
мотря на оказанные мне в  эти  дни  знаки  былого  сердечного
внимания,  мое отношение к Гитлеру в чем-то изменилось. Я еще
долго переживал, что только, по-видимому, это свидание пробу-
дило в нем воспоминание о том, что когда-то я был ему близок,
тогда как мои достижения и как архитектора,  и  как  министра
оказались  малосущественными  для преодоления многонедельного
расставания. Естественно, я отдавал себе отчет в том, что че-
ловек,  который  так сильно перегружен,  как Гитлер,  неся на
своих плечах огромное бремя,  имеет право  на  то,  чтобы  не
очень-то  обращать  внимание на сотрудников вне круга повсед-
невного служебного общения.  Но все его поведение  предыдущих
недель наглядно показало мне,  как я немного значу в его сви-
те, насколько он был далек от того, чтобы основывать свои ре-
шения  на  разумном и компетентном подходе.  Возможно потому,
что он почувствовал мою холодность,  а возможно, и мне в уте-
шение  он  пожаловался и на свое неважное самочувствие.  Есть
симптомы,  что он довольно скоро может потерять  зрение.  Мою
реплику, что профессор Брандт даст ему информацию о приличном
состоянии моего сердца, он выслушал молча.
     На высоком  холме  над  Мераном  расположен замок Гойан.
Здесь я провел шесть самых лучших недель за все  свое  минис-
терское время,  единственные - вместе с семьей. Гебхардт снял
квартиру далеко внизу,  в долине, и почти не использовал пре-
доставленные административные  права  для вмешательства в мои
контакты с внешним миром и встречи.
     В дни  моего  пребывания  в Меране Геринг,  переживавший
прилив необычной активности,  привлек моих обоих сотрудников,
Дорша и Заура,  к совещаниям у Гитлера.  Со мной он не только
не посоветовался,  но даже и не поставил об  этом  в  извест-
ность.  Совершенно очевидно,  что после многочисленных неудач
последних лет он  захотел  воспользоваться  удобным  случаем,
чтобы снова укрепить свои позиции второго, после Гитлера, че-
ловека.  И в этих целях он приподнимал,  разумеется,  за  мой
счет, обоих моих сотрудников, которые как соперники представ-
лялись ему совершенно безопасными. Кроме того, он распростра-
нил слух,  что моя отставка - дело чуть ли не решенное, и как
раз в эти же недели запросил отзыв гауляйтера Верхнедунайской
гау  Айгрубера  об  отношении партии к генеральному директору
Мейндлю,  с которым был связан дружескими узами.  Свой запрос
он  обосновал своим намерением предложить Гитлеру кандидатуру
Мейндля в качестве моего преемника (10).  Но тотчас же заявил
о своих амбициях и Лей, и без того перегруженный многочислен-
ными постами Имперский оргляйтер партии: если Шпеер уйдет, то
он - хотя его об этом никто не просил - взвалит на себя и эту
работу: уж как-нибудь справится!
     Борман и  Гиммлер попытались тем временем скомпрометиро-
вать в глазах Гитлера всякого рода  наветами  моих  остальных
руководящих работников, начальников отделов. Только окольными
путями (Гитлер не считал необходимым поставить меня в извест-
ность) до  меня  дошло  известие,  что по отношению к трем из
них: Либелю, Вэгелю и Шиберу, Гитлер был настолько резок, что
следует ожидать их скорого снятия. Видно было, что достаточно
было нескольких недель,  чтобы из памяти Гитлера  улетучились
воспоминания о днях в Клессхайме.  Помимо Фромма,  Цейтцлера,
Гудериана, Мильха и Деница,  только  один  министр  экономики
Функ из  высшего  руководящего  круга  Рейха оказался в числе
тех, кто проявил ко мне за время моей болезни внимание.
     Уже на протяжении нескольких месяцев Гитлер,  ища спасе-
ния от бомбовых ударов, требовал перевода промышленных предп-
риятий в  пещеры и в подземные бетонированные цеха.  Я ему на
это возражал: бомбардировщики нельзя победить бетоном. Потому
что, имей мы даже в нашем распоряжении не один год, все равно
было бы невозможно разместить всю военную  промышленность под
землей или  укрыть  бетоном.  А  кроме  того  - и в этом наше
счастье - противник наносит удары  как  бы  по  разветвленной
дельте нашей промышленности вооружений,  этой реки со многими
притоками. Усиленным прикрытием этой  дельты  мы  его  только
подтолкнем к  еще более массированным бомбардировкам там, где
промышленный поток стекает по узкому  и  глубокому  руслу.  Я
имел в виду химию,  угледобычу, энергоснабжение и многие дру-
гие отрасли, которые стали для меня сплошным ночным кошмаром.
Совершенно бесспорно, что Англия и Америка были вполне в сос-
тоянии уже в тот момент, т.е. в начале 1944 г., в течение са-
мого короткого  времени  полностью  парализовать одну из этих
опор всей индустрии и лишить всякого смысла дальнейшие усилия
по прикрытию производства.
     14 апреля Геринг овладел инициативой и пригласил Дорша к
себе. Он,  Геринг, многозначительно завел он речь, может себе
представить только одну организацию,  способную выполнить от-
ветственное задание  фюрера - строительство серий особо круп-
ных бункеров.  Дорш ответил, что возведение подобных сооруже-
ний на территории Рейха,  собственно, не входит в задачи этой
организации, ведущей строительство на оккупированных террито-
риях. Но  если есть необходимость,  он может немедленно пока-
зать проект такого  бункера,  хотя  и  спроектированного  для
Франции. В тот же вечер Дорш был вызван к Гитлеру:  "Я впредь
буду лично следить за тем, чтобы отныне такие крупные объекты
на территории  Рейха строились бы только Вами".  На следующий
день Дорш смог предложить несколько подходящих для размещения
подобных объектов мест, а также изложить свои организационные
и технические соображения  по  обеспечению  шести  гигантских
бункеров, каждый  площадью в 100 тыс.  кв.  метров.  В ноябре
1944 г. по заверениям Дорша они все будут готовы (11). Гитлер
тут же издал одну из тех спонтанных директив, которых все так
боялись. В соответствии с ней он  подчинил  Дорша  непосредс-
твенно себе и присвоил этому строительству самую высокую сте-
пень приоритетности,  так что Дорш получил право  вмешиваться
по своему усмотрению в абсолютно любую стройку. Нетрудно было
предсказать, что эти шесть гигантских бункеров не  могут быть
построены за полгода,  более того,  что их никогда не удастся
ввести в строй. Несложно было распознать правду, уж если ложь
была настолько примитивна.
     До сих пор Гитлер считал излишним извещать меня  о  всех
предпринятых им  шагах,  которыми  он быстро ликвидировал мои
полномочия. Естественно,  мое уязвленное самолюбие, пережитое
оскорбление наложили  свой отпечаток на письмо,  которое я 19
апреля написал ему и в котором  открыто  выражал  сомнения  в
правильности принятых  решений.  Это письмо открыло целый ряд
писем и памятных записок,  в которых под  покровом  выяснения
деловых вопросов шел процесс становления самосознания, высво-
бождения способности самостоятельного мышления,  долгие  годы
изуродованной, смятенной  демонической волей Гитлера.  Прини-
маться за строительство столь крупных сооружений  в настоящее
время, писал  я  в этом письме, - самообман,  потому что "при
всех усилиях едва ли возможно обеспечить даже самые примитив-
ные предпосылки для размещения немецкого трудового населения,
иностранной рабочей силы и одновременно -  для восстановления
наших военных предприятий. Для меня сегодня не вопрос  выбора
- приниматься ли за долгосрочные объекты..., напротив, я дол-
жен все время закрывать еще не законченные строительством за-
воды военного производства,  чтобы сохранить минимально необ-
ходимые условия   для   поддержания   немецкого  производства
вооружений".
     Изложение различий в подходах я завершил упреком Гитлеру
в том, что он ведет себя некорректно: "Еще в бытность мою Ва-
шим строителем я всегда следовал принципу предоставления моим
сотрудникам самостоятельности  в  их  работе.  Этот  принцип,
правда, приводил меня к тяжким разочарованиям,  потому что не
всякий выдерживает испытание известностью,  и кое-кто, добив-
шись... немалого признания, предал меня". Гитлер мог без тру-
да понять,  что я имел в виду Дорша. Не без некоторой назида-
тельности я  писал  далее:  "Но  это никогда не заставит меня
отойти от этого железного  принципа.  По  моему  мнению,  это
единственное, следуя  чему,  особенно  на руководящих постах,
можно править и созидать".  Строительная отрасль и производс-
тво вооружений именно в данный момент представляют собой одно
целое. Дорш мог бы и впредь нести ответственность  за  строи-
тельство на занятых территориях, в Германии же я хотел бы пе-
редать руководство в руки старого сотрудника Тодта Вилли Хен-
не. И  оба они должны бы выполнять свои обязанности под общим
руководством лояльного  сотрудника  Вальтера  Бругмана  (12).
Гитлер отвел  кандидатуру Бругмана,  а через пять недель,  26
мая 1944 г.,  он погиб при довольно неясных  обстоятельствах,
как и мой предшественник Тодт, в авиационной катастрофе.
     Мое письмо было передано Гитлеру накануне его дня рожде-
ния моим  старым  сотрудником  Фрэнком.  В письме содержалась
просьба об отставке,  если Гитлер не может согласиться с моим
общим подходом. Как мне стало известно из в данном случае са-
мого надежного источника - от старшей секретарши Гитлера  Йо-
ганны Вольф,  Гитлер  пришел  в  крайнее раздражение от моего
письма и сказал: "Даже Шпееру полагается знать, что и для не-
го существуют высшие государственные соображения".
     В подобном духе он уже высказался шестью неделями ранее,
когда я  распорядился временно приостановить строительные ра-
боты на возводимых по его личному указанию  бомбоубежищах для
высокопоставленной публики, поскольку возникла острая необхо-
димость расчистных работ после одного особо тяжелого  воздуш-
ного налета. По всей видимости, у него сложилось впечатление,
что я собираюсь по своему усмотрению истолковывать его указа-
ния, во всяком случае, его раздражение нашло свой выход имен-
но в этом обвинении. В тот раз он уполномочил Бормана со всей
категоричностью, несмотря  на мою болезнь,  указать мне,  что
"приказы фюрера обязательны к исполнению каждым  немцем,  они
ни при  каких обстоятельствах не могут быть отменены или при-
остановлены или задерживаться с исполнением". Тогда же Гитлер
пригрозил, что  в  в  противном случае "повинный в этом госу-
дарственный служащий за противодействие приказу фюрера  арес-
товывается полицией  и  направляется  в  концентрационный ла-
герь" (13).
     Только-только я  узнал,  и  снова  окольными  путями,  о
реакции Гитлера,  как мне позвонил Геринг  с  Оберзальцберга.
Ему известно о поданном мной прошении об отставке, и по высо-
чайшему уполномочению он должен мне заявить, что только фюрер
имеет исключительное право принимать решение,  когда министру
позволяется оставить службу.  Напряженный разговор  длился  с
полчаса, пока  мы не пришли к компромиссному решению: "Вместо
отставки продлевается мое лечение и, как министр, я незаметно
исчезну из поля зрения".  Геринг почти с восторгом согласился
с такой формулировкой:  "Отличный выход! Так и сделаем! И фю-
рер примет это!" Гитлер,  всегда в щекотливых случаях старав-
шийся избегать конфронтации,  не рискнул вызвать меня и  ска-
зать мне   в   лицо,   что  он  после  всего  должен  сделать
соответствующие выводы и отправить меня в отпуск.  По той  же
нерешительности он и через год, когда дошло до открытого раз-
рыва, не попытался настоять на освобождении меня от моих обя-
занностей. Задним  числом мне кажется,  что,  вероятно,  была
возможность подогреть неудовольствие Гитлера до такой  степе-
ни, чтобы отставка стала неизбежной. Во всяком случае те, кто
решил остаться в ближайшем окружении,  делал это по своей во-
ле.
     Как бы ни расценивать мои мотивы,  во всяком случае, мне
импонировала идея  от  всего отойти.  Предвестников окончания
войны я мог почти ежедневно вживе видеть на голубом южном не-
бе, когда на нахально низком полете появлялись бомбардировщи-
ки американского 15-го флота со своих итальянских баз;  пере-
летев над   Альпами,   они   направлялись   бомбить  немецкие
промышленные объекты. Ни одного нашего истребителя, ни одного
выстрела зенитной  артиллерии.  Эта картина абсолютной безза-
щитности была красноречивее любых известий.  Если до сих  пор
удавалось как-то компенсировать потери в вооружениях,  остав-
ляемых при отступлении,  то теперь, пессимистически размышлял
я, при такой массированной войне с воздуха  все скоро  придет
к своему концу.  Что могло быть более благоразумным, чем вос-
пользоваться предложенным  Герингом шансом и перед лицом неу-
молимо надвигавшейся катастрофы незаметно исчезнуть с руково-
дящей должности? Мысль покинуть свой пост, чтобы прекращением
работы ускорить конец Гитлера и режима,  у меня, при всех не-
согласиях, все же не возникала, и при подобной ситуации, ско-
рее всего, не пришла бы мне в голову и сегодня.
     Мои размышления о самоустранении были нарушены во второй
половине 20 апреля появлением одного из наиболее  близких мне
сотрудников, Роланда.  В мире промышленников уже прослышали о
моем намерении уйти в отставку,  и Роланд появился, чтобы от-
говорить меня от нее:  "Вы не имеете права выдать  промышлен-
ность, которая и по сей день идет за Вами,  тем,  кто  придет
Вам на смену.  Можно себе представить, что это будут за типы!
Для нашего будущего сейчас решающим является один  пункт: как
может после проигранной войны быть сохранена необходимая про-
мышленная база.  И для этого Вы должны  оставаться  на  своем
посту!" Насколько я помню, именно тогда перед моим внутренним
взором впервые возникла картина "выжженной земли",  когда Ро-
ланд заговорил об опасности того,  что потерявшая от отчаяния
голову правящая верхушка может приказать разрушать промышлен-
ный потенциал.  Вот тогда, в тот день я впервые почувствовал,
как во мне нарождается нечто,  совершенно независимое от Гит-
лера, имеющее  отношение  исключительно  к моей земле и моему
народу: первое шевеление,  еще очень расплывчатое и  призрач-
ное, ответственности.
     Уже через несколько часов, после полуночи, у меня собра-
лись фельдмаршал Мильх,  Заур и д-р Фрэнк. Они всю вторую по-
ловину дня  потратили  на  дорогу  от  Оберзальцберга.  Мильх
должен был  передать  мне устное послание Гитлера;  он просил
передать мне,  что он меня очень высоко ценит и что его отно-
шение ко мне остается неизменным.  Это звучало почти как объ-
яснение в любви.  Впрочем,  спустя 23 года Мильх сказал  мне,
что он  очень просил Гитлера подбодрить меня несколькими доб-
рыми словами. Еще несколькими неделями ранее меня они бы тро-
нули, я был бы счастлив,  воспринял бы их как награду. Теперь
же моя реакция была:  "Нет, довольно, я сыт этим. Я ничего не
делаю больше об этом слышать!" (14) Мильх, Заур и Фрэнк насе-
дали на меня. Хотя поведение Гитлера я считал пошлым и неиск-
ренним, мне  все  же не захотелось обрывать свою министерскую
деятельность, особенно после того,  как Роланд заставил  меня
почувствовать и  еще  один вид ответственности.  Только после
нескольких часов переговоров я уступил с условием,  что  Дорш
снова возвращается под мое начало и что вообще восстанавлива-
ется прежнее положение.  По  вопросу  об  огромных  бункерах,
впрочем, я  уже склонен был сдаться:  это уже не имело значе-
ния. На следующий день  Гитлер  подписал  заготовленный  мной
ночью документ, шедший навстречу этому требованию: Дорш будет
под моим руководством строить бункеры, отнесенные к категории
высшей срочности (15).
     Через три дня, однако я понял, что поспешил со своим ре-
шением. Поэтому я решился снова писать Гитлеру.  Я понял, что
неизбежно попаду в крайне неблагоприятную ситуацию. А именно:
поддержу я Дорша при строительстве бункеров материалами и ра-
бочей силой, тогда я должен буду принимать на себя все неудо-
вольствие имперских органов из-за срыва их программы.  А если
я не смогу выполнять требования Дорша, то между нами начнется
бюрократически-бумажная перепалка и взаимные обвине