ия для успешного  выполне-
ния профессиональных задач,  коль скоро к ним прилагаются пар-
тийно-политические мерки" (3).
     Только при соблюдении двух условий, писал я далее, я могу
согласиться на подключение партии к работе по производству во-
оружения.  Непосредственно  мне  в  вопросах вооружения должны
подчиняться как гауляйтеры, так и уполномоченные по делам эко-
номики (экономсоветники в гау) Бормана. "Необходима ясность во
властных полномочиях и в распределении компетенции" (4). Кроме
того,  я потребовал, чтобы Гитлер занял четкую позицию в отно-
шении самих принципов руководства отраслью:  "Мы  нуждаемся  в
определенном решении, будет ли впредь действовать система "са-
моответственности промышленности",  базирующаяся на доверии  к
руководителям предприятий,  или  промышленность должна перейти
на какую-то иную систему.  По моему мнению, должна сохраниться
система ответственности  руководителя предприятия за предприя-
тие и она должны быть по возможности  сильно  приподнята".  Не
следует менять  оправдавшую  себя  систему  - так заканчивал я
свое послание, еще раз повторив, что должно быть принято реше-
ние, которое "всем ясно показало бы, в каком направлении будет
впредь осуществляться руководство хозяйством".
     21 сентября  я в ставке передал Гитлеру свое письмо,кото-
рое он,  пробежав глазами,  молча принял к сведению. Ничего не
произнеся в ответ,  он просто нажал на кнопку звонка и передал
папку адъютанту с указанием доставить ее Борману. Одновременно
он поручил  своему  секретарю совместно с также находившимся в
ставке Геббельсом принять решение по  содержанию  письма.  Это
был чистый проигрыш.  Было видно, что Гитлер устал вмешиваться
в эти для него столь малопонятные распри.
     Через несколько  часов  я  был  приглашен к Борману в его
канцелярию, в нескольких шагах от  гитлеровского  бункера.  Он
был в  нарукавниках,  подтяжки плотно облегали его толстый жи-
вот. Геббельс был в приличном виде.  Сославшись  на  директиву
Гитлера от 25 июля,  министр прямолинейно объявил мне, что от-
ныне он будет неограниченно пользоваться  предоставленным  ему
полномочием и отдавать мне приказы.  Борман подтвердил: я пос-
тупаю в подчинение Геббельса.  Помимо всего прочего, он не по-
терпит ни малейших попыток оказать влияние на Гитлера.  Стычка
становилась все  более  неприятной,  Борман  вел  себя  просто
по-хамски, Геббельс выглядел угрожающе, вставляя время от вре-
мени циничные реплики.  Идея,  за которую я так ратовал, стала
самым неожиданным образом,  в связке Геббельс-Борман, действи-
тельностью.
     Двумя днями  позднее Гитлер,  по-прежнему отмалчивающийся
от моих письменных требований,проявил ко мне некоторое  внима-
ние и  подписал  заготовленное  мною  обращение  к  директорам
предприятий, в котором, в сущности, содержалось то же, что и в
моем письме. В нормальных условиях это было бы равносильно по-
беде над Борманом и Геббельсом.  Но к этому времени  авторитет
Гитлера в партии был уже не тот.  Его наиближайшие паладины не
обратили даже внимания на этот документ и по-прежнему встреча-
ли в штыки любую попытку ограничаить произвольное вмешательст-
во в экономику.  Это были первые ставшие  очевидными  симптомы
разложения, которые  уже поразили партаппарат и лояльность его
первых лиц. В ближайшие же недели эти симптомы еще больше уси-
ливались подспудно  тлевшим  и даже ожесточавшимся спором (5).
Конечно, Гитлер был отчасти сам виноват в снижении своего  ав-
торитета. Он  беспомощно  качался между требованиями Геббельса
дать побольше солдат и моими - создать условия для роста воен-
ной продукции;  он соглашался то с одним, то сдругим, утверди-
тельным кивком головы одобрял взаимоисключающие  приказы  -  и
так, пока  бомбы  и продвигающиеся армии противника не сделали
совершенно излишними любые приказы,  затем - наш спор,  а  под
конец - и сам вопрос об авторитете Гитлера.
     В равной мере теснимому в угол политическими происками  и
внешним врагом, мне казалось своего рода отдыхом любая возмож-
ность уехать из Берлина. Вскоре я стал все дольше задерживать-
ся в своих поездках на фронт.  Я не мог никоим образом сделать
что-то полезное в военно-техническом плане, потому что те наб-
людения, которые у меня накапливались,  уже не могли быть реа-
лизованы практически.  И все же я надеялся, что увиденное мною
и услышанное  от  фронтовых командиров сможет в каких-то част-
ностях повлиять на решения ставки.
     Однако, если посмотреть в целом,  мои устные и письменные
отчеты не оказали сколь-либо заметного влияния.  Просили меня,
к примеру,  многие фронтовые генералы, с которыми я беседовал,
"освежить" их измотанные боями части,  поставить вооружения  и
танки из нашей все еще очень значительной продукции. Гитлер же
и Гиммлер, новый командующий резервной армией,отвергая все ар-
гументы, полагали,  что  теснимые противником войска сломались
морально и поэтому лучше как можно скорее создавать новые час-
ти, так называемые дивизии "народных гренадеров".  А потрепан-
ным дивизиям надо дать - и тут они употребляли очень характер-
ное словечко - "истечь кровью".
     Как эта система выглядела на практике,  я увидел в  конце
сентября 1944 г. при посещении учебного подразделения танковой
дивизии под Битбургом.  Один закаленный в многолетних боях ко-
мандир показал мне поле сражения, на котором несколькими днями
ранее разыгралась трагедия недавно  сформированной,  неопытной
танковой части. Плохо обученная, она еще только при выдвижении
на передовой рубеж потеряла вследствие поломок и аварий десять
из тридцати двух новеньких "пантер".  Уцелевшие  двадцать  две
машины, как мне на местности показал командир, были построены,
опять-таки из-за отсутствия боевого опыта и должной выучки,  в
боевой порядок на открытом поле настолько неудачно,что  проти-
вотанковая артиллерия американцев расстреляла их,  как в учеб-
но-показательных играх.  "Это был первый бой только  сформиро-
ванной части.  А  сколько  могли бы сделать с этими новенькими
танками мои, не раз и не два обстрелянные ребята!" - с ожесто-
чением закончил  свой рассказ капитан.  Я рассказал Гитлеру об
этом эпизоде и в заключение заметил не без иронии,  что у "но-
вых формирований нередко налицо значительные минусы по сравне-
нию с получившими подкрепление старыми частями" (6). Нона Гит-
лера этот пример не произвел ни малейшего впечатления.  На од-
ной из ближайших "ситуаций" он высказал свое,  "старого  пехо-
тинца", суждение,  что части только тогда дорожат своим оружи-
ем, когда его пополнение идет на самом невысоком уровне.
     Во время  других поездок на Западный фронт я узнал об от-
дельных попытках договариваться по конкретным вопросам с  про-
тивником. Под  Арнгеймом  встретился мне кипящий от возмущения
генерал войск СС Битрих. Накануне его 2-ой танковый полк нанес
тяжелый урон английской авиадесантной дивизии. В ходе боев ге-
нерал достиг с англичанами соглашения,  по которому англичанам
разрешалось развернуть  за  нашей линией фронта полевой госпи-
таль. А затем английские и американские  десантники  были  пе-
рестреляны партфункционерами.  Битрих  чувствовал себя обесче-
щенным. Резкие обвинения против партии были тем поразительнее,
чем ими сыпал генерал СС.
     Бывший адъютант Гитлера от сухопутных войск полковник Эн-
гель, командовавший теперь 12-й пехотной дивизией под Дюреном,
также заключил на свой страх и риск соглашение с противником о
выносе раненых  с поля боя в перерывах между боевыми действия-
ми. Опыт показывал,  что заводить в ставке разговор о подобных
договоренностях неразумно: Гитлер рассматривал их как проявле-
ние "расхлябанности". Все мы часто слышали, как он издеватель-
ски отзывался  о  мнимой  рыцарственности  прусской офицерской
традиции. В отличие от Западного  фронта  обоюдная  ожесточен-
ность и  безнадежность войны на востоке только усиливала стой-
кость простого солдата,  и естественные человеческие соображе-
ния там просто не могли проявиться.
     На моей памяти Гитлер всего один-единственный раз,  молча
и крайне  неохотно,  примирился  с  соглашением с противником.
Поздней осенью 1944 г.  английский флот  начисто  заблокировал
немецкие войска на греческих островах.  Несмотря на абсолютное
превосходство англичан,  немецкие солдаты были переправлены на
материк, временами  - на расстоянии видимости кораблей неприя-
теля. За это немецкая сторона взяла на  себя  обязательство  с
помощью этих пополнений отражать натиск русских на Салоники до
тех пор,  пока они не будут взяты английскими войсками.  Когда
эта операция,  затеянная по инициативе Йодля,  была закончена,
Гитлер заявил:  "Это останется единственным сдучаем, больше мы
себе ничего подобного не позволим".
     В сентябре 1944 г.  фронтовые генералы,  промышленники  и
гауляйтеры западной части страны ожидали, что войска американ-
цев и англичан,  используя свое превосходство,  отбросят наши,
почти безоружные и измотанные части в крупной непрерывной нас-
тупательной операции (7).  Никто уже не надеялся на то, что мы
сможем задержать их, никто, сохранивший хоть капельку реально-
го взгляда на положение дел,  не верил уже в  новое  "чудо  на
Марне, но уже только в нашу пользу (нужен комментарий - В.И.).
     В обязанности моего  министерства  входила  подготовка  к
разрушению промышленных  предприятий и сооружений всех видов,в
том числе и на чужой территории,  занятой нами. Гитлер еще при
отступлении в  Советском  Союзе издал приказ о "выжженной зем-
ле", рассчитывая тем самым в известной мере  обесценить  любые
успехи противника в отвоевывании пространства.  Он без колеба-
ний дал аналогичные приказы применительно к западным  странам,
как только англо-американская армия вторжения начала развивать
первоначальный успех из района высадки в Нормандии.  В  первое
время в  основе  этой  разрушительной  политики лежали трезвые
оперативные соображения.  Замысел состоял в том,  чтобы  всеми
способами не дать противнику закрепиться,  максимально затруд-
нить ему снабжение и пополнение ресурсов за счет освобождаемой
страны, а также - осложнить налаживание ремонтных служб, восс-
тановление электро- и  газоснабжения,  а  в  более  отдаленной
перспективе - и развертывание производства вооружений.  До тех
пор, пока неопределенным оставалось время окончания войны, мне
эти соображения  представлялись резонными,  но с того момента,
когда полное поражение стало  неминуемым,  они  теряли  всякий
смысл.
     Перед лицом безнадежной ситуации было только естественно,
что моя  позиция заключалась в том,  чтобы выйти из войны с по
возможности наименьшими опустошениями, которые не легли бы не-
подъемным бременем на процесс восстановления. Я не был в плену
тех тотально-апокалиптических настроений, которые все усилива-
лись в приближенных к Гитлеру кругах. При этом мне удалось пе-
реиграть Гитлера, который все безогляднее и ожесточеннее увле-
кал всеи  вся  за собой в катастрофу,  при помощи поразительно
простого трюка - использованием его же собственных аргументов.
Поскольку он всегда,  в самых отчаянных ситуациях настаивал на
том, что оставляемые территории вскоре будут отвоеваны у  про-
тивника, мне  всего-навсего  требовалось со ссылкой на эти ут-
верждения доказывать необходимость их промышленного потенциала
для обеспечения производства вооружения - разумеется, после их
возвращения под наш контроль.
     Уже вскоре  после  начала  англо-американского вторжения,
20-го июня, когда американские войска прорвали фронт и взяли в
клещи Шербур, этот аргумент сработал и повлиял на решение Гит-
лера, что "несмотря на  нынешние  трудности  на  транспорте  в
прифронтовой полосе,  речь никоим образом не может идти об от-
казе от находящегося на ней промышленного потенциала" (8). Это
сразу же  дало командующему Западным фронтом возможность оста-
вить без внимания более ранний приказ Гитлера,  согласно кото-
рому в  случае  успешной  десантной  операции противника более
миллиона французов, занятых на предприятиях, связанных с воен-
ным производством, подлежали депортации в Германию (9).
     Теперь Гитлер снова заговорил о  необходимости  тотальных
разрушений французской промышленности. 19 августа, когда войс-
ка союзников находились еще к северо-западу от Парижа, мне все
же удалось добиться его согласия на то,  что попадающие в руки
противника промышленные предприятия  и  электростанции  должны
быть выведены из строя, но не разрушены (10).
     Однако, добиться от Гитлера общего принципиального  реше-
ния по данному вопросу пока не удавалось, и мне приходилось по
конкретным случаям всевремя пускать в ход уже  ставший  просто
пошлым аргумент, что все отступления носят временный характер.
     Когда в конце августа войска противника вплотную  подошли
к железнорудному  бассейну между Лонгви и Бри,  возникла в из-
вестном смысле новая ситуация,  поскольку в 1940 г.  лотаринг-
ская область была практически насильственно включена в Рейх, и
мне впервые при исполнении приказа пришлось иметь дело с  гау-
ляйтером. Было очевидно, что убедить его в оставлении террито-
рии без разрушений не удастся,и я обратился непосредственно  к
Гитлеру и получил от него указание сохранить рудники и промыш-
ленные объекты,  о чем и поставить в известность соответствую-
щих гауляйтеров (11).
     С середине сентября 1944 г.  Рехлинг сообщил мне в Саарб-
рюккене, что французские рудники отошли к противнику в целости
и сохранности. Но получилось так, что электростанция, от кото-
рой работали  насосы  этих рудников,  осталась по нашу сторону
линии фронта.  Рехлинг осторожно зондировал,  может ли он про-
должить подачу энергии по еще неповрежденной линии элктропере-
дач на насосную станцию рудников. Я дал свое согласие. Одобрил
я и  предложение  командира  какой-то  воинской части снабжать
электроэнергией оставленный нами Люттих, чтобы не оставить без
нее госпитали и больницы - собственное городское энергоснабже-
ние оказалось по другую сторону фронта.
     Через несколько недель,  с середины сентября,  я оказался
перед проблемой - что делать с немецкой  промышленностью?  Ес-
тественно, что  руководители предприятий отнюдь не хотели раз-
рушения своих заводов и фабрик.  К моему изумлению,  эту точку
зрения поддержали  некоторые  гауляйтеры  прифронтовой полосы.
Настало какое-то странное время. В разговорах, полных двусмыс-
ленности, ловушек и обходных путей, прощупывались взгляды друг
друга, заключались тайные договоренности,  выскзав  откровенно
свою позицию, каждый становился заложником своего собеседника.
     Чтобы обезопасить себя от Гитлера на тот случай,  если до
него дойдет  информация о непроведении в немецкой прифронтовой
полосе мероприятий по разрушению промышленности,  я в отчете о
поездке 10-14  сентября  сообщал,  что даже в непосредственной
близости от фронта производство еще относительно прилично под-
держивается. Стараясь  преподнести ему свои предложения в удо-
боваримой форме,  я пустился в рассуждение, что если, к приме-
ру, в прифронтовом Ахене работает предприятие,  дающее в месяц
четыре миллиона патронов, то целесообразно до последней минуты
продолжать, даже  и под артобстрелом,  производство для непос-
редственных нужд пехотно-стрелковых частей. Неразумно выводить
из строя коксовые печи в Ахене,  если они,  располагая запасом
угля, в состоянии,  как и прежде, снабжать газом Кельн, да еще
к тому же поставлять войскам ежедневно несколько тонн бензола.
Неправильно было бы выводить из строя электростанции в  непос-
редственной близости от фронта,  поскольку от них зависит поч-
товая служба обширных регионов и  в  свою  очередь  телефонная
система связи в армии. Одновременно, с ссылкой на прежние ука-
зания Гитлера,  я направил всем гауляйтерам телеграммы о недо-
пущении разрушений действующих промышлнных объектов (12).
     Внезапно все мои усилия повисли в воздухе. По возвращении
в Берлин из поездки в Саарбрюккен,  остановившись в нашей гос-
тинице для инженеров на Ванзее,  я получил от начальника моего
Центрального управления  Либеля информацию,  что в мое отсутс-
твие поступили важные приказы Гитлера,  адресованные всем  ми-
нистрам. В  соответствии с ними принцип "выжженной земли" дол-
жен безоговорочно проводиться на территории Германии.
     Мы, чтобы  оградить себя от чужих ушей,  расположились на
лужайке нашей виллы в Ванзее.  Был прекрасный  день  уходящего
лета, мимо  нас  по  озеру медленно скользили яхты.  Ни одному
немцу непозволительно,  резюмировал Либель наивысшую волю, ос-
таваться на  занимаесых противником землях.  А те,  кто все же
ослушается, пусть прозябают в пустыне среди руин стертой с ли-
ца земли  цивилизации.  Разрушению  подлежат не только системы
снабжения газом,  водой, электроэнергией, телефонная связь, но
и вообще все,  что необходимо для поддержания жизни: списки на
получение продовольственных карточек,  документация учреждений
регистрации актов гражданского состояния, адресные бюро, долж-
ны быть прекращены все банковские операции; уничтожены, далее,
должны быть все запасы продовольствия,  сожжены дворы сельских
хозяев, забит скот. На уничтожение были обречены даже произве-
дения искусства,  выстоявшие в бомбежках памятники архитектуры
- дворцы и замки,  соборы и театры.  По указанию Гитлера  нес-
колькими днями раньше,  7 сентября 1944 Г.,  в "Фелькишер бео-
бахтер" появилась редакционная статья, которая этот взрыв ван-
дализма облекла в следующие слова:  "Ни один немецкий стебелек
не должен стать пищей врага,  ни один немецкий рот  не  должен
откликнуться на  его вопросы,  ни одна немецкая рука не должна
протянуться ему на помощь. Вторгнувшись, пусть он увидит: каж-
дая тропинка разрушена,  каждая дорога отсечена. Никто и ничто
не выйдет ему навстречу - только смерть,  руины  и  ненависть"
(13).
     Безуспешно пытался я в своем отчете о поездке возбудить в
Гитлере чувство  сострадания:  "В окрестностях Ахена можно ви-
деть составы с эвакуированными;несчастные пускаются в  путь  с
малыми детьми и стариками, совсем как во Франции в 1940 г. Ес-
ли эвакуация примет большие масштабы,  то эти бедствия, несом-
ненно, будут нарастать, что вынуждает к ограничениям при отда-
че приказов к эвакуации". Гитлеру следовало бы, взывал я, "по-
ехать на запад, чтобы самому на месте убедиться в тамошних ус-
ловиях... Народ ждет этого". (14)
     Но Гитлер не приехал. Едва только стало известно, что ру-
ководитель партийной организации Ахена Шмеер применил при  ос-
тавлении города  не  все меры принуждения к эвакуации,  как он
лишил его всех постов,  исключил из партии и отправил на фронт
рядовым. Не  имело ни малейшего смысла пытаться уговорить Гит-
лера отменить свои решения. Для самостоятельного же действия у
меня не хватало авторитета власти.  Погоняемый тревогой и оза-
боченностью, я продиктовал экспромтом телеграмму,  текст кото-
рой Борман  после утверждения его Гитлером,  должен был напра-
вить гауляйтерам западных регионов. Мне хотелось, чтобы Гитлер
сам себя бы опроверг: радикальные постановления последних дней
мной не упоминались,  я подталкивал его к сведению воедино от-
дельных решений в виде обобщающего распоряжения. Психологичес-
ки мой текст опять-таки был рассчитан на настоящую или  мнимую
уверенность Гитлера  в  победу:  если  он не отойдет от своего
приказа - пытался я подловить его - то тем самым  он  признает
поражение в войне;  тогда лишаются всякой основы призывы к то-
тальному сопротивлению.  Телеграмма начиналась с простых слов:
"Фюрер пришел  к выводу,  что он в состоянии в ближайшее время
вернуть оставленную территорию. Поскольку для продолжения вой-
ны западные  области имеют важное значение с точки зрения про-
изводства военной продукции и вооружений,  все  осуществляемые
при отходе мероприятия должны ориентироваться на то,  что про-
мышленность данных областей могла бы в полном объеме  возобно-
вить свою работу...  Промышленные установки должны приводиться