Александра Толстая
    Дочь

    [издательство ВАГРИУС, www.vagrius.com]

	Несколько слов об авторе:

Александра Львовна Толстая (1884-1979) - младшая дочь Л.Н.Толстого, писательница,
публицист, общественный деятель, создатель музея "Ясная Поляна", одна из
основателей международного "Комитета помощи всем русским людям, нуждающимся в ней",
названном в честь памяти отца "Толстовским фондом", личность крупная и незаурядная.

	Несколько слов о книге:

В книге "Жизнь с отцом", впервые публикуемой в России, достоверно изображен быт
семьи Толстых, показаны сложные внутрисемейные отношения. Все последние годы
жизни писателя младшая дочь была его доверенным лицом, ей единственной он открыл
тайну своего ухода из Ясной Поляны, на ее руках умирал.
Книга "Дочь" продолжает рассказ о судьбе этой удивительной женщины: три года на
фронтах Первой мировой войны, чин полковника медицинской службы, два Георгия,
а потом - революция, Лубянка, один из первых советских концлагерей, освобождение
благодаря ходатайству яснополянских крестьян, эмиграция, жизнь в Японии, в США,
работа по организации "Толстовского фонда"… В книге много запоминающихся
характеров: изображены и крупные фигуры российской эмиграции, и зарубежные
политические и общественные деятели, и партийная элита советского государства.




   ДОЧЬ СВОЕГО ОТЦА

   1884 год - один из самых драматических в долгой жизни великого  Толстого.
Крайней остроты достигли его страдания за  обездоленный,  нищий,  голодающий
народ. А сознание, что он сам вопреки своей вере,  своему  идеалу  продолжал
жить по-барски, терзало и мучило его. Тогда же ощутимей стало отчуждение  от
жены,  детей,  неприятие  их  бытового  поведения,  господского,  светского,
праздного.   В   дневнике   писателя   немало   горьких   строк   осуждения,
самобичевания, признания невыносимости своего  положения.  "Очень  тяжело  в
семье, - помечено там 4 апреля 1884 года. - Все их радости, экзамен,  успехи
света, музыка, обстановка, покупки, все это считаю несчастьем и злом для них
и не могу этого сказать им... Как они не видят, что я не то что  страдаю,  а
лишен жизни вот уже 3 года"1. И на другой день  снова:  "Целый  обед,  кроме
покупок и недовольства теми, которые нам служат, -  ничего.  Все  тяжелее  и
тяжелее" (т. 49, с. 78). Ему казалось, что он "один несумасшедший... в  доме
сумасшедших" (т. 49, с. 99). Не выдержав, в ночь  с  17  на  18  июня,  взяв
котомку, он покинул усадьбу, чтобы "уйти совсем" (т.  49,  с.  105).  Однако
вернулся с "половины дороги", так как  на  свет  должен  был  появиться  его
двенадцатый ребенок. "Начались роды,  -  то,  что  есть  самого  радостного,
счастливого в семье, прошло как что-то ненужное и  тяжелое",  -  корил  себя
Толстой (т. 49, c.105). Утром 18 июня 1884 года  в  семье  Толстых  родилась
девочка, названная Александрой.
   Не ведал тогда Толстой, что эта девочка, столь  неприветливо  встреченная
родителями, занятыми собой, сложными  личными  проблемами,  займет  огромное
место  в  его  жизни  и  сердце,  поймет  и  услышит  его,  проникнется  его
демократическими религиозно-нравственными  воззрениями,  а  своей  трепетной
преданной любовью осветит его закатные годы. Не ведал тогда Толстой, что  из
этого  младенца  сформируется  личность  масштабная,  деятельная,  внутренне
свободная, отказывавшаяся жить во лжи, натура бунтарская. Не ведал он тогда,
что этой девочке предстоит путь тернистый, что опалит ее война, что  пройдет
она через тюрьмы и лагерное заключение, что ждут ее  изгнание  и  разлука  с
Ясной Поляной, превращенной ее усилиями в памятник отцу, с Россией. Не ведал
он тогда, что этот нелегкий путь  с  тяжкими  испытаниями  и  препятствиями,
потребовавший от нее напряжения духовных и физических сил, мужества, пройдет
она достойно, с честью, не ославив имени своего гениального отца.  Не  ведал
он тогда,  что  дочь  наделена  литературным  дарованием,  что,  следуя  его
шутливому совету писать "как дневник, о впечатлениях, о  мыслях,  главное  -
мыслях и чувствах, которые приходят" (т.  81,  с.  242),  создаст  мемуарные
повествования высокого уровня.
   Тогда, в теплый июньский день, до всего этого было далеко.  Младшая  дочь
Толстого росла  в  многолюдной  семье,  с  различными  интересами,  вкусами,
дисгармоничной, несхожей с той, в которой  проходили  детство  и  отрочество
"старших детей", ведь  на  них  "положено"  было  много  любви  и  бережного
внимания. С Сашей все обстояло иначе. Сначала  к  новорожденной  "приставили
кормилицу кормить", затем отдали на попечение старой няни, часто сменяющихся
гувернанток и преподавателей.  Софья  Андреевна  ответственно  относилась  к
образованию дочери, приглашала к ней лучших педагогов, но при этом  Сашу  не
баловала "лаской и нежностью", не вникала в мир ее чувств, держала вдали  от
себя, часто раздражалась на  нее,  оскорбляла  и  унижала.  Девочка  на  это
отвечала дерзостью, упрямством, непослушанием.
   Как знать, что в конце концов получилось  бы  из  Саши  с  ее  затаенными
обидами, ожесточенностью, чувством какой-то своей ущербности, если  б  рядом
не оказался отец - чуткий, тактичный, нашедший к ней ключ.  Поначалу  он  не
очень замечал девочку, лишь когда она вышла из младенческого возраста, начал
приближать к себе. По мере того как дочь взрослела, между отцом  и  нею  все
чаще и чаще происходили уединенные беседы,  серьезные,  содержательные.  Его
влияние помогало Саше смягчать свой  характер.  А  те  "хорошие"  разговоры,
которые писатель вел с дочерью в пору ее превращения из подростка в  зрелого
самостоятельного человека, исцелили ее израненную душу, заронили в нее зерна
добра, веру в его гуманистические христианские идеалы, готовность к служению
людям, милосердию. Она многажды слышала от отца: "Мне нужна твоя любовь".  И
он ее сполна получил. Не случайно младшая  дочь,  единственная  из  близких,
была посвящена в тайну его  "ухода",  помогла  в  спешных  сборах  ночью  28
октября 1910 года, знала о его  местопребывании,  по  его  зову  приехала  в
Шамордино и вместе с ним проделала крестный путь до Астапова. Все дни и ночи
смертной болезни отца Саша  находилась  возле  него,  ухаживала  за  ним  и,
переходя от надежды к отчаянию, всячески  стремилась  предотвратить  роковой
исход. Потеря того, кто был большим другом, учителем,  наставником,  явилась
для нее огромным горем. Она словно потеряла почву под ногами.
   Выход из личной драмы принесло бедствие всенародное. Разразилась война, и
Александра Львовна поняла, что ее место  там,  где  льется  кровь,  страждут
люди, которым она нужна. "Сидеть дома сложа  руки  было  немыслимо...  Я  не
могла сидеть дома, я должна была участвовать в общей беде", "Я  решила  идти
сестрой милосердия", - так объясняет она сделанный ею выбор.
   Удивительная и почти фантастическая военная биография Александры  Львовны
отмечена мужеством, непреклонностью  воли,  проникнута  пафосом  милосердия,
особенно к низшим чинам.
   В декабре 1917 года она с двумя Георгиевскими медалями вернулась в  Ясную
Поляну.  Тотчас  же  перед   дочерью   Толстого   открылось   широкое   поле
деятельности, исполненной высокого  смысла.  Недавно  томившая  ее  "зияющая
пустота" исчезла. Еще в 1911  году  она  вместе  с  В.Г.Чертковым  выпустила
трехтомное издание "Посмертных художественных произведений  Л.Н.Толстого"  и
на гонорар согласно желанию отца выкупила  яснополянскую  землю  и  передала
крестьянам.  Теперь,  по  возвращении,   Александра   Львовна   вдохновилась
возникшим в кругу сподвижников писателя замыслом - подготовить  и  выпустить
первое серьезное и  самое  полное  собрание  его  сочинений.  Она  всю  себя
посвятила увековечению памяти отца.
   Преклонение перед  национальным  гением  России  сотворило  чудо:  вокруг
холод, голод, разруха, гремит Гражданская война, а небольшая группа  ученых,
таких,  как  А.Е.Грузинский,  А.А.Шахматов,  М.А.Цявловский,   Н.К.Пиксанов,
Сергей и Александра Толстые, юрист Н.В.Давыдов и "скромные дамы", у  которых
все в прошлом, переступали порог отведенной им в Румянцевском музее комнаты,
разбирали,  систематизировали,  выверяли  беспорядочно  сложенные  в   ящики
бесценные автографы писателя. "Музей не отапливался,  -  читаем  в  мемуарах
Александры Львовны. - Трубы лопались, как и  везде.  Мы  работали  в  шубах,
валенках,  вязаных  перчатках...  Стужа  в  нетопленом  каменном  здании,  с
насквозь промерзшими стенами... хуже, чем на дворе",  и  невзирая  на  такие
ужасные условия, "забывая холод и голод, мы читали новые сцены...  "Войны  и
мира"... радовались как дети, когда  удавалось  разобрать  трудные  слова...
Работа увлекла решительно всех". Сергей Львович с  сестрой  выверяли  тексты
дневников, "бесконечное число раз" прочитывая их, "находя все новые и  новые
ошибки". Трудились все самоотверженно, бескорыстно, подвижнически, на  одном
энтузиазме.    Все    составленные    описи,    приведенный    в     порядок
систематизированный архив, исправленные от ошибок переписчиков  тексты  были
использованы при подготовке  фундаментального  90-томного  Полного  собрания
сочинений Толстого.
   В марте 1920 года Александру  Львовну  арестовали  по  делу  политической
организации "Тактический центр". Допрашивал  ее  известный  следователь  ВЧК
Я.С.Агранов. Александра Львовна вела себя вызывающе, на вопросы не отвечала.
Спустя два месяца ее освободили до суда. Между тем ВЧК, не  получив  никаких
доказательств  вины  дочери  Толстого,  обратилась  за  санкцией  в   высший
политический орган страны. 15 мая 1920  года  на  заседании  Политбюро,  где
присутствовали Ленин, Троцкий, Сталин, Каменев,  Преображенский,  Калинин  и
приглашенные Крыленко и Агранов, который выступил с кратким сообщением, было
решено "закончить дело А.Л.Толстой не позже недельного срока и о результатах
доложить Оргбюро". Действительно, через неделю, 22 мая, дело о  "Тактическом
центре" снова рассматривалось на заседании  Политбюро  при  участии  Ленина,
Троцкого, Сталина, Преображенского, Бухарина. Доклад сделал  Каменев.  После
чего  было  принято  постановление:  "Утвердить   список,   прочитанный   т.
Каменевым". Имя Александры Львовны значилось в числе обвиняемых.  В  августе
1920 года Верховный  революционный  трибунал  приговорил  ее  к  трем  годам
заключения в концентрационный лагерь в  московском  Новоспасском  монастыре.
Вина же дочери Толстого состояла лишь в том, что она предоставляла  квартиру
для заседаний и ставила самовар его участникам1, за  это  "преступление"  ее
лишили  свободы,  обрекли  на  бездействие,  непосильный  труд,  унижения  и
оскорбления.  Доведенная  до  отчаяния,  в  надежде   на   спасение   узница
Новоспасского лагеря  набрасывает  черновик  письма  к  В.И.Ленину,  который
сохранился в ее архиве.
   "Глубокоуважаемый Владимир Ильич! - писала она в своем прошении. -  Долго
колебалась перед тем, чтобы вам написать. Но я  верю  вам  и  верю,  что  вы
поймете и не осудите меня. Я не могу примириться с  мыслью  о  том,  что  я,
гражданка свободной России, в то время, когда  люди-работники  нужны,  когда
они наперечет, - должна жить паразитом в своей  стране,  заключенная  в  4-х
стенах как опасный и вредный член общества. И  почему?  Мой  отец,  взглядов
которого я придерживаюсь, открыто обличал царское  правительство  и  все  же
даже тогда оставался свободным, и постольку поскольку кто-либо  интересуется
моими взглядами - не скрываю, что я не сторонница большевизма,  я  высказала
свои взгляды открыто и прямо на  суде,  но  я  никогда  не  выступала  и  не
выступлю активно против  советского  правительства,  никогда  не  занималась
политикой и ни в каких партиях не состояла. Что  же  дает  право  советскому
правительству запирать меня в 4  стены  как  вредное  животное,  лишая  меня
возможности работать с народом и для народа, который для меня дороже  всего?
Неужели этот факт, что 2  года  тому  назад  на  моей  квартире  происходили
собрания, названия и цели которых я даже не знала, дает это право? Я  узнала
только на допросе, что это  были  заседания  Тактического  центра.  Владимир
Ильич! Если я вредна России, вышлите меня за границу. Если я вредна  и  там,
то, признавая право одного человека лишать жизни другого, расстреляйте  меня
как вредного члена Советской республики. Но не заставляйте же  меня  влачить
жизнь  паразита,  запертого  в  4-х  стенах  с   проститутками,   воровками,
бандитками. Я пишу, повторяю,  потому  что  верю  вам  и  чувствую,  что  вы
поверите мне и поймете, что тяжесть моего положения не в том, что я  живу  в
клетушке, питаюсь помоями, и даже не то, что лишена внешней свободы. Тяжесть
положения  моего,  главным  образом,  в  том,  что  лишена  доверия,  т.  е.
возможности работать. Если вы прочтете мое письмо, на всякий случай  сообщаю
подробности своего дела. Я осуждена Военным трибуналом 26 августа на 3  года
содержания под стражей в Новоспасском лагере по делу Тактического центра.  2
раза мне было отказано Верховным трибуналом во  всякой  амнистии.  Последнее
заседание Верховного трибунала 6 декабря с.г."2.
   Неизвестно, было ли это поразительное по силе духа, гордого самосознания,
непреклонности письмо переписано набело и отправлено адресату, равно  как  и
датированное тем же 6 декабря 1920  года  заявление  в  ВЦИК  с  просьбой  о
пересмотре  приговора  и  амнистии.  Однако  все   же   благодаря   хлопотам
яснополянских крестьян да кстати  подоспевшей  амнистии  Александра  Львовна
летом 1921 года покинула Новоспасский  монастырь  и  вышла  на  волю,  чтобы
отдаться главной и святой обязанности - сохранению Ясной Поляны такой, какой
ее  оставил  великий  мастер,  превращению  ее  в   общенародный   памятник,
культурно-просветительный центр.
   Пока на этом пути она  не  встречала  непреодолимых  препятствий  и  даже
получала  поддержку  из  Москвы  от  Луначарского,   сотрудников   Народного
комиссариата просвещения, особенно  от  Калинина,  к  которому  неоднократно
обращалась по своим служебным делам и  с  ходатайствами  за  арестованных  и
осужденных, исполняла свои должности хранителя Ясной Поляны и  с  1925  года
директора Музея Толстого в Москве серьезно и в высшей степени  ответственно,
не  щадя  себя.  Удалось,  несмотря  на  множество   трудностей,   выполнить
намеченную    программу:     действовали     реставрированный     Дом-музей,
Опытно-показательная   станция,   открылась   школа-памятник,    проводились
экскурсии,  читались  лекции,  заботливо  обучали  ремеслам   и   просвещали
крестьянских ребят.
   К концу 1920-х годов небосклон  все  больше  заволакивали  грозные  тучи,
усиливалось государственное вмешательство в повседневную  жизнь  толстовской
вотчины, а  местные  руководители,  в  большинстве  своем  необразованные  и
некомпетентные, всячески препятствовали миссии  "хранителя".  Дочь  Толстого
изнемогала от борьбы  с  ними,  от  частых  поездок  в  Москву  с  жалобами,
хлопотами, доказательствами своей правоты. "Мы живем тяжко, очень  тяжко,  -
признавалась Александра Львовна в письме от 18 декабря 1928  года  из  Ясной
Поляны другу детства А.И.Толстой-Поповой. -  Необходимо  большое  напряжение
сил, чтобы вести работу. Главное, уж очень низка культура тех, которые здесь
имеют большую силу. Все, что более или менее культурного, - в  центре,  а  у
нас - что остается" (ГМТ). Спустя некоторое время она поведала все  тому  же
корреспонденту о своем смятении: "Я ухожу из Станции. Пока остаюсь в  музее,
но не знаю, надолго ли. Работать нельзя. Больше всего  хочу  свободы.  Пусть
нищенство, котомки; но только  свободы.  Я  много  занимаюсь,  есть  у  меня
грандиозные планы, связанные не с моей службой, а с моими личными  работами"
(ГМТ).
   Призрак желанной свободы вдруг возник перед ней, когда из  Японии  пришло
приглашение выступить с лекциями о Толстом, которое  после  предоставленного
отпуска и официального разрешения Александра Львовна приняла.
   С большим волнением покидала дочь писателя Родину, еще не отказываясь  от
мысли снова очутиться в Ясной Поляне.
   Как в Японии, так и в Америке Александра Львовна  много  времени  уделяла
чтению лекций о Толстом, о его жизни, "уходе и смерти", его мировоззрении, а
также  о  своей  многострадальной  отчизне,  сдавленной  в  железных  тисках
авторитарной сталинской диктатуры, о ее национальной трагедии. Выступала она
в  больших  и  малых   городах,   в   колледжах   и   университетах,   перед
интеллектуалами и  рабочими,  пожилыми  и  молодыми.  Жить  же  предпочитала
по-яснополянски  скромно,  "опрощенно",  подальше  от  больших  городов,  на
фермах,  напоминающих  мужицкий  двор,   на   природе,   занимаясь   тяжелым
крестьянским трудом.
   Почти десять лет  бытие  чужестранки  оставалось  неизменным,  разве  что
приходилось переселяться с одной фермы на другую, но весной 1939 года, по ее
признанию,  "начался  новый  очень  важный  этап":  по   инициативе   группы
эмигрантов (среди них -  графиня  С.В.Панина,  С.В.Рахманинов)  был  основан
"Комитет помощи всем русским, нуждающимся в ней", названный  в  память  Льва
Толстого "Толстовским фондом". Возглавив его, дочь писателя  снова  вступила
на путь благородного служения милосердию, добру, всячески  облегчала  участь
эмигрантов так называемой первой волны,  очутившихся  за  рубежом  в  ранние
послереволюционные годы, в массе своей терпевших страшную нужду, не  имевших
постоянной работы, крова. Александра Львовна исполняла эту  свою  миссию  со
свойственной ей энергией и страстью. На полученном в  дар  участке  земли  в
Рокланд-Каунти,  неподалеку  от  Нью-Йорка,  были  построены  интернат   для
престарелых,  больница  для  хронически  больных,  детский   дом,   церковь,
библиотека. Открыты филиалы в Западной Европе, на Ближнем Востоке,  в  Южной
Африке. Повсюду русские скитальцы находили  прибежище,  медицинскую  помощь,
покой и сердечное участие.
   Фонд проявил сострадание и к невольникам XX  века,  к  соотечественникам,
насильственно угнанным  нацистской  армией  из  своей  страны  и  по  разным
причинам не возвратившимся назад в свои города и  деревни.  Филантропическая
деятельность "Фонда", в которой  Александра  Львовна  играла  ведущую  роль,
приобрела большую известность  и  получила  признание.  Так,  президент  США
Г.Трумэн в 1946 году  отметил  гуманную  роль  деятельности  А.Л.Толстой  во
Второй мировой войне. 9 июня 1979 года Конгресс русских американцев ввел  ее
в Палату славы. В 1979 году в день  95-летия  пришла  от  очень  чтимого  ею
А.Солженицына телеграмма: "Лев Николаевич был бы счастлив  от  объема  вашей
работы и от ее направления"1.
   Советское правительство послевоенных лет крайне неодобрительно  отнеслось
к добровольно взятым на себя "Фондом" обязательствам и к его руководителю  в
особенности. Осенью 1948 года на страницах  центральных  газет  развернулась
клеветническая кампания против Александры Львовны с  грязными  инсинуациями,
обвинениями в связях с ЦРУ,  шпионаже,  измене  Родине;  "Толстовский  фонд"
именовался "разбойничьим гнездом". Ее имя было запрещено упоминать в печати;
с  трудом  проходили  тома  Полного  собрания  сочинений  Л.Н.Толстого,  где
публиковались его письма к ней. А она никак не могла примириться с жизнью на
чужбине и очень тосковала по России, по Ясной Поляне.
   Когда  в  1978  году  ей  было  послано  приглашение  принять  участие  в
праздновании 150-летия со дня рождения  Льва  Толстого,  Александра  Львовна
была уже серьезно больна, прикована к постели. "Не могу  передать,  как  мне
тяжело, что я не могу быть с вами в эти знаменательные  дни,  каждая  минута
которых никогда не забывается в моей памяти,  тем  более  что  я  далека  от
дорогой мне Ясной Поляны, от моей России, от близкого мне русского народа, -
признавалась она в ответном письме от 29 марта 1978 года. - Мне тяжело,  что
в эти драгоценные для меня дни я не могу быть с вами,  с  моим  народом,  на
русской зе