Адольфом  де  Левеном  набросали
несколько пьес, одну из которых, водевиль в стихах "Страсбургский  майор",
сам Александр был склонен считать шедевром. Но вскоре Левей  опять  уехал,
увезя с собой его душу, а Адель Дальвен вышла замуж,  разбив  его  сердце.
Ему очень хотелось покинуть Вилле-Коттре и  поехать  вслед  за  Левеном  в
Париж. В воображении он уже представлял себе,  как  его  венчают  лаврами,
осыпают золотом. А между тем приходилось  за  стол  и  жилье  переписывать
брачные контракты и составлять завещания для нотариуса  и  Крепи-ан-Валуа.
Туда однажды и зашел его приятель Пайе и предложил ему съездить на два дня
в столицу.
  Но где взять деньги на дорогу? Молодого браконьера не остановили  такие
пустяковые  препятствия.  Он  возьмет  с  собой  ружье,  по  дороге  будет
охотиться, дичь продаст - и добудет деньги на расходы. Так он и сделал. По
прибытии в Париж у него остались четыре зайца, двенадцать куропаток и  две
перепелки  в обмен на это хозяин  отеля  "Великие  августинцы"  согласился
приютить его на два дня. Сражение было выиграно. Оставалось только достать
билеты в театр. На следующий  день  в  Комеди  Франсез  давали  "Суллу"  с
великим Тальма в главной роли. Дюма дал себе  клятву  попасть  в  театр  и
помчался к Адольфу Левену, который согласился провести его к  Тальма.  Они
застали великого артиста в его уборной  Адольф сказал, что его друг -  сын
генерала Дюма. Тальма помнил красавца генерала и выписал контрамарку.
  Тальма в то время безраздельно господствовал во Французском театре, где
только он один мог еще заставить публику смотреть  классическую  трагедию,
которая из-за внешней холодности стала малопопулярной в это бурное  время.
Традиции предписывали актерам крайний  аристократизм  интонаций  и  манер.
Тальма же старался в  своей  игре  спуститься  до  уровня  чувств  простых
смертных. Наполеон, просвещенный поклонник великих трагиков, как-то сказал
ему: "Посмотрите на меня, я,  без  сомнения,  самая  трагическая  личность
нашего времени. И все же видели ли вы  когда-нибудь,  чтобы  мы  воздевали
руки, вставали в заученные позы, принимали величественный вид? Слышали  ли
вы когда-нибудь, чтобы  мы  испускали  крики?  Конечно,  нет,  мы  говорим
естественно... Вот пример, над которым вам следует поразмыслить".
  Тальма последовал совету  и  поразмыслил.  Он  постарался  освободиться
из-под ига напевного стиха, выразить некоторые оттенки чувств  пантомимой.
В "Британнике", во время  знаменитого  объяснения  с  Агриппиной,  Тальма,
чтобы  изобразить  скуку,  овладевшую  Нероном,  играл   краем   плаща   и
разглядывал узоры на нем. Невероятная для того времени смелость!  В  ролях
классического репертуара он изображал  характер,  который  можно  было  бы
назвать романтическим. В  его  исполнении  герои  становились  фатальными,
сумрачными и вдохновенными. Тут явно сказалось влияние "Рене"  Шатобриана.
В то же время Тальма изучал историю и, отойдя от "универсального человека"
классиков, придавал своим  героям  черты,  присущие  их  национальности  и
эпохе. Он был постоянным посетителем музеев и библиотек. Короче говоря, он
шел по тому пути, по которому затем  пойдут  Гюго,  Виньи  и  Дюма.  Чтобы
угодить вкусам боготворившей его молодежи, он превращал трагедию в  драму.
Был ли он прав? Это уже другой вопрос. Но он хорошо чувствовал свое время,
понимал его и льстил ему.
  На следующий день Александр увидел  Тальма  на  сцене  и  был  потрясен
простотой, мощью и поэтичностью его игры.  Когда  занавес  упал  под  гром
аплодисментов и крики "браво!", юный зритель не сразу  очнулся,  настолько
он был восхищен и околдован. Адольф де  Левен  предложил  провести  его  в
уборную трагика. Дюма вошел туда с бьющимся сердцем, смущенный  и  красный
как рак.
  - Тальма, - сказал Левей, - мы пришли вас поблагодарить.
  - А, - откликнулся Тальма, - значит, наш юный поэт доволен?.. Пусть  он
приходит завтра. Я играю в "Регуле".
  - Увы, - вздохнул Дюма, - завтра мне придется уехать из Парижа. Я клерк
у провинциального нотариуса.
  - Ба, - сказал Тальма, - да сам  Корнель  был  клерком  у  прокурора!..
Господа, представляю вам будущего Корнеля!
  Дюма побледнел.
  - Прикоснитесь к моему лбу, - попросил он Тальма, -  это  принесет  мне
счастье.
  - Да будет так! - сказал Тальма. - Нарекаю тебя поэтом во имя Шекспира,
Корнеля и Шиллера. - Потом добавил: - Смотрите-ка,  сколько  пыла  в  этом
мальчике. Из него должно выйти что-нибудь путное.
  В мальчике и впрямь  были  энтузиазм  и  ненасытная  жажда  славы.  "Не
сомневайтесь, - сказал он Адольфу де Левену, - я вернусь в Париж,  ручаюсь
вам".
  Возвратившись в отель, он застал там главного клерка Пайе, ходившего  в
Оперу  слушать  "Волшебную  лампу",  на  двоих  у  них  оставалось   всего
двенадцать франков. Они решили уехать из Парижа на рассвете. Но,  пробегая
в последний раз по улицам спящего города, Александр уверенно намечал места
своих будущих триумфов.




ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ЗАВОЕВАНИЕ ПАРИЖА

  Он окинул этот гудевший улей алчным взглядом, как будто
  предвкушая его мед, и высокомерно произнес: "А теперь  кто
  победит - я или ты?"
  Бальзак. "Отец Горио"

Глава первая,
В КОТОРОЙ ДЮМА ОТКРЫВАЕТ ДЛЯ СЕБЯ ПАЛЕ-РОЯЛЬ,
ШАРЛЯ НОДЬЕ И СТАНОВИТСЯ ОТЦОМ

  Возвратившись в Вилле-Коттре, молодой Дюма, у  которого  от  счастья  и
честолюбия  закружилась  голова,  объявил  матери,  что   принял   решение
перебраться в Париж. Лишь  там  найдется  театр,  достойный  его  таланта,
театр, законодателем которого он наверняка станет в один прекрасный  день.
Но где достать деньги на первые расходы? Когда умерли ее родители,  бедная
генеральша Дюма была вынуждена реализовать наследство, чтобы отдать долги.
После расплаты с кредиторами у нее осталось всего-навсего двести пятьдесят
три франка. Она была готова отдать сыну пятьдесят. Он тоже  продал  своего
пса Пирама за сто франков. Но этого было явно недостаточно. На что жить  в
столице?
  "Я  обращусь  к  старым  друзьям  отца:  к  маршалу  Виктору,   герцогу
Беллюнскому, он теперь военный министр, к генералу Себастьяни,  к  маршалу
Журдану... Они подыщут мне место в одной из своих канцелярий с  жалованьем
в тысячу двести франков в год для начала. Потом я получу повышение, и, как
только начну зарабатывать полторы тысячи франков, выпишу тебя в Париж".
  Если Александр чего-нибудь  сильно  хотел,  для  него  не  существовало
препятствий. Его мать, куда менее склонная к прожектерству, выдвинула  ряд
возражений. Как  отнесутся  эти  военные,  ставшие  роялистами,  и  притом
рьяными, как и все вновь обращенные,  к  сыну  республиканского  генерала?
Александра это вовсе не беспокоило. На всякий случай он запасется  письмом
к генералу Фуа, депутату, лидеру  оппозиции.  Что  же  касается  денег  на
проезд, он обыграет в бильярд папашу Картье,  который  продает  билеты  на
дилижанс. Так он и сделал.
  И вот однажды в пять часов утра дилижанс высадил молодого Дюма  у  дома
 _9 по улице Булуа, в самом центре Парижа. Ему исполнилось двадцать лет, у
него не было никакого жизненного опыта, зато  уверенности  в  своих  силах
хоть отбавляй. Он отправился в гостиницу  "Великие  августинцы",  где  еще
помнили его появление с зайцами и куропатками. Проспал четыре часа,  потом
побежал к Адольфу де Левену, чтобы узнать у него  адрес  маршала  Журдана,
генерала Себастьяни и  герцога  Беллюнского.  Левей,  слегка  ошарашенный,
справился в "Альманахе двадцати пяти тысяч адресов",  сообщил  необходимые
сведения и предсказал крах этой затеи. И он был прав. Хотя оба генерала  и
приняли  Дюма,  но  один  усомнился  в  личности  посетителя,  сочтя   его
самозванцем, второй - указал ему на дверь. Что же до военного министра, то
он просто не дал аудиенции. Теперь вся надежда была на оппозицию,  другими
словами - на генерала Фуа. Здесь Дюма ожидал совершенно иной прием.
  - Вы сын того  самого  генерала  Дюма,  который  командовал  Альпийской
армией?
  - Да, генерал.
  - Он был настоящим героем. Чем могу служить? Буду счастлив оказать  вам
помощь.
  Александр изложил свою просьбу. Он  хочет  найти  место,  и  как  можно
скорее.
  - Ну что ж, посмотрим. В  чем  вы  сильны?  Знаете  математику?  Имеете
представление об алгебре, геометрии, физике?
  - Нет, генерал.
  - Изучали право?
  - Нет, генерал.
  - Ах, черт!.. Постойте, я мог бы, пожалуй,  определить  вас  к  банкиру
Лаффиту... Вы знаете бухгалтерию?
  - Не имею ни малейшего понятия.
  С каждой фразой генерал все  больше  приходил  в  замешательство.  Дюма
сказал,  что  сознает,  сколь  недостаточно  его  образование,  однако  он
постарается наверстать упущенное.
  - Весьма похвально, мой друг, но есть у вас пока хоть какие-то средства
к существованию?
  - Нет, генерал.
  - Черт возьми!.. Оставьте мне ваш адрес, я должен подумать.
  Дюма написал адрес. Генерал следил  за  тем,  как  он  пишет,  и  вдруг
захлопал в ладоши.
  - Мы спасены! - воскликнул он. - У вас прекрасный почерк!
  Надо сказать, что Дюма в ту пору и  впрямь  ничем  больше  не  обладал,
если, конечно, не считать  его  таланта,  тогда,  впрочем,  еще  никак  не
проявившегося. Но генерал, очевидно, счел, что этого вполне достаточно.
  - Сегодня я обедаю у герцога Орлеанского,  -  сказал  он.  -  Буду  вас
рекомендовать - может, он возьмет вас в свою канцелярию.
  Герцог Орлеанский (будущий король Луи-Филипп) и  в  самом  деле  был  в
лучших отношениях с депутатами оппозиции,  в  чьих  интригах  он  принимал
участие, чем с правительством своего кузена Карла X.
  Назавтра, когда Дюма, несмотря на  весь  свой  апломб,  уже  начинавший
беспокоиться о будущем,  предстал  перед  генералом  Фуа,  тот,  улыбаясь,
сказал ему:
  - Все устроилось. Вы поступаете  в  канцелярию  герцога  Орлеанского  и
будете получать тысячу двести франков в год. Деньги,  конечно,  небольшие,
но работайте хорошо - и дальнейшее зависит от вас.
  "Небольшие деньги"! Молодому провинциалу это казалось целым состоянием.
Он сразу же написал матери, уговаривая ее продать то немногое, что  у  нее
осталось, и переехать к нему в Париж.  У  госпожи  Дюма  хватило,  однако,
здравого смысла настоять на отсрочке, а пока она выслала ему мебель, и  он
снял маленькую комнатку в доме  _1 на Итальянской площади. Ему  предстояло
работать в Пале-Рояле, штаб-квартире  Орлеанского  дома.  Там  размещались
личная  канцелярия  герцога  и  управление  его  поместьями,  целая  армия
чиновников, среди которых был и наш старый знакомый Девиолен,  управлявший
теперь всеми лесными угодьями. Новый начальник Дюма, господин Удар, принял
его любезно и сразу же указал ему его конторку.  Отныне  он  будет  каждый
день работать здесь с десяти утра до пяти  вечера,  а  после  двухчасового
перерыва возвращаться и сидеть еще с семи  до  десяти.  Где  тут  выкроить
время, чтобы стать великим человеком?
  Он обещал генералу Фуа пополнять свое образование   в  этом  ему  очень
помогал Лассань, человек недюжинных знаний. Лассаня в равной мере поразили
невежество молодого человека и его ум. Он составил для  него  превосходный
список авторов от Эсхила до Шиллера, не забыв ни Платона, ни  Мольера.  Он
давал ему читать  книги  французских  и  иностранных  классиков,  мемуары,
хроники. Дюма пожирал их с жадностью неофита. И  в  невежестве  есть  свои
преимущества: когда классиков  читают  слишком  рано,  их  не  понимают  и
проникаются к ним отвращением. Если же их  открывают  в  двадцать  лет,  в
возрасте,  когда  начинают  испытывать  описываемые  ими  чувства,  к  ним
привязываются. Так было и с  Александром  Дюма.  В  1823  году,  когда  он
приехал  в  Париж,  во  Франции  зарождалась  новая  литература,  Ламартин
опубликовал "Размышления", Виктор Гюго - "Оды и баллады", Альфред де Виньи
-  поэмы.  Скромный  чиновник  герцога  Орлеанского  и  не  подозревал   о
существовании этих писателей, но, не зная их, он  разделял  их  стремление
обновить французскую литературу.
  Его первое знакомство с литературной школой, покорившей  вскоре  Париж,
произошло по воле случая, этого самого ловкого из гидов. Как  только  Дюма
переехал в Париж, ему захотелось  ходить  в  театры,  чтобы  изучать  свою
настоящую профессию, потому что с тех пор, как он познакомился с Левеном и
Тальма, он твердо решил стать  драматургом.  На  представлении  нелепейшей
мелодрамы  "Вампир"  молодой  провинциал  оказался  соседом   обаятельного
седовласого эрудита и запросто и без околичностей вступил с ним в  беседу.
Любезный сосед, которого забавляли наивность и искренность Дюма,  преподал
ему урок библиофилии и хорошего  вкуса,  но  был  к  концу  третьего  акта
выведен из зала за свистки во  время  действия.  Назавтра  Дюма  узнал  из
газет, что возмутителем  спокойствия  был  не  кто  иной,  как  знаменитый
писатель Шарль Нодье. Лассань сообщил ему, что Нодье -  блестящий  критик,
автор романов и причудливых сказок и что стать его другом - большая честь.
Однако для того чтобы быть принятым в  том  кругу,  где  вращается  Нодье,
необходимо добиться признания.
  Но как этого достичь? Левей, с которым Дюма сохранял близкие отношения,
убеждал его попытать  свои  силы  в  легком  жанре.  Они  сочинили  вместе
одноактный водевиль  в  стихах  "Охота  и  любовь",  пьеску  пошловатую  и
посредственную, хоть в ней и было несколько довольно занятных карикатур на
охотников Вилле-Коттре. Но все же  водевиль  был  принят  к  постановке  в
Амбигю и принес Дюма три сотни франков, что равнялось его жалованью за три
месяца. Это очень подбодрило Дюма, да и пятнадцать луидоров  пришлись  как
нельзя более кстати,  потому  что  начинающий  драматург,  успев  к  этому
времени  забыть  свои  провинциальные   увлечения,   принялся   соблазнять
чувствительную белошвейку, которая, по ее собственному признанию, была  на
восемь лет старше его.
  Катрина Лабе была его соседкой по этажу в доме на Итальянской  площади.
Она содержала там  небольшую  мастерскую  и  умело  управляла  несколькими
работницами. Белокурая, пухленькая, с очень белой кожей, весьма  серьезная
по натуре, Катрина была уроженкой Руана, где  она,  по  ее  словам,  вышла
замуж за "полоумного", которого ей потом пришлось бросить. На самом деле и
"брак" и "сумасшедший" муж были плодами ее воображения. Когда,  много  лет
спустя,  Катрина  Лабе  официально  усыновляла  Александра  Дюма-сына,  ей
пришлось из боязни, что  документ  могут  потом  счесть  недействительным,
признаться, что она никогда  не  была  замужем  [все  биографы  утверждают
обратное, но, чтобы выяснить истину,  достаточно  посмотреть  документ  об
усыновлении и свидетельство о смерти Катрины Лабе].
  По воскресеньям Александр Дюма возил соседку в Медонский лес.  Там  они
располагались на отдых, первое время на траве, потом - в одном  из  темных
гротов. А что может быть опаснее для  добродетели  белошвеек,  чем  гроты?
Голубоглазый  квартерон  был  пылок,  настойчив,  немыслимо  мужествен   и
невообразимо красив. Вскоре Катрина поняла, что у нее будет  ребенок.  Она
убедила любовника экономии ради переселиться в ее квартиру и там  27  июля
1824 года родила ему здорового мальчугана, при  крещении  получившего  имя
Александр. Третий по счету Александр в роду Дюма.
  Так скромный чиновник в двадцать два  года  стал  отцом  семейства.  Он
очень уважал мать своего ребенка, но отнюдь  не  был  склонен  сделать  ее
подругой жизни, так как мечтал совсем о другом. Прочитанные романы до того
распалили его воображение, что он представлял себе знатных дам, кидающихся
ему на шею, красавиц актрис, совершающих ради  него  безумства,  роскошные
оргии. Маленькая белошвейка обладала всеми достоинствами: здравым смыслом,
трудолюбием,  преданностью  и  даже  обаянием,  но  у  нее  не   было   ни
образования, ни влиятельных родственников. И  Дюма  решил  сохранить  свою
свободу для более волнующих приключений.
  К тому же ему приходилось считаться и с генеральшей  Дюма,  которой  он
так и не осмелился сказать ни о своей связи, ни о ребенке. Мать  находила,
что разлука с сыном слишком затянулась, и, опасаясь, что жить ей  осталось
недолго, выражала настойчивое желание переехать к нему. Он немедленно  дал
свое согласие и снял для  мадам  Дюма  квартирку  в  доме   _53  по  улице
Фобур-Сен-Дени за триста  пятьдесят  франков  в  год.  Тут  весьма  кстати
подоспело повышение. Вместо тысячи двухсот он стал получать полторы тысячи
франков в год. Прекрасный почерк произвел такое впечатление, что  господин
Удар  рекомендовал  его  герцогу  Орлеанскому  как   лучшего   переписчика
канцелярии, выполняющего работу быстро и хорошо.
  "Вы сын того храбреца, который по вине Бонапарта  умирал  с  голоду?  -
спросил герцог. - У вас прекрасный  почерк,  вы  великолепно  надписываете
адреса  проходите в кабинет и садитесь за стол. Я дам  вам  для  переписки
один документ".
  Через две недели после этой памятной  аудиенции  Дюма  был  зачислен  в
штат, то есть получил постоянную должность, и, следовательно, был навсегда
застрахован от опасности умереть с голоду. Все было бы хорошо,  но  служба
поглощала его целиком, не оставляя времени для занятий театром. Две недели
в месяц он числился ответственным "за почту": в  его  обязанности  входило
после обеда отсылать герцогу Орлеанскому в  Нейи  все  вечерние  газеты  и
полученные за день письма, а затем сидеть в канцелярии, ожидая возвращения
курьера с указаниями его высочества. В эти  вечера  он  не  мог  ходить  в
театр. Исключение составляла Комеди Франсез, находившаяся под одной крышей
с канцеляриями Пале-Рояля.  Когда  играли  Тальма  или  мадемуазель  Марс,
лучшего нельзя было и желать. В остальные вечера Дюма в  ожидании  курьера
читал Вальтера Скотта и Байрона - в переводе.
  -  Будущее  за  этими  авторами,  -  говорил  ему   Лассань.   -   Наши
неоклассические трагедии в самом скором времени будут забыты. Вы  увидите,
как появятся смелые писатели, не боящиеся нового. Постарайтесь быть  одним
из них.
  Дюма больше ничего и не желал. А пока, в ожидании блестящего  будущего,
он зарабатывал четыре франка пять су в день. Генеральша  Дюма  приехала  в
Париж, привезя с собой мебель и ту скудную сумму, которая у  нее  осталась
от наследства. Катрина Лабе и ее сын тоже нуждались в  его  помощи.  Целых
три человека на содержании скромного служащего!
  Александр не сомневался, что, будь у него время писать,  он  создал  бы
шедевры. Но для этого необходимо было освободиться от "почты",  пожиравшей
все его вечера. Где наблюдать людские страсти, как не в свете? А когда  он
мог бывать в свете, если он уходил из  канцелярии  совершенно  без  сил  в
Десять часов вечера?
  Бывали дни, когда угнетенный непомерными расходами, интригами,  суетой,
неизбежной в большом городе, он сожалел о безмятежной и идиллической жизни
в Вилле-Коттре.



Глава вторая,
В КОТОРОЙ ДЮМА ОТКРЫВАЕТ ДРАМУ,
КОРОЛЕВУ ХРИСТИНУ И МАДЕМУАЗЕЛЬ МАРС

  В 1827 году в Париж приехала на гастроли труппа  английских  актеров  -
они предполагали дать несколько представлений в  Одеоне,  затем  в  театре
Фавар. Еще  в  1822  году  другая  труппа  пыталась  ставить  Шекспира  на
английском языке в театре Порт-Сен-Мартен. Но в те годы  у  французов  еще
свежи были в  памяти  Ватерлоо  и  победы  Веллингтона.  Англичан  считали
друзьями Людовика XVIII, этого было достаточно, чтобы  они  стали  врагами
парижского партера. Злополучных актеров закидали яблоками  и  апельсинами,
что было, конечно, своеобразным проявлением патриотизма.
  Прошло пять лет после этой неудачной  попытки   обстановка  изменилась.
Великие актеры Фредерик Леметр и Мари Дорваль подняли мелодраму до  уровня
искусства. Нельзя сказать, что победа была окончательной. Драма, сосланная
на бульвары, не получила еще вида на жительство  в  Комеди  Франсез:  ведь
даже революционная Франция охраняла храмы,  где  освящалась  любая  слава.
Наполеон хотел,  чтобы  его  короновали  в  Соборе  Парижской  Богоматери
молодые драматур