убила его, это так,  но  убила,
потому что любила слишком сильно: так обезьяны  убивают  своих  детенышей,
сжимая их слишком сильно в объятиях...
  Умоляю  вас,  Алекс,  дайте  мне  возможность  считать  вас  лучшим   и
благороднейшим из людей. Не допустите, чтоб любовь моя обратилась в стыд и
раскаяние  пусть я найду в вас оправдание моих безумств, моих ошибок и  не
только ошибок. Будьте добры и  великодушны.  Отбросьте  ненужную  гордыню,
которая  не  позволяет  вам  выслушать  и   слово   упрека...   и   будьте
снисходительнее ко мне. Ибо от  кого,  о  Господи,  мне  ждать  жалости  и
снисхождения, как не от вас? И еще, я не знаю наверное, но опасаюсь,  что,
если вы будете присутствовать при моей кончине,  ваши  уста,  вместо  того
чтобы покрыть меня поцелуями, произнесут горькие слова упрека, и слова эти
лишат меня покоя и там. Сжальтесь, на коленях прошу вас  о  милосердии,  -
иначе вы не человек..."

  Здесь на сцену выступает третье действующее лицо, которое будет  играть
по отношению к Мелани Вальдор и Дюма ту  же  роль,  что  доктор  Реньо  по
отношению к Жорж Санд и Жюлю Сандо.  Лицо  это  -  доктор  Валеран.  Врач,
наперсник поссорившихся влюбленных, становится одной из традиционных масок
романтической драмы.

  Завещание Мелани Вальдор - доктору Валерану:
  "Понедельник. 22 числа, 11 часов утра.
  Я хочу получить от него, до того как он покинет меня:
  Мои письма, чтоб их перечитывать, и мой портрет.
  Нашу цепочку и наш перстень.
  Его часы, которые я у него куплю.
  Его бронзовую медаль.
  "Молитву", "Озеро", "Ревность".
  Кольца, сплетенные из волос бедного Жака.
  Его печатку.
  Если я умру, я хочу,  чтобы  все,  за  исключением  портрета,  погребли
вместе со мной на кладбище Иври, рядом с могилой Жака. Я  хочу,  чтобы  на
моей могиле установили простую плиту белого мрамора, на которой сверху был
бы высечен день моей смерти и мои годы. Ниже:  ara  di  le,  o  di  morte!
[Либо - ты, либо - смерть! (ит.)] и по углам плиты - четыре даты:
  12 сентября 1827 года (день объяснения в любви),
  23 сентября 1827 года (день моего падения),
  18 сентября 1830 года (день отъезда Дюма из Жарри),
  и 22 ноября 1830 года (день предполагаемого самоубийства Мелани).
  Эти четыре дня, и только они, решили мою участь и мою жизнь.
  Я хочу также, чтобы моя мать, пока  она  жива,  ухаживала  за  геранью,
посаженной на моей могиле, и я прошу мою дочь, когда она  станет  большой,
заменить свою бабушку. Я хочу, чтобы меня не обряжали в саван, а надели бы
голубое платье и желтый шарф. Шею пусть обовьют нашей черной цепочкой... Я
хочу, чтобы его часы и наш перстень положили мне на сердце вместе с  нашей
сломанной геранью. В ногах пусть положат его стихи и нашу переписку.
  Мой портрет я оставляю матери. Мои волосы - ему, если  он  когда-нибудь
выразит желание их иметь, а также рисунки Буланже и Жоанно,  Лауре  -  мою
цепочку и браслеты, Анриетте - кольца, моей дочери - сердолики... Альбом -
ему, если он захочет его взять..."

  Мелани  Вальдор  было  суждено  на  сорок  один  год  пережить  и   это
романтическое завещание и роковой разрыв. В театре  Порт-Сен-Мартен  вовсю
шли репетиции "Антони", а она умоляла доктора Валерана повидать Дюма:

  "Милый и добрый доктор, я так исстрадалась, что  должна  написать  вам,
потому что вы по крайней мере сочувствуете моим страданиям. Увидите ли  вы
его сегодня? Умоляю вас, постарайтесь повидаться с ним. Если его нет дома,
значит он в Порт-Сен-Мартен. Пошлите ему свою карточку, и он вас примет...
Умоляю вас, повидайтесь с ним. Пусть я хотя  бы  увижу  человека,  который
видел его. Увы, напрасно я ждала его вчера  и  позавчера.  Он  обещал  мне
прийти, и я положилась на его честь, поскольку не могла положиться на  его
любовь. Но раз он не пришел после того потрясения, когда я  вновь  увидела
его таким, каким знала всегда - лучшим  из  людей,  -  разве  этим  он  не
признался окончательно, что бросил меня и  что  лишь  боязнь  моей  смерти
привела его ко мне? Боже  милостивый,  почему  я  не  умерла?  Но  это  не
заставит себя ждать.
  Я все еще тешусь и обманываюсь мыслью, что он меня любит, хоть и  знаю,
что это безумие. Ему - любить  меня!  Боже  милостивый,  человек,  который
может любить госпожу Кр(ельсамер), никогда не любил  меня.  Вы  еще  плохо
знаете ее, эту госпожу Кр(ельсамер)! Но когда-нибудь вы ее узнаете,  и  он
тоже узнает. О, верить госпоже Кр(ельсамер) больше,  чем  мне!  Жертвовать
моей жизнью ради поцелуев без любви, поцелуев, которые она готова  продать
тому, кто за них дороже заплатит, как только она потеряет надежду выйти за
него замуж!
  О Господи, почему он не спрятался где-нибудь  у  нее  в  тот  проклятый
день, когда я настолько потеряла голову, что, забыв о чести и достоинстве,
пошла к ней! О, если бы только он слышал тогда, что говорила она и  что  -
я!"

  Мелани Вальдор - Александру Дюма, 10 декабря 1830 года:
  "И вдали от тебя я думаю только о тебе и чувствую, что жизнь уходит  от
меня с каждым днем. Поверь, я ни в чем тебя не упрекаю.  Ты  любишь  меня,
только меня. Но твоя бесхарактерность убивает меня,  а  я  боюсь  умереть.
Временами я так плохо себя чувствую. О, воображаю,  что  станет  с  тобою,
когда ты не сможешь уже воскресить  меня  и  искупить  свои  ошибки  силою
любви, когда я не смогу уже ни простить, ни благословить  тебя.  О  Алекс,
хотя бы из жалости к себе прими сейчас решение,  которое  тебе  все  равно
придется принять позже: выбери одну из нас.
  Есть в этой двойной интриге нечто ужасное, и не  тебе  с  твоей  редкой
душой мириться с этим. Ты страдаешь, ты разочарован во  всем,  в  двадцать
семь лет твоя жизнь испорчена, и ты готовишь себе будущее, которое всецело
противоречит твоим наклонностям и твоим представлениям о счастье!
  Я сама толкнула тебя на  это,  но  ты  еще  можешь  вернуться  ко  мне.
Доверься мне. Я буду для тебя всем, чем ты пожелаешь. Я ни в чем  не  буду
стеснять твоей свободы: ты будешь дарить мне лишь  то,  что  повелит  тебе
твое сердце, ты никогда не услышишь от меня ни слова упрека, ты не  будешь
знать ни ссор, ни капризов и будешь счастлив.  Но,  Алекс,  о  мой  Алекс,
Мелани Серре не  должна  стоять  между  нами:  она  преследует  меня,  как
призрак, она отравляет мой покой, мои надежды, она убивает меня, а  ты  не
замечаешь этого. Неужели у тебя не хватит сил  порвать  с  ней,  когда  на
карту поставлена моя жизнь?.."

  Белль Крельсамер ждала ребенка от Дюма. Мелани об этом знала.

  "Напиши ей, умоляю тебя, напиши ей, мой Алекс, и непременно покажи  это
письмо мне. Обещай ей деньги, внимание,  свое  покровительство,  уважение,
дружбу - все, кроме любви твоей и ласк! Они принадлежат мне, мне  одной  -
или же Мел(ани) Серре и ей одной. Но если так, тогда  прощай,  мой  Алекс,
прощай навсегда! Жива я буду или мертва - мы разлучимся навеки..."

  И еще письмо:
  "Ах, эти бесконечные визиты... Мне рассказывают о ней, о том,  что  она
вот-вот разрешится от бремени. О Господи, куда бежать,  куда  скрыться  от
этого? И еще - она играла в "Генрихе III" и была отвратительна. Но ведь ты
видел ее игру и ты все еще любишь ее! Ты говорил мне, что  она  перестанет
тебе нравиться с того самого момента, как ты увидишь ее на сцене.  О,  как
ты жесток! Какой позор моя любовь к тебе и как я презираю себя!
  Но Мел(ани) Серре уже не молода. Ты говоришь: "Она далеко не  молода  и
не очень красива", - чтобы успокоить меня. Но какое все  это  может  иметь
значение, если ты находишь ее молодой и красивой, если ради нее ты  губишь
меня? О, убивай меня, я буду тебе только благодарна, потому что  я  совсем
потеряла голову. Прощай, прощай, будь счастлив с ней..."

  5 марта 1831 года Мелани Вторая  произвела  на  свет  девочку,  которую
назвали  Мари-Александрина.  Так  как  у  Белль  Крельсамер   остался   от
предыдущей мимолетной связи на руках сын, которому уже  исполнилось  шесть
лет, дальновидная мать потребовала, чтобы Дюма официально признал их дочь,
и добилась своего. Через сорок восемь часов  после  рождения  ребенка  все
необходимые формальности были выполнены.  Автор  "Антони",  выступивший  в
защиту незаконнорожденных детей, не мог отказаться  дать  имя  собственным
детям. Дюма был добр, но беспечен.  Вот  уже  семь  лет,  как  он  забывал
признать  своего  сына  Александра.  Теперь  он  захотел   исправить   эту
несправедливость.

  Александр Дюма - нотариусу Жану-Батисту Моро:
  "Сударь, я прошу Вас оформить необходимые документы, дабы признать моим
ребенка, зарегистрированного 27 июля 1824  года  в  мэрии  на  Итальянской
площади под именем Александр.
  Мать: госпожа Лабе ( ic!). Отец - неизвестен.
  Я хочу провести усыновление так, чтобы об этом не узнала мать. Полагаю,
что это возможно.
  Мое полное имя: Александр Дюма  Дави  де  ля  Пайетри.  Университетская
улица, 25.
  Дело это не терпит отлагательства: я боюсь, что у меня отнимут ребенка,
к которому я очень привязан. Соблаговолите  рассказать  лицу,  передавшему
Вам это письмо, какие дальнейшие шаги надлежит предпринять. Я полагаю, что
понадобится свидетельство о рождении  если так, его  вам  принесет  то  же
лицо. Прошу Вас, сударь, принять мои уверения в глубочайшем почтении.
  Алекс.Дюма".

  Когда в мае 1831 года состоялась  премьера  "Антони",  Мелани  Вальдор,
которая была прообразом Адели д'Эрве и знала об этом, получила  от  автора
билеты в ложу бенуара со следующей запиской:

  "Посылаю вам, мой друг, семь билетов. Не смог занести их лично, так как
должен был присутствовать на одном  важном  государственном  совещании.  Я
постараюсь зайти к вам в ложу. Ваш друг А.Д.".

  Были  все  основания  опасаться,  что  "Антони"  лишь  усугубит  ярость
покинутой женщины. Весь Париж сразу же узнал Адель д'Эрве,  сходство  было
слишком очевидным: муж - офицер,  единственная  дочь,  характерные  детали
туалета, любимые словечки. Мелани, публично скомпрометированная,  обвиняла
Дюма в том, что он "вывел ее в пьесе".

  "Вскоре,  -  жаловалась  она,  -  и  мой  добродетельный  отец  и   моя
подрастающая дочь будут видеть в госпоже Вальдор лишь героиню "Антони".

  А когда оказалось, что роль Адели исполняет не мадемуазель Марс, а Мари
Дорваль, Мелани и вовсе рассвирепела, увидев, что ее играет  соперница.  И
еще одно усугубляющее обстоятельство: другая соперница, Белль  Крельсамер,
исполняла небольшую роль  мадам  де  Кан  под  оскорбительным  псевдонимом
"мадемуазель Мелани", и весь театр говорил о маленькой  Мари-Александрине,
дочери актрисы и автора.
  Когда пьеса была опубликована, госпожа Вальдор сочла, что  ей  нанесено
новое оскорбление:  вместо  предисловия  книге  было  предпослано  в  виде
"посвящения, понятного лишь ей одной", стихотворение, написанное два  года
тому назад, в те времена, когда Дюма ее любил  и  ревновал  к  безобидному
капитану Вальдору:

  В минуты нежности, восторженной и зыбкой,
  Ты говорила мне, с трудом скрывая страх:
  "Скажи мне, почему горька твоя улыбка
  И слезы почему в глазах?"
  Знать хочешь, почему? Среди восторгов Страсти
  Я мучусь ревностью, я позабыл о том,
  Что счастлив в этот миг: мне сердце рвет на части
  Мысль о грядущем и былом.
  И даже поцелуй приносит мне страданье:
  Пусть пылок он, но мне напомнил этот пыл,
  Что первые твои восторги и желанья
  Не я зажег и пробудил!

  Затем Мелани Вальдор смирилась. Пережив разочарование в любви,  она  не
перестала заниматься литературой. У нее  был  салон   Дюма,  прославленный
автор "Антони", был бы незаменимым его украшением. "Вы придете, не  правда
ли? Будет Гюго. Поболтаем о том о сем. Вы доставите мне такую  радость..."
Она просила поддержать ее во мнении критики: "Мне  очень  важно,  чтобы  о
моих стихах заговорили в обществе..." В соответствии с лучшими  традициями
она предлагала ему дружбу:

  "Любовь, которой больше  нет,  превратилась  в  некий  культ  прошлого.
Похвалы в ваш адрес снова возвращают мне вас. Тогда мне кажется,  будто  я
снова завоевала вас и вы принадлежите мне. Ах, все, что в вас есть доброго
и хорошего, связало наши души нерасторжимыми узами. Отныне я буду жить  не
для себя, и, если я буду знать, что вы счастливы, любимы и  почитаемы,  вы
возродите меня к новой жизни. Прощайте, друг мой, брат мой, прощайте..."

  Обе женщины, Мелани Первая и Мелани Вторая,  продолжали  еще  некоторое
время писать друг другу оскорбительные письма. Поэтесса обвиняла актрису в
том, что она перехватывает ее письма  к  Дюма  и  пересылает  их  капитану
Вальдору, чтобы повредить ей. Дюма добился возвращения украденных писем  и
лояльно передал их своей корреспондентке. Последняя требовала  от  него  и
других услуг, несколько необычного свойства:

  "Я  предпринимаю  в  настоящее  время  кое-какие  меры  к  тому,  чтобы
перевести Вальдора в Париж. Если Вы можете мне в  этом  помочь,  буду  Вам
весьма признательна..."

  Последнее письмо Мелани Вальдор было столь же путаным, сколь бесконечно
длинным.

  "Александр, друг  мой,  несмотря  на  все  твои  недостатки,  ты  лучше
большинства мужчин. Я сравниваю тебя с ними и больше не краснею пои  мысли
о  том,  что  любила  тебя...  Извинением  тебе  служит  твой  возраст   и
африканский темперамент: когда ты меня любил, ты  был  еще  молод  и  чист
душой  ты не готовил хладнокровно мое падение  ты не прибегал к  хитростям
и уловкам, чтобы погубить меня... Любовь  твоя  была  безыскусна  и  чужда
расчетливости..."

  Она извинялась за то, что плохо приняла посвящение к "Антони", понятное
лишь им двоим  мнимый друг дал ей плохой совет.

  "О, прости мне мои письма, прости все, что я писала  об  "Антони"  и  о
стихах. Все это  было  написано  под  его  диктовку.  Он  хотел,  чтобы  я
возвратила тебе  "Антони"  и  книги  Байрона.  У  меня  на  это  недостало
смелости... Теперь я понимаю, как жестоко я ошибалась, поверив  тому,  что
было продиктовано его ненавистью к тебе. Он представлял мне все  в  ложном
свете... Да, твои стихи были посвящением,  понятным  лишь  нам  одним.  Он
отбросил их с гневом и пренебрежением, но как могла я вменить  их  тебе  в
вину вослед за ним? За эти строки, написанные тобой, я  должна  была  тебя
благодарить. Он отравил мне все!..
  Расскажи мне о твоих драмах. Ты  доволен  ими?  Надеюсь,  да.  Суждение
публики было для тебя очень благоприятным. Даже среди друзей  Виктора  все
открыто отдавали предпочтение "Антони". Между тем в "Марион" есть поистине
великолепные места, а IV акт  просто  прекрасен.  О,  работай,  тебя  ждет
огромное будущее, большая слава! И будь счастлив! Пусть хоть один  из  нас
по крайней мере возьмет от жизни все, что в ней есть лучшего..."

  Белль Крельсамер, которая всегда была  на  страже,  перехватила  и  это
письмо. Доктора Валерана срочно отправили к Дюма с запиской:

  "Я прошу господина Дюма, когда он мне вернет мои  четыре  письма,  -  а
после того, что он мне написал, я уверена, он мне в этом не откажет,  -  я
прошу его ни в коей мере не считать себя со мной  связанным  и  больше  не
интересоваться мной".

  Дюма поймал ее на слове и стал открыто  жить  с  Мелани  Серре.  Но  он
нередко встречал Мелани Первую у общих друзей. Видел он ее и в Арсенале, у
Нодье, где она в "чудовищном красном  платье"  танцевала  галоп  со  своим
супругом. Пока играли в жмурки и жгуты, Дюма  издалека  разглядел  ее  как
следует, нашел некрасивой и удивлялся тому, как он мог ее любить. И все же
ей он был обязан "Антони".

  О горе, горе мне! Я всемогущим небом
  Заброшен в этот мир, где я для всех чужой...

  Он все еще продолжал писать стихи в духе  Байрона,  хотя,  несмотря  на
маску Антони, этот добродушный бунтарь весело нес тройное бремя:  жить  на
свете, быть  мужчиной,  да  еще  мужчиной,  которого  непрестанно  атакуют
женщины. Больше всего ему хотелось, чтобы между фуриями  царило  согласие.
Мелани Вальдор вышла из игры, но Катрина Лабе и Белль Крельсамер,  которая
с тех пор, как стала жить  по-супружески  с  отцом  своей  дочери,  велела
именовать себя  госпожа  Дюма,  беспрестанно  ссорились  из-за  маленького
Александра. Ребенок от этого страдал.
  Иногда превосходный, но  чувственный  и  легкомысленный  человек  может
причинить много зла, сам того не желая и даже о том  не  подозревая.  Дюма
казалось вполне естественным то и дело менять любовниц,  но  при  этом  он
искренне желал, чтобы брошенные  им  женщины  были  счастливы.  Когда  его
непостоянство приводило их в отчаяние, он старался задобрить их подарками.
Сын Катрины Лабе на всю жизнь запомнил день, когда отец, которому его плач
мешал работать,  схватил  его  и  бросил  со  всего  размаха  на  постель.
Перепуганная мать устроила Дюма сцену. На следующий день Дюма  вернулся  с
покаянным видом и принес в знак  примирения  дыню.  И  сколько  еще  таких
искупительных дынь приходилось ему приносить за свою жизнь,  хотя  он  был
очень добр и никогда никого не хотел обидеть!
  В 1830 году, как  только  ему  удалось  заработать  немного  денег,  он
поселил Катрину и ее сына в небольшом домике в Пасси. Время от времени  он
наезжал  туда  в  форме   артиллериста   национальной   гвардии   подышать
деревенским воздухом. Если мальчик заболевал  или  попадал  в  беду,  мать
кидалась разыскивать Дюма в Лувре, где он стоял на посту.  Однажды,  когда
врач   велел   поставить   мальчику   пиявки,   малыш   оказал   отчаянное
сопротивление. Отец поклялся, что ему не будет больно.
  - Ну ладно, - сказал маленький Александр, - тогда поставь их себе. -  И
Дюма немедля приложил две пиявки к ладони левой руки.
  Отец очень старался завоевать любовь  сына,  но  ребенок,  естественно,
предпочитал ему ту, которая воспитала  его.  Катрина  Лабе  была  женщиной
"простой, прямой, честной, работящей, преданной и порядочной во всех своих
побуждениях". И несомненно, что именно от брабантской белошвейки  Дюма-сын
унаследовал здравый смысл и здоровую мораль, которые будут  уравновешивать
в его характере буйное воображение, пылкость и тщеславие, доставшиеся  ему
от предков по отцовской линии. Позже он с нежностью  опишет  их  скромную,
безукоризненно чистую квартирку и мастерскую, где мать распределяла  между
работницами изделия, скроенные ее руками.
  Акт об усыновлении от 17  марта  1831  года,  облекавший  родительскими
правами автора  "Антони",  ознаменовал  начало  ожесточенной  войны  между
Катриной Лабе и ее  бывшим  любовником.  Подстрекаемый  Белль  Крельсамер,
которая обвиняла Катрину в  пошлости,  невежестве  и  утверждала,  что  та
недостойна воспитывать  сына  Дюма,  отец  потребовал,  чтобы  ему  отдали
ребенка. Мать подала на него в суд и проиграла процесс.  Защита  могла  бы
выиграть дело, если бы Катрина позаботилась объявить в день родов о  своем
намерении   усыновить   незаконнорожденного   по   форме,   предписываемой
французскими  законами.  Не  имея  на  этот  счет  специальных   указаний,
врач-акушер  и  два  соседа  (один  -  портной,  другой  -  зубной   врач)
отправились в мэрию, где зарегистрировали рождение  младенца  "Александра,
родившегося 27-го числа текущего месяца, в шесть часов вечера, в  квартире
своей матери... незаконнорожденного  ребенка  мадемуазель  Катрины  Лабе",
тогда как им следовало после  слова  "незаконнорожденного"  приписать  "но
усыновленного". В 1831 году Катрина, в свою  очередь,  забрала  ребенка  у
отца и официально усыновила его 21 апреля. Слишком поздно. Отец имел право
первенства. Тщетно Катрина Лабе пыталась бороться, то пряча любимого  сына
под кроватью, то заставляя его выскакивать в окно.  В  конце  концов  "суд
отдал  приказ  полицейскому  комиссару  забрать   у   матери   семилетнего
Александра Дюма-сына и поместить его в пансион".
  Нетрудно представить, какое  смятение  внесла  в  душу  ребенка  долгая
борьба между родителями. Он хотел бы уважать обоих, но все же ему пришлось
сделать выбор, и он встал  на  сторону  матери.  Она  призывала  его  быть
свидетелем того, ка