,  королем,  банкиром,  имей  вы  цивильный  лист   в
двенадцать миллионов или даже миллиардное состояние, - все  равно  вам  не
удастся  устроить  такой  блестящий,  такой  веселый,  такой  неповторимый
праздник. У вас будут более просторные апартаменты, лучше сервирован ужин,
а может, и лакеи у дверей... Но ни за какие  деньги  вам  не  купить  этих
импровизированных фресок кисти лучших мастеров и не собрать такой  молодой
и озорной компании художников, артистов и других знаменитостей. И главное,
у вас не  будет  искренней  и  заразительной  сердечности  нашего  первого
драматурга Александра Дюма..."

  Справедливые слова. Какой миллионер  мог  бы  приобрести  эти  комнаты,
расписанные, как лоджии Рафаэля? Кто еще  мог  бы  собрать  в  своем  доме
столько красавиц и великих людей? Белль Крельсамер в костюме Елены Фурман,
с  широкополой  черной  шляпой,  украшенной  белыми   перьями,   выглядела
благородно и изящно.  Александр  Дюма,  затянутый  в  дублет  с  огромными
ниспадающими  рукавами,  изображал  брата  Тициана,  Селестен  Нантейль  -
старого рубаку, Делакруа - Данте, Бари - бенгальского  тигра,  Альфред  де
Мюссе был в костюме паяца, Эжен Сю  -  в  домино.  Библиофил  Жакоб  (Поль
Лакруа) нарядился в остроконечную шапочку и бархатный камзол. Были  тут  и
барон Тейлор и Бокаж в костюме Дидье из "Марион Делорм". Мадемуазель Жорж,
одетая  итальянской  крестьянкой,  казалась  императрицей.  Словом,   сюда
прислали своих представителей все сословия, все эпохи,  все  народы   были
мобилизованы история, география и прежде всего фантазия. В три  часа  утра
подали раблезианский ужин. Трудно передать впечатление, которое производил
зал.

  "Все  перемешалось:  бродяги,  воины,  монахи  в  рясах  с  капюшонами,
прически  с  плюмажами,  блюда  с   дичью,   бутылки,   окорока,   бокалы,
раскрасневшиеся лица  перед этим меркнут  и  брак  в  Кане  Галилейской  и
свадьба Гамачо..."

  После ужина снова начались танцы. Гости в  шумном  галопе  носились  по
квартире, пол "сотрясался от этого бешеного танца. Казалось, - писал далее
"Артист", - будто ты присутствуешь на шабаше, куда с четырех сторон  света
прилетели молодые красавицы ведьмы вербовать души для дьявола. Даже  самые
серьезные гости заразились этим неистовым весельем".
  Одилон Барро,  государственный  муж,  известный  своим  высокомерием  и
сдержанностью, танцевал с Глупостью. В  девять  часов  утра  все  гости  с
музыкантами во главе высыпали на улицу  и  в  последний  раз  пустились  в
галоп, образуя длинную цепь, голова которой уже показалась на бульварах, а
хвост все еще извивался по Орлеанской площади.
  Этот неистовый галоп был символичен. Всего десять лет прошло с тех пор,
как  молодой  человек  покинул  провинциальный  городишко  с  пятьюдесятью
франками в кармане, твердо решив завоевать Париж. Прошло десять лет, и вот
уже он, и никто другой, увлек все, что есть самого  блестящего,  умного  и
прекрасного в Париже, в эту  гигантскую  фарандолу.  Дизраэли,  когда  его
спросили, как он представляет  себе  идеальную  жизнь,  серьезно  ответил:
"Победным шествием от юности к могиле". Дюма  идеальная  жизнь  рисовалась
роскошной фарандолой друзей, отплясывающих в ритме галопа. И  вот  уже  за
ним и впрямь несется  целый  кортеж,  подпрыгивая  под  аккомпанемент  его
скрипок  мы будем свидетелями того, как в  дальнейшем  он  соберет  вокруг
себя читателей всего мира и они будут жадно внимать его  рассказам,  таким
же захватывающим и веселым, как эта музыка,  -  и  увлечет  их  за  собой,
переодетых мушкетерами и кардиналами, в бесконечном галопе, который скачет
и поныне.




ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. БЛУДНЫЙ ОТЕЦ

  Провозгласим "ура" в честь этой мелодрамы,
  Она вчера до слез растрогала Марго.
  Альфред де Мюссе

Глава первая
"НЕЛЬСКАЯ БАШНЯ"

  Революции похожи на  болезни  с  коротким  инкубационным  периодом,  но
бесконечно долгим выздоровлением.  Первые  годы  правления  нового  короля
протекали в неспокойной обстановке, театр от этого страдал.  В  Париже  не
прекращались   волнения,   в   Вандее   герцогиня   Беррийская   вербовала
недовольных  повсюду свирепствовала холера, и страх перед  заразой  вредил
сборам. Тогда никто в точности не знал  причин  этой  грозной  эпидемии  -
микробы еще не были открыты, но по всему свету от  нее  умирало  множество
людей, возможно, в результате испуга и самовнушения. Врачи запрещали  есть
сырые овощи и фрукты.
  Дюма в то время, впрочем, как и всегда, испытывал денежные затруднения.
Приятель, который имел привычку упрекать Дюма  в  мотовстве,  был  однажды
очень удивлен, увидев, что тот ест огромную дыню-канталупу.
  - Какая беспечность! - закричал гость. - Ты ешь дыню? В такое время?
  - Мой милый, зато их отдают почти даром.
  После чего он заболел холерой, как и все остальные, однако в отличие от
всех излечился, выпив полный стакан эфира. Он уже выздоравливал, но еще не
вставал с постели, когда ему нанес  визит  остроумный  и  коварный  Феликс
Арель, директор Порт-Сен-Мартен.
  - А, это вы, Арель? - приветствовал его Дюма. - Не боитесь холеры?
  - Эпидемия кончилась.
  - Вы в этом уверены?
  - Она перестала окупать себя,  и  ей  пришлось  свернуться,  -  ответил
Арель. - Ах, друг мой, сейчас очень подходящий момент,  чтобы  предпринять
новую постановку... Успокоившись, публика накинется на развлечения, и  это
самым благоприятным образом отразится на театре... Дюма, напишите для меня
пьесу.
  - Но посудите сами, Арель, разве я сейчас в состоянии написать пьесу?
  Арель объяснил, что речь идет лишь о переделке пьесы.  Молодой  человек
из Тоннера  (департамент  Ионн),  по  имени  Фредерик  Гайярде,  принес  в
Порт-Сен-Мартен "недурно задуманную", но  очень  плохо  написанную  пьесу.
Арель все же договорился с ним и с его разрешения передал рукопись критику
Жюлю Жанену, жившему в том же  доме,  что  и  чета  Арель  -  Жорж.  Жанен
переписал драму.
  - В чем же дело?
  - А в том, что теперь она написана лучше, но не стала более сценичной.
  Словом, Арель хотел, чтобы Дюма целиком переделал пьесу.
  - А у меня не будет неприятностей с этим юношей из Тоннера?
  - Да что вы, дорогой мой, это сущий барашек!
  - Понимаю... И вы хотите его остричь?
  - С вами положительно невозможно разговаривать.
  Арель не ушел, пока Дюма не дал ему обещания переделать  пьесу  за  две
недели.
  - Позаботьтесь, чтобы там была хорошая роль  для  Жорж!  -  крикнул  на
прощание директор.
  Удивительно, что самая известная из  драм  Дюма,  выдержавшая  не  одну
тысячу  представлений  и  по  сей  день  считающаяся   типичным   образцом
французской мелодрамы, трескучие реплики из которой  цитируют  (смеясь)  и
поныне, вышла  первоначально  из-под  пера  Фредерика  Гайярде,  обитателя
Тоннера (департамент Ионн), о чем никто, или почти никто, сейчас не знает.
Заключается ли в этом жестокая несправедливость по  отношению  к  Гайярде?
Нет, потому что понадобилось вдохновение Дюма, его наивная и  великодушная
философия, чтобы сообщить этой нелепой истории динамизм и стиль, сделавшие
ее классическим образцом театральных излишеств.
  Каков сюжет "Нельской башни"? В начале XIV века в Париже прямо напротив
Лувра (на том самом месте, где в  наши  дни  находится  дворец  Института)
возвышалась  старая  башня,   фундамент   которой   омывали   воды   Сены.
Таинственная и зловещая, она служила  не  только  дозорной  башней,  но  и
тюрьмой. Так вот, каждое утро стража находила в реке,  несколько  ниже  по
течению, трупы трех юношей. Кто повинен в их смерти? Оказывается, королева
Маргарита Бургундская и ее две  сестры,  которые  каждую  ночь  устраивали
разнузданные  оргии  в  потайной  комнате  башни.  Для  своих  развлечений
благородные дамы ежедневно выбирали трех красивых и рослых дворян, недавно
прибывших в Париж (а следовательно, никому  не  известных),  назначали  им
через  верных  служанок  свидание,  и  те  приводили  юношей  в  башню   с
завязанными  глазами.  После  ночи  любви  Маргарита  приказывала  убивать
юношей, потому что боялась, как бы король  Франции  [Людовик  X  Сварливый
(1289-1316)  все события пьесы вымышлены   точно  известно  лишь  то,  что
Маргарита и ее золовки Бланш де ля Марш и Жанна  де  Пуатье  были  преданы
суду  по  обвинению  в  супружеской  измене   Людовик   X,   которому   по
политическим соображениям  необходимо  было  вступить  во  второй  брак  с
Клементиной Венгерской, приказал задушить свою жену между двумя  матрасами
в замке Шато-Гайяр, где она содержалась в заключении  королеве тогда  едва
исполнилось двадцать пять лет], ее супруг, не узнал о преступлениях внучки
святого Людовика.
  Однако одному из злополучных любовников  удалось  бежать,  и  он  снова
предстает перед королевой. Теперь он называет  себя  капитаном  Буриданом,
но, когда он носил свое настоящее имя и служил пажом герцога Бургундского,
он был первым любовником Маргариты, которая родила от  него  сына.  И  вот
тогда-то он получил от нее кинжал вместе с приказом убить ее отца,  Робера
II, герцога Бургундского. Итак, Буридан посвящен в  ужасные  тайны  юности
королевы и может заставить ее "плясать под свою  дудку".  Она  приходит  в
тюрьму,  куда  его  заключили  по  ее  приказанию,  с  твердым  намерением
избавиться от него. Но в тот момент, когда мы думаем, что герой погиб,  он
преспокойно начинает увлекательный рассказ: "В  1293  году  [в  этом  году
Маргарита  Бургундская   никак   не   могла   иметь   ни   любовника,   ни
незаконнорожденного ребенка: ей было всего  3  года],  двадцать  лет  тому
назад, Бургундия была счастливой... И была у Робера, герцога Бургундского,
дочь, юная и прекрасная... И был у  герцога  Робера  Бургундского  паж,  с
сердцем чистым и преданным..."
  Буридан угрожает передать королю письмо, в котором  Маргарита  (в  1293
году) признавалась ему в намерении совершить отцеубийство,  причем  письмо
это, конечно, находится в надежном месте. Он говорит так убедительно,  что
Маргарита обещает ему свободу и снимает с него оковы. Но ему  этого  мало,
он  требует,  чтобы  его  сделали  первым  министром.  Королева   тут   же
предоставляет ему этот высокий поет. "В  странные  времена  мы  живем",  -
замечает один из персонажей пьесы. И он  совершенно  прав.  Затем  следуют
новые преступления, но теперь Маргарита и Буридан выступают как сообщники.
В конце  пьесы  злодеи  несут  заслуженную  кару.  Людовик  X  приказывает
арестовать преступников.
  "Как! - восклицает Маргарита.  -  Кто  посмеет  арестовать  королеву  и
первого министра?"
  "Здесь  нет  ни  королевы,   ни   первого   министра,   -   ответствует
представитель власти. - Здесь только труп и двое убийц".
  Блестящая реплика под занавес, да и вся эта  история  вызвала  живейшее
восхищение Дюма. Он обожал героев, которых не могли сломить самые жестокие
поражения, которые  доблестно  сражались  против  целых  полчищ  врагов  и
которые, "если их выставляли за дверь, тут же влезали  в  окно".  Все  это
очень напоминало жизнь генерала Дюма, да и его собственную жизнь. Его отец
один удержал Бриксенский  мост  против  целой  армии.  Ему  самому  всегда
казалось, что в 1830 году он с револьвером в руках захватил  Суассон.  Его
отец не робел перед императором  он - перед королем. В жизни ему не всегда
удавалось удовлетворить свою жажду триумфов и желание "потрясать", зато  в
театре он мог вознаградить себя и дать волю своей фантазии.
  Французский народ разделял чувства  Дюма.  Он  тоже  не  пасовал  перед
королями, он сверг одну монархию в 1789 году,  другую  -  в  1830.  Народу
нравилось, когда ему рассказывали о  злодеяниях  королей.  "Всякая  власть
развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно". Мысль  о  том,  что
мужчина (или  женщина),  обладающие  слишком  большой  властью,  неизбежно
обречены на моральное падение, была очень близка романтикам. Виктор  Гюго,
как и Дюма, бичует знатных дам  в  "Лукреции  Борджиа"  и  "Марии  Тюдор".
Преступница  Маргарита  Бургундская  пытается   оправдать   свои   гнусные
злодеяния соблазнами власти: "Я не слышала, - говорит  она,  -  от  людей,
меня окружающих, ни одного слова, которое напомнило бы мне о  добродетели.
Придворные улыбаются мне, они твердят, что я прекрасна,  что  весь  мир  у
моих ног, что мне позволено все ради минутной прихоти..."
  Буридана Дюма сделал типичным авантюристом. Он приехал, чтобы  покорить
Париж, и ради этого готов на все. Он подчеркнуто рыцарствен: "Маргарита, я
буду говорить с тобой, стоя и с непокрытой головой, потому что ты королева
и потому  что  ты  женщина..."  Он  выражается  слишком  высокопарно,  ему
недостает сдержанности героев Стендаля, хотя он так же циничен,  как  они.
Он не останавливается перед преступлением. Этот образ предвещает появление
тех заговорщиков второй  империи,  которых  Гюго  пригвоздит  к  позорному
столбу в своем "Возмездии".
  В "Нельской башне" нет правдивого изображения человеческих страстей или
исторической эпохи. "Нельская башня" - не драма и не трагедия, и Дюма - не
Расин и не Шекспир. "Нельская башня" - это мелодрама, мелодрама  чистейшей
воды, то есть пьеса,  сюжет  которой  построен  на  игре  случайностей,  в
которой  самые  невероятные  совпадения  поддерживают  интерес  публики  и
разрешают все проблемы в тот самый момент, когда кажется, что пьеса  зашла
в тупик.
  Но разве мелодраму, несмотря на все ее крайности,  не  следует  считать
одним из жанров искусства, хотя бы и второстепенным? Ведь  цель  искусства
не в подражании действительности, а в преобразовании или даже в  искажении
ее, с тем чтобы вызвать у публики определенные эмоции - те самые,  которые
она и желает испытать.  Однако  зритель  1832  года  сильно  отличался  от
зрителя 1782 года. Кого называли тогда  "публикой  бульваров"?  Обитателей
пригородов, которым был обязан  своим  процветанием  Порт-Сен-Мартен.  Эту
публику мало интересовал анализ чувств, ибо он требует досуга  и  праздной
жизни - привилегии придворных и завсегдатаев салонов. Об успехе,  выпавшем
на долю такого драматурга, как Пиксерекур, и таких мелодрам, как  "Трактир
Адре", мечтали многие писатели. Романтическая драма в конечном счете -  не
что иное, как  мелодрама,  облагороженная  стихотворной  формой.  Писатели
образованные -  Гюго,  Виньи  -  не  желали  этого  признавать,  они  даже
колебались (хотя и не слишком долго),  прежде  чем  решились  отдать  свои
пьесы театру Порт-Сен-Мартен. Самоучка Дюма был не столь  разборчив.  "Мои
пьесы, - говорил он в самом начале своей карьеры, - сыграют гораздо  лучше
на бульварах, чем во Французском театре".
  Совершенно справедливое мнение, сослужившее службу не только ему, но  и
театру, так как мадемуазель  Марс  и  ее  школа  навязали  Комеди  Франсез
условности еще более жесткие, чем те,  что  господствовали  на  бульварах.
Правда, затем наступило и такое время, когда  бульвары,  в  свою  очередь,
стали переживать период  упадка,  когда  Рашель  вдохнула  новую  жизнь  в
классическую трагедию  когда вновь появились просвещенные круги общества и
когда вновь обратились  к  Расину.  Словом,  все  шло  как  должно.  Такие
колебания маятника и составляют историю искусства. Но 1832 год  был  годом
триумфа мелодрамы, а Дюма, казалось, был создан для  того,  чтобы  творить
именно  в  этом  жанре,  потому  что  он  разделял  чувства  толпы:  жажду
справедливости, стремление говорить горькие истины в  глаза  сильным  мира
сего, привычку делить человечество без каких-либо промежуточных  категорий
на героев и подлецов.
  Прочитав рукопись, присланную ему Арелем, Дюма сразу понял,  что  можно
из  нее  извлечь.  В  начале  следовало  добавить  одну   картину,   чтобы
познакомить зрителя со всеми  персонажами   затем  надо  ввести  "сцену  в
тюрьме", которая отсутствовала в варианте Гайярде.
  Но прежде всего необходимо было  выделить  основное  содержание  драмы,
которое, по мнению Дюма (его разделила и публика), заключалось  в  "борьбе
между Буриданом и Маргаритой Бургундской, между авантюристом во  всеоружии
своего гения и королевой во всеоружии своего сана.  Стоит  ли  говорить  о
том, что гений неминуемо одерживает победу над саном".
  Кроме того, необходимо  было  ввести  в  пьесу  те  блестящие  диалоги,
которые доставляли такое удовольствие Дюма  и  его  публике.  Например,  в
конце первой картины, когда убийца Орсини встречается в  таверне  с  тремя
молодыми людьми, жизни и  счастью  которых  он  угрожает,  раздается  удар
колокола, возвещающий комендантский час.

  "ОРСИНИ. Пробил колокол, господа.
  БУРИДАН (берет плащ и выходит). Прощайте, меня  ждут  во  второй  башне
Лувра.
  ФИЛИПП. Меня - на улице Фруа-Мантель.
  ГОТЬЕ. Меня - во дворце.
  (Они уходят. Орсини закрывает дверь, свистит. Появляется Ландри, с  ним
еще три человека.)
  ОРСИНИ. А нас, ребята, - в Нельской башне!"

  Текст пошлый, звучит бравурно, но зато какая концовка!
  Когда трем юношам, приходится  расплачиваться  за  ночь  любви  жизнью,
Филипп д'Онэ, истекая кровью, падает на землю и кричит.

  "ФИЛИПП. На помощь! На помощь! Ко мне, брат!
  КОРОЛЕВА (входит с факелом в руках). "Увидеть твое лицо  и  умереть"  -
так, кажется,  ты  говорил?  Желание  твое  исполнится.  (Срывает  маску.)
Взгляни - и умирай.
  ФИЛИПП. Маргарита Бургундская, королева Франции! (Умирает.)
  ГОЛОС СТРАЖНИКА (за сиеной). Три часа ночи. Все спокойно. Мирно  спите,
парижане".

  Там  были  фразы  выспренние  и  величественные:  "Трактирщик  дьявола,
пронзай мое сердце тысячью кинжалов - тебе не открыть моей  тайны!",  "Вот
руки твои, вот вены, а в венах этих - кровь".
  Дюма  был  сражен,  покорен   он  немедля  написал  Арелю,  что   готов
приступить к работе над "Нельской башней", но необходимо с  самого  начала
урегулировать  финансовые  условия  сотрудничества.  Контракт  обеспечивал
Гайярде сорок франков авторских отчислений с  каждого  представления  плюс
билеты, которые он мог продать, на сумму в восемьдесят  франков.  Половину
этой суммы он обещал Жюлю Жанену в ту пору, когда  тот  брался  переписать
драму. Но Жанен вышел из игры и благородно отказался от своей  доли.  Дюма
все же оставил в пьесе один монолог, принадлежащий перу Жанена,  а  именно
знаменитый монолог о знатных дамах.

  "БУРИДАН. Неужели вам не приходила в  голову  мысль  о  том,  к  какому
сословию принадлежат эти женщины? Неужели вы не заметили, что это  знатные
дамы?.. Доводилось ли вам когда-нибудь  в  ваших  гарнизонных  похождениях
видеть такие белые ручки, такие надменные улыбки? Обратили ли вы  внимание
на эти пышные наряды, на эти нежные голоса, на эти лицемерные взгляды?  О,
конечно, это знатные дамы! По их приказанию нас разыскала  ночью  старуха,
прикрывающая лицо платком, медовыми словами заманила она нас сюда. О, это,
несомненно, знатные дамы! Едва мы вошли в роскошно  обставленную  комнату,
теплую и благоухающую редкими ароматами, как  они  кинулись  нам  на  шею,
ласкали нас, отдались нам без оглядки  и  без  промедлений.  Да,  да,  они
бросились к нам в объятия, к нам, хотя они нас видели в первый  раз  и  мы
промокли под дождем. Можно ли после этого  сомневаться,  что  это  знатные
дамы!..  За  столом...  они  предавались  любви  и   опьянению   пылко   и
самозабвенно,  они  богохульствовали,  вели  непотребные  речи,  уста   их
изрыгали  гнусные  ругательства   они  потеряли  всякий   стыд,   потеряли
человеческий облик, забыли о земле, забыли о небе. Да, это  знатные  дамы,
поверьте мне, очень знатные дамы!.."

  Дюма смаковал этот монолог, как гурман. Да, слов  нет,  мелодрама  была
что надо  но, поскольку Жюль Жанен отказался от своих прав, Гайярде  вновь
становился единственным владельцем пьесы. Дюма предложил оставить  в  силе
прежний договор с ним при условии, что он, Дюма, будет  получать  проценты
со сбора, ну, скажем, процентов десять. Арель согласился: если пьеса будет
иметь успех, Дюма получит кучу денег, если нет - ничего. Конфликт  начался