трые надеялись они,
                   Когда продажного сенатора в те дни
                   Склоняли вынести пристрастное суждение,
                   И судий праведных вводили в заблуждение.

     Поскольку плохой сенатор был  смещен,  Гюден  не  боялся  вызвать  гнев
властей. Но редактор "Курьера", следуя правилу, которое и по сей день бытует
в прессе, счел уместным изменить четвертую строку: "Когда  продажный  суд  в
печальные те дни".
     Таким образом, получалось,  что  в  подкупе  обвиняется  не  отозванный
сенатор, а весь парламент в целом. Так как многие судьи,  назначенные  Мопу,
заседали теперь в Большом Совете, в Версале  поднялся  шум,  и  г-на  Гюдена
велено было арестовать. Бомарше уже успел уехать в  Ля  Рошель,  где  стояла
одна  из  его  эскадр,  поэтому  Гюден  решил  искать  убежища   в   Тампле,
превращенном  мальтийскими   рыцарями   в   приют   для   лиц   благородного
происхождения, свершивших мелкие правонарушения и желающих на время скрыться
от преследования. Ему посчастливилось встретиться там с  г-жой  де  Годвиль,
которая скрывалась в Тампле от своих  кредиторов.  "У  нее,  -  рассказывает
Гюден, - я нашел приют и провел время так прелестно,  как  'никогда  еще  не
проводил  человек,  которого  преследуют...  Мы  хохотали  до  слез,   когда
вспоминали, что на/шей встрече мы обязаны постановлениям  Шатле  и  Большого
Совета".
     Когда Бомарше вернулся в  Париж,  он  пришел  в  ярость,  отправился  в
Тампль, увез оттуда Гюдена, поселил его у себя в доме и предупредил  Морепа,
что г-н де ла Бренельри находится под его покровительством.  Теперь  он  уже
умел разговаривать с подобными господами. Король в Версале свистнул, и судьи
притихли.
     Путешествие в Прованс имело еще и другое, более забавное продолжение. В
декабре того же года Бомарше получил из Экса письмо:
     "Сударь, Вы, наверное, будете удивлены, что я, не  имея  чести  быть  с
Вами знакомой, обращаюсь непосредственно к Вам, но Вы сами виноваты  в  том,
что так у нас популярны. Думаю, не найдется ни  одной  чувствительной  души,
которая, читая то, что Вы пишете, не прониклась бы  к  Вам  восхищением,  не
была бы привлечена к Вам силою Вашего неодолимого обаяния. Во мне, во всяком
случае, Вы имеете одну из Ваших самых горячих поклонниц. Как  я  желала  Вам
удачи  в  то  время,  когда  Вы  могли  ожидать  любой   беды   от   людской
злонамеренности! Не могу  описать  Вам  своей  радости,  когда  узнала,  что
справедливость, которую Вы уже давно заслужили, восторжествовала".
     Пока что, как видите, текст самый банальный. Но письмо  очень  длинное,
на десяти страницах, это целый роман, и к тому  же  автору  его  всего  лишь
семнадцать лет. Это история молодой девушки, которую соблазнили  и  бросили.
Она встретила своего возлюбленного,  когда  ей  было  двенадцать.  Потом  он
уехал. "Прожить пять лет,  не  видя  человека,  которого  обожаешь,  о,  это
противоестественно!" Когда же она с ним встретилась вновь после столь долгой
разлуки, природа  взяла  свое,  и  к  семнадцати  годам  барышня  "была  уже
совершенно скомпрометирована", потому что ее возлюбленный снова уехал. "Увы,
я чувствую, что он становится мне все более дорог. Я не могу без него  жить.
Он должен стать моим мужем, и он им станет... Он станет моим  мужем,  только
если Вы, г-н Бомарше, этого захотите.  Не  бросайте  меня!  Я  передаю  свою
судьбу в Ваши руки".
     Что это, сказка, быль, хитрость романтически  настроенной  девушки  или
подлинная драма провинциальной жизни? Кто знает! А ведь Бомарше нашел  время
ей ответить и с большой деликатностью дал несколько добрых советов:
     "Ваше сердце Вас обманывает, толкая на поступок, который Вы задумали, и
хотя Ваше  несчастье  не  может  втайне  не  тронуть  чувствительных  людей,
характер его таков, что броситься к ногам короля  с  мольбой  о  помощи  тут
решительно невозможно".
     Барышня из Прованса ответила на это письмо. Так  завязалась  переписка.
Она посылала ему послания на двенадцати страницах, он их внимательно читал и
неукоснительно отвечал на них. В конце концов она успокоилась, вернее, он ее
успокоил. Тогда Бомарше сложил все ее письма в папку,  на  которой  написал:
"Дело моей молодой незнакомой просительницы".
     Однако он слукавил, он знал ее имя с первого же дня переписки. "Если Вы
окажетесь настолько милостивы ко мне, что ответите, то пошлите,  пожалуйста,
свое письмо г-ну Виталису, улица Гранд Орлож в Эксе, на мое имя - Нинон".
     Пожалуйста, не забудьте этого имени.

        ^T13^U
        ^TГОРДЫЙ РОДРИГО^U

                                 В   тот   момент,   когда   я   признал  бы
                                 независимость,    я сосредоточил бы на
                                 побережье    океана   от   шестидесяти   до
                                 восьмидесяти    тысяч   солдат,   а   флоту
                                 приказал  бы  принять боевой порядок, чтобы
                                 никаких  сомнений  в  том,  что решение это
                                 принято  раз  и  навсегда,  у  англичан  не
                                 возникало...

     "Я никогда не сумел бы справиться со своей миссией, - писал Сайлас  Дин
конгрессу 29 ноября 1776 года, - без неутомимой, великодушной и умной помощи
г-на де Бомарше, которому Соединенные Штаты обязаны больше, чем кому  бы  то
ни было по эту сторону  океана".  Неутомимый,  великодушный,  умный  Бомарше
сумел преодолеть все трудности,  обойти  все  препятствия  и  победить  всех
противников, имя  которым  было  легион.  Три  его  корабля  -  "Амфитрита",
"Римлянин"  и  "Меркурий"  -  вышли  из  Гавра  и  Нанта  с  грузом  оружия,
боеприпасов  и  амуниции,  короче,  со  всем  необходимым,  чтобы  снарядить
двадцать пять тысяч человек.  Этот  караван  судов  был  последней  надеждой
восставших.  Англия  собралась  с  силами,  и  армии  Вашингтона  все   чаще
приходилось переходить в оборону. Нью-Йорк  был  взят  сэром  Уильямом  Хоу.
Могучая армия под командованием сэра Джона Бергойна наступала  из  Канады  и
собиралась соединиться  с  армией  генерала  Хоу.  Отвага  повстанцев  и  их
главнокомандующего не  компенсировала  недостаток  вооружения.  Без  быстрой
помощи судьба американцев была предрешена. Два  человека  сделали  из  этого
надлежащие выводы - лорд Стормонт и Бомарше. В  сложившихся  обстоятельствах
английский посол проявил характер и политическую ловкость. Прекрасно  поняв,
что Бомарше - главный и самый опасный враг его страны, он употребил всю свою
энергию,  чтобы  подорвать  его  деятельность.  В  результате   многократных
протестов и всевозможных других демаршей он добился  того,  что  французское
правительство запретило своим офицерам отправляться в Америку, а кораблям  -
покидать порты. Однако Бомарше обошел и  этот  запрет.  За  последнее  время
Верженну дважды  пришлось  бросать  Родриго  Орталеса  на  произвол  судьбы.
Людовик  XVI,  Сартин  и  Верженн,  по  выражению  Артура  Ли,  дрожали   от
нерешительности. Что касается графа де Морепа, то в силу своего  преклонного
возраста  да  и  личных  склонностей  он  предпочитал  наслаждаться   покоем
устоявшегося порядка, а не подвергаться риску  сомнительных  авантюр.  Чтобы
добиться хоть какого-нибудь решения, Бомарше был вынужден бегать  от  одного
сановника к другому и непрерывно убеждать всех в необходимости  действовать.
Однако было бы нечестно во всем винить французское правительство, ибо нельзя
не признать, что оно вело в это время весьма сложную игру. Ни король, ни его
министры не огорчились, когда  пришло  известие  о  том,  что  груз  Бомарше
благополучно  прибыл  по  назначению   и   с   бурным   восторгом   встречен
американцами. Когда наконец улыбнулась удача, Родриго оказался уже не один.
     Да и Сайлас Дин тоже. Конгресс послал  в  Париж  Бенджамина  Франклина.
Прибытие знаменитого доктора Франклина в Нант произвело настоящую  сенсацию.
Зато приезд Артура Ли прошел куда менее заметно для всех, исключая, конечно,
Бомарше. Вместе с Ли дьявол снова ворвался в его жизнь. Поскольку каждый  из
американских  эмиссаров  хотел  быть  главной  фигурой,  все  трое  тут   же
перессорились. Дин и Ли были, как говорится на ножах, а  Франклин  отказался
отдать кому-либо предпочтение. Эти внутренние  раздоры  отнюдь  не  упрощали
существования Бомарше, который должен был вести переговоры со  всеми  тремя.
Будучи порядочным человеком,  Бомарше  искренне  полагал,  что  Франклин  не
откажется от обязательств, взятых на себя Дином. Но наш Раминагробис,  одним
ухом внимая наветам Ли, а другим - заверениям Дина, делал вид, что пребывает
в растерянности. Эта политика  бездействия  имела,  во  всяком  случае,  два
преимущества:  Бенджамин  Франклин  оказывался  над  схваткой,  и   конгресс
экономил средства. Грузы риса, сушеной  рыбы,  табака  и  индиго,  обещанные
Сайласом Дином в обмен на военное снаряжение, которое поставлял торговый дом
"Родриго Орталес и компания", так и не отбыли из американских  портов.  Было
ли оружие продано восставшим, как уверял Дин, или речь  шла  о  великодушном
подарке французского правительства, как объяснял Ли? Доктор Франклин, сидя в
своем маленьком домике в Пасси, все размышлял над этим  вопросом,  взвешивал
все "за" и "против", а попросту -  выгадывал  время.  Поскольку  же  Франция
делала вид, что ей решительно нет  никакого  дела  до  этого  спора,  маневр
хитреца удавался на славу. Ведь для обеих  сторон  двусмысленность  ситуаций
была правилом поведения, а хранение тайн - законом. Но если такая  неясность
облегчала жизнь министрам, то жизнь Бомарше она делала просто невыносимой. И
в самом деле, мы это уже говорили, никогда еще коммерческое  предприятие  не
создавалось на более зыбкой основе. Чтобы решиться на подобный  риск,  нужно
было обладать великим энтузиазмом. И крепкими нервами тоже. Припомним цифры:
торговый дом "Родриго Орталес и компания" получил в 1776 году  дотацию  в  2
миллиона франков. А оружие и  военные  материалы,  поставленные  Америке  за
первые шесть месяцев 1777 года, стоили Бомарше более 5 миллионов.
     Банкротство надвигалось стремительно. И так как Франклин  отклонял  все
просьбы Бомарше, он принялся бомбардировать конгресс письмами: "Я больше  не
располагаю ни деньгами, ни кредитом, - писал  он  в  декабре  1777  года.  -
Рассчитывая на получение товаров, столько раз вами обещанных,  я  не  только
истратил намного больше средств, чем те, коими располагали и  я  сам  и  мои
друзья, но и полностью  исчерпал  помощь  от  других  лиц,  полученную  мною
исключительно благодаря обещанию в кратчайший срок  вернуть  кредиторам  все
долги". На этот  призыв,  как,  впрочем,  и  на  все  остальные,  ответа  не
последовало. Молодая республика  была  бедной,  этого  нельзя  не  отметить.
Известно, например, что три ее парижских представителя не получали  никакого
жалованья. Дин, к слову сказать, целый  год  жил  на  деньги,  которыми  его
ссужал  Бомарше.  Что  же  касается  Франклина,  то  он   поспешил   заявить
французскому правительству, что ему было бы  весьма  кстати  незамедлительно
получить взаймы некоторую сумму, и Верженн вскоре передал ему из рук в  руки
2 миллиона. Так Франция и Америка  с  каждым  днем  все  больше  вползали  в
какие-то  двусмысленные  отношения,   поскольку   Франция   одновременно   и
финансировала и не  финансировала  войну,  которую  вела  Америка.  А  самое
невероятное здесь заключается в том, что эта тонкая политика, конечно, сразу
бы оборвалась, прекрати Бомарше свою деятельность.  Все  зависело  лично  от
него, от его торгового дома. Видимо, чтобы  поощрить  Бомарше  к  дальнейшей
деятельности, Верженн выдал ему в 1777 году еще миллион, но к этому  моменту
дефицит Родриго Орталеса уже исчислялся  суммой,  значительно  превосходящей
десять миллионов.
     Чтобы как-то справиться  с  надвигающимся  финансовым  крахом,  Бомарше
пришлось основать параллельно торговые предприятия. Так  как  он  несомненно
обладал коммерческим гением, ему удалось ценой еще более напряженной  работы
сбалансировать бюджет своего  торгового  дома.  Чтобы  помочь  и  Америке  и
Франции одновременно, Бомарше  стал,  как  теперь  говорят,  делать  деньги.
Историки усмотрели в этом доказательство его алчности. Странное рассуждение!
Видимо, чтобы ответить клеветникам,  он  записал  тогда  в  своем  дневнике:
"Однажды директор Индийской  компании  спросил  знаменитого  Лабурдоне,  как
получается, что он так плохо  ведет  дела  компании  и  так  блестяще  свои.
Лабурдоне ответил ему с гордостью, совсем в моем вкусе:  "Дело  в  том,  что
свои  дела  я  решаю  по  своему  разумению,  а  дела  компании   по   Вашим
инструкциям". И тем не менее выдающийся финансист Бомарше умер  разорившимся
или, точнее, почти разорившимся, в то время как в  карманах  у  него  лежали
векселя на фантастические суммы. Нам же сейчас достаточно  подчеркнуть,  что
Соединенные Штаты Америки выиграли борьбу за свою  независимость  с  помощью
французского  оружия  и  снаряжения,  лишь  на  одну   десятую   оплаченного
французским правительством Людовика XVI, а на девять десятых лично Бомарше.
     О гении военачальника можно судить и по уровню его лейтенантов. В любой
области,  будь  то  политика,  война,  промышленность  или  торговля,  выбор
сотрудников имеет  основополагающее  значение.  Если  министр,  генерал  или
коммерческий директор не смогут опереться на нужных помощников,  подчиненные
будут их плохо понимать и тем самым  не  точно  выполнять  приказы.  В  этом
отношении Бомарше всегда умел с первого взгляда выбирать  людей  (не  только
мужчин,  но  иногда  и  женщин),  на  которых,  что  бы  ни  случилось,  мог
рассчитывать. Самое удивительное, что он находил надежных помощников в кругу
своих близких. Их ум, их преданность, а часто и готовность  идти  на  жертвы
соответствовали той любви и восхищению, которые они к нему питали.  Говорят,
что голова остерегается сердца, но Бомарше прислушивался к своему  сердцу  и
внимал его советам. Брат Гюдена, который долгое время  был  у  него  главным
кассиром и которому приходилось вести дела крайне сложные,  проявил  себя  в
дальнейшем, в трудных обстоятельствах, как человек  исключительно  верный  и
самоотверженный. Тевено де  Франси,  младший  сын  подозрительного  Моранда,
которого  Бомарше  нежданно-негаданно  пригласил  в  свое   дело,   оказался
великолепным сотрудником. Они понимали друг друга с полуслова,  всегда  были
заодно, а дружба помогала им разбираться в самых запутанных вопросах.  Когда
Бомарше послал Тевено де Франси в Америку, они вступили в деловую переписку,
и письма их поражают силой взаимных чувств, выраженных подчас очень тонко. Я
назвал лишь два имени для примера, но мог бы  назвать  множество,  Можно  ли
любить человека за внешний блеск? Месяц, быть может, но вряд ли  всю  жизнь,
до смерти. Если Бомарше получал столько помощи и душевного  тепла  от  своих
друзей, то не значит ли это, что и он  отдавался  дружбе  целиком,  со  всем
пылом сердца? Но так как в отношениях с людьми  Бомарше  был  внешне  весьма
сдержан, историки решили, что он холоден. Вот, не угодно ли? Даже лет  через
тысячу,  когда  книжные  полки  будут  прогибаться  под  тяжестью  книг   по
психологии, мы все еще будем судить друг о  друге  по  видимым  проявлениям.
Если внимательно изучить список офицеров, посланных  в  Америку  по  личному
выбору Бомарше - сейчас удобный случай об этом напомнить, - то в этом списке
мы найдем имя г-на дез Эпинье. Эпинье? Вам это имя ничего не напоминает? Кто
это дез Эпинье? Ну конечно же, сын Фаншон! Юноша был полностью покорен своим
дядей и поклялся служить ему верой и правдой. Майор  артиллерии  в  двадцать
лет, он прославился, сражаясь бок о  бок  с  Вашингтоном.  Бомарше  читал  и
перечитывал письма молодого офицера,  который  уехал  на  другое  полушарие,
чтобы участвовать в войне своего дяди... "Вашего племянника могут убить;  но
никогда он не сделает  ничего  такого,  что  было  бы  недостойно  человека,
имеющего честь принадлежать к Вашей семье;  можете  не  сомневаться  в  том,
равно как и в нежности, которую он  всегда  испытывает  к  лучшему  дяде  на
свете".
     Конечно, Бомарше был отлит не из  одного  металла.  А  кто  может  этим
похвастаться? Гордый, воистину гордый Родриго пережил за свою  жизнь  немало
высочайших минут, но при этом оставался большим любителем всех земных услад.
Золото и свинец - таков был его сплав. По ночам герои  подчас  оборачиваются
нечистой  изнанкой.  После  озарения  -  темнота.  После,  а   может   быть,
одновременно? "В каждом человеке возможны одновременно два  порыва,  один  к
богу, другой - к сатане",  -  писал  Бодлер,  знавший  толк  в  этих  делах.
Странно, но именно в самые благородные периоды своей жизни  Бомарше  охотнее
всего предавался безудержному разгулу. Но при этом он всегда умел  различать
"буржуазок" и "потаскух" и никогда не путал, как многие, пути нежных  чувств
с маршрутами вожделения. Но, повторяю, в самые насыщенные часы своей  жизни,
когда он буквально творил Историю и был подлинно Бомарше, свершавшим чудеса,
потаскухи брали верх над буржуазками. В нем было нечто от солдата  в  ратном
походе. Конечно, это изображение сродни лубочной картинке, Ну и  что  же?  С
толку сбивает, повторяю еще раз, именно эта одновременность. Герой  потакает
своим темным инстинктам вовсе не после боя. Он несется и к добродетели  и  к
пороку с одинаковой скоростью, потому что преодолеть ему надо одно и  то  же
расстояние. Давайте остерегаться святых, не  позволим  им  играть  с  нашими
детьми! Когда душа пылает, плоть не остается холодной.  Но  я  отклоняюсь  в
сторону. Итак, 5  января  1777  года  Мария-Тереза  подарила  Бомарше  дочь,
которая стала для него смыслом жизни. Он был  тогда  уже  на  вершине  своей
славы, его эскадра бросила якорь на рейде у берегов  Америки,  его  усилиями
мир менял свое лицо. Рождение Евгении еще увеличило его счастье. В этот день
он был исполнен любви к Марии-Терезе, которой он всем  обязан,  -  ведь  еще
вчера она с исключительным умом и деловой сметкой возглавляла  торговый  дом
"Родриго  Орталес  и  компания",   находя   выходы   из   самых   запутанных
обстоятельств. А приливы возвышенных чувств неизбежно приводят его - куда бы
вы думали? - в объятия г-жи де Годвиль. Они познакомились в Лондоне, где  за
г-жой де Годвиль по  пятам  следовала  самая  дурная  репутация.  Эта  дама,
несомненно, привела бы в восторг романистов начала века. Она потеряла  мужа,
честь, родину, но сохранила бойкое перо. Царя в полусвете эмигрантов  вместе
с шевалье д'Эоном, она сочинила, должно быть, немало  пасквилей,  обличающих
знаменитых, версальских дам. Этим она, видимо, утешала себя. Падшая женщина,
как сказал бы Марсель Прево или Клод Фаррер, чувствует себя менее  одинокой,
если с ее помощью все другие тоже  окажутся  падшими.  Бомарше  был  не  тот
человек, чтобы слушать ее политическую болтовню. Он попросил ее умолкнуть, а
она последовала за ним в Париж. Их связь длилась около года. Когда он не мог
лечь к ней в постель, он писал ей длинные  письма,  исполненные  вожделения.
"...Если Вы меня спросите, почему Вас нигде не оставляют в покое, почему  Вы
"бочка для всех затычек", я отвечу Вам в восточном стиле,  что  Вы  поистине
созданы самой  природой  для  того,  чтобы  Вас  "затыкать",  и  притом  где
угодно...". Его стиль не только восточный, но и  полон  недомолвок.  Кстати,
напомню вам, что подобный "восточный" стиль был уже  им  использован  в  его
переписке с Пари-Дюверне. Вспомните о "дорогой крошке". От восточного  стиля
он переходил на латынь. "Сударыня двадцать раз перечитывает [мои  письма]  и
ничего не понимает. Oculos habent et non videbunt {Имеют глаза  и  не  видят
(лат.).}. Я не буду продолжать своей латинской цитаты, потому  что  не  могу
сказать: Manus habent et non palpabunt {Имеют руки и  не  трог