щенный  вескими  аргументами
оппозиции, говорит сегодня лорду Шелберну и лорду  Рокингэму,  возглавляющим
партию: "При нынешнем положении дел,  господа,  решитесь  ли  вы  поручиться
нации,  что  американцы  готовы  будут  подчиниться  навигационному  акту  и
вернуться под ярмо при условии, оговоренном в плане лорда Шелберна, если все
будет возвращено к положению, которое существовало до  волнений  1773  года?
Если вы на это решитесь, господа, то занимайте министерские посты и пекитесь
о спасении государства на свой собственный страх и риск".
     Оппозицию, готовую поймать лорда Джермейна на слове и ответить  на  его
вопрос  утвердительно,  останавливает  только  опасение,   что   американцы,
ободренные своими успехами и осмелевшие, быть может, оттого,  что  заключили
какие-нибудь тайные договоры с Испанией и Францией, откажутся теперь от  тех
самых условий мира, о которых молили два года тому назад.
     С другой стороны, г-н А. Л. (г-н де Верженн назовет  Вашему  Величеству
его  имя),  тайный  посланец  колоний  в  Лондоне,   крайне   обескураженный
бесплодностью  тех  шагов,  которые  он  попытался  предпринять  через   мое
посредство, чтобы добиться от французского правительства  помощи  в  военном
снаряжении и порохе, говорит мне теперь: "В последний раз спрашиваю: Франция
действительно окончательно решила отказать нам в какой-либо помощи и  готова
стать жертвой Англии и  притчей  во  языцех  для  всей  Европы  из-за  своей
невообразимой косности? Я лично считаю себя  вынужденным  ответить  на  этот
вопрос положительно, и все же жду Вашего окончательного ответа,  прежде  чем
дать свой. Мы  предлагаем  Франции  за  ее  тайную  помощь  тайный  торговый
договор, в результате которого она в течение ряда лет после заключения  мира
получит всю прибыль, которой вот уже целое столетие  обогащалась  Англия,  а
кроме того, мы гарантируем Франции,  насколько  это  будет  в  наших  силах,
сохранность ее владений. Вы не хотите? Тогда  я  попрошу  у  лорда  Шелберна
отсрочки  на  то  время,  пока  корабль,  который  отправится  в  Америку  с
английскими предложениями, не вернется назад, хотя заранее могу Вам сказать,
какие резолюции конгресс примет по этому поводу. Они  немедленно  опубликуют
прокламацию, в которой предложат всем нациям мира в обмен на помощь те самые
условия, которые я сейчас предлагаю вам тайно. И, чтобы отомстить Франции  и
заставить ее публично занять определенную позицию по отношению  к  ним,  они
пошлют в Ваши порты первые  трофейные  суда,  которые  возьмут  у  англичан.
Тогда, сколько ни изворачивайся, война, которой  Вы  стремитесь  избежать  и
которой так боитесь, станет для Вас неминуемой, как бы  Вы  ни  поступили  с
трофейными судами; если Вы их примете, разрыв с Англией будет очевиден; если
откажетесь их принять, конгресс в тот  же  час  подпишет  мир  на  условиях,
предлагаемых метрополией; оскорбленные американцы присоединят  свои  силы  к
силам Англии, чтобы напасть на Ваши острова  и  доказать  Вам,  что  все  те
предосторожности, которые Вы приняли, чтобы сохранить свои владения, как раз
и приведут Вас к окончательной их потере.
     Отправляйтесь во Францию, сударь, и изложите, как обстоят дела;  я  тем
временем уеду в деревню, чтобы не быть вынужденным дать окончательный  ответ
до  Вашего  возвращения.  Скажите  Вашим  министрам,  что  я   готов,   если
необходимо, поехать с Вами во  Францию,  чтобы  подтвердить  эти  заявления;
скажите им также, что конгресс, как  я  узнал,  отправил  двух  депутатов  в
Мадрид с той же целью, и могу добавить, что они получили весьма удовлетвори-
тельный ответ на свое предложение. Неужели это прерогатива совета  министров
Франции - оставаться слепым, когда речь идет о славе его короля и  интересах
государства?"
     Вот,  Сир,  страшная  и  впечатляющая  картина  нашей   позиции.   Ваше
Величество искренне жаждет мира. Способ сохранить его, Сир, будет изложен  в
резюме этого мемуара.
     Допустим, все гипотезы возможны, и попробуем их обдумать.
     Все, что сейчас будет изложено, крайне важно.
     Предположим, что Англия в  этой  кампании  одержит  полную  победу  над
Америкой.
     Либо что американцы отобьют англичан с потерями.
     Либо что Англия придет к уже одобренному королем  решению  предоставить
колониям самим решать свою судьбу и расстанется с ними добровольно.
     Либо что оппозиция, получив  министерские  посты,  добьется  подчинения
колоний на условиях возвращения им статута, существовавшего до 1773 года.
     Вот мы и перечислили все возможные варианты. Есть  ли  среди  них  хоть
один, не ввергающий Вас мгновенно в войну, которой Вы хотите избежать?  Сир,
именем бога молю Вас, благоволите рассмотреть их вместе со мною.
     1. Если Англия восторжествует над Америкой, то  только  ценой  огромной
потери в людях  и  деньгах;  а  единственная  возможность  возмещения  таких
огромных убытков  заключается  для  англичан  в  том,  чтобы,  вернувшись  в
Америку, отобрать себе французские острова и тем самым  стать  единственными
поставщиками ценного продукта, сахара, - только это может закрепить за  ними
все доходы от  контрабандной  торговли,  которую  континент  ведет  с  этими
островами.
     Тогда, Сир, Вы будете поставлены перед выбором -  либо  начать  слишком
поздно бесплодную войну, либо пожертвовать во  имя  самого  постыдного  мира
всеми Вашими американскими колониями и потерять  к  тому  же  280  миллионов
капитала плюс 30 миллионов дохода.
     2. Если американцы окажутся победителями, они тут же получат свободу, и
тогда англичане, в отчаянии от того,  что  их  владения  уменьшатся  на  три
четверти,  попытаются  как  можно  быстрее  компенсировать  понесенный   ими
территориальный ущерб и пойдут на  то,  чтобы  захватить  наши  американские
владения, что, можно не сомневаться, им легко удастся.
     3. Если англичане сочтут себя вынужденными  предоставить  независимость
своим колониям мирным путем, как того тайно желает английский король, то для
нас последствия останутся почти  такими  же,  что  и  в  предыдущем  случае,
поскольку их торговля окажется полностью разлаженной. Однако  разница  будет
заключаться  в  том,  что  английская  сторона,  менее  подорванная,  чем  в
результате дорогостоящей кровопролитной войны, будет  обладать  достаточными
силами и средствами, чтобы с еще большей легкостью завладеть  принадлежащими
нам островами, без захвата  которых  ей  в  сложившейся  ситуации  никак  не
обойтись, если она вознамерится сохранить свои владения и влияние в Америке.
     4. Если оппозиция,  одержав  верх,  займет  министерские  кресла,  она,
конечно, заключит договор закрепляющий союз с колониями, и тогда американцы,
не простившие Франции ее  отказа  в  помощи,  вследствие  чего  им  пришлось
подчиниться метрополии, тотчас же начнут  угрожать  нам  тем,  что  выступят
вместе с Англией,  дабы  захватить  наши  острова.  Более  того,  американцы
поставят  эту  акцию  непременным  условием   своего   возращения   в   лоно
матери-родины, и легко себе представить,  с  какой  радостью  правительство,
состоящее из лордов Чатемов, Шелбернов и Рокингэмов, настроения которых  нам
хорошо известны, разделит  враждебные  чувства  американцев  к  французам  и
развяжет с нами упорную, жестокую войну.
     Как же надлежит поступать в этих  чрезвычайных  обстоятельствах,  чтобы
сохранить мир и принадлежащие нам острова?
     Вы сумеете сохранить мир лишь в  том  случае,  ежели  любой,  ценой  не
допустите, чтобы он был восстановлен между Англией и  Америкой,  чтобы  одна
сторона торжествовала свое превосходство  над  другой  единственный  способ,
Сир,  коим  возможно  этого  достичь,  заключается  в  том,  чтобы   оказать
американцам помощь, которая уравняла бы их силы с англичанами, но  не  более
того.  И  поверьте,  Сир,  что  за  стремление  сэкономить  нынче  несколько
миллионов Франция расплатится завтра и большей кровью и большими деньгами.
     А главное, Сир, одна лишь  неизбежная  подготовка  к  первому  сражению
будет стоить Вам намного дороже той помощи, о которой Вас просят  теперь,  и
экономия каких-то жалких 2-3 миллионов наверняка обернется в  ближайшие  два
года потерей более 300 миллионов.
     И если мне на это скажут, что мы не можем оказать  помощь  американцам,
не оскорбляя чести Англии и не навлекая тем самым на себя грозу,  именно  ту
грозу, которую я как раз и пытаюсь предотвратить, то я в свою очередь отвечу
Вам, что этой опасности мы избежим, ежели будем следовать плану,  который  я
уже неоднократно предлагал,  то  есть  будем  оказывать  американцам  помощь
тайно, ничем не компрометируя себя. При этом мы поставим им первым  условием
не посылать в наши порты  трофейные  суда  и  вообще  не  допускать  никаких
действий, могущих обнаружить помощь, предупредив конгресс, что в  противном,
случае он немедленно лишится нашей поддержки.
     И если Ваше Величество не располагает человеком, более  меня  пригодным
для этого дела, я готов взяться  за  осуществление  данного  плана  и  сумею
заключить договор, никого при том не компрометируя".
     Он выиграл.
     Людовик XVI был наконец убежден в его правоте и принял в  общих  чертах
предложенный план. Итак, Бомарше  окажется  единственно  скомпрометированным
лицом, как того требовал Верженн: "Необходимо, чтобы эта операция  выглядела
в глазах английского правительства  и  даже  самих  американцев  как  личная
спекуляция, к которой мы не имеем никакого отношения. Чтобы  так  выглядеть,
она и в самом деле должна в известной степени быть таковой".

     10 июня 1776 года Бомарше стал личным союзником восставших и  приступил
к  снабжению  их  оружием.  4  июля  Соединенные  Штаты  Америки,  подписали
Декларацию независимости и провозгласили  ее  параграфы  на  весь  мир.  "Мы
утверждаем, что все люди от природы одинаково свободны и независимы и  имеют
известные прирожденные права , в том числе право на жизнь, на свободу и
на стремление к счастью". Еще три недели, и Франция все прозевала бы. Но она
вовремя опомнилась, И это решение, принятое в последнюю  минуту,  постепенно
привело ее к Версальскому договору 1783 года. Мы еще не все сказали об  этой
войне, которая, прежде чем стать войной Франции, была сперва войной г-на  де
Бомарше, как о том свидетельствует послание, полученное им от конгресса. Его
также уместно поместить в этой главе...
     "По приказу конгресса, заседающего в Филадельфии,
     г-ну де Бомарше. 15 января 1779 года

     Сударь!
     Конгресс  Соединенных  Штатов  Америки,  признательный  за  те  большие
усилия,  которые  Вы  приложили,  чтобы  им  помочь,   выражает   Вам   свою
благодарность.
     Только благородные чувства и широкие взгляды могли воодушевить  Вас  на
Вашем поприще, они являются украшением  Вашей  личности  и  обеспечат  славу
Вашим поступкам. В то время как Вы своим  редким  талантом  верно  послужили
своему  королю,  Вы  завоевали  уважение  нашей  рождающейся  республики   и
заслужили рукоплескания всего Нового Света.
                                                   Джон Джей, председатель".

     Это  великолепное  выражение  признательности   должно   было   тронуть
государственного деятеля, который дремал в  Бомарше,  но  всегда  готов  был
проснуться, и утешить  его  при  виде  неблагодарности  одних,  бесчестности
других и молчания Франции.
     Прежде чем завершить главу "Я,  Бомарше"  и  показать,  насколько  этот
человек, считавшийся  всеми  баловнем  судьбы,  на  самом  деле  должен  был
страдать от чудовищной  несправедливости,  выпавшей  на  его  долю,  я  хочу
процитировать несколько строк, которые он сочинил много лет спустя и бросил,
как бутылку в море, грядущим поколениям, не без оснований полагая,  что  они
забудут, как он самолично вписал несколько важных страниц в Историю.
     "...Из всех французов, кто бы они ни были, я больше  всего  сделал  для
свободы Америки, породившей и нашу свободу, я один осмелился составить  план
действий и приступить к его осуществлению, вопреки Англии,  Испании  и  даже
Франции; но я не был в числе лиц, ведущих переговоры, я был чужой в кабинете
министров, inde irae" {Отсюда и гнев (лат.).}.
     Он пытался внушить всей Европе, что всегда был одним и тем же,  но  все
же он иногда бывал другим.

     Post-Scriptum. Случайностей не бывает. Я как раз кончил работу над этой
главой, когда мне попалась хроника Ромена Гари, опубликованная в  печати  16
марта 1972 года. Г-н Гари не из людей; жонглирующих чужими мнениями,  однако
он писал, прочтя какую-то недавно опубликованную книгу о Бомарше, которую он
хвалил: "Этот человек был соткан из молний. Молний гения и подлости, величия
и ничтожества, мужества и хитроумия,  сутенерства  и  великодушия,  это  был
божественный наглец и благородный выскочка,  акула  и  угорь,  целая  эпоха,
целая  Европа.  Это  был  человек  гуттаперчевый,  но   несгибаемый;   смесь
Растиньяка, Манон Леско, Арагона, Казаковы и Калиостро, он  сам  -  одно  из
великих литературных творений жизни". Бомарше любил повторять, что  вся  его
жизнь - это бой. Ясно, что и сегодня он еще не окончен.

        ^T11^U
        ^TБЕЗУМНЫЕ ДНИ^U

                                   Я все видел, всем занимался, все испытал.

     Между 1776 и 1780-ми годами нам не  удается  уследить  за  Бомарше:  он
одновременно находится везде. Чтобы рассказать об этом периоде, перо  должно
нестись по бумаге, закусив удила. Лучшим биографом этих дней был бы Россини:
Фигаро здесь, Фигаро там.  Он  делает  тысячу  дел  одновременно,  от  самых
серьезных до самых ничтожных. Рассказать о них  последовательно  значило  бы
исказить картину его жизни и обмануть читателя.  Рассказать  о  них  о  всех
одновременно требует гения, скажем, его гения. На что же  решиться?  "Я  все
видел, всем занимался, все испытал", - говорит Фигаро в монологе "Женитьбы".
Это он скромничает: надо бы добавить "одновременно". У часовщика в  витринах
часто видишь, что стенные часы или там будильники показывают  разное  время.
Вы легко догадаетесь почему: хозяин никогда не решится поставить их  на  тот
же самый  час,  опасаясь,  что  одни  будут  спешить,  другие  отставать,  и
покупатель начнет сомневаться в точности их  механизмов.  Забудем  теперь  о
часовщиках и их уловках и задумаемся, глядя на эти  циферблаты,  на  которых
пять часов, когда на самом деле полдень,  или  десять,  когда  семь,  и  так
далее. Из всех часов только одни показывают точное время, но  какие?  Именно
так обстоит дело и с Бомарше.
     Я чуть было не взялся описывать  множество  разных  Бомарше.  В  восемь
часов он здесь такой, но в девять - там - уже другой, а в десять  его  и  не
узнать, что не мешает ему тут же снова изменить образ, и  люди  встретят  на
улице  уже  другого  Бомарше,  похожего  на  него,  как   родной   брат,   и
находившегося накануне еще в Лондоне, в то  время  как  в  Бордо  в  тот  же
день... Не преувеличивая, вот какова стоящая передо мной  дилемма:  выверить
Бомарше по точному времени или играть со временем? Мы будем делать  и  то  и
другое.
     В этой главе, которая охватит несколько месяцев, мы постараемся повсюду
следовать за нашим героем, не теряя его из виду, и попробуем узнавать его во
всех обличьях. Но таким образом нам не удастся ни исчерпать его американской
эпопеи, к которой мы вернемся в следующей  главе,  соблюдая  хронологию,  ни
разобраться по существу в ряде частных вопросов, например в  завершении  его
процессов с Лаблашем, в его конфликтах с актерами  или  в  его  деятельности
издателя, - все это требует, чтобы быть верно понятым, отдельного изучения.

     Март, 1776 год.
     Бомарше пишет и передает королю свой последний мемуар, который  мы  уже
приводили, и почти каждый день встречается с Верженном.
     Обсудив свое положение с Морепа, Бомарше обращается в Большой  Совет  с
прошением о полной реабилитации. Не надо забывать, что над ним все еще висел
позор публичного шельмования и что в течение последних полутора  лет  он  не
мог подать кассационной  жалобы,  поскольку  срок  апелляции  был  пропущен.
Требуя полной и торжественной реабилитации, то есть  просто-напросто  отмены
приговора,  он  должен  был  добиться  разрешения  на  совершенно  необычную
процедуру. В связи с  этим  -  каждодневные  визиты  к  Морепа,  к  министру
юстиции, многократные обсуждения всех обстоятельств дела с адвокатом  Тарже,
его советником.
     Вместе с другим адвокатом он  готовит  новый  процесс  против  Лаблаша.
Постыдный приговор, который его разорил и обесчестил, был только что отменен
Большим Советом и дело отослано на  пересмотр  в  парламент  Прованса.  Граф
Лаблаш, зная, насколько его противник занят своей миссией в Англии,  торопил
события, надеясь застать Бомарше  врасплох,  а  может,  даже  выиграть  дело
благодаря  тому,  что  тот  не   явится   в   суд.   Бомарше   предпринимает
многочисленные демарши, чтобы добиться от первого председателя суда, в  Эксе
временного прекращения судопроизводства, и так далее.
     Леопольда Жанто, вдова его отца, окружившая себя законниками,  требует,
чтобы ее ввели  в  права  наследства.  Старик  Карон,  влюбленный  в  нее  и
поглупевший от возраста, составил  совершенно  безумное  завещание,  отписав
своей последней жене помимо всего своего личного имущества  и  вдовьей  доли
еще и долю детей. Но дело в том, что отец Бомарше к тому времени уже не имел
личных средств, а жил на пожизненную ренту и на то вспомоществование, весьма
солидное, которое ему выплачивал  сын.  Леопольда,  рассчитывавшая  получить
состояние, стала  кричать,  что  ее  ограбили,  и  грозила  сыну  процессом.
Негодяйка, опираясь на советы людей сведущих, вела  верную  игру,  поскольку
Бомарше, публично ошельмованный и лишенный  гражданских  прав,  сам  не  мог
обратиться в суд. Встречи, обсуждения, сделка. Бомарше дает мачехе  6  тысяч
франков, и она тут же становится шелковой. Покончив с этим делом,  он  пишет
на папке с документами: "Подлость вдовы отца, прощенная, мною".
     Другая папка: снова Обертены, которые то  и  дело  возникают,  затевают
какие-то тяжбы и вынуждают терять время того,  кто  о  самом  себе  говорил:
"Карон де  Бомарше,  самый  большой  враг  всего,  что  называют  потерянным
временем".   В   Тюильри   идут   репетиции   возобновленного   "Севильского
цирюльника". Каждый вечер он проводит в семейном  кругу,  со  своей  дорогой
сестрой и  Марией-Терезой,  о  тсоторой,  Жюли  писала  тогда:  "Французская
игривость на пьедестале из швейцарской  вальяжности.  А  проще  сказать,  ни
рыба, ни мясо". Несмотря на  свои  бесчисленные  похождения  -  Фигаро  тут,
Фигаро там, - а быть может, как раз и благодаря им  он  с  каждым  днем  все
больше привязывается к этому "швейцарскому пьедесталу". Однако  привычка  не
убила в нем страсти: Евгения, если я умею считать, была зачата в марте.
     Я рассказал лишь половину того, что произошло за этот месяц.

     Апрель, май.
     В начале апреля  Бомарше  снова,  в  двенадцатый  раз,  отправляется  в
Лондон.  Его  ежедневные  отчеты  -   образцовые   документы,   составленные
выдающимся дипломатом. Сведения, которые он посылает Верженну, всегда  имеют
первостепенный  политический   интерес.   Едва   Англии   успевают   принять
какое-нибудь решение, как он уже наслышан о нем,  а  обо  всех  американских
делах он узнает недели за две  до  того  как  слух  о  них  докатывается  до
соответствующих канцелярий европейских стран.  Достаточно  прочитать  письма
Бомарше, чтобы понять все сомнения и опасения Верженна. Для него в господине
де Бомарше было нечто если не от  дьявола,  то,  уж  во  всяком  случае,  от
волшебника и это не переставало тревожить  министра.  Но  Верженн  ошибался.
Никакими сверхъестественными  способностями  Бомарше  не  обладал,  если  не
считать способности работать одержимо, методично и умно. Ведь недаром он был
в юности ремесленником. Верженн поражался