дорогах Тихри  делать  было
бы нечего. Не возить же ее весь век на телегах! А в знатные  караванницы  ей
никак не пробиться - лицом хоть и приглядна, да  характером  не  вышла,  тут
лахудрой остервенелой надо быть, вроде Махиды.
   - А мне господин мой радость посулил! -  крикнула  Махида,  уже  успевшая
заползти под островерхий навес, составленный  из  двух  щитков  над  очагом.
Обещался соседнюю хибару прикупить да полы зелененые наладить! А ты что  так
спозаранку?
   Харр только бровь приподнял: ну, Махидушка, блудня ненасытная, не  ошибся
я в тебе!
   -  Иофф  пополудничал  да  и  уснул.  Он  всегда  под   дождь   засыпает,
скороговоркой, точно оправдываясь, проговорила Мади; на хвастливое признание
подружки она никак не отозвалась - видно, знала ему цену.
   - Ты лапотки-то свои не надевай, - велел Харр, видя, что Мади достала  из
узелка новенькие сандалии со змеиными ремешками. - Садись на  постелю,  ноги
под шкуру схорони, чтоб согрелись. А то не ровен час - заболеешь...
   Он чуть было не брякнул: и не придешь. Но удивился  собственной  мысли  и
вовремя прикусил язык. Сдалась она ему! Да и Махида разъярится.
   - Нет, господин мой Гарпогар, я отсюда тебя  слушать  буду,  -  тихо,  но
твердо проговорила она.
   Так вот оно что! За сказками даровыми явилась. Дедок спит, а она младшего
братика одного бросила.
   - Ты б еще младшенького с собой притащила! Чай, не  княжий  пир  -  байки
слушать, - проворчал он.
   - Кого, кого? - вырвалось у обеих подружек разом.
   - А ты что вчера - не с братишкой к аманту ходила?
   - Как ты мог подумать такое, господин? На нем же был ошейник несъемный! у
Мади даже голос задрожал.
   - Ты вот от меня баек ждешь, а мне ведь  самому  ваши  обычаи  любопытны.
Отколь же знать, что тот ошейник означает?
   - И с какой это ты такой земли явился? - фыркнула Махида, выставляя перед
ним прямо на постели миски с едой. - На-ка,  колобки  с  рыбой  вчерашней...
Коли ошейник несъемный на телесе, значит, он или строптив не в меру,  или  к
работе непригоден.
   - Какая работа? Он от горшка-то два вершка.
   - Этого телеса малого Иофф в уплату получил за рокотан. Его да  еще  кучу
добра в придачу, - пояснила Мади, справившаяся с невольной обидой.  -  Он  с
рождения нем и глух, вот на него и надели ошейник, чтоб  сразу  было  видно:
кормить его не досыта. Иофф велел его аманту  нашему  лесовому  свести,  это
подать богатая, мы теперь до осеннего желтолистья ничего платить не будем.
   - А аманту он зачем, если к работе непригоден?
   - На жертву, зачем же еще, - равнодушно подала голос Махида. - Вот  ежели
дождь не уймется, ручьевой амант его у лесного выкупит да ручью и подарит.
   Харр почувствовал, как по спине  у  него  прошелся  холодок,  словно  меч
плашмя приложили. Когда-то его самого вот так же продавали, да не кто-нибудь
- родной отец. Хорошо, никому в голову не пришло по злой погоде в ручье, как
котенка, топить!
   -  А  того  ты  не  подумала,  чтобы  взять   да   и   отпустить   мальца
подобру-поздорову?
   - За что ему мука такая, господин мой? - удивилась Мади. - Если бы  он  с
голоду не помер, то ошейник уже впритык, еще немного, и придушил бы.  Только
медленно. Его ж так заковали, чтоб недолго жил.
   - Ох и не по нраву мне законы ваши!
   - А разве твоему богу единому не приносят жертвы? ~ недоверчиво  спросила
Мади.
   - Это с какой такой радости?
   - Ну... вот если он надолго за тучу прячется,  выглядывать  не  желает...
мало ли еще горести, боги ведь не только милостивы. А поля-леса жечь  начнет
злобной засухой?
   - Солнце ясное - добрый бог, и любви его неизбывной на всю землю хватает.
А на человечью смерть ему глядеть - не утеха.
   Мади, сидевшая на корточках возле  самого  порога,  недоверчиво  покачала
головой, потом обернулась к хозяйке дома и просительно проговорила:
   - Махида, ну пожалуйста, дай мои окружья...
   - При чужих-то!
   - Господин никому не скажет.
   - Не доведет тебя до добра забава эта!
   - Ну часто ли я прошу тебя?
   Махида, бормоча что-то под нос, отодвинула ящик с посудой, и Харр  увидел
под ним гладкую зелененую крышку сундука,  врытого  в  пол.  Кося  на  гостя
пронзительным оком, она  приоткрыла  сундук  и  выкинула  оттуда  полотняный
мешочек. Видно, не было в нем ничего бьющегося, потому что упал он  к  ногам
Мади с глуховатым стуком.
   - Не пали светильню, мне  и  так  света  хватает,  -  извиняющимся  тоном
проговорила Мади, торопливо доставая из мешочка зеленое  кольцо  -  как  раз
такое, чтоб человечий лик  в  нем  помещался.  Харр  не  успел  угадать  его
предназначения, как Мади уже разъяла его на два, которые были вложены одно в
другое.  Выхватив  из-под  навеса  большой  травяной  лист,  которым  Махида
пользовалась то как скатертью, а то и полотенцем или прикрытием от  дождевых
брызг, девушка наложила его на малое кольцо и, натянув,  надела  сверху  то,
что побелее. Получилось вроде тугого барабанчика. Харр все еще недоумевал, к
чему бы это, а она уже достала тонкую костяную палочку  и  принялась  что-то
царапать вдоль ободка. Харр вытянул шею, приглядываясь: сок, выступавший  на
месте царапин, застывал причудливой коричневой вязью, вроде узоров на клинке
его меча.
   - Не пойму я, - признался Харр, - как чудно это ты рукодельничаешь?
   - Это не рукоделье, господин мой. Я записываю  словеса  твои,  изумляющие
меня безмерно.
   Безмерно изумился на этот раз он сам. Вот уж  не  думал,  не  гадал,  что
кто-нибудь его байки записывать будет! На Тихри  мастерство  такое  доступно
было лишь солнцезаконникам да князьям - и то  не  каждому.  А  тут  -  девка
простая...
   - Ну и что ты сейчас записала? - поинтересовался он.
   - Я записала: не убивай.
   - Хм-м-м!.. - озадаченно протянул он. - И всего-то?
   -  Но  ты  ведь  только  начал  рассказывать,  господин  мой.  Мы   вечор
остановились на том, что в земле твоей родной было много богов, а потом стал
один. А в чужих землях как?
   Ну, положим, вчера они остановились не на этом, но она разумно поступила,
что не припомнила при Махиде, что  он  чуть  было  не  отдал  ей  чужеземные
стекляшки.
   - Широка вода на последней земле,  где  мне  быть  довелось,  -  напевным
речитативом  завел  он,  чтобы  не  дать  возможность   Мади   вернуться   к
воспоминаниям о злосчастном ожерелье, - и плавает в той воде остров великий,
на котором уместились и горы, и болота, и замки-дворцы высоты невиданной,  и
король там правит могучий и сыновьями богатый, да еще и  в  придачу  у  него
дочь непокорная...
   Махида насыпала перед ним горку сушеных ягод и  пристроилась  на  краешке
постели, вполуха прислушиваясь к неутихающему шороху дождя; Мади же, опустив
на колени ободок с натянутым листом, так и замерла, приоткрыв по-детски  еще
припухлые губы. Нецелованные, поди. А его понесло по всегдашнему  обычаю,  и
он,  поплевывая  мелкие  косточки  в  кулак,  принялся  красочно   описывать
(впрочем, не очень и привирая)  и  Величайший-Из-Островов,  и  затерянные  в
морской дали, тянущиеся  друг  за  другом,  как  утята,  мелкие  островки  с
разрисованным корольком-колдуном, и о древних пяти богах, на великом острове
уже позабытых ради единого, страшного бога, имя которому было Крэг. Странный
это был бог, иначе почему же королевская дочь Сэниа ненавидела  его  люто  и
беспощадно; эта ненависть и мешала ему расспросить о злом боге  поподробнее.
По обрывкам разговоров он только  понял,  что  бог-Крэг  летуч,  всеведущ  и
мстителен.
   Между тем незаметно подкрался вечер, дождевые сумерки заползли в  хижину,
и только красноватые пятна углей рдели во дворе под навесом.
   - И что за дурни на том острову обитали, - проговорила Махида,  подымаясь
и похрустывая косточками. - Были у них боги как боги, так нет же - променяли
на одного злыдня. И зачем?
   - То мне неведомо, - нахмурился Харр, не любивший, чтобы его припирали  к
стенке. - Может, это судьба любой земли - чтобы рано или поздно  всех  своих
богов оптом на одного-единого поменять.
   И снова острая косточка заскользила по натянутому листу, но  теперь  Харр
безошибочно мог бы сказать, что там записала малышка Мади. Впрочем, это его,
нисколько не волновало - он твердо знал, что: ни единой  бабе,  ни  в  какой
земле, и ми в коем разе ни на малую толику не изменить существующего мира.
   - Кончала бы ты писульки разводить да топала домой, - проворчала  Махида,
- а то скоро и лихая звезда взойдет.
   - Ой, и вправду...
   Но Харру такая бесцеремонность пришлась не по душе.
   - Брось, посиди еще!  Или  ты  вправду  звезды  далекой  боишься?  А  еще
разумница. Плюнь ты на нее!
   Мади поглядела на него совершенно серьезно:
   - Так ведь не долетит...
   Он прыснул в кулак - поверила, дуреха.
   - А вот гляди! - он привстал  на  постели  (во  сладкая  жизнь  -  так  и
провалялся весь день без порток!)  и,  почти  не  целясь,  смачно  плюнул  в
дверной проем. В хорошую погоду посовестился бы, а  сейчас  все  равно  было
дождь смоет.
   Но Мади уже захлопотала, складывая письменные принадлежности  в  мешочек,
благодарно поклонилась и выпорхнула под дождь, зябко вздрогнув на пороге.
   - Что там в кувшине? - спросил Харр, чутко прислушиваясь к себе: рад  или
нет, что теперь они с Махидой только вдвоем?
   - Половина! - отозвалась Махида, встряхивая кувшин.
   Тогда ничего. Жить можно.
   И все-таки ночью, промеж утех, спросил как бы невзначай:
   - Ну а что там, куда ручей ваш течет?
   - А то же самое, - сонно отозвалась разомлевшая лапушка. -  Низовой  стан
там, совсем как у нас, только стены лиловые  да  трава  вокруг  в  человечий
рост.
   - А подале?
   - Трава там  сухая.  Да  холмы.  Зверь  там  падальник  водится.  М'сэймы
обитают. Тоскливо там.
   - А еще дальше?
   - Чего ж еще? Новое многоступенье, вверх. Станы малые, как у  нас.  Спать
давай, притомил ты меня, жаркий мой.
   Вот обратного сказать было нельзя, и Харр маялся бессонно, глядя вверх, в
ночную темень. Дождь не  утихал,  но  и  не  убаюкивал.  Он  поднял  руку  с
растопыренными пальцами и ни с того ни с сего загадал, что ежели усядется на
палец пирль, то будет ему удача нежданная. И тут же ощутил мизинцем  легкое,
щекотливое прикосновение.
   - Посветила бы, - шепнул он более в шутку, чем всерьез.
   Голубой огонек затеплился и, попыхивая, стал разгораться все сильнее, как
всегда, одеваясь туманным мерцающим облачком. Он  даже  испугался  -  увидит
Махида, еще невесть что подумает. Но  лапушка,  всласть  ублаженная,  только
всхрапывала, как добрый рогат в упряжке.
   - А ну, еще трое сюда, и всем святить, - шепнул он, и тут же  все  четыре
пальца его поднятой руки оказались увенчанными разноцветными светляками.
   - Ну, будет вам, отдыхайте, - велел он так, словно это были и не муракиши
летучие, а послушные смерды. А они и послушались, угасли и неощутимо исчезли
в темноте.
   Утром, еще не открывая глаз и впадая в тоску от неугомонного дождичка, он
твердо решил, что это ему только приснилось.
   Полдня он точил меч, придирчиво оглядывал сапоги и одежу -  не  случилось
ли порухи. Нет, к сапогам вообще не  липло  ни  грязинки  (и  где  это  Мади
пятнышко зелени приметила?), а точило у Махиды было  хуже  некуда,  так  что
затею с мечом пришлось бросить. Ему не давали покоя слова стенового  аманта,
велевшего приходить на другой день. Он, естественно, не пошел,  и  вовсе  не
из-за дождя, а чтобы не получилось, что ему свистнули - он и  побежал.  Чай,
не смерд. И не этот... как тут у них... в  ошейничке.  Надо  было  переждать
день-другой, а потом заявиться гуляючи, с сытым форсом. Но  в  дождь  гулять
это уж точно иметь глупый вид.
   Не складывалось.
   Так что когда прибежала Мадинька, как  всегда,  босичком  -  дед,  видно,
крепко приучил обувку беречь, - то даже не обрадовался, а скривился:
   - Что, опять будешь тянуть из меня жилы или сама  что-нибудь  веселенькое
расскажешь?
   Она уселась на привычное место  на  порожке  и,  обтирая  розовые  ступни
ветошкой, торопливо заговорила:
   - А казни-то не было! Под дождем ничто нельзя зеленить, вода смоет. Вот и
порешили аманты наши его в Двоеручный стан сплавить.
   - Зачем? - уныло поинтересовался Харр, хотя ему,  в  общем-то,  было  все
равно.
   - То есть как - зачем? - поразилась Мади. - В прорву его сбросят.
   - Обратно же - зачем?
   - Затем, что он убивец! - рассвирепела Махида, не уловившая, что  он  над
ними потешается. - Или твой бог такой жалостливый, что и  выродка-насильника
казнить не разрешает?
   - Ох, девки, девки! Я же просил -  расскажите  веселенькое.  И  так  этот
дождь тоску навел, дальше некуда.
   Сам же про себя решил, что в байке про доброго  бога  у  него  что-то  не
свелось, концы с концами не сошлись. Додумать надо  будет  в  дороге;  когда
отсюда тронется: когда шагаешь, мысли так друг за дружкою  и  текут,  иногда
сам удивляешься, мудрее, чем у сибиллы.
   - Прости, господин мой. - Мади искренне  опечалилась.  -  Неуместны  были
слова мои. Только что в такой ливень-дождь может быть веселого?
   - Это еще не ливень... - задумчиво протянул Харр, припоминая дикие  бури,
какие, бывало, заставали его вдали от жилья. -  Так  себе  дождичек,  морось
слякотная.
   - Это по нашу сторону от верхнего леса, - возразила Мади.  -  А  вот  над
озером, говорят, третий день льет как  из  ведра,  все  берега  затопило.  В
заозерном лесу, что Лишайным  прозывается,  корни  деревьев  подмывает,  они
валятся и люд лесной  давят.  Зверье  из  нор  повылезало,  опять  же  людей
задирает.
   - А что, в лесах тоже люди живут?
   - Да не люди это, - опять вмешалась Махида, - сволочь-беглая.  Так  им  и
надо. От работы бегут, ленятся.
   - От податей, - робко поправила ее Мади.
   - Все едино! Мы, значит, вертись целый день, исходи седьмым потом, а  они
грибочки да ягодки собирают!
   - Ладно тебе, труженица, - примирительно проговорил Харр. - Ты-то тоже не
днями вертишься...
   - Днем-то все легше, - со знанием дела возразила Махида.
   Он хотел было легонечко дать ей по шее, чтобы не  очень  распространялась
при маленьких, но было лень. К тому же  ему  вдруг  пришла  на  ум  странная
мысль: ведь он сам - тот же  беглый.  Только  умело  притворяющийся  знатным
рыцарем. Впрочем, на этой земле с его притворства  мало  проку,  потому  как
здесь о рыцарях слыхом не слыхали. И добро еще, что эти девчонки от него  не
шарахаются.
   - А что, эти людишки лесные не шастают в город, не озоруют?
   - Бывало и такое, что подкоряжные в орду  собьются  и  какой-нибудь  стан
дочиста  разграбят,  -  вздохнула  Махида,  вспомнившая,   что   ее   хибара
расположена не внутри городских стен. - Только вряд ли они к нам пожалуют  и
поближе к ним становища имеются, и дорога с верхнего  уступа  длинна  стражи
заметят. Да и стеновой амант уже успел лихолетцев набрать  в  помощь  страже
своей. Выдал им щиты да деньги кормовые, а ежели до дела  дойдет  каждый  по
храбрости еще и ножевые получит.
   - А из кого их набирают-то?
   - Да из тех же подкоряжных, кому в лесу сидеть уж невмоготу. Из  соседних
становищ бегут, особливо перед Белопушьем.  А  чаще  те  из  м'сэймов,  кому
постная жизнь поперек горла.
   - А это еще что за звери?
   - Да просто с нашей верой несогласные. А так люди как люди.  Только  мяса
не едят, на огню не готовят и баб к себе не допускают.
   Вот это уже было интересно - несогласные с верой. Выходит, не просто  так
Мадинька-разумница выспрашивала его про разных  богов.  Но  оказалось,  что,
кроме сказанного, ничего подробнее о м'сэймах подружки не знали, о  холодном
же дне с ласковым прозвищем Белопушье поведали охотно:  перед  ним  запасают
еды, топлива для очагов и запираются в домах наглухо,  потому  как  летит  с
неба холодный прозрачный пух, в стылую воду обращающийся, и последние желтые
листья вместе с ним опадают на землю, согревая ее; но на верхних ветвях  уже
распускаются  первые  клейкие  листочки,  доспевают  орехи,  которым   мороз
нипочем, сохнут-вялятся сладкие скрученные рогуши. А вот в ночь на Белопушье
аманты собираются за уставленным яствами  треугольным  столом  и  говорят  о
своих заботах, а более всего - о недоимках. Ведь ежели подать скудная, то  и
телесы, живущие при амантовых дворах, на руку не проворны,  силой  обделены,
мору-болезни подвержены. А стало быть, и стена защитная  не  подправлена,  и
лес-кормилец от валежника не прочищен, и мостки  над  ручьем  того  и  гляди
падут, течение запрудят. А уж о том, какова некормленая стража,  и  говорить
нечего.
   Так что скупо подать платить - стану не стоять.
   И чтоб не было это пустыми словами, выбирают аманты из всех подных самого
нерадивого, объявляют его неуправным неслухом - а дальше  уже,  как  говорят
солнцезаконники, "по протоколу". Здесь-то, конечно, людишки умом  поскуднее,
чем на Тихри, так что никто ничего не записывает, а просто  на  другой  день
после  Белопушья  является  стража  к  обреченному  несчастливцу,  и  -   по
златоблестким ступеням да прямо в Двоеручье.
   - Там что, два ручья? - поинтересовался Харр.
   - Там две  руки,  под  которыми  проводят  тех,  кто  обречен  на  прорву
ненасытную, - пояснила Мади. - Мертвый это город - Двоеручье,  его  разорили
подкоряжные, когда Иофф еще мальцом несмышленым  был.  С  тех  пор  и  стоят
только те столбы да стены, что златоблестищем покрыты.  Тогда  еще  не  было
обычая лихолетцев загодя набирать,  вот  стража  одна  и  не  справилась,  и
никакие стены не спасли...
   - Ну вот, - вздохнул Харр, - опять мы про веселенькое. Ох и  тягомотно  у
вас тут в дождь, спасу нет. Вот принесла бы ты мне, Мадинька, от деда твоего
какой-нибудь рокотанчик захудалый, я бы вмиг к нему приловчился, песенок  бы
вам напел потешных...
   У Мади глаза снова стали круглыми, ну прямо как у той птицы белоперой,  с
тремя хохлами на голове, что обитала в Бирюзовом Доле. Опять что-то  не  так
брякнул.
   - У нас петь одним амантам дозволяется, - прошептала девушка. - А услышат
- неуправным нарекут, и тогда...
   Понятно.  По  протоколу.  Белая  птица  между  тем  о  чем-то  напомнила.
Бирюзовый Дол... А ведь гостить-то он там гостил, а хозяев не  отблагодарил,
ни разу не спел за праздничным столом. Хотя - были ли там праздники? Нет, не
мирно, не весело жилось королевской дочери Сэниа, недаром  его  потянуло  ее
утешить...
   - Что ты пригорюнился, господин мой Гарпогар? - услышал он нежный голосок
Мади. - Али припомнилось, как ты  певал  в  дальних  странах,  где  побывать
пришлось?
   - Если честно сказать, то совсем наоборот. Вспомнилось мне, что я, невежа
побродяжный, не уважил своих хозяев гостеприимных, не  повеселил  их  песней
разудалой...
   - Ты еще вернешься туда, ты еще порадуешь...
   - А, много вы, девки, смыслите в чужедальних обычаях! А что ежели там  не
ногами по земле ходят, а на крылатых чудищах под облаками реют, в  мгновенье
ока с одного места на другое перескакивают, да и других перекидывают...
   Одним словом, понесло. И про прожорливых жавров поведал, и про  шкуры  их
послушные,  коими  двери  затягивают,  и  про  пеструю  говорящую  птицу,  в
принцессином доме живущую... Но все-таки пуще всего поразил его слушательниц
не  ласковый  гладкобрюхий  Шоео,   не   слуги-коротконожки   железные,   не
талисман-оберег, струйным огнем плюющийся,  -  самым  невероятным  показался
рассказ о дивном умении перепрыгивать через  загадочное  НИЧТО,  после  чего
можно было оказаться за семью горами, за пятью лесами... Хоть и не любил  он
себя на посмешище выставлять, а все-таки поведал честно,  как  сам  пробовал
научиться колдовству, на его родимой Тихри незнаемому, как представлял  себе
это самое НИЧТО чародейное - уж кому-кому, а ему-то  было  ведомо,  что  это
такое. Когда князь джасперянский  Юрг,  командором  прозываемый,  по  началу
знакомства взял его проводником в Железные Горы, над ними уже распростерлась
мертвая ночь. И ежели бы не столб огня, вздымающийся над Адом, - не найти бы
ему дороги в прокл