одил новые мосты  и  закладывал  бесчисленные  фундаменты  под  следующую
весну. Да что говорить - Дорога Оцмара стала самой богатой и  безопасной  на
всей Тихри... Это так. Но вся беда в том, что тот, кто носит  на  себе  знак
анделисова проклятья, может нечаянно встретить женщину, в теле которой,  так
же, как и у него, будет жить невидимый анделис.  И  это  напасть  безмерная,
потому что не будет преград, которые удержали бы их от нечестивого союза!
   - Здрасьте вам, - снова не удержалась Таира, - два товарища по  несчастью
- и почему бы им не сочетаться, особливо если законным браком?
   - Потому, что  от  соития  двоих  проклятых,  несущих  на  себе  "поцелуй
анделиса", рождаются самые  жуткие  твари,  когда-либо  обитавшие  на  пашей
Тихри. Ледяные локки, джаяхуудлы, шурушетры,  смрадные  секосои  -  все  это
детища подобных  браков.  Возможно,  и  ядоточивые  хамеи  -  отдаленное  их
потомство. Легко себе представить, что стало бы с нашей дорогой, если бы  ее
начал заселять таким  сатанинским  отродьем  не  кто-нибудь,  а  собственный
князь!
   Дружинники  незаметно  переглянулись.  Рассказ   Травяного   Рыцаря   был
чертовски  увлекателен,  но  раздражала  неуловимость  той  грани,   которая
разделяла в нем реальную историю княжеской вотчины  Оцмара  и  нагромождение
легенд и суеверий, к которым тут, наверное, относились вполне  серьезно;  но
для  джасперян,  озабоченных  поисками  собственного  ненаследного   принца,
знакомство   с   местным   фольклором   было,   мягко   говоря,    несколько
несвоевременным.
   Острее всех это чувствовала сама принцесса. Хотя их появление на Тихри  и
началось со знакомства именно с вышеупомянутым отродьем, все  равно  трезвый
разум безоговорочно  разносил  людей  и  нелюдь  на  разные  стороны  бытия:
человеческую и магическую. На каждой заселенной планете встречалось и  то  и
другое  в  самой  различной  пропорции.  Они   враждовали,   сосуществовали,
сутяжничали, побирались друг у друга и, в сущности, друг друга питали. Но на
деле почти никогда не заключали брачных союзов, а если это и случалось,  то,
как правило, приходили к трагическому финалу стремительно и бесповоротно.
   - По тому, как процветает твоя земля, - принцесса дипломатично  покривила
душой - нищета это была, не расцвет, - можно заключить, что все обошлось.  И
потом, твой Полуденный Князь так далеко, что его история вряд ли поможет или
помешает нам в отыскании ребенка.
   - Да, он далеко, - глухо подтвердил великан. - Но его  руки  дотягиваются
до любого, каким бы расстоянием и временем он ни был бы отделен от  княжьего
двора. Сегодня эти руки дотянулись до моего отца.
   - Прости, - быстро проговорила мона  Сэниа,  осознавая  жестокость  своей
бестактности. - Я никак  не  думала,  что  твой  отец  мог  быть  замешан  в
дворцовых интригах...
   - Он и не был замешан. Он был слишком мудр  и  великодушен.  Но  те,  кто
окружал старого Отногула, кто подтирал рукавами его  тарелки  и  заплетал  в
косички  хвосты  его  рогатов,  благородством   не   отличались.   Узнав   о
случившемся, они, долго не рассуждая, решили выкрасть наследника. И выкрали.
   Мона Сэниа едва удержалась от того, чтобы пожать плечами, -  обыкновенный
дворцовый заговор, что ж тут такого?
   - Но вот тут мой отец не остался в стороне.  Он  поднял  верные  Отногулу
отряды и освободил мальчика. Заговорщики даже не успели объявить кого-нибудь
новым князем, как уже все было кончено. Отногул расправился с ними  жестоко,
но  иначе  было  и  нельзя:  его  здоровье  от  всех  волнений  окончательно
пошатнулось, и в любой миг  он  мог  отправиться  в  княжескую  анделахаллу.
Оставлять же сына в перебесившейся своре не стал бы никто на  его  месте.  И
свору по его приказу перебили.
   Огромные и неуклюжие пальцы Травяного Рыцаря подбирали с земли травинки и
соломинки,  которые  превращались  в  тугой  жгутик.  Таира  следила  за  их
движениями с преувеличенной сосредоточенностью, высунув кончик языка.  Скюз,
видя такое внимание, невольно покусывал губы.
   - Последние годы старого князя были самыми безмятежными, - как говорят  у
нас, на ласковом солнце и телеги не скрипят. На дороге  Отногула  ничего  не
скрипело. Но вот анделисы унесли его душу по ледяному  пути  в  бессолнечные
долины мрака, и священная звезда княжеской власти перешла в руки мальчика.
   - А старый Отногул умер своей смертью? - как бы невзначай бросил Сорк.
   Великан покачал головой:
   - Это может знать только солнце - оно видит все от начала  дороги  до  ее
исхода. Князь, как всегда, запрягал свою колесницу, но  молния  вырвалась  и
поразила его. Было ли  это  случайностью?  Если  кто-то  и  виновен,  то  он
наверняка унесет свою тайну в ледяной край.
   - Молния - это лошадь, то есть единорог? - спросила Таира.
   - Молния - это молния. Иногда князю помогал придворный колдун, но тут его
почему-то не оказалось, и первое, что сделал  молодой  правитель,  -  сослал
сибиллу  сюда,  на  самый  кончик  хвоста  нашей   дороги.   И   тогда   мне
посчастливилось: от скуки он решил взять себе ученика, а так как я был самым
младшим  сыном,  которому  никогда  не  достался  бы  отцовский  караван,  я
попросился к опальному чародею на испытание. Тот признал меня ни к  чему  не
годным - ни к  волшбе,  ни  к  предсказаниям,  но  согласился  научить  меня
простейшему врачеванию. Думаю, что тут он польстился на  сытный  стол  моего
отца,  -  ведь  за  освобождение  сына  Отногул   сделал   его   трехстоялым
караванником с жалованьем алыми перлами и кормлением с восьми полей...
   Несмотря на серьезность и в какой-то степени  трагичность  повествования,
Таира едва удержалась, чтобы не  фыркнуть.  Она  заслонила  рот  ладошкой  и
шепнула стоявшему сзади Скюзу:
   - Трехстоялый - это что, стоящий на трех ногах?
   Рассказчик то ли услышал, то ли догадался о смысле ее вопроса:
   - Когда наши караваны останавливаются, то согнать их с места могут только
солнцезаконники, получившие недоброе предзнаменование, или стражи по доносу.
А вот стоялых караванников никто не  смеет  поторопить.  Трехстоялый  -  это
самый вельможный из всех, он имеет право стоять на одном месте три  раза  по
тому сроку, который потребен женщине, чтобы выносить ребенка от  зачатия  до
рождения. Три преджизни.
   - Впервые встречаю такую  меру  времени,  -  задумчиво  проговорила  мона
Сэниа. - Похоже, что к  человеческой  жизни  у  вас  когда-то  относились  с
уважением.
   - Отголоски старого, доброго матриархата, - предположила Таира.
   - Жизнь человека уважают у нас и сейчас, - возразил Лронг, -  и  недешево
ценили тогда, когда молодой князь (он сначала рьяно, как и следовало ожидать
от проклятого  анделисами,  взялся  за  дело)  начал  строить,  разглаживать
дорогу,  переправлять  в  весенний  край  несметные  запасы  еды.  Но  через
пять-шесть преджизней стало ясно, что он строит  не  только  дома  и  мосты,
целые  сонмы  смердов,  оторванных  от  своих  караванов,  были  согнаны  на
восход...
   - Прости, уважаемый, - как бы мимоходом спросил Сорк, - а не покажешь ли,
где это восход?
   - Это знает каждый ребенок, -  нетерпеливо  отмахнулся  Лронг,  никак  не
выказывая удивления перед таким наивным вопросом. - Мы все идем на восход  а
иначе куда же?
   И он своей огромной рукой твердо указал на запад.
   - А! - только и сказал Сорк, похоже,  у  него  на  этот  счет  зародилась
какая-то мысль.
   - Да, так вот. Оказалось, что в весеннем краю строятся диковинные дворцы,
с  воздушными  мостками,  висячими   садами,   бесчисленными   башенками   и
воротцами... Сказочные чертоги, в которых невозможно жить - заблудишься.  Но
ничего, молодой властитель имеет право на такую блажь, хотя,  видит  солнце,
слишком много хлопот для  будущей  столицы,  ведь  и  ей  положен  предел  в
пятистояние. Но еще дальше на восход князь велел насыпать громадную гору - в
основе лежал природный холм, который он приказал поднять в высоту и  придать
ему вид громадной невиданной твари наподобие  лягушки  болотной,  обратившей
свою морду на солнце. Князь  собственноручно  начертал  план  сооружения  на
высушенной коже молодого гуки-куки, с тем, чтобы на голове  этого  земляного
гада, словно корона, поднялся маленький пятибашенный замок.
   - Твой принц - романтичный юноша, - заметила Таира. - Сколько  ему  было,
когда он взошел на престол?
   - Шестьнавосемь преджизней, - отвечал Лронг, не подозревая,  что  вызовет
всеобщее недоумение столь диковинным числительным.
   Таира через плечо оглянулась на Скюза - юноша, уже привыкший  к  загадкам
чужих миров, сориентировался на ходу и незаметно показал ей восемь  пальцев,
а затем еще шесть. Она сердито насупилась - о шайтаний хвост,  неужели  сама
не могла додуматься, что тихриане, у которых всего четыре пальца, не  смогут
считать на десятки!
   - Молодец, - шепнула она своему спутнику, - возьми с полки пирожок.
   Теперь недоумевать пришлось Скюзу, но девушка не снизошла до  разъяснения
смысла любимых прабабушкиных поговорок.
   - Мой рассказ подходит к концу, - со вздохом продолжил  Травяной  Рыцарь.
За все добрые деяния народ моей дороги вознес молодого правителя  до  небес,
дивясь его мудрости и благостному вдохновению. И за всем этим как-то  прошло
мимо всех, что мало-помалу ласковый и приветливый юноша принялся  уничтожать
все семейства, хоть как-то причастные к его похищению, от мала до велика. Не
только знатные караванники, заподозренные в соучастии, -  лекари  и  стража,
челядь и даже уличные ворожеи, нечаянно оказавшиеся в тот день у  княжеского
дворца,  все  друг  за  другом  представали  перед  княжеским  судом  то  за
путешествие без фирмана супротив солнца,  то  за  оставление  поста,  то  за
недонесение о воровстве, то за несбывшееся  предсказание...  Ты  говорила  о
ценности жизни, о  мудрая  моя  повелительница,  -  да,  никого  из  них  не
раздвоили, кроме моего старшего брата, но  сослали  на  весенние  поля,  где
приходится работать по колено в талой воде и под палящим солнцем, которое за
одну преджизнь успевает превратить кожу в  сплошной  бородавчатый  нарост...
Углубившись в учение, я ни о чем таком не слышал,  пока  до  меня  не  дошла
весть, что отец собирается на княжий суд. Нет, его ни в чем не обвиняли - он
сам обратился за справедливостью. Оказалось, что, когда наш караван  перешел
на новое стояние, нам предоставили  не  восемь,  а  только  четыре  поля  на
кормление, затем -  два,  а  потом  ни  одного.  Отец  продавал  накопленное
поколениями добро, чтобы удержать  своих  людей  от  разбоя,  но  долго  так
продолжаться не могло. Он отправился к Полуденному  Князю,  но  вместо  зала
Правосудия его привели в длинный  пустой  коридор.  На  противоположном  его
конце виднелась пища, а в пей, освещенная яркими четырехсвечниками, - клетка
с детенышем гуки-куки. Некоторое время отец терпеливо ждал, как вдруг зверек
отчаянно заверещал, и тогда стало видно,  что  сверху  в  клетку  опускаются
длинные сверкающие лезвия...
   Таира невольно вскрикнула.
   - Может, не надо?.. - тихонько проговорил Скюз.
   - Продолжай,  -  холодно  велела  принцесса.  -  А  ты,  девочка,  можешь
удалиться.
   Таира вздернула подбородок и не тронулась с места.
   - Мой отец бросился вперед, - продолжал Лронг, - но орудия  чьей-то  злой
воли продолжали делать свое дело. Когда он добежал и хотел уже было взломать
решетку, несчастный детеныш был уже мертв. И тут откуда-то  сверху  раздался
голос:  "Что  же  ты  не  поторопился,  рыцарь  Рахихорд?  Что  же   ты   не
поторопился?.."
   - Голос? - переспросила девушка. - А может, это был вовсе и не князь?
   Великан только печально усмехнулся:
   -  Мой  отец,  не  выносивший  жестокости  и  понявший,  что   княжеского
правосудия он не добьется, бросился из дворца, вскочил на  своего  рогата  и
помчался назад, в тот город, где он оставил свой караван. Тут его и схватили
- за то,  что  ехал  по  Великой  Дороге,  оборотясь  спиной  к  солнцу  без
специального на то фирмана. А старший мой брат, даже не  ради  мести,  а  из
справедливости, как он ее понимал, с небольшим отрядом  напал  на  княжеский
монетный амбар, выгреб оттуда все сокровища и, не взяв себе ни мелкой  белой
жемчужинки, все раздал своим людям...  Которые  и  выдали  его,  как  только
кончились  деньги.  Так  что  и  отец,   и   брат   добились-таки   княжьего
правосудия... и получили его сполна.
   Наступила очень долгая тишина.
   - Я не привык к таким длинным речам, - проговорил наконец Лронг  внезапно
осевшим голосом. - С твоего разрешения, я хотел  бы  удалиться.  Невозможный
Огонь погас, и мне нужно обойти  немало  домов,  чтобы  в  них  не  осталось
никого, брошенного без еды, воды и анделахаллы.
   - А кроме тебя это некому сделать? - сухо спросила принцесса.
   - Послушников Травяного Приюта всегда мало, - устало проговорил  великан,
подымаясь на ноги.
   - Но тебе ведь теперь незачем соблюдать свой обет, - возразила она.
   Великан как-то странно глянул на нее и поднялся на ноги.
   - Постой, - вмешалась Таира, - ты ведь ничего не ел со вчерашнего дня!
   Он благодарно улыбнулся ей и размашистым шагом направился к городу, легко
переступая через орешниковые пеньки.
   - Всем отдыхать, пока не придет сообщение из Ракушечника, - распорядилась
принцесса.
   - Пошли, -  легко  взмахнув  ладонью,  словно  стирая  пыль  с  невидимой
полочки, сказала Таира, не обращаясь персонально ни к кому из присутствующих
и поворачиваясь лицом к кораблю. Скюз, ни секунды не помедлив, последовал за
ней. - Ты говорил, что можешь не только сам перелететь в любое место,  но  и
забросить туда одну вещь...
   - Куда и какую? - послушно отозвался юноша.
   -  Письмо.  Нужно  написать  папе,  чтобы  он  не   волновался,   что   я
жива-здорова, под надежным присмотром и вернусь к первому сентября.
   - А что значит - первое сентября?
   - Вот счастливчик - он не знает! Совсем  коротенькую  записку,  легонькую
как перышко! - прибавила она уже совсем другим, просительным тоном.
   - Проблем нет, - ответила за юношу мона Сэниа. - Мы все хорошо помним ваш
остров и давно могли бы перебросить туда и письмо... и тебя, если пожелаешь.
   - Нет, - мотнула головой девушка, и ее яркие каштановые волосы  взлетели,
как крылья жар-птицы. - Я нужна здесь, чтобы найти Ю-ю.
   - Но поверит ли твой отец, что писала именно  ты?  -  засомневался  Скюз.
Письмо, пришедшее таким необычным для вашего мира способом...  Не  лучше  ли
нам вдвоем на несколько минут вернуться на твой остров?
   - Нет, - твердо сказала девушка. - Хватит с меня всяких штучек  с  вашими
перелетами. Очутимся где-нибудь на Сатурне. Я просто подпишу письмо так, как
называет меня отец, - этого ведь никто, кроме нас и прабабушки, не знает.
   - У тебя есть второе имя? - удивилась мона Сэниа. -  И  как  же  называет
тебя твой уважаемый отец?
   - Царевна Будур, -  сказала  девушка,  ныряя  в  люк  маленького  Скюзова
кораблика.
   Принцесса проводила ее задумчивым взглядом. "А я не ошиблась,  -  сделала
она комплимент самой себе, -  есть  и  у  меня  что-то  от  сибиллы.  В  ней
действительно течет королевская кровь".
   Между тем Ких и Флейж, не зная усталости, обследовали  кабаки  и  притоны
Ракушечника. Шурушетра они уже отыскали - если это был именно сибиллов паук.
Что-то вроде амфитеатра с почти  отвесными  ступенчатыми  стенами  ограждало
овальный участок совершенно вытоптанной земли, на  которой  разлеглись  пять
или шесть чудовищных тварей. Различить их было совершенно невозможно, как  и
сосчитать, - они буквально сплелись в один клубок и ожесточенно грызли  свои
намордники в братском порыве отъесть хотя бы одну ногу  у  ближнего  своего.
Оставалось  только  надеяться,  что  сибилло   догадался   пристроить   свое
достаточно экстравагантное средство передвижения на эту стоянку.
   Шамана обнаружили в третьем от входа  в  амфитеатр  кабаке.  В  первом  и
втором  наблюдались  штабеля  мертвецки  пьяных  жителей  славного   города,
обладателя четырех колодезной тюрьмы, и валяющаяся в  изнеможении  прислуга,
видно было, что сибилло решило наплевать на запреты и перемещалось от одного
питейного заведения к другому, не дожидаясь угашения Невозможного Огня.
   В третьем слышался нестройный многоголосый гул, который возникает  тогда,
когда говорящие,  не  слушая  друг  друга,  пытаются  перекричать  соседа  в
садистском стремлении  излить  на  собутыльника  свою  душу.  Джасперяне,  в
просторных плащах с капюшонами, позаимствованными на тюремном дворе у так  и
не пробудившихся стражников, с лицами и руками, вымазанными глиной пополам с
сажей,  бесшумно  приблизились  к  столу  и,  переведя   калибраторы   своих
десинторов на нижнее парализующее деление, без хлопот лишили  присутствующих
возможности вмешиваться в ход событий. Обездвиженных таким  образом  пропойц
они без лишней суеты вынесли во внутренний дворик и сложили  в  свойственном
этому городу порядке.
   Теперь за столом остался один только шаман в одиночестве, которое  трудно
было назвать гордым. Усы и брови без  единого  бантика  отмокали  в  суповой
чаше, откуда несло дрожжами и гнилыми  персиками;  морщинистые  серые  груди
возлежали на блюде со свекольным салатом.
   - Эй, твоя сибиллова светлость, - сказал  Флейж,  подсаживаясь  рядом  на
лавку, не слишком, впрочем, близко,  чтобы  не  замараться.  -  Не  пора  ли
сменить  это  свиное  пойло  на  благородные  вина  из  погребов   принцессы
Джаспера?
   - Это пойло... с отмороженным... - Сибилло сделал попытку освободить чашу
от присутствия собственных усов и,  не  перенеся  тягот  этого  предприятия,
повалился боком на лавку.
   Ких сбегал во  дворик  и  вернулся  с  кувшином  воды.  Выплеснув  ее  на
страдальца и смыв таким образом помои с его торса, он  наклонился,  проверяя
его дыхание. Старик еле слышно бормотал, повторяя одно  и  то  же:  "Ведьмак
двуполый... копытом зачатый... подстилка княжья..."
   Вот, оказывается, в  чем  было  дело:  спесивый  ведун  не  мог  пережить
поношения, да еще прилюдного. В комнате возник  некто  толстопузый,  похоже,
хозяин заведения. "Расплатись", -  шепнул  Флейж,  и  Ких  начал  перебирать
мешочки, висевшие на поясе старика, в  поисках  жемчужин,  которые  со  всей
очевидностью служили здесь деньгами. Но как  только  шаман  почувствовал  на
своем кошельке чужую руку, он разом поднялся и, дикими глазами  озираясь  по
сторонам, поднял палец:
   - Одну! - И снова повалился.
   Ких  швырнул  кабатчику  шарик  покрупнее,  чтобы   загладить   возможные
недоразумения, и мимолетом подумал, что если их пребывание на этой  смрадной
планете затянется, то придется им повторить подвиг Лронгова брата.  Исключая
финал, естественно.
   Флейж между тем нашел на столе что-то вроде  капустного  листа  и  с  его
помощью принялся приводить шамана в чувство, небольно, но  хлестко  охаживая
его по щекам.
   - Принцесса желает тебя видеть, достопочтенный, -  проговорил  он,  когда
щелочки мутных глаз снова приоткрылись. - Еду и питье мы гарантируем.
   - Сибилло остается, - замотал головой старик. - Сибилло лаяли паскудно  и
облыжно. Он слыхал.
   Костяной палец ткнулся в подбородок Киху.
   - Ничего я не слышал, - твердо сказал Ких. - А что слышал, того не понял.
А что понял, того не запомнил.
   - Рахихорд охальник неутомимый, он тебе напомнит!
   - Нету Рахихорда. Отошел в мир иной.
   - Что-о-о?
   - Скончался. - Для пущей убедительности Ких сложил руки на груди и возвел
взор к загаженному потолку.  -  Почил  вечным  сном.  Приказал  долго  жить.
Отправился к предкам, черт тебя подери, старый хрыч!
   - Рахихордушко! - тоненьким голоском взвыл старик и брякнулся  головой  о
стол, на что тот отозвался сочувственным эхом.
   Флейж  и  Ких  переглянулись  -   дело   запахло   серьезными   телесными
повреждениями.
   - Дедуле пора на  что-нибудь  мягкое,  -  сказал  Ких,  твердо  охватывая
старческие ребра и делая шаг назад.
   Ощутив дружескую подде