ство...
Гипноизлучатель на батареях, выполнен в форме гребня, перекрывающего  зону
гипоталамуса... - его величество говорил деловито, словно читал  рекламный
проспект, но Юрг уже нащупал в тяжелых  волосах  жены  массивный  гребень,
вырвал его, на всякий случай - во избежании дальнейшего применения - сунул
в карман.
     Мона Сэниа пошевелилась.
     - Беру вашего крэга в заложники, - проговорил Юрг, поднимая  на  руки
жену, закутанную в поскрипывающий шелк.  -  До  входа  в  подземелье.  Там
отпущу, если не будет тревоги. И подумайте  хорошенько,  ваше  величество:
помощь  моей  планеты  -  единственный  выход  для  вашей.  И  эта  помощь
бескорыстна. Для это нам нужен всего-навсего  один  корабль.  С  экипажем.
Обещайте мне подумать, ваше величество!
     - Я сделаю все, чтобы вас уничтожить. Обещаю.
     - Тогда и мне есть что пообещать вам: ваши подданные восстанут против
крэгов. Обязательно.
     Венценосный слепец, сидевший на полу, негромко рассмеялся:
     - Ты не политик, землянин. И даже не деловой человек. Ты даже не взял
на себя труд задуматься над альтернативой...



                             8. БАШНЯ СМЕРТИ

     Юрг бесшумно переступил порог их подземного  обиталища  в  тот  самый
момент, когда Сэниа, не укрытая, как всегда, аметистовым капюшоном,  но  и
не утратившая порывистости движений, неосторожно ударилась  о  только  что
снятый со штабеля ящик. Он рванулся, чтобы подхватить ее,  и  в  этот  миг
услышал слова Гаррэля:
     - Принцесса, почему ты не хочешь принять моего крэга? Потому, что  он
пестрый? Кукушонок сочтет за честь служить тебе!
     - Нет, - услышал Юрг потускневший  голос  жены,  -  потому  что  там,
наверху, десятки таких же женщин, ожидающих детей. Они слепы, как и я,  но
им никто не предложит своего крэга.
     У Юрга потемнело в глазах. Если бы Сэнни знала, что он слышит ее, она
никогда не произнесла бы этих слов - за все эти  трагические  дни  она  не
бросила ему ни одного упрека.
     Не только десятки женщин, готовящихся стать матерями - слепо было все
население Джаспера. И не иносказательно - буквально. Потому что не  жители
планеты восстали против крэгов, а крэги - против них.
     Не об этой ли альтернативе говорил король?..
     Когда Юрг, еще не веря своей удаче, добрался до заброшенного тронного
зала и осторожно передал Юхану мону Сэниа, еще окончательно не пришедшую в
себя, он начисто забыл о ее крэге. И только когда они добрались,  наконец,
до  своего  обжитого  убежища,  и  Юрг  опустил  жену  на  жесткую  лавку,
отгороженную ящиками - нищенские апартаменты владетельных  эрлов!  -  она,
наконец,  широко  раскрыла  неподвижные  глаза  и   приподнялась,   ожидая
привычного шелеста перьев, каждое утро ниспадавших на ее плечи.
     И только тогда  Юрг  вспомнил,  что  аметистовый  крэг  остался  там,
наверху.
     Потянулись часы, каждый из которых казался ему самым страшным  в  его
жизни. Мало того, что он был виной их заточения в проклятом  подземелье  -
теперь он еще сделал свою Сэнни слепой. К исходу дня  он  был  уже  в  той
степени безрассудного отчаянья, что готов был вернуться в  тронный  зал  и
затем драться с кем угодно и главное - непонятно, на каких условиях.  Юхан
и Гаррэль с трудом удерживали его от такого самоубийственного шага.
     И тогда явился Сэниа-крэг.
     Он принес второй ультиматум, перед  которым  первый  казался  детской
забавой.  Во-первых,  моне  Сэниа  категорически  предписывалось  покинуть
подземелье - в этом случае ее  крэг,  в  беспримерной  своей  преданности,
обязывался служить ей до конца дней как ни в чем  не  бывало.  Этот  пункт
удивления не вызвал.
     Во-вторых,  эрл  Юхан,  брат  эрла  Юргена,  должен  был  остаться  в
подземелье до тех пор, пока не соберется новая звездная  дружина,  которая
доставит его на родную планету с условием, что он передаст  категорическое
запрещение когда-либо появляться вблизи Джаспера, равно как и принимать  у
себя джаспериан. В безграничной своей справедливости  крэги  гарантировали
ему за это жизнь.
     В-третьих, эрл Юрген из рода Брагинов, должен был отдать себя на  суд
крэгов. В безмерном своем милосердии они гарантировали ему легкую смерть.
     И пока пришелец с Чакры Кентавра, посягнувший на тайну крэгов,  будет
жив, ни один крэг не вернется к своему хозяину.
     - Никогда! - запальчиво крикнула мона Сэниа  и,  подбежав  к  золотой
дверце, выбросила наружу свою сиреневую птицу.
     Это сделать было нетрудно. Гораздо труднее оказалось потом не  думать
о целой планете, населенной беспомощными слепцами, ни в чем не повинными и
проклинающими тот день и час, когда их прекрасная  принцесса  привезла  из
межзвездной дали беспокойное, неуемное существо, которому понадобилось тут
же раскрыть ни много, ни мало - тайну крэгов, с которыми они сами спокойно
мирились уже полторы тысячи лет...
     И вот дни, неотличимые от ночи  в  темном  мерцании  золотых  сводов,
сменяли друг друга,  а  в  подземелье  все  оставалось  по-прежнему:  трое
мужчин, одна слепая женщина, неродившийся ребенок. И никакой надежды.
     Потому что помощь могла прийти только с  Земли,  а  теперь  снарядить
туда большой корабль было невозможно - на  всю  звездную  дружину  Асмура,
даже если бы ее  и  удалось  собрать,  был  один  пестрый  крэг  Гэля,  не
покинувший своего хозяина. В безмерной своей холодной расчетливости  крэги
предусмотрели все. И чтобы у  узников  подземелья  не  возникло  ненароком
какой-нибудь несбыточной мечты,  над  замков  эрлов  Муров,  а  также  над
прилегающими к нему горами, день и ночь кружила тысячная стая разноцветных
крэгов, твердо решивших в первый раз  за  полторы  тысячи  лет  пренебречь
традициями беззаветной преданности и  бросить  своих  незрячих  хозяев  на
произвол судьбы.
     Первые дни Кукушонка не выпускали - боялись.  Но  где-то  на  десятый
день он все-таки осмелел и сделал первый робкий круг над ущельем. Вернулся
сразу же, скупо обронив:
     - Мне ничего не  угрожает.  Они  даже  хотят,  чтобы  я  полетал  над
Джаспером. Увидел, что там происходит. Вам рассказал. А я не могу...
     И все-таки на следующий день он полетел. Вернулся  в  полночь.  Своим
тихим, грассирующим голоском больного ребенка сообщил:
     - Затопило две угольные шахты. Сервы не справляются.
     На двенадцатый день он заметил лесной пожар. Горела плантация  боу  -
любимых и очень полезных плодов, которыми в основном кормили детей.
     На семнадцатый день циклон, вовремя  не  остановленный  метеоракетной
службой, смел с побережья все устричные плантации.
     На двадцать  четвертый  день  умерли  от  голода  заблудившиеся  дети
семейства Дальброков. Крылатые кони, посланные на поиски, опоздали.  Да  и
чем они могли накормить детей?
     На тридцать первый день в замке Шу началась эпидемия. Слепые  знахари
были бессильны.
     И все эти дни мона Сэниа,  не  присаживаясь,  по  восемнадцать  часов
подряд ходила взад и  вперед  по  гулким  пещерам  подземелья,  отражавшим
своими  золотыми  сводами  тусклый  фосфорический  свет  ползучих  грибов,
угнездившихся на стенах...
     На тридцать второй день  не  случилось  ничего,  вот  только  младшая
сестра Флейжа, которая тоже ожидала ребенка, доползла до утеса,  нависшего
над морем, и бросилась вниз - видно, не хотела,  чтобы  ее  малыш  остался
умирать от голода в кромешной слепоте, если он и появится на  белый  свет.
Но конь Флейжа, неотступно следовавший за ней, успел  раньше  и  подставил
расправленные крылья, перехватив легкое, истощенное тело. Так что никто не
погиб.
     Но мона Сэниа, услышав об этом, упала ничком, и когда Юрг поднял  ее,
он впервые заметил в волосах жены тоненькие седые прядки.
     Он отнес ее на убогое ложе, покрытое обрывками ветхих ковров, положил
ее голову себе на колени, и всю ночь что-то негромко,  напевно  говорил...
Юхан, прикорнувший за стеной из ящиков, старался не слушать -  и  не  мог:
Юрг рассказывал  сказки.  Наивные,  полузабытые,  переплетающиеся  одна  с
другой, они сменяли друг друга до самого рассвета, и никто не знал,  когда
мона Сэниа заснула. Сон ее был крепок, и в черных волосах, на которые  вот
уже столько дней  не  опускалось  привычное  опахало  аметистовых  перьев,
неподвижно застыл массивный гребень...
     Юрг опустил голову жены на  подушку,  коснулся  губами  ее  лба,  как
нечаянно сделал это в самый первый раз,  и,  мельком  оглядев  уже  крепко
спавшего Юхана, вышел из капища в  узкую  пещеру,  где  у  золотой  дверцы
Гаррэль ожидал  своего  крэга,  совершавшего  ежедневный  печальный  облет
обреченного Джаспера.
     Юрг неслышно приблизился и положил руку на плечо юноше:
     - Гэль, - сказал он, впервые осознавая, как непросто  будет  обычными
человеческими словами выговорить все то, что  он  собирался.  -  Гэль,  ты
любишь мону Сэниа?
     Юноша вскочил, порывисто обернувшись на этот негромкий голос.  И  Юрг
вдруг  подумал,  что  он  впервые  видит  перед  собой  не   восторженного
юношу-пажа, а мужчину, на которого  он  может  положиться.  И  вообще  ему
показалось, что он впервые рассмотрел его: стройный в талии,  как  бедуин,
он был смугл до черноты, и эбеновые  пряди  волос  вились  по  плечам,  не
прикрытым  пестрым  опереньем;  и  удивительно  странными  в  этом  темном
обрамлении были глаза - светло-золотые, огромные, доверчивые, ни  разу  не
обманутые...
     - Почему ты молчишь, Гэль?
     - Ты хочешь, чтобы я ответил, эрл Юрген?
     - Сейчас это необходимо. Говори.
     - Я люблю ее больше, чем ты, командор.
     У Юрга перехватило дыхание. Ведь этот юноша был рядом с первого мига.
И до этого часа. Смог пробыть.
     - Когда первые лучи солнца упадут на стену ущелья, ты  возьмешь  мону
Сэниа и отнесешь наверх, в замок, - проговорил он  с  расстановкой,  делая
над собой невероятное усилие, чтобы его голос звучал ровно и  буднично.  -
Уложишь ее на постель и осторожно вынешь из волос гребень... Понял,  Гэль?
Массивный черный гребень. Сломай его и выбрось за окно. Вот, собственно, и
все.
     - А ты, командор?
     - Юхан уже расчистил выход, ведущий к  подножью  башни.  Я,  пожалуй,
поднимусь на верхушку - давно собирался...
     - До середины модно подняться на лифте, - пожал  плечами  Гаррэль,  -
быстрее и безопаснее. Там закрытая площадка, на которой...
     Он осекся и замолчал, только сейчас поняв, что задумал командор.
     - На которой я  хотел  устроить  трапезную,  совсем  как  у  нас,  на
Земле... Может быть, вы так и сделаете, Гэль. Со  временем.  Но  сейчас  я
поднимусь своим ходом, благо  перила  забраны  крепкой  решеткой.  И  буду
наверху как раз в тот момент, когда над зеленым Джаспером встанет солнце.
     - Командор!..
     - Времени нет, мой мальчик. А сейчас запомни главное: я долго  думал,
сопоставлял и понял, что все, до чего я успел  докопаться  -  это  еще  не
тайна крэгов. Потому-то они и подбросили свой ультиматум, что я подошел  к
ней вплотную... или должен был подойти. Вот так.  Ты  -  наверху,  Юхан  -
здесь, в подземелье, вы должны ее раскрыть.  Проследите  каждый  мой  шаг.
Подумайте, с чем я неминуемо  должен  был  столкнуться  в  будущем.  Тайна
где-то совсем рядом. Ищите. Без этого Джасперу не жить.
     Он протянул руку, намереваясь дружески и одобряюще потрепать  Гаррэля
по плечу, - и рука его не послушалась: перед ним  стоял  будущий  муж  его
Сэнни.
     Снаружи послышался шорох - возвращался  Кукушонок.  Юрг  отступил  на
шаг, повернулся, бегом пересек пещеру и исчез прежде, чем Гаррэль смог его
увидеть...
     И вот - ступени. Бесчисленные, плавно  вьющиеся  вокруг  центрального
ствола башни,  огражденные  частой  резной  решеткой,  сквозь  которую  не
просунуть ни клюв,  ни  коготь.  Но  крэги  не  нападают,  хотя,  конечно,
навались они всей этой многотысячной стаей, которая уже  собралась  вокруг
башни, - и металл не выдержал бы, не то что деревянная  резьба.  Но  крэги
знают, что человек идет добровольно, и не торопясь. Может быть,  они  были
бы рады, если б он шагал вверх  помедленней  -  ведь  это  так  упоительно
чувствовать в своей  власти  то  единственное  существо,  которое  посмело
восстать против них! И они купаются в лунном  свете,  они  позволяют  себе
напевать, свиристеть, шелестеть крыльями,  ворковать  -  море  хаотических
звуков и редкий удар крылом по решетке, чтобы  человек  вздрогнул.  Но  он
даже не глядит в их сторону.
     Он не прошел еще  и  половины  пути,  когда  небо  на  востоке  стало
светлеть. Юрг прибавил шагу. Это  он  здорово  придумал  -  взобраться  на
башню. Еще столько же вверх  по  стремительно  бегущим  ступеням  -  и  он
обессилеет,  задохнется,  и  будет  не  так  мучительно   жаль   молодого,
натренированного тела, которое против води будет  восставать  и  требовать
борьбы. А борьбы не получится. Свое  он  уже  сделал  -  начал.  Раскачал.
Растревожил.  Теперь  остается  только  уйти  -  ласточкой  в   рассветную
голубизну,  пьянящую  пронзительной  ночной  свежестью   после   затхлости
подземелья.
     Он облизнул пересохшие губы.  Вот  этого  он  не  предусмотрел  -  не
захватил хотя бы фляжки с  водой.  Ну,  есть  еще  надежда,  что  найдется
что-нибудь  в  чеканной,  как  серебряная  шкатулка,  закрытой   коробочке
центральной площадки. Он обещал Сэнни...
     Только вот этого не надо. Ни одной  мысли  о  Сэнни,  иначе  ноги  не
пойдут.
     Он рванул на себя дверцу - как-то они тут ужинали, и должна  же  быть
хоть одна бутылка с водой - и тут же услышал за спиной яростный  клекот  и
треск: крэги взламывали решетку. Забеспокоились, гады, - ведь отсюда  вниз
ведет лифт, не поздно и передумать... В  маленькой  комнатке  было  темно,
фонарика он не захватил, но питье нашлось само  собой  -  он  наступил  на
бутылку и чуть не упал. Поднял ее, отбил горлышко. В нос  ударил  терпкий,
пьянящий запах каких-то ягод - живой сок,  словно  кровь  самого  зеленого
Джаспера... Жить бы и жить на этой планете и радоваться, если  бы  не  эти
захребетники. Ну, что взбесились? Никуда он от них не собирается  убегать.
И что они так взъелись, ведь у них-то ничего не отнимается, в любом случае
джаспериане будут дарить им необжитые планеты - с их-то способностями  это
раз плюнуть... Ах да, власть. Крэги теряют власть. Ишь как  они  беснуются
ради сохранения этой самой власти! Грохот, лязг, уже внутрь  летят  щепки,
сорвалась дверца лифта...
     А крылатые дьяволы и в самом деле бесновались.  Неотличимые  друг  от
друга в предрассветной темноте, они в слепой ярости разгонялись и  ударяли
грудью в прогибающуюся деревянную решетку. Еще немного, и она треснула  бы
под напором этих  существ,  невесомость  которых  стократно  множилась  на
скорость и бешенство, но в  этот  миг  верхняя  дверца  закрытой  площадки
откинулась,  и  темная  широкоплечая  фигура  с  шапкой   светлых   волос,
вспыхивающих заревом под узкими лучиками предутренней  луны,  еще  быстрее
прежнего  заскользила  вверх,  полускрытая   решеткой.   Теперь   он   уже
окончательно был в их власти - неосторожный чужак,  посмевший  так  близко
подобраться к тайне и возомнивший себя безнаказанным... Он сам выбрал себе
смерть - что ж,  в  бесконечной  своей  милости  крэги  простили  ему  эту
дерзость. Но не больше.
     Край неба пронзительно зазеленел на востоке, когда пришелец  с  Чакры
Кентавра добрался, наконец, до конечного пролета  лестницы.  На  несколько
секунд он замер, вобрав голову в плечи - то ли его обуял последний  страх,
то ли он намеревался дождаться  первого  луча  солнца...  Но  в  следующее
мгновенье, решившись, он распахнул  дверцу,  ведущую  на  верхний  балкон,
закрыл лицо руками, чтобы не видеть многотысячную стаю  крэгов,  безмолвно
планирующих  вокруг  основания  башни  в   ожидании   своей   жертвы,   и,
разбежавшись, камнем рухнул в холодную рассветную глубину.
     Если он думал, что тело  его  разобьется  о  камни  подножья,  то  он
ошибался - с крысиной яростью стая ринулась на  него,  вкладывая  в  удары
когтей и клювов  всю  свою  неистовую  злобу,  и  это  кровавое  пиршество
продолжалось до тех пор, пока ненавистный бунтарь не был растерзан, так  и
не коснувшись земли.
     А спустя еще немного времени принцесса  Сэниа,  захлебываясь  слезами
какого-то страшного, но не запомнившегося сна,  открыла  глаза,  пробудясь
внезапно и облегченно. Привычная масса шелковистых перьев одела ее  голову
и плечи, и она увидела себя в своей опочивальне замка Муров.
     Гаррэль, бледный, как алебастр, застыл на пороге.
     - А где же... - начала она - и осеклась.
     Ее  возвращение  в  замок,   предупредительность   дожидавшегося   ее
пробуждения крэга, свобода Гэля - все это могло быть куплено только  одной
ценой: той, которую требовали крылатые деспоты.
     Она не закричала - она была принцессой королевского  рода  владетелей
Джаспера. Она только глядела на Гаррэля, юношу  с  пестрым  крэгом,  и  не
видела его.
     - Принцесса Сэниа, - проговорил он, и это был не юношеский голос. - Я
беру тебя в жены и не завещаю никому, потому что  никто  не  будет  любить
тебя сильнее, чем я.
     Он отступил на шаг  и  плотно  закрыл  за  собой  двери.  Мона  Сэниа
услышала лязг меча - Гаррэль из рода Элей встал на стражу у ее спальни.



                              9. ТАЙНА КРЭГОВ

     Раздался тихий скрежет - словно мечом царапнули по щиту.  Мона  Сэниа
проснулась и некоторое время вслушивалась -  не  разбудил  ли  непрошенный
звук маленького? Но малыш посапывал безмятежно и аппетитно, и она не стала
его трогать. Да и был ли этот звук? Наверное, приснилось. Вот и  крэг  еще
не возвращался - значит, до рассвета еще далеко.
     Она спустила ноги с  постели,  неслышно  ступая  по  пушистой  шкуре,
приблизилась к окну. Ее протянутая наугад  рука  наткнулась  на  массивный
серебряный треножник, в углублении которого на мягчайшем пуху лежало яйцо,
созревая в лунном свете. Скоро прилетит крэг, и она полюбуется желтым, как
огненный опал, мерцанием глянцевитой скорлупы. Значит, и  птенец,  который
вылупится через пять-шесть дней, будет солнечо-желтым, королевского цвета,
и тогда глаза ее сына впервые увидят свет.
     Тогда можно дать ему имя.
     Осторожно перебирая пальцами почти бесплотные пушинки,  она  медленно
подбиралась к самому центру мягкого гнездышка, где  должно  было  покоится
заветное яйцо. Ближе... еще ближе...
     Пустая ямка.
     Яйцо исчезло!
     Еще доля секунды - и с ее губ сорвался бы отчаянный  крик,  но  руки,
такие  знакомые  по  бессонным  незрячим  ночам,  такие  родные  и   такие
безнадежно  оплаканные,  обхватили  ее  за  плечи,  и  для  нее  перестало
существовать все, кроме этих рук.
     - Сэнни, - донесся словно откуда-то издалека голос ее Юрга, - что ты,
Сэнни, глупенькая, что ты...
     Она ощупывала его лицо, совсем как тогда, на корабле,  и  в  какой-то
миг ему стало страшно, потому что вдруг показалось -  сейчас  она  назовет
имя Асмура...
     И вместо этого он услышал:
     - А где же Юхан? Ведь если ты жив, то, значит...
     - Нет Юхана, Сэнни...  Они  с  Гэлем  подстерегли  меня  на  середине
подъема на башню. Там площадка такая крытая, помнишь? Опередили, поднялись
на лифте... Не церемонились - оглушили. И Юхан пошел вместо меня. Крэги не
разобрались...
     - У нас сын, муж мой. У него нет еще имени. Но теперь оно будет.
     - Да, - сказал Юрг. - Да, конечно, память о Юхане останется  в  нашем
сыне. Но у нас считанные минуты, Сэнни, и сейчас самое важное - это то...
     - Самое важное - это то,  что  наш  сын  останется  без  крэга!  Яйцо
исчезло, и если мы не найдем  его,  а  мой  крэг  откажет  нам  в  милости
пестрого птенца - Юрг, наш маленький останется слепым на всю жизнь! Ты  не
знаешь, что это такое, ты не проводил в темноте дни и месяцы, ты...
     Он с трудом прервал этот поток отчаянья:
     - Сэнни, - сказал он твердо, - наш сын останется без крэга, вот это я
тебе обещаю твердо; нашему м