- А почему не здесь?
   Удобный был приемчик - вот сейчас они расслабятся,  перестанут  видеть  в
нем врага и наперебой примутся рассказывать;  так  он  и  узнает,  куда  его
занесла судьба-недоля.
   Он пошарил взглядом по земле на предмет валежника  или  сучьев  палых,  и
вдруг увидел ЭТО.
   Вот почему младшая закричала не своим голосом, а старшая бросилась ей рот
зажимать! Третья девка лежала, уставясь в  небо  выколотыми  глазами,  и  по
всему - по аккуратно взрезанной  одежде,  прикушенному  языку  и  отсутствию
крови было видно, что ее сначала придушили, а уж потом с безответной, но еще
теплой, тешились.
   - Это кто ж ее так?.. - пробормотал он, не подходя, впрочем, ближе, чтобы
не перетянуть на себя беду. - Тут и анделис, поди, не поможет...
   - Лихолетец, кто ж еще, - зло проговорила Махида. - Щитовые уже пропил, а
ножевые еще не получил. Иначе у моего порога сшивался бы, а  не  беззащитную
посередь леса стерег.
   Харр из ее слов понял далеко не все - а скорее, не  понял  ровным  счетом
ничего, но расспрашивать сразу не стал: окажешь себя несмышленым - чести  не
дождешься. На сапог между тем снова капнуло; видно,  жара  не  давала  крови
запечься.
   - Ишь, напроказила, - досадливо проговорил он,  протягивая  Махиде  левую
руку. - На-ка, залижи.
   Она приняла это как должное, и ее горячие, быстролетные  пальцы  привычно
обласкали его задубевшую кожу; меленько трепещущий  язычок  тоже,  видно  по
всему, знал свое дело отменно. Так. С этой,  значит,  мы  поладим.  Ишь,  на
колени  пала  и  снизу  глазом  своим  желтушным  так  и  зыркает,   так   и
приманивает... Его даже в жар кинуло. Ведь пока на голубом острову гостевал,
на девок только издали любовался...
   Но не здесь же.
   - Будет тебе,  -  проговорил  он  хрипловато,  принимая  руку.  -  И  так
сгодится. А теперь идти надобно, родных покликать, а то как бы мухи  поганые
тело не обсидели.
   Над погибшей, действительно, уже роились не то  мелкие  стрекозы,  не  то
длиннокрылые мухи. Он оглянулся на другую девку - та так и осталась сидеть в
траве, подтянув коленки к груди и опустив голову,  только  чтобы  не  видеть
страшного. Руки ее  машинально  вытягивали  из-под  куста  какую-то  длинную
мелкодырчатую сеть.
   - Дом-то далек? - спросил Харр.
   - Недалек, господин. Дай-ка, приму у тебя добычу.
   Махида гибким движением  поднялась  на  ноги,  высвобождая  из  стиснутых
пальцев полуостывшую тушку. Потом нашарила в траве такую  же,  как  у  Мади,
сетку - только здесь трепыхались две довольно крупные птицы  -  и  отправила
туда же Харров обед.
   - Ну, пошли, что  ли?  -  ее  дружески  протянутая  рука  предназначалась
подруге,  а  зазывный  тон  и  недвусмысленное  круговое  движение   бедрами
нежданному попутчику. Словно тут двор стоялый, а  не  лес  густой,  где  под
деревом подружка расхристанная. Ну и ну.
   Харр, почесывая за ухом, глянул на тело - не прикрыть  ли  плащом?  Потом
справедливо рассудил, что плащ у него один, могут и  не  вернуть;  девок  же
много и время, судя по всему, на этой дороге лихое.
   - Ну, кажите путь, а то я нездешний, - кинул он по-хозяйски.
   Та, что звалась кратким, но приманчивым именем Мади, поднялась наконец-то
с земли и скользнула мимо него,  продолжая  натягивать  на  смуглые  плечики
травяную сетку. Споткнулась о его  здоровенную  ножищу,  и  он  инстинктивно
протянул руку, чтобы ее поддержать, но она отклонилась, как стебелек, - даже
не пугливо, а чуточку высокомерно. Наверное, и губки надула. Он не прочь был
бы заглянуть в ее лицо, по  обе  подружки  уже  двигались  впереди  него  по
тропинке, перепрыгивая через бугристые корни деревьев. Обе были  длинноноги,
как тихрианки, и стройны, точно княжеские плясуньи. Вечный  странник,  Харр,
естественно, начал сравнение двух девушек  не  с  чего-нибудь,  а  именно  с
походки. У Махиды  лыковые  плетешки  грубых  сандалий  обрамляли  шафранные
пятки,  основательно  впечатывающиеся  во  влажную  лесную  почву;  узенькие
пяточки Мади,  словно  выточенные  из  кости  и  оплетенные  алыми  кожаными
шнурками, и земли-то почти  не  касались.  Махида  шагала  размашисто,  Мади
семенила, временами как бы  подлетывая,  точно  напуганный  цыпленок.  Такие
девки были Харру не по вкусу.
   Как и всякий мужик, Харр делил женщин на две категории.  У  каждого  своя
примета, позволяющая разделять их на желанных - и не  очень;  у  Харра  этой
приметой была манера раздеваться. Девки с широкой, размашистой походкой, как
Правило, скидали  одежу  бездумно,  не  глядя,  и  так  же  беспечно,  щедро
отдавались на волю его коротким, но ухватистым рукам.
   Те же, что отличались шагом малым и как бы считанным, были  и  с  одеждой
аккуратны не к  месту  -  даже  заведенные  умелой  настойчивостью  лукавого
песенника, они разоблачались с какой-то  досадной  бережливостью,  складывая
всю свою одежонку ровной стопочкой на чистом месте. Радости  от  таких,  как
правило, было с воробьиный кого-ток. И то напросишься...
   Харр с трудом  отвел  глаза  от  призывно  покачивающихся  бедер  Махиды.
Распалился,  козел  певучий,  нашел  время  -   за   спиной-то   ведь   тело
неостывшее... И тут впереди раздался  ни  разу  не  слышанный  Харром  звук,
рокочущий и густой, точно что-то упало с вышины и быстро  умирало,  исходясь
затухающей дрожью. Мади радостно вскрикнула и  бросилась  вперед,  полыхнула
разлетевшейся золотистой юбкой и  пропала  за  поворотом  тропинки.  Ах  ты,
анделис тебя забери, лица-то он так и не углядел!
   - Не иначе как это Иофф ееный, - лениво бросила через  плечо  Махида,  не
ускоряя шага.
   Он продолжал  шагать  молча,  сохраняя  достоинство,  -  потом  все  сама
расскажет.  Вот  именно,  потом.  Он  входил  в  новый  для  него  мир,  он,
странствующий рыцарь Харр по-Харрада,  и  привычно  полагал,  что  ему,  как
рыцарю, очень и очень многое предоставится  даром.  Прямо  так,  на  смуглых
ладошках. Он невольно облизнул губы, потому что все, чего он ожидал,  теперь
было уже совсем близко - между стволами деревьев забрезжил просвет.
   - Погоди-ка, господин  мой,  -  прячась  от  света,  проговорила  Махида,
прижимаясь животом и грудью к чешуйчатой шершавинке ствола. -  Ежели  сейчас
меня Иофф увидит, не миновать Мади выволочки.
   - И мне, что ли, прикажешь хорониться? - заносчиво вскинулся Харр.
   - Тебе-то с чего? Ты, почитай, Мади от лихолетца спас, тебе в доме  Иоффа
и почет, и стол.
   Самозванный рыцарь  только  криво  усмехнулся  -  не  на  стол  да  почет
рассчитывал...
   - Да что ты мне все про какого-то Иоффа толкуешь?
   Сразу за лесом начиналась холмистая равнина с одиноким  крутым  курганом,
на склоне которого торчал полупрозрачный камень, точно соляной столб.
   - Да вот же он, сейчас взвоет!..
   "Камень" шевельнулся, у ног его под  только  что  проглянувшим  солнышком
странно означились золотые  усы.  Сразу  стало  понятно,  что  это  попросту
белогривый старец, торжественно возносящий правую длань к  небесам.  Если  б
его одеяние было не белым, а пурпурным, то его вполне можно было  бы  счесть
за тихрианского солнцезаконника.
   Высокий, блеющий вскрик полетел над холмами; рука упала - и тут же возник
мощный рокочущий гул, как бы  свитый  из  шести  вибрирующих  звуков;  шесть
гигантских невидимых шмелей колебали  воздух  упругими  крылышками,  разнося
окрест скорбный сигнал, возвещающий смерть.
   - У, строфион тебя... - шепотом выругался Харр,  потрясенный  неслыханной
музыкой. Прищурившись, он различил наконец, что  золотые  усы  есть  не  что
иное, как  рога  того  белоснежного  зверя,  что  попался  ему  на  каменных
ступенях, вернее - его уже почившего собрата, который мог  послужить  добрым
обедом для целого  каравана.  Отполированный  до  блеска  треугольный  череп
козерога упирался в землю, чернея жутковатыми дырами глазниц, а  витые  рога
были стянуты посередине костяной перемычкой. Между нею и черепом протянулось
что-то вроде дождевых струй.
   - Мади говорила, что он закончил свой новый рокотан, - прошептала Махида,
- они с Гатитой и помогали его на Успенную гору втаскивать.
   Холмик, на склоне которого примостился старец, вряд  ли  стоило  называть
горой.
   - А зачем? - равнодушно спросил Харр.  Его  больше  волновало,  скоро  ли
можно будет двинуться дальше.
   - В первый раз струны отлаживать  надо  подале  от  людей,  -  засмеялась
Махида, - а то как бы с кем родимчик не приключился.
   Харр представил себе, что он стоит рядом с рокотаном,  и  от  одной  этой
мысли тело его напряглось и по хребту прошла волна дрожи. Да уж,  под  такую
музыку застольную не споешь! А все-таки надо бы поглядеть поближе...
   - Знала бы Гатита, какую весть рокотан понесет по далям подоблачным! - со
слезами в голосе проговорила девушка.
   Харр про себя отметил, что она мгновенно переходит от  смеха  к  глубокой
горести, со всей полнотой отдаваясь нахлынувшему  чувству,  как  это  бывает
только у людей простодушных, искренних и бесхитростных. Значит, повезло  ему
на этой новой дороге вдвойне. От этой мысли грешная истома  снова  нахлынула
на него, и он, уже не тая нетерпения, процедил сквозь зубы:
   - Да пойдем мы или что?..
   - Чего же не пойти! Только дорога, поди, уже перекрыта. Словно в ответ на
ее слова откуда-то из-за холма, но в то же время и снизу, как из-под  земли,
раздался отчетливый удар колокола. - Вот,  говорю  ж  тебе  -  домовину  уже
вынесли.
   Она! потянула его за рукав и  повела  вправо,  из  леса,  однако,  же  не
выходя. Кого боялась? Старец опустился на землю, по-дружески  обняв  рогатый
череп, и сидел к ним спиной; ни Мади, ни кого другого среди туманных  холмов
не было видно.  Стройные  голые  стволы,  мимо  которых  они  шагали,  точно
пересчитывая их, росли  чересчур  ровным  рядком,  да  и  почва  под  ногами
сделалась гладкой, утоптанной. Значит, они уже вышли на  дорогу,  обсаженную
тычками этими мохноголовыми, а он и не заметил, видя перед собой только  это
крепко сбитое смуглое тело и облизываясь, точно горбатый кот.
   Действительно, они все шли и шли, оборотя левое ухо к солнцу, - на  Тихри
он решил бы, что это путь к Дороге Свиньи. Но здесь - была просто  аккуратно
обсаженная деревьями аллея, и слева от нее...
   Он так и  замер  на  месте,  внезапно  поняв,  что  слева-то,  за  ровной
гребенкой стволов,  нет  абсолютно  ничего.  Точно  свет  там  кончался.  Но
любопытство пересилило страх,  и  он,  упершись  раскинутыми  руками  в  два
соседних ствола, осторожно вытянул шею и глянул вниз.
   Крутой обрыв уходил в глубину шагов на  сто,  не  менее;  дорога,  петляя
причудливо извернувшейся змеей, спускалась вдоль него в поросшую высоченными
деревьями долину. Это их кроны он и принял  за  холмы,  тонущие  во  влажных
полуденных  испарениях.  А  среди  зеленых  куп  золотились,  складываясь  в
затейливые короны, кресты  и  купола,  легкие  дуги  и  витые,  точно  рога,
стержни; кое-где просматривались арки и колоннады,  такие  же  неестественно
легкие, а ближе всего, перекрывая дорогу, виднелись массивные,  но  все-таки
не тяжелые ворота, увенчанные двумя изогнутыми остриями, нацеленными в небо,
как будто по земле не могло приблизиться ничто такое, что стало бы  угрожать
этому сказочному городку. Харр вспомнил легенды о Пятилучье,  в  котором  он
так и не успел побывать, и уже не сомневался, что там,  внизу,  расположился
княжеский двор.
   - А ты что, тоже при князе состоишь? - оглянулся он на Махиду.
   Пронзительно-желтые глаза ее  округлились  в  изумлении.  Только  сейчас,
когда ее лицо оказалось совсем близко, он углядел еще одну  его  особенность
(до того мешали ее глаза, немыслимые в своей светоносной желтизне) -  темные
волосы, треугольным мыском спускавшиеся до самого переносья, вовсе  не  были
аккуратно подстриженной челкой - они и росли так вот,  точно  из  родниковой
точки между глаз возникал пушистый темно-каштановый султанчик;  из  этой  же
точки разлетались к вискам чуть изломанные дуги бровей. Диковинное лицо - да
только все ли тут таковы?..
   - Господин мой, а господин! - Махида теребила его за рукав.
   - Ась? - встрепенулся он, стряхивая наваждение - нет, положительно  девка
на него чары наводила.
   - Кто такой "кинязь", спрашиваю?
   Он открыл было рот, чтобы объяснить,  и  тут  его  окончательно  доконало
сомнение: "а с чего это она понимает каждое его слово? Он и на  Тихри-то  не
сразу приспосабливался, когда на новую дорогу подавался, а тут мир другой  а
словеса все одинаковые. А может, ему все это только чудится в смертном  сне,
потому как уже потонул он в топкой трясине под зеленой звездой?"
   Он еще раз поглядел вниз: из зеленокаменных врат уже  вылился  на  дорогу
черный ручеек - цепочка людей под одинаковыми  покрывалами;  на  плечах  они
несли что-то длинное и тоже черное, вроде сундука. Они уже подымались  вверх
по дороге, и было очевидно, что встречь не пройти. Сколько ж ждать?
   Словно угадав его мысли, Махида смущенно проговорила:
   - Я б спустилась, господин мой, да вот  тебе  такой  дорогой  не  уместно
следовать.
   - Это какой же?
   - А по воздуху!
   Он мигом представил себе головокружительный полет с этого обрыва, и  ужас
тошнотным комом поднялся из пустого желудка к самому горлу.  Воды  и  высоты
боялся бесстрашный странник, привыкший всю жизнь шагать по ровной земле. Те,
у  кого  он  побывал  в  гостях  (словно  век  назад  -  ишь  как   время-то
отодвинулось!), умели и  летать,  и  плавать,  но  так  на  то  они  и  были
чужедальние, с которыми он и не сжился, и не сгостевался. Ну да  строфион  с
ними.
   А тут ему - и лететь? Не-ет, наваждение это, не иначе.
   Он отступил на несколько шагов  от  края  обрыва,  стал  посреди  дороги,
широко расставив ноги, и велел:
   - Эй, девка!
   Она послушно шагнула к нему.
   - Дай-ка мне по морде.
   - А виру не спросишь, господин?
   - Не спрошу, не спрошу. Давай.
   И тут же нижняя челюсть у него екнула и полезла на сторону  -  ну  сильна
была девка!
   - Хо! - выдохнул Харр, поматывая головой.
   - Еще, господин мой?
   - Будет.
   Слава тебе, солнце дальнее Незакатное, - не сон, значит. Не наваждение.
   Наваждение-то было потом, и длилось оно до самого вечера...

***

   Он проснулся, когда свет зеленой звезды уже  лежал  четким  квадратом  на
земляном полу. Кто-то громадный стоял посреди  хижины,  растопырив  руки,  и
Харр бесшумным движением выпростал руку из-под прикрывавшей его  холстины  и
цепко ухватил меч, привычно положенный возле постели. Верзила не шелохнулся.
Харр одним толчком отпрыгнул прямо со своего ложа за изголовье,  приседая  и
выгибая хребет, и тут наконец понял, что это всего-навсего  его  собственная
одежда, вывешенная на распялочке для просушки.
   Махида, сидевшая на пороге, обернулась на шум:
   - Ай, жаркий мой?..
   Коли догадается, что шарахнулся он с перепугу, - уважать  перестанет.  Он
шагнул к ней, по привычке изобретая какую-нибудь врачку поправдоподобнее:
   - А мне спросонья помстилось, что ты сбежала, так я сразу в тоску впал  и
искать тебя навострился...
   Она откинулась, прижимаясь курчавыми жесткими волосами к его голым ногам.
   - От тебя, жаркий мой?
   С колен разметнулись по двору пух и перья - видно, щипала птицу, торопясь
приготовить ему ужин. Славная была  девка,  правильно  свое  дело  понимала:
ублажила мужика - накорми. И проворная: посреди дворика  над  небольшим,  но
складным очагом уже побулькивал  котелок,  разнося  приманчивый  дух  мясной
похлебки с неведомыми ему травами.
   Харр решил, что сейчас не худо бы отступить и хотя бы надеть штаны,  дабы
не отвлекать ее от благого занятия, но она уже извернулась, как  ящерица,  и
ее широкие теплые ладошки побежали по его телу - вверх, но совсем  не  туда,
куда следовало бы. А к бусам, единственному, что сейчас на нем было.
   - Да как же я сбегу от тебя, жаркий мой, смоляной  мой,  черноугольный...
Ты ведь мне еще ничего не подарил!
   Он поймал ее за запястья, развернул  лицом  ко  двору,  легонько  шлепнул
пониже спины:
   - Ты давай, свое дело знай. Огонь вон притух.
   Настроение у него отнюдь не ухудшилось - девка как девка, одежу обшарила,
ничего не нашла. Теперь к  принцессиному  подарку  подбирается.  Надо  будет
завтра в город податься, поглядеть, что к чему и не требуется ли кому на пир
веселых песен  да  прибауток  с  рассказами  о  странах  дальних,  здесь  не
виданных. Городок, правда, был невелик,  по  Харр  мог  поручиться,  что  не
беден. А в таком - странствующему певцу всегда честь  и  место.  Хорошо,  он
свои кисти наушные да травы-перегуда - обязательное  снаряжение  певца  -  в
ножны упрятал, а туда  девка  сунуться  побоялась.  Ну  да  завтра  ей  тоже
что-нибудь перепадет.
   Она между тем безошибочно угадала его мысли:
   - Наниматься, что ли, завтра надумал?
   Он сдернул с распялки штаны, встряхнул их с такой гордостью,  словно  это
было княжеское знамя, небрежно обронил:
   - Рыцари не нанимаются. Их в лучшие дома приглашают с честью!
   Она поверила, зябко подобрала ноги под юбку:
   - Прости, господин мой, может, я обидела тебя, что позвала в убогий  свой
угол? Да ты ведь сам пошел...
   И верно, хижина ее, как и десятки таких же жалких жилищ, располагалась за
городскими стенами. Собственно говоря, это нельзя было назвать даже домом  у
посаженных в кружок деревьев кроны были связаны вместе, сучья  за  несколько
лет привыкли  сгибаться,  образуя  шатер,  а  густая  листва,  вероятно,  не
пропускала ни капли дождя. Стволы были оплетены  широкими  полосами  светлой
коры, так что жилище Махиды  было  попросту  громадным  лукошком.  Такое  же
древесное кольцо ограждало крошечный дворик с той только разницей, что ветви
деревьев, наоборот, были над ним срезаны. Пройдет еще несколько лет,  стволы
раздадутся и превратятся в сплошную стену - только конопать мхом. Хитроумно!
   - Ты пеки да вари, - проговорил  он  наставительно.  -  Я  твоей  стряпни
отведаю - вот тогда и скажу, в обиде я или нет.
   Она вынула из-под широкого листа сырую лепешку,  ловко  завернула  в  нее
ощипанную птицу, бросила на плоский камень очага.  В  теплой  дымке  плясали
давешние стрекозы - грелись, что ли? Харр потянулся, хрустнув косточками,  и
вдруг почувствовал, что безмерно счастлив. Он снова был на случайном привале
своей бесконечной дороги, вдали от родной земли, до которой снова  шагать  и
шагать - а то уж забиралось под ложечку щемящее сомнение: вот дойдет до дому
- что тогда? Вроде и искать будет нечего. Но сейчас долгожданное васильковое
небо и душистая строфионья  степь  привычно  слились  воедино  и  сжались  в
мерцающую, чуть печальную звездочку, манящую его из недосягаемого далека. Он
снова был волен как птица - сам себе хозяин, не то что  в  гостях,  где  все
подано, да никогда не знаешь, что позволено.
   Да, кстати, о звезде.
   Харр подтянул штаны (богатый  джасперянский  камзол,  шитый  серебром  да
лиловыми шелками, побоялся закапать - оставил на распялке), вышел во дворик,
где жар очага ластился к босым ногам, подставил ладонь зеленым лучам:
   - На той дороге, где я гостевал последнее время, такого света ночного  не
видывали, - дипломатично умолчал он о том, что на родимой Тихри и  вообще-то
ночи не для людей - для нечисти ледяной.
   - Потому и лихолетье объявлено, что  звезда-предвозвестница  возгорелась,
не вполне вразумительно для него пояснила Махида.
   - То есть как - возгорелась? - невольно вырвалось  у  Харра,  хотя  он  и
старался блюсти самим же заведенное правило: лишних вопросов не задавать,  а
время от времени кидать небрежные замечания.
   - Так не было ж ее, только три ночи, как ярится!
   - А вам, убогим, и неведомо, кто ее зажег и для чего...
   - Неведомо, господин. Когда речь зашла о  вещах  возвышенных,  она  снова
оробела. - То ли мор грядет, то ли  дожди  несусветные,  то  ли  в  людишках
брожение. Недаром наш стенной амант лихолетцев набирает из пришлых бродяг.
   - Да уж, набрал