а вдруг удивилась, что вообще хочет заметить на его
лице проявление каких-либо чувств.
     - Итак,  вы  предполагаете,  -  громко спросил ее один из уроженцев
Харему,  -  что  наши предки сознательно скрывали правду о  мерах -  так
сказать,  из эгоистических побуждений?  -  Она физически ощутила мрачную
значимость слова "предки" в его устах,  и поняла, что совершила неверный
шаг.  Любая  критика  предков  для  жителей  Харему  воспринималась  как
оскорбление  столь  же  тяжкое,   как  обвинение  кого-то  из  уроженцев
Ньюхевена в инцесте.
     Однако она упрямо кивнула.
     - Да, сэр, кто-то из них непременно должен был знать об этом.
     Хованнес отхлебнул из своего стакана и тяжело обронил:
     - Это слишком тяжкое обвинение,  тем более в такой момент, комиссар
ПалаТион. Она снова кивнула.
     - Я  понимаю,  ваша  честь.  Однако не  могу представить себе более
подходящей аудитории для  того,  чтобы понять суть  проблемы.  Если  эта
информация соответствует действительности...
     - Кто предъявляет подобное обвинение? Каковы его доказательства?
     - Инопланетянин  по  имени  Нгенет;   у   него  на  Тиамат  родовое
поместье... плантация...
     - Нгенет?  -  Директор департамента коммуникаций насмешливо почесал
мочку уха.  -  Этот  ренегат?  Да  он  готов обвинить Гегемонию в  любой
гнусности!  Это всем известно.  А вы,  комиссар,  чем слушать его, лучше
приготовили бы ему место в тюрьме!
     Джеруша усмехнулась.
     - Когда-то  я  действительно  подумывала  об  этом.  Однако  Нгенет
клянется,   что   получил   эту   информацию  от   сивиллы   -   здешней
предсказательницы;  достаточно легко проверить,  не лжет ли он:  ведь мы
можем задать тот же вопрос любому другому предсказателю.
     - Я  оскорбил бы  честь  своих  предков,  начав  столь унизительную
проверку! - пробормотал один из членов Ассамблеи.
     - Мне  кажется,  -  Джеруша снова смотрела в  стол,  -  что будущее
обитателей целой планеты -  как гуманоидов,  так и негуманоидов -  имеет
куда  большее  значение,  чем  репутация  нескольких  уроженцев  Харему,
тысячелетия назад обратившихся в прах. Если [мы] сейчас закроем глаза на
имевшее место массовое убийство разумных существ,  то окажемся ничуть не
лучше здешней Снежной королевы.  Нет,  значительно хуже!  На  нас  будет
кровь невинных меров,  умерщвленных руками тех рабов и  лакеев Ариенрод,
которые всего лишь вынуждены подчиняться ей;  в  то  время как  мы  сами
виноваты,  удерживая их в состоянии варварства! - Потрясенная тем, [что]
осмелилась предъявить им  подобные обвинения,  она  вдруг  на  мгновение
вспомнила того, кто подсказал ей эту идею.
     За столом воцарилась мертвая тишина,  и Джеруша,  почувствовав себя
крайне неуютно,  села.  И сидела неподвижно, отчетливо слыша каждый свой
вдох и  выдох,  чувствуя,  как с  каждым мгновением иссякает их показная
доброжелательность,  улетучивается вместе со сквозняком из этой огромной
комнаты.
     - Прошу прощения,  господа.  Я...  я знаю,  что это неожиданно. И я
понимаю,  нелегко согласиться с подобными обвинениями;  именно поэтому я
потратила немало времени и  усилий,  чтобы определить,  для  себя  самой
прежде всего,  как  мне  быть с  этой информацией дальше,  составлять ли
докладную...
     - Докладную составлять не нужно, - быстро сказал Хованнес.
     Она  вопросительно посмотрела на  него,  слушая нарастающий гневный
шумок  за  столом,  исходивший прежде  всего  от  уроженцев Харему и  ее
соотечественников с Ньюхевена. [Черт бы тебя побрал, дуру этакую! С чего
это ты решила,  что им захочется смотреть правде в  глаза,  да еще такой
правде?  Тебе-то самой хотелось бы?..]  -  Ассамблея обсудит этот вопрос
после  нашей  эвакуации с  Тиамат.  Если  соответствующее решение  будет
принято,   Гегемонический  координационный  центр  на  Харему  сможет  в
определенных пределах изменить политику Гегемонии.
     - Но  я  надеюсь,  что вы,  по  крайней мере,  обратитесь к  помощи
предсказателей?  -  Джеруша  незаметно терзала  под  столом  ремешок  от
наручных часов, страстно мечтая о горсточке йесты.
     - Предсказатель есть на борту нашего корабля, - сообщил Хованнес, в
сущности так и не ответив на ее вопрос.
     [Жаль мне вашего предсказателя, бедняжку - в таком-то окружении...]
Она далеко не была уверена,  что они вообще зададут ему тот единственный
вопрос, который задать стоило.
     - Так или иначе,  -  Хованнес нахмурился,  поскольку Джеруша упорно
молчала,  -  решение Ассамблеи вас касаться не  будет;  вы отныне будете
жить и работать вдали от Тиамат.  Как и все мы, впрочем. Мы высоко ценим
вашу заботу об этой планете и вашу честность в отношении Гегемонии. Но с
настоящего времени вопросы жизни  Тиамат  будут  носить  для  нас  чисто
академический характер.
     - Полагаю,  вы правы,  ваша честь. - [Можно считать, что и дождь не
идет,   если  на  вас  конкретно  не  упало  ни  капли.]  Она  встала  и
механически,   точно  робот,   отдала  честь.   -   Благодарю  всех   за
предоставленную мне возможность выступить. Но мне необходимо вернуться к
исполнению  своих  обязанностей,   пока  и   они   не   приобрели  чисто
академического характера.  -  Она  повернулась,  не  ожидая  формального
разрешения, и быстро вышла из комнаты.
     Уже  по  крайней  мере  на  середине  приемной  она  услышала голос
Хованнеса. Она замедлила свой бег, обернулась, то краснея, то бледнея, и
увидела, что он один. Понять выражение его лица она так и не сумела.
     - Вы  даже  не  дали членам Ассамблеи возможности сообщить о  вашем
новом назначении, комиссар. - Он смотрел укоризненно: она явно вела себя
бестактно перед высокими гостями, однако более он не прибавил ни слова.
     - Ох,  прошу  прощения!  -  Джеруша  машинально  протянула  руку  и
онемевшими пальцами  взяла  у  него  текст  предписания;  пальцы  у  нее
совершенно онемели. [О боги, какова же будет моя дальнейшая судьба?]
     - Вы разве не хотите взглянуть? - Это было не простое любопытство и
не проявление доброжелательного понимания,  и Джеруша почувствовала, как
вслед за пальцами у нее немеет все тело.
     Она чуть было не  сказала "нет",  но какая-то упрямая часть ее души
не могла не принять вызов Хованнеса.
     - Разумеется,   хочу.   -  Она  быстро  просматривала  страницу  за
страницей,   роняя  прочитанные  листки  на   пол.   Все  подразделение,
работавшее на  Тиамат,  распускалось;  полицейских отправляли на  разные
планеты,  как она,  собственно, и ожидала... Мантаньес получал очередное
назначение в чине старшего инспектора... А она... Наконец она обнаружила
собственную фамилию и прочитала...
     - Это  ошибка.  -  Джеруша была совершенно спокойна:  она просто не
поверила  собственным  глазам.  Потом  снова  уткнулась  в  текст:  так,
командующий полицейским подразделением,  то  есть пост примерно тот  же,
что и сейчас...  Но только -  на станции Рай,  в Силлагонге,  на Большой
Голубой.   -   Там  же  ничего  нет!   Там  только  пустыня,  засыпанная
радиоактивным пеплом...
     - Там  есть крупная исправительная колония.  И  ведется интенсивная
добыча минеральных веществ. Все это очень важно для Гегемонии, комиссар.
Существуют планы  по  расширению колонии,  а  потому  охрану там  решено
усилить.
     - Черт побери!  Я  офицер полиции и не желаю служить надзирателем в
лагере для  уголовников.  -  Она  скомкала листок.  -  Почему именно мне
дается такое поручение?  Только потому,  что я  сказала правду?  Не  моя
вина, если...
     - Такое  назначение было  предусмотрено для  вас  с  самого начала,
комиссар. Однако за проделанную вами работу вы были повышены в звании. -
Хованнес  тщательно  подбирал  слова   и   выговаривал  их   с   тягучей
медлительностью облеченного властью  человека,  привыкшего  пользоваться
как   собственной  властью,   так   и   получаемой  из   первоисточников
информацией.  -  Реабилитация преступников,  в  конце концов,  не  менее
важна,  чем  их  привлечение к  ответственности.  Кто-то  же  должен это
делать,  а  вы  доказали,  что  отлично  можете  справиться  с...  любым
труднейшим заданием.
     - Но вы ведь загоняете меня в  тупик!  -  Спорить было унизительно,
однако она ничего не  могла поделать с  собственным темпераментом.  -  Я
сейчас являюсь комиссаром полиции целой  планеты.  Мне  только что  была
объявлена благодарность в приказе. Я не могу молча смотреть, как рушится
моя карьера!
     - Разумеется,  не можете,  -  отеческим тоном поддержал он ее.  - А
почему бы  вам не обсудить это снова с  членами Ассамблеи?  Хотя вряд ли
вам  удастся расположить их  к  себе  -  особенно после  столь  тяжких и
оскорбительных обвинений в  их  адрес.  -  Темные глаза  Хованнеса стали
непроницаемо черными.  -  Давайте поговорим начистоту,  комиссар. Оба мы
понимаем, что назначением на столь высокий пост вы обязаны исключительно
вмешательству Снежной королевы.  Вас и  инспектором полиции-то  сделали,
просто чтобы умаслить ее. А уж назначения на пост комиссара вы и подавно
не заслуживали.  Вы понимаете не хуже меня,  что мужчины, находившиеся у
вас в подчинении,  никогда не могли смириться с этим. - [Но ведь все это
- происки Ариенрод!  А  теперь все  будет  иначе,  ведь  наступает Смена
Времен  Года...]  -  Моральное  состояние  в  вашем  подразделении  было
поистине ужасным,  как  о  том  не  раз докладывал мне старший инспектор
Мантаньес.  Полиция в  вас  не  только  не  нуждается -  она  не  желает
принимать вас.  Примете ли  вы  новое назначение или откажетесь,  решать
вам.  Нам это совершенно безразлично.  - Заложив руки за спину, Хованнес
возвышался над ней,  неколебимый как стена.  Она вспомнила те  банальные
похвалы, которые он расточал ей всего несколько минут назад.
     [Ты специально подводил меня к  этому,  ублюдок.  Я предчувствовала
такой конец.  Знала,  что это случится скоро, но после вчерашних событий
решила... подумала...]
     - Я  буду протестовать,  Хованнес.  -  Голос ее  дрожал от ярости -
причем больше всего она сердилась на себя, потому что сама допустила все
это.  - Снежной королеве не удалось меня уничтожить, не удастся и вам. -
[Но ей-то  как раз это удалось,  Джеруша,  ей-то  удалось...]  Она резко
повернулась и пошла прочь, и на этот раз Хованнес ее не окликнул.
     Выйдя из  здания Суда,  Джеруша направилась вниз по Голубой аллее к
полицейскому  управлению.  Даже  во  время  Фестиваля  чересчур  веселые
компании  избегали  этой  части  города.   Сперва  она   хотела  одного:
отправиться прямиком к своим ребятам из управления, рассказать им, в чем
дело, и выяснить, может ли она рассчитывать на их поддержку. Она видела,
что их отношение к ней после вчерашних событий менялось прямо на глазах;
это можно было прочесть буквально на каждом лице.  Но как сильно оно уже
успело измениться?  Ах, если бы она располагала временем для того, чтобы
доказать,  что способна и впредь пользоваться не меньшим уважением,  чем
любой мужчина!  Но времени-то у  нее и не было.  Его вряд ли хватит даже
для того,  чтобы попытаться прибегнуть к  их  помощи...  Да  и  стоит ли
стараться?
     Она  обнаружила,  что  стоит  в  полном  одиночестве перед  зданием
полицейского управления -  старинным огромным домом, прямо-таки каким-то
архитектурным ископаемым,  ставшим ей  таким привычным.  Ни  одно другое
здание,  ни  один пост не будут столь ненавистны ей...  или -  она вдруг
отчетливо осознала это  -  столь важны для  нее.  Но  всегда,  на  любой
планете, если она будет продолжать носить форму полицейского, она всегда
будет  чувствовать себя  аутсайдером,  всегда  должна будет  бороться не
только за результаты собственной работы,  но и за право ее выполнять.  И
всегда  найдется другой Хованнес,  другой Мантаньес,  которые непременно
постараются изгнать ее из своего круга.  Боги, неужели она действительно
хочет всю оставшуюся жизнь провести в подобной борьбе?  Нет... нет, если
сумеет найти для себя другое занятие,  которое значило бы для не меньше,
чем теперешняя работа. Без подобного дела она своей жизни не мыслила, не
видела в ней цели,  смысла,  будущего... ничего. Она прошла дальше, мимо
полицейского участка до конца аллеи, и нырнула в праздничный поток.

				  50

     Спаркс  бродил  по  своим  полутемным  апартаментам,   ощущая  себя
совершенно  чужим  здесь;   он   был  измучен  бессонницей  и   настроен
исключительно мрачно.  Он  больше не  принадлежал к  числу  приближенных
Снежной королевы -  но и  не чувствовал в  себе сил окончательно с  ними
расстаться.  Теперь все,  в том числе и тайные,  входы в его апартаменты
охранялись -  но  не гвардейцами Ариенрод,  а  жителями Летних островов,
разъяренными попыткой  королевы предотвратить Смену  Времен  Года.  Сама
Ариенрод тоже  находилась под  стражей  -  им  каким-то  образом удалось
вовремя  раскрыть ее  заговор.  Но  когда  Спаркс  попытался расспросить
островитян о Мун и о том,  не она ли рассказала им о заговоре,  они либо
недоуменно пожимали плечами,  либо не желали говорить с ним.  А когда он
попытался удрать,  а потом стал объяснять, что он такой же сын Лета, как
и  они,  они  только посмеялись и  загнали его назад,  размахивая своими
гарпунами и ножами: им прекрасно было известно, кто он такой - благодаря
Ариенрод.  Было ясно,  что  они  так  и  продержат его  взаперти до  дня
жертвоприношения.
     Ариенрод никогда не  отпустила бы  его от  себя.  А  теперь,  когда
рухнули все ее планы,  она хочет,  чтобы вместе с  ней погиб и  он.  Она
привязала его к  себе столь же крепко,  как связывают Снежную королеву и
ее Звездного Быка перед тем, как бросить их в море. Она была воплощением
Хозяйки,  а  Звездный Бык  -  ее  верным Слугой,  так что они непременно
должны были возродиться с  началом нового прилива...  но  только в  ином
обличье,  с чистыми, незапятнанными душами - душами детей Лета. Так было
всегда,  с  незапамятных времен,  и,  несмотря на  то,  что инопланетяне
несколько сократили число  старинных обрядов,  этот  ритуал остался жив,
как и  вера в  Хозяйку.  Разве ему по силам изменить древний обряд?  Мун
пыталась спасти его от смерти,  но судьба оказалась сильнее их обоих. Он
старался не думать о том,  что произошло между Ариенрод и Мун, когда его
увели из  зала Ветров.  Мун наконец-то должна была узнать правду о  том,
кто она такая...  Но  даже если Мун и  удалось спастись от Ариенрод,  то
вернуться к  нему  сейчас  она  все  равно  не  сможет.  Ему  оставалось
благодарить судьбу  за  то,  что  последние часы  он  провел  с  любимой
женщиной - все-таки утешение для мужчины перед смертью...
     Он  порылся в  позолоченном шкафу,  отыскал там  стопку  одежды,  в
которой впервые явился во  дворец,  и  бережно разложил вещи  на  мягком
ковре;  там были даже те  бусы,  которые он купил себе на следующий день
после прибытия в Карбункул. Там была и его флейта... Он отложил флейту в
сторону,  снял свой роскошный наряд и надел широкие грубые штаны и яркую
пеструю  рубаху,  которая  отлично  сочеталась  с  дешевыми  бусами.  Он
одевался тщательно,  словно уже  готовился к  совершению ритуала.  Потом
взял с полки медаль, некогда принадлежавшую его отцу, и надел ее на шею.
Потом осторожно подобрал с ковра флейту и, усевшись на краешек роскошной
кушетки,  поднес флейту к губам и снова опустил, почувствовав вдруг, что
во рту от волнения пересохло так, что играть было совершенно невозможно.
Он сглотнул;  постепенно стук в висках стих. Тогда он снова взял флейту,
закрыл  пальцами нужные отверстия и  подул.  Дрожащий пронзительный звук
затрепетал в  воздухе -  словно некий дух не в силах был сдержать своего
изумления,  обнаружив вдруг,  что  вырвался из  оков  молчания,  которые
считал вечными.  В  горле все  еще  стоял комок,  дышать было трудно,  и
Спаркс  снова  сглотнул;  в  голове  его  роились мелодии,  рвавшиеся на
простор.  Он заиграл -  неуверенно, неловко перебирая пальцами, стараясь
слушаться памяти,  но  порой фальшивые звуки все-таки  резали ему  слух.
Постепенно пальцы  потеплели,  стали  ловчее;  волшебная влага  мелодии,
сладкая и  прозрачная,  вновь  полилась из  того  источника,  который он
хранил в сердце,  увлекая его в тот мир,  который,  как ему казалось, он
потерял навсегда.  Ариенрод пыталась отравить радость от  его  последней
встречи с Мун, отнять у него даже это, как уже отняла у него способность
восхищаться прекрасным,  тем,  что не имело отношения к ней самой.  Но у
нее ничего не вышло. Страсть и вера Мун были столь же чисты, сколь чиста
была эта музыка,  и воспоминания о ней смывали с души позор,  излечивали
любые раны, исправляли все совершенные ошибки...
     Спаркс поднял глаза -  музыка и  очарование исчезли,  едва в  двери
загремел замок.  Дверь  распахнулась,  и  прямо  перед ним  возникли две
фигуры в  плащах с  низко надвинутыми на  лица капюшонами.  Один человек
двигался как-то неестественно медленно. Вошедшие быстро закрыли за собой
дверь.
     - Здравствуй,   Спаркс,   Покоритель  Зари,   сын  Лета...   Спаркс
напряженно вглядывался в  них,  пытаясь зажечь  дополнительный настенный
светильник.
     - Что вам угодно? Мое время еще не пришло...
     - Пришло...  после двадцати-то  лет.  -  Первый человек,  тот,  что
двигался легко,  вышел вперед, в круг света от лампы, и сбросил с головы
капюшон.
     - Кто  вы?  -  Спаркс увидел перед собой мужчину лет тридцати пяти,
инопланетянина.  Сперва ему  показалось,  что  это  уроженец Харему,  но
почему-то с более светлой кожей и более округлым лицом, к тому же весьма
крупного. Лицо его... кого-то оно напоминало ему...
     - Нам  давно уже  пора  встретиться с  тобой,  Спаркс,  ведь больше
двадцати лет прошло.  Вот только хотелось бы, чтобы обстановка для этого
была более приятной и радостной.
     - Кто вы такой? - Спаркс поднялся с кушетки.
     - Я  твой самый ближайший предок.  -  Слова эти прозвучали,  как бы
отмечая его конкретную позицию на генеалогическом древе,  не больше.  Он
улыбнулся и покачал головой.  - Я твой отец, Спаркс. - Он словно чего-то
недоговаривал,  словно не  способен был  выразить этими  словами слишком
сложные чувства, обуревавшие его.
     Спаркс снова сел;  голова у  него кружилась;  он страшно побледнел,
казалось, вся кровь разом отлила от его лица.
     Незнакомец -  его отец!  - расстегнул плащ и небрежно бросил его на
кресло; под плащом оказался простой серый космический комбинезон, поверх
которого был надет богато расшитый воротник;  на  груди висела,  медаль,
указывавшая на его принадлежность к членам Ассамблеи. Он отвесил Спарксу
легкомысленный поклон,  словно тоже совершенно не представлял, с чего же
начать разговор.
     - Теммон Ашвини Сайрус,  Первый секретарь. - Его спутник - а может,
просто слуга?  - повернулся и без лишних слов поспешил прочь, исчезнув в
соседней комнате и оставив их наедине друг с другом.
     Спаркс усмехнулся, чтобы не разрыдаться.
     - Что  это?  Тоже какая-нибудь шутка Ариенрод?  -  Он  прикрыл свою
медаль  рукой  и  стиснул  ее  в  кулаке  так,  что  побелели  пальцы...
вспоминая,  как она издевалась над ним, насмешничала, говоря, что знает,
кому принадлежит эта медаль, знает имя его отца; и лгала ему.
     - Нет.  Я просто объяснил островитянам,  что хотел бы повидаться со
своим сыном, и они показали мне, где тебя найти.
     Спаркс резким движением сорвал с  себя медаль и  швырнул ее прямо к
ногам Сайруса; голос его от мучительного недоверия звучал хрипло.
     - Раз так,  то  это должно принадлежать тебе,  герой!  И  уж,  черт
побери,  никак  не  Звездному Быку!  Тебе,  должно  быть,  потребовалось
немалое умение,  чтобы пробраться сюда и  воткнуть в меня нож...  вот же
твоя  награда.  Возьми  и  убирайся.  -  Он  закрыл  глаза,  стараясь не
замечать, не видеть лица, столь похожего на его собственное. Он услышал,
как Сайрус наклонился и поднял медаль.
     - Нашему благородному сыну Теммону... - Решительный голос его вдруг
ослабел и стал как бы прозрачным.  -