сделками,   пытаясь
разгадать, откуда приходит в игорные дома самая разнообразная информация
и в чьи руки попадает.
     Однако вместе с  тем он  стремился все же  и  выбраться из  колодца
собственного невежества, и когда весь этот сбор сведений, сопровождаемый
слишком  большим  количеством вина  и  наркотиков,  мельканием различных
помещений  и  лиц,  начинал  туманить  ему  мозги,  в  душе  поднималась
удушающая  тоска,   почти   боль.   Ничто  здесь  уже   не   давало  ему
удовлетворения:   те  вещи,  которым  так  радовался  мальчик  с  Летних
островов,  вероятно,  существовали по-прежнему  в  бесконечных извилинах
Лабиринта, но он больше не замечал их. И чем дольше он жил в Карбункуле,
тем  более отвратительными казались ему  люди,  составлявшие суть  этого
города, воплощавшие его душу.
     Он  уже начинал их ненавидеть,  сам не зная почему;  черная пелена,
накрывшая его здесь,  словно запятнала все его прошлое и будущее, и даже
собственное лицо стало ему  неприятно.  Все,  все  вызывало отвращение -
кроме Ариенрод.  Ариенрод понимала,  что за  черная тьма лежит ядовитыми
озерами в  самых сокровенных уголках его  души;  знала,  как уничтожить,
смыть его  болезненную враждебность ко  всему окружающему;  уверяла его,
что все души в  глубине своей черны.  Ариенрод убаюкивала его,  Ариенрод
давала  ему  покой.  Ариенрод исполняла каждое его  желание...  Ариенрод
любила его. И только страх перед тем, что он может утратить ее любовь, а
она  -  пожалеть  о  том,  что  позволила ему  стать  Звездным Быком,  и
низвергнуть его, как был низвергнут его предшественник, был единственным
облачком, омрачавшим горизонты его безграничного покоя.
     Она  пользовалась широчайшей тайной  сетью  электронного шпионажа и
придворных доносчиков,  присовокупляя собранную  ими  информацию к  той,
которую  добывал  Спаркс.  Однако  инопланетяне -  из  числа  тех,  кому
действительно было что скрывать,  -  обладали и  эффективными средствами
защиты от подобных вещей,  и он понимал,  что Снежной королеве сейчас не
хватает  особых  знаний  и  связей,  которыми должен  обладать настоящий
Звездный  Бык,  родившийся и  всю  жизнь  проживший  среди  инопланетян.
Наступит   день,   когда   Ариенрод  покажутся  отвратительными  и   его
неискушенность островитянина,  и  его невежество.  Возможно,  опьяненный
мгновенно   обрушившимся  на   него   везением,   он   некогда   утратил
представление о собственных реальных возможностях...
     Спаркс сунул кредитную карточку в кармашек на ремне,  чувствуя, как
гаснет  приятное возбуждение,  вызванное удачной игрой.  В  голове вдруг
мелькнула предательская мысль: а действительно ли он так хорошо научился
играть во все эти игры,  или,  может быть, Ариенрод даже здесь незаметно
наблюдает за ним и делает все, чтобы победу одержал именно он?
     Он решил не думать об этом; сунул руки за ремень и посмотрел поверх
голов,  склонившихся в  нечестивом почитании мигающих  огоньками игорных
столов,  - головы были украшены пышными тюрбанами, космическими шлемами,
самоцветами, посверкивавшими в замысловатых прическах... Это был один из
первоклассных притонов, с изощренными и не слишком преступными забавами,
куда  более  интересный,  чем  дешевые  казино  нижних  уровней  города,
обслуживавшие,  главным образом,  рабочий люд.  Но здесь,  как и  везде,
трудно  было  ожидать  честного  выигрыша.  Игроки  радовались победе  с
одинаковым   безумством  и   проклинали  свои   неудачи   с   одинаковой
мстительностью там и здесь,  отупев от грохочущей музыки,  заглушавшей и
разговоры за  столами,  и  шум,  доносившийся из  соседних  комнат,  где
помещались иные  виды  развлечений,  например,  "машины  сновидений",  с
помощью  которых  можно   было   поучаствовать  в   ужасных  и   опасных
приключениях  на   различных  планетах   или   совершить  какое   угодно
преступление -  да  пережить все  что  угодно,  вплоть до  смерти,  если
смелости хватит.  Он все чаще и  чаще пользовался этими машинами,  и они
все меньше и меньше развлекали его.
     Он начал уверенно пробираться между столиками к выходу - именно так
должен был  двигаться тот,  кто  носит маску Звездного Быка и  иноземную
медаль на груди.  Спаркс был одет в  расшитый ярким галуном инопланетный
мундир и  высокие ботинки;  волосы его  были  коротко острижены по  моде
Зимы,  и,  чувствуя в  нем неосознанный напор и первозданное невежество,
другие все чаще уступали ему дорогу.
     - Ты выглядишь как человек,  который знает, чего хочет, и не сойдет
с   мудро   избранного  им   пути.   -   Длинное  серебристое  платье  с
соблазнительными разрезами по  бокам  не  скрывало от  взгляда прелестей
заговорившей с ним женщины.
     Он  посмотрел на нее и  отвернулся -  ему снова стало не по себе от
столь  откровенного приглашения к  любовным утехам.  Впрочем,  здесь,  в
столице, такое с ним случалось сплошь и рядом.
     - Нет,  спасибо.  Я очень спешу.  -  Серебристое платье на какое-то
мгновение пробудило в  нем  воспоминание об  отливающих серебром светлых
волосах...  Он  быстро,  стараясь не касаться проститутки,  прошел мимо.
Теперь он  практически не  замечал других женщин,  кроме  Ариенрод:  она
учила его желать такого,  о  чем он никогда даже и не мечтал.  Да и сама
идея продажной любви была ему противна,  хотя он прекрасно знал,  что по
крайней мере  половина тех  женщин  и  мужчин,  что  предлагали себя  за
деньги,  - граждане Зимы. От скуки или от жадности они приспособили свое
естественное легкое отношение к здоровому сексу, свойственное обитателям
планеты Тиамат, к алчным аппетитам инопланетян.
     Впрочем,  и  многие инопланетяне занимались тем  же  под присмотром
других  инопланетян,  обладавших чуть  большей властью в  той  немыслимо
сложной  иерархической преступной структуре,  что  паутиной опутала весь
Лабиринт.  В  Гегемонии существовали миры,  где  рабство  было  явлением
естественным и  законным,  и  Снежная королева не  вмешивалась в  обычаи
своих   гостей.   Некоторые  инопланетные  торговцы   собственным  телом
выглядели точно так же,  как и местные (только,  на взгляд Спаркса, чуть
более экзотично);  но  попадались и  зомби,  наемные жертвы,  обладавшие
человеческой плотью  и  кровью и  удовлетворявшие запросы тех  клиентов,
которым машинных снов  было недостаточно.  Зомби почти голышом бродили в
толпе,  выставляя напоказ свои шрамы - впрочем, нет, "выставляя напоказ"
сказано неточно.  Шрамы им были безразличны; живые мертвецы или безумцы,
они двигались с пустыми,  ничего не видящими глазами, словно лунатики во
сне;  да и само их существование было ужасным сном, ночным кошмаром. Они
жили лишь под воздействием наркотиков,  как объяснили Спарксу,  и  порой
наркотики уже  полностью успевали разрушить их  тела  и  души.  Ариенрод
говорила,  что зомби вообще ничего не чувствуют. И однажды, когда у него
было особенно паршивое настроение, он уже почти нанял было...
     Но  воспоминание о  том,  как он  лежал беспомощный в  переулке,  а
четверо  работорговцев называли  его  "красавчиком",  оказалось  сильнее
дурного настроения, и он переломил себя точно так же, как была сломана в
ту страшную ночь его флейта. Он так и не понял до сих пор, что же именно
было ему тогда так отвратительно: то ли инопланетяне-работорговцы, то ли
то, что сам он наполовину инопланетянин.
     И  снова  Ариенрод  тогда  помогла  ему,  смахнула небрежным жестом
мучившие его вопросы,  нежно рассмеялась и сказала, что зло существовало
и будет существовать всегда, в любом мире, в любом существе, ибо без зла
нельзя было бы понять, что такое добро...
     Спаркс глубоко вздохнул, когда дверь казино наконец захлопнулась за
ним;  немного постоял на  крыльце,  откашлялся и  сплюнул накопившуюся в
легких дрянь на  ступени из редкого металла.  Рыжеватая кошка скользнула
мимо, задела боком об его ноги и исчезла в какой-то щели. Охотилась.
     - ...Ну  хватит,   Съинг,   дай  передохнуть.   -  Что-то  знакомое
послышалось в  этом  странном голосе и  заставило Спаркса обернуться.  -
Боги, я бы все на свете отдал, лишь бы выбраться из этой чертовой дыры и
вернуться туда, где мне могут помочь! Где мне дадут нормальную работу...
- Говоривший был  явно  инопланетянином,  с  густыми  темными  волосами,
бронзовой кожей и  редкой,  полуотросшей бороденкой.  Он сидел на ящике,
прислонясь к  стене,  в  грязной морской форме,  лишенной каких бы то ни
было знаков различия.  Он,  видимо, некогда был очень сильным человеком,
но теперь медленно умирал от голода. Спаркс хотел уже было отвернуться и
не смотреть на него,  но снова услышал странно знакомый голос:  - Ты мне
должен, Съинг, черт тебя побери!
     Он  увидел,  что незнакомец оттолкнулся от стены каким-то неловким,
нелепым движением и схватил за штанину второго мужчину.
     Этот второй,  судя по  одежде,  был либо капитаном грузового судна,
либо помощником капитана;  тяжеловесный,  с  покрытым шрамами лицом.  Он
резко вырвался,  из-за  чего  сидевший на  ящике первый мужчина упал  на
землю.  Спаркс  смотрел,  как  он  беспомощно  барахтается  в  грязи,  с
отвращением обнаружив,  что ноги у  этого типа парализованы.  Человек со
шрамами на  лице  засмеялся -  таким смехом,  какого Спаркс не  хотел бы
слышать никогда в жизни, - и сказал:
     - Да ни фига я тебе не должен,  Герне,  ты хорошенько вспомни.  - И
пошел прочь, а вслед ему понеслись проклятия калеки.
     Потом человек по  имени Герне,  мучительно волоча свои  бесполезные
ноги,  долго  пытался  снова  усесться,  не  обращая внимания на  косые,
исполненные презрения взгляды прохожих.  Спаркс  почему-то  стоял  среди
прочих  любопытных  и  смотрел  на  него,  охваченный странным  чувством
жалости  и  болезненного интереса.  Наконец  он  нерешительно двинулся с
места,  но  тут  калека,  уже  успевший  взгромоздиться  на  свой  ящик,
посмотрел ему в лицо и вдруг снова соскользнул на тротуар.
     - Ты! - Ненависть, звучавшая в этом возгласе, ударила Спаркса почти
одновременно с  узнаванием.  -  Это  она  тебя  сюда  послала?  Это  она
подсказала тебе, где меня найти?.. Да, смотри хорошенько, малыш! Запомни
- и  глазами,  и  рассудком -  и  никогда не забывай,  потому что в один
прекрасный день она то же самое сделает с тобой.  -  Герне с отвращением
отряхивал руки от налипшей на них грязи.
     - Звездный Бык! - Спаркс не был уверен, что сказал это вслух, но не
сомневался, кто именно перед ним. - Она... она сказала, что ты умер... -
Он-то  считал,  что иначе и  быть не  могло:  Герне ведь упал в  Колодец
глубиной в несколько километров. Но он не подумал о различных выступах и
механизмах, вделанных прямо в скальную породу. Должно быть, что-то такое
и  помешало отвесному падению Звездного Быка...  и  он  лишь сломал себе
спину.  И  теперь считался мертвым -  но был жив...  Спаркс почувствовал
внезапное облегчение -  словно исчезла давящая тяжесть в груди,  которую
он заметил только тогда, когда она перестала его душить.
     -Я рад...
     Герне вздрогнул и в бессильной ярости посмотрел на него.
     - Ах ты,  сукин сын!  Если б  я  только мог до тебя дотянуться!  Не
сомневайся,  я  непременно закончил бы  начатое тогда!  -  Он обессилено
оперся о стену,  рука его,  тянувшаяся к ноге Спаркса,  упала.  - Давай,
радуйся жизни, малыш. Я и сейчас куда больше мужчина, чем ты. И Ариенрод
тоже понимает это.
     Спаркс  стоял   на   безопасном  расстоянии,   лицо   его   горело.
Воспоминания о поединке в зале Ветров и о том, что Герне хотел сделать с
ним,  но потерпел неудачу,,  заполнили его душу горечью, и в этой горечи
его сочувствие к калеке утонуло, как муха в котелке с супом.
     - Ты вообще больше не мужчина,  Герне. И знай: Ариенрод принадлежит
мне! Мне одному! - Он повернулся и пошел прочь.
     - Дурак!  -  Злобный смех  Герне ударил ему  в  спину.  -  Ариенрод
никогда не принадлежала ни одному мужчине! Это ты принадлежишь ей, и она
будет пользоваться тобой, пока не использует до конца...
     Спаркс,  не оборачиваясь,  свернул за угол.  Но в  верхние ярусы не
пошел,  а  некоторое время постоял,  пока  не  улегся гнев и  в  душе не
возникла знакомая иссушающая пустота.  Успокоившись, он бесцельно побрел
по улице вниз,  забираясь все глубже и глубже в Лабиринт. Мелькали двери
баров и казино,  ставших для него вторым домом; он рассеянно разглядывал
порой освещенные витрины магазинов,  полные импортных товаров, лекарств,
украшений,   картин,   нарядной  одежды,   радиоаппаратуры...  и  прочей
дорогостоящей   мудреной   ерунды,   выставленной   напоказ   любителями
беспошлинной торговли.  Когда-то, во время своих бесконечных прогулок по
Лабиринту,  он останавливался у каждой витрины;  тогда ему казалось, что
он гуляет по райским кущам.  Теперь же он и не заметил, как время стерло
чувство  восторга перед  этими  техническими достижениями,  окутав  душу
дымкой  утраченных  иллюзий,   а  терпкое  вино  восхищения  волшебством
превратилось в уксус равнодушия.
     Даже аллеи Лабиринта, носившие названия различных растений и цветов
радуги  и  служившие  плодородной почвой  для  демонстрации мастерства и
творческих возможностей умельцев Тиамат  и  еще  семи  планет Гегемонии,
казались ему  теперь  странно тусклыми и  какими-то  чужими,  будто  его
собственная реальная жизнь не имела с ними ничего общего.  Он чувствовал
себя  чужим в  этом пестром мире зрелищ,  изысканных ароматов и  громкой
музыки,   бредя  по  торговым  рядам;   к  тому  же  свежее  болезненное
впечатление после встречи с Герне,  который,  оказывается,  остался жив,
давило на  него  немыслимой тяжестью,  и  он  прислонялся лбом  к  ярким
витринам,  а они как будто прогибались под его тяжестью, обволакивая его
своими  соблазнами.  Здесь,  в  самом  сердце города,  слушая его  живое
биение,  он  некогда надеялся делать  замечательные открытия,  но  сумел
открыть для себя лишь то,  что вожделенная цель вновь и вновь ускользает
от него, хотя, казалось бы, он вот-вот ее достигнет. Ускользает прямо из
рук  -  как  и  все,  на  что  он  когда-либо рассчитывал,  что было ему
дорого...
     Он  яростно  стукнул  по  пьедесталу какой-то  кинетико-музыкальной
скульптуры,   выставленной  владельцем  прямо  на   тротуар;   от  удара
украшавшие ее шипы и  колючки задрожали и с них как бы посыпались резкие
звуки -  точно кошки замяукали.  И  эта отвратительная,  не  поддающаяся
нормальному  восприятию  музыка  вывела  его  из  оцепенения;   холодная
металлическая скульптура качнулась и сама собой изменила форму. Впрочем,
может  быть,   ему  это  только  показалось.   Но  ощущение  собственной
отгороженности от мира по-прежнему не проходило...  [Почему? Что со мной
такое? В чем дело?]
     Он с омерзением отвернулся от скульптуры,  когда из дверей, надеясь
на покупателя, выглянул равнодушный торговец, и пошел дальше, неожиданно
поняв, куда именно занесли его ноги: это была Цитрусовая аллея, и он уже
видел чуть дальше Фейт,  Хрустальный Глаз, как всегда сидевшую со своими
подносами и  корзинами на  пороге  мастерской.  Именно сюда  он  однажды
забрел в поисках убежища, и его приняли без единого вопроса или просьбы.
Сюда он всегда мог вернуться, здесь было единственное средоточие покоя и
созидания в море равнодушия и разобщенности.
     Он заметил,  что Фейт не одна; увидев его, посетительница встала со
ступеньки,  завернувшись в  вуаль,  похожую на синие ночные сумерки.  Он
узнал ее по этой вуали:  подруга Фейт,  Тьеве.  Ему никогда не удавалось
как следует разглядеть ее -  только черные, цвета эбенового дерева руки.
Да еще из-под шалей и шарфов доносился порой нежный перезвон висевшего у
нее на  шее ожерелья из  колокольчиков.  Он  уже спрашивал Фейт,  почему
Тьеве  никогда  не  открывает лица;  неужели она  такая  некрасивая или,
может, обезображена чем-то? Но Фейт сказала, что таковы обычаи ее родной
планеты.  За все время он видел еще только одну или двух землячек Фейт -
женщин,  тщательно укутанных в  шарфы и вуали и сопровождаемых дуэньями.
Тьеве чувствовала себя в  присутствии мужчин явно неловко,  и  он ощутил
некое ревнивое удовлетворение,  поняв, что она уходит только потому, что
заметила его.  У Фейт было много друзей-мужчин,  однако не похоже, чтобы
среди них был кто-то,  значивший для нее больше,  чем просто друг. Порой
Спаркс даже думал, уж не дала ли она обет безбрачия?
     Когда  Тьеве  удалилась  под  перезвон  своих  колокольчиков,  Фейт
повернулась к нему - с неуверенной полуулыбкой:
     - Спаркс?..   Это  ты?   -  Малкин,  кот  Фейт,  мяукнул  в  ответ,
подтверждая справедливость ее догадки;  Малкин как всегда сидел на своем
посту у дверей мастерской.
     - Да.  Здравствуй,  Фейт.  -  Спаркс нерешительно остановился возле
нее.
     - Ax,  какой приятный сюрприз!  Садись, где нравится, не стесняйся.
Как давно тебя не было - несколько месяцев!
     Он  сокрушенно покачал головой,  признавая свою вину,  и  осторожно
сел, стараясь не задеть расставленные на ступенях подносы.
     - Да, верно... Прости, я...
     - Нет,  нет,  не  извиняйся.  -  Она  замахала  руками,  добродушно
отпуская ему все грехи разом. - В конце концов, ведь и я не так уж часто
заходила к тебе во дворец!
     Он рассмеялся.
     - Ты никогда не приходишь.
     - Ну,  значит,  это  мне нужно благодарить тебя за  то,  что пришел
навестить меня.  -  Она ощупью нашла маску, которую отложила. - Расскажи
мне,  как там, во дворце, - о чем сплетничают, что носят, во что играют,
о какой бредятине спорят...  Мне хочется поболтать немного.  Тьеве очень
талантлива в  том,  что касается работы с иглой в шелком,  но она всегда
такая  печальная...   -   Фейт  нахмурилась  чему-то  невидимому,  потом
протянула руку к  подносу,  полному разноцветных бусинок,  и  неожиданно
перевернула его.  - Ах ты черт! - Малкин нервно вскочил и тут же скрылся
в мастерской.
     - Погоди,  дай-ка я... - Спаркс наклонился, с трудом успевая ловить
бусины,  ручейком скатывавшиеся по  ступеням.  Потом  поставил поднос  и
принялся  терпеливо  собирать  остальное,   успокоенный  этим  бездумным
занятием.  -  Ну вот.  - Он вручил ей последние три бусины, вновь ощутив
благодатный покой ее дома - совсем как тогда, когда жил здесь.
     - Вот видишь,  все из-за того,  что я по тебе соскучилась.  -  Фейт
улыбнулась,  когда он  положил бусины ей в  раскрытую ладошку.  -  И  не
только по  твоим терпеливым рукам -  но  и  по  твоей музыке,  по  твоей
способности удивляться всему...
     Спаркс, стиснув руки между коленями, промолчал.
     - Ты мне не поиграешь? Очень давно я твоих песен не слышала.
     - Я... - Он проглотил застрявший в горле комок. - Я не взял с собой
флейту.
     - Не  взял?  -  В  ее голосе было больше недоверия,  чем если бы он
сказал, что забыл одеться. - Почему же?
     - Я...  мне в последнее время что-то не хочется играть. Она сидела,
склонив голову над незаконченной маской и ожидая, что он скажет еще.
     - Я сейчас слишком занят, - он словно оправдывался.
     - А мне казалось, что королеве была нужна именно твоя музыка.
     - Больше  уже  нет.  Я...  теперь  занимаюсь другими вещами.  -  Он
поерзал на твердой ступеньке. - Совсем другими...
     Она кивнула;  он и  забыл,  как может смутить неожиданный взгляд ее
"третьего глаза".
     - Ну  да,   играешь  и  пьешь.  Слишком  много  пьешь!  В  "Видимом
параллаксе" небось? - Она явно все знала.
     - Откуда ты... это знаешь? - Ему стало не по себе.
     - А  запах?  Они  привозят свою  отраву  с  Д'дойля.  Каждое  место
обладает своим запахом,  особенно то, где употребляют наркотики. А голос
у тебя что-то хрипловат.
     - Раз так, то скажи: проиграл я или выиграл?
     - Выиграл.  Если б  ты  проиграл,  то не спрашивал бы меня с  таким
самодовольством.
     Он засмеялся, но как-то натужно.
     - Из тебя бы хороший легавый получился.
     - Нет.  -  Она покачала головой и  поискала с помощью иглы бусину с
подходящим  отверстием.   -