ий.
   - Никаких, - подтвердил Роджерс.
   - И устрой ужин с Барб. Как доставить ее в Вашингтон - твоя забота.
   - Считай, что уже сделано, - пообещал Роджерс.
   Огаст поблагодарил и повесил трубку.
   Роджерс опять откинулся на спинку кресла. Его лицо растянулось в  широкой
удовлетворенной улыбке. После стычки  с  сенатором  Фокс  и  Мартой  у  него
возникло острое желание самому возглавить "Страйкер". Что  угодно,  лишь  бы
выбраться из этого  здания,  оказаться  подальше  от  политических  дрязг  и
заниматься  чем  угодно,  только  бы  не  просиживать  задницу.  Перспектива
совместной работы с Огастом улучшила его состояние. Роджерс не знал,  то  ли
ему должно быть стыдно,  то  ли  стоит  радоваться  тому,  насколько  просто
оказалось зацепить в самом себе маленького мальчика.
   Послышался сигнал телефона.
   Он решил, что до тех пор, пока он  счастлив  и  делает  дело,  неважно  -
ощущает ли он себя пятилетним или сорокапятилетним. Потому  что,  протягивая
руку к телефону, Роджерс знал, что ощущение счастья продлится недолго.

Глава 26

Четверг, 15 часов 51 минута, Ганновер, Германия

   Боб Херберт слегка запыхался, отъехав уже на  достаточное  расстояние  от
своей машины.
   У него не было в кресле моторчика, да он бы никогда его  и  не  поставил.
Будь он девяностолетним и совсем немощным  и  неспособным  передвигаться  на
большие расстояния, он бы просто не ездил слишком далеко.  Боб  считал,  что
невозможность ходить вовсе не означает беспомощность. И хотя он был уже не в
том возрасте, чтобы пытаться выделывать на кресле коленца, которые вытворяла
молодежь,  лежавшая  вместе  с  ним  в  реабилитационном  центре,  мысль   о
какой-либо  праздности,  пока  он  сам  способен  крутить  колеса,  его   не
прельщала. Лиз Гордон как-то сказала, что Херберт занимается  самоистязанием
из-за того, что продолжает жить, в то  время  как  жена  его,  которая  была
рядом, погибла. Но Херберт  был  несогласен  с  Лиз.  Ему  просто  нравилось
двигаться с  помощью  "собственного  пара"  и  очень  нравилось  ощущать  то
наслаждение, которое его пронизывало, когда он  самостоятельно  проворачивал
жернова колес. До взрыва в 1983 году он не испытывал ничего подобного, и уж,
конечно же, это было получше бифетаминов, которые  они  обычно  принимали  в
Ливане во время кризисной ситуации, чтобы не  засыпать  от  усталости.  А  в
Бейруте ситуация была кризисной постоянно.
   Проезжая по улочке, идущей чуть наискосок к  главной,  Херберт  решил  не
делать попыток зарегистрироваться. Он  ни  черта  не  смыслил  в  германских
законах, но подозревал, что не имеет права лишний раз вмешиваться. Однако  у
него оставалось право зайти в бар и заказать выпивку, что он и  намерен  был
сделать. А попутно по возможности разузнать, где  находится  Карин  До-ринг.
Специально вытянуть из кого-то информацию он не  рассчитывал,  но  болтливый
язык  действительно  способен  потопить  боевой  корабль.  Не  связанные   с
разведкой люди всегда  поражались,  как  много  сведений  можно  почерпнуть,
просто по капелькам подслушивая разговоры.
   Конечно, чтобы расслышать эту капель, для начала надо встать под  навесом
крыши, подумал Херберт. Толпа впереди могла попытаться  его  остановить.  Не
потому, что он сидел в инвалидной коляске: он таким не родился, а  заработал
инвалидность, служа своей стране. Они постараются не пустить его потому, что
он не немец и не принадлежит к числу неонацистов. Но как бы  этим  хвастунам
ни  хотелось  обратного,  Германия  все   еще   оставалась   демократическим
государством, и им придется пропустить его в "Пивной зал", а иначе они будут
иметь международный скандал.
   Херберт направил свою кресло-коляску по улице, проходившей позади  здания
"Пивного зала", и подъехал  к  нему  с  противоположной  стороны,  чтобы  не
пересекать площадку, где проходила регистрация, и не  смотреть  на  все  эти
нарочитые приветствия.
   Он свернул за угол и покатил в сторону здания, перед которым пили и  пели
сотни две молодых мужчин. Те, кто стояли поближе, провожали  его  взглядами,
их интерес заставил поворачивать  головы  и  других  -  его  встречало  море
моложавых лиц с презрительными взглядами и дьявольскими усмешками на губах.
   - Парни, смотрите, кто к нам явился! Да  это  же  Франклин  Рузвельт,  не
иначе ищет дорогу в Ялту!
   Спасибо и на том, что никто пока не насмехается над моим увечьем, подумал
Херберт. Опять же в любой компании всегда найдется свой клоун. Его  удивило,
что мужчина заговорил по-английски, но тут он вспомнил о  надписи  на  своем
свитере.
   Еще один парень приподнял руку с кружкой.
   - Герр Рузвельт, вы как раз вовремя! Новая война уже началась!
   - Йа, - подтвердил первый. - Только кончится эта война совсем по другому.
   Херберт продолжал катиться в их сторону. Чтобы попасть  в  "Пивной  зал",
ему придется проехать между этими лощеными гитлерюгендовцами.  До  ближайших
из них оставалось не больше двадцати ярдов.
   Херберт бросил взгляд налево. Ярдах в двухстах от него, посреди  проезжей
части, стоял полицейский. Он смотрел в другую  сторону  и  трудился  в  поте
лица, чтобы предотвратить транспортный затор.
   Интересно, слышал ли он, что говорят эти кретины, подумал Херберт, или он
также в поте  лица  старается  держаться  как  можно  подальше,  что  бы  ни
случилось?
   Если люди в толпе перед ним стояли, глядя в разные стороны, то, когда  он
оказался в каких-то пяти ярдах от них, все лица повернулись к нему. Осталось
два ярда. Один. Многие в толпе были  уже  пьяны,  и  нарушенная  координация
движений указывала на то, что они наслаждаются состоянием, когда всякое море
- по колено. Херберт прикинул, что лишь с четверть лиц, которые  он  увидел,
принадлежали людям твердых  убеждений,  что  бы  они  из  себя  ни  корчили.
Остальные были всего лишь сочувствующими. И это было то, о чем не  расскажет
ни один шпионский спутник.
   Неонацисты не расступались. Херберт остановился в нескольких дюймах от их
штиблет и дорогих кроссовок. Во время противостояний в  Ливане  и  в  других
горячих точках Херберт всегда отдавал предпочтение мягкому  подходу.  Стоило
поспешить,  чтобы  закончить  противостояние,  как   сразу   же   срабатывал
определенный фактор взаимного уничтожения. Захваченный террористами  самолет
можно взять и штурмом и живыми поймать самих преступников, но при этом  есть
вероятность потерять  и  кого-то  из  заложников.  Однако  никто  не  сможет
удерживать заложников или стоять у кого-то на пути  до  бесконечности.  Если
выждать достаточное время, компромисс обычно находится.
   - Позвольте, пожалуйста, - обратился к  мужчинам  Херберт.  Один  из  них
посмотрел на него сверху вниз.
   - Нет. Улица закрыта. Это званый вечер.
   Херберт почувствовал запах алкоголя в  дыхании  говорившего.  Урезонивать
этого парня было бесполезно, и он обратился к мужчине рядом:
   - Я видел, как тут проходили другие. Простите, можно пройти и мне?
   - Верно, - отозвался первый мужчина. - Ты видел, что другие проходят.  Но
ты-то ведь не ходишь. Значит, тебе туда нельзя.
   Херберт переборол острое желание проехаться этой  сволочи  по  ногам.  Но
все, чего бы он этим добился, свелось бы к морю пива и граду кулаков на  его
же голову.
   - Я не ищу неприятностей, - пояснил Херберт. - Просто мне хочется пить, и
я думал тут что-нибудь взять.
   Кое-кто из мужчин рассмеялся. Херберт ощутил  себя  полицейским  Честером
Гудом, который помогает Маршаллу Диллону наводить  законность  за  пределами
городка.
   Через толпу протиснулся парень с пивной кружкой в руке. Он вытянул  руку,
и кружка оказалась прямо над головой Херберта.
   - Так у тебя, значит, жажда? - спросил парень. - Хочешь, глотни немного у
меня.
   - Спасибо, - поблагодарил Херберт,  -  но  я  не  употребляю  алкогольные
напитки.
   - Ну, тогда ты не мужчина!
   - Смелое предположение, -  прокомментировал  Херберт.  Он  прислушался  к
собственному голосу и поразился, насколько спокойно тот звучал. Этот  парень
был цыпленком, но за его спиной стояли  две-три  сотни  здоровенных  мужчин.
Чего Херберту очень хотелось  бы,  так  это  вызвать  немца  на  поединок  и
проучить его один на один, как однажды так сделал его отец, когда кто-то  из
пришлых посмел разозлить его у себя дома, в штате Миссисипи.
   Немцы продолжали разглядывать чужака. Парень с кружкой хоть  и  улыбался,
но был недоволен. Херберт видел это по его глазам.
   Это потому, что ты только что сообразил, что, плеснув в меня пивом, много
не приобретешь, прикинул про себя Херберт. Ты уже заявил, что я не  мужчина.
Напасть на меня, было бы ниже твоего достоинства.  В  то  же  время  в  этом
человеке играл пивной хмель. Он вполне  был  способен  ударить  его  тяжелым
донышком кружки прямо по черепу. Гестаповцы считали  евреев  недочеловеками,
но это им совсем не мешало  остановить  еврея  посреди  улицы  и  с  помощью
зажигалки лишить его бороды.
   Парень не спеша отвел кружку и поднес ее к губам.  Он  отхлебнул  пива  и
какое-то время подержал его во рту, как бы размышляя, плюнуть ли им  в  лицо
американца или не стоит, но все же сглотнул.
   Затем он подошел к креслу с правой стороны и тяжело оперся одной рукой на
подлокотник с телефоном.
   - Тебе же сказали, что  эта  вечеринка  предназначена  для  очень  узкого
круга, - процедил молодой человек. - Тебя на нее не приглашали.
   Херберт имел то, что имел. Он пришел сюда на разведку, собирать сведения,
делать  свое  дело.  Но  эти  ребята  оказались   тем   самым   "неожиданным
обстоятельством",  которое  является  неотъемлемой   частью   почти   всякой
операции, проводимой агентурной разведкой. Теперь перед ним стоял выбор.  Он
мог укатить и в этом случае так и не выполнить свою работу и потерять всякое
уважение к себе. А мог остаться и быть избитым до полусмерти. И все  же  ему
необходимо - просто необходимо - убедить кое-кого из этих панков, что  силы,
которые один раз уже их проучили, живы и пребывают в полном здравии.
   Он решил остаться.
   Херберт посмотрел в глаза парня.
   - Знаешь, даже если бы меня и пригласили на вашу вечеринку, - сказал  он,
- я бы не пошел. Я получаю удовольствие  от  общения  с  вождями,  а  не  от
общения с их приспешниками.
   Немец так и продолжал опираться на подлокотник одной рукой, в  другой  он
держал кружку с пивом. Но глядя в его серо-голубые  глаза,  Херберт  увидел,
как тот внутренне сжимается - высокомерие выходило из него, словно воздух из
проколотой шины.
   Херберт  знал,  что  будет  дальше.  Его  рука  скользнула   под   правый
подлокотник.
   Единственным оружием, которое  оставалось  у  немца,  было  его  пиво.  С
презрительным видом он наклонил кружку и медленно  вылил  ее  содержимое  на
колени Херберту.
   Херберт вытерпел оскорбление до конца. Было важно показать, что он на это
способен. Когда же неонацист закончил и под жидкие аплодисменты  выпрямился,
Херберт выдернул из-под подлокотника свой укороченный посох. Вращением кисти
он направил дубинку на парня и всадил ее тому  в  лах.  Вскрикнув  от  боли,
немец согнулся пополам и отлетел на своих соратников. Он  так  и,  продолжал
рефлекторно сжимать кружку, словно его руку свела судорога.
   Толпа заголосила и подалась вперед,  угрожая  перерасти  в  неуправляемое
стадо. Херберт не раз наблюдал это раньше возле  американских  посольств  за
границей, и смотреть на это было страшновато. Это был распад  цивилизации  в
миниатюре,  когда  человеческие  существа   деградировали   до   первобытных
людоедов. Херберт стал откатываться назад.  Он  хотел  добраться  до  стены,
чтобы, защитив себя с тыла, иметь возможность отделать своей  дубинкой  этих
филистимлян, как это сделал библейский Самсон челюстью сдохшего осла.
   Однако, откатываясь назад, он ощутил рывок, после чего кресло  покатилось
быстрее, чем он вращал колеса.
   - Halt!   -  выкрикнул  резкий  голос  за  его
спиной. Херберт  оглянулся.  Худощавый  полицейский  лет  пятидесяти  бросил
регулировать движение транспорта и подбежал к месту событий. Он стоял позади
кресла, ухватившись за его поручень  и  тяжело  дыша.  В  его  карих  глазах
читалась решимость, хотя в остальном он выглядел не совсем уверенно.
   Из толпы понеслись выкрики, и полицейский принялся на  них  отвечать.  По
тону голосов и тем нескольким словам, которые Херберту удалось разобрать, он
понял, что полицейскому рассказали свою версию происшедшего  и  посоветовали
лучше заниматься своим делом. Полицейский же отвечал, что  это  его  дело  -
следить за порядком не только на проезжей части, но и по сторонам.
   Его освистали и начали угрожать.
   После короткой перепалки с толпой полицейский  обратился  по-английски  к
Херберту:
   - У вас есть автомобиль? Херберт ответил утвердительно.
   - Где он припаркован?
   Херберт сказал.
   Полицейский продолжал оттаскивать американца назад. Херберт положил  руки
на колеса, чтобы приостановить движение.
   - Почему я должен уехать? - спросил он. - Я, видите ли, не гожусь для  их
вечеринки!
   - Потому, что моя задача  -  не  допускать  беспорядков,  -  ответил  ему
полицейский, - и это единственный способ, которым я могу это сделать. У  нас
немногочисленный личный состав, да и тот  разбросан  по  сборищам  в  Бонне,
Берлине, Гамбурге. Мне очень жаль, майн герр. У  меня  нет  времени  на  то,
чтобы  разбираться  в  происшествии  с  отдельным   человеком.   Я   намерен
сопроводить вас до машины, чтобы вы смогли покинуть этот район города.
   - Но ведь это они напали на меня, - запротестовал Херберт. Он  сообразил,
что  по-прежнему  держит  на  коленях  дубинку,  и  убрал  ее,  прежде   чем
полицейский надумал бы ее отобрать. - А что, если  я  предъявлю  иск,  чтобы
разоблачить их всех к чертовой матери?
   - Вы проиграете, - ответил полицейский. Он развернул кресло и покатил его
в сторону от толпы. - Они утверждают,  что  мужчина  предложил  вам  помощь,
чтобы попасть в "Пивной зал", а вы его ударили...
   - Ага, как же!
   - ..и из-за этого он пролил свое пиво. Они хотят,  чтобы  вы  по  крайней
мере оплатили его стоимость.
   - И вы этому верите?
   - Верю или не верю - ничего не  значит,  -  ответил  офицер.  -  Когда  я
обернулся и посмотрел, этот человек согнулся от удара, а вы держали в  руках
дубинку. Это то, что я видел, и это я зафиксировал бы в своем рапорте.
   - Понятно, - сказал Херберт. - Вы увидели, что один-единственный  мужчина
средних лет в инвалидном кресле столкнулся с парой  сотен  молодых  здоровых
нацистов, и решили, что я нехороший человек.
   - С формальной точки зрения именно так, - подтвердил полицейский.
   Херберт услышал, как это было сказано, и понял  подтекст.  В  Соединенных
Штатах хватало подобных разговоров о других преступниках, других панках,  но
он каждый раз не уставал им удивляться. Оба мужчины знали, что  эти  ублюдки
лгут, и все же шайка останется безнаказанной. И  эта  безнаказанность  будет
продолжаться  до  тех  пор,  пока  никто  ни  в  силовых  структурах,  ни  в
правительстве не желает подвергать угрозе собственную безопасность.
   Некоторым утешением для Херберта служило то, что ему самому удалось  уйти
подобру-поздорову. А тычок этой свинье  почти  стоил  принятого  им  пивного
душа.
   Пока полицейский  отвозил  Херберта  к  его  машине,  зазвучали  клаксоны
автомобилей, которые застряли на улице из-за отсутствия регулировщика. Гудки
перекликались  с  бурей,  царившей  в  душе  американца,   бурей   растущего
негодования и решимости. Да, он уходит, но для себя он  решил  добраться  до
этих гуннов. Не сейчас и не здесь, но где-то еще и очень скоро.
   Один из  мужчин  отделился  от  толпы  и  вошел  внутрь  "Пивного  зала".
Решительно прошагав через кухню,  он  покинул  здание  через  заднюю  дверь,
потом, воспользовавшись урной, перемахнул через ограду и пересек прилегающую
аллею. В результате он оказался  на  той  же  улице,  по  которой  двигались
полицейский и Херберт.
   Они уже прошли мимо и направлялись к боковой улочке, где Херберт поставил
свою машину.
   Молодой  парень  последовал  за  ними.  Будучи  одним   из   приближенных
командиров Карин Доринг, он получил распоряжение следить за всеми теми, кто,
возможно, будет пытаться выслеживать их группировку. Это была мера,  которую
несведущие люди и не подумали бы предпринять.
   Помощник Доринг с  достаточного  расстояния  проследил,  как  полицейский
помог Херберту сесть в машину, как он загрузил кресло в заднюю часть  салона
и в конце концов убедился в том, что американец действительно уехал.
   Потом молодой человек  извлек  из  внутренних  карманов  куртки  ручку  и
телефон и сообщил номер и модель отъехавшего автомобиля.  Когда  полицейский
быстрым шагом направился на свой пост,  парень  уже  шел  назад  к  "Пивному
залу".
   Мгновением позже с  расположенной  в  трех  кварталах  от  места  сборища
стоянки отъехал микроавтобус.

Глава 27

Четверг, 16 часов 00 минут, Гамбург, Германия

   - Что случилось, - спросил Худ, подходя  сбоку  к  Столлу.  У  Ланга  был
бледный и болезненный вид. Столл с бешеной скоростью работал на клавиатуре.
   - Здесь происходит кое-что действительно мерзкое, - сообщил компьютерщик.
Секундочку,  сейчас  покажу,  только  прогоню  диагностическую  программу  -
попытаюсь узнать, как это сюда попало.
   Хаузен встал рядом с Худом.
   - Как попало сюда что? - спросил он.
   - Увидите, - ответил Столл. - Мне не хотелось бы самому это описывать.
   Худ начинал чувствовать себя Алисой в Зазеркалье. С  каждым  взглядом  по
сторонам люди и события становились все более и более занятными.
   - Я проверял возможности вашей оперативной памяти, - пояснил Столл,  -  и
обнаружил файл, установленный сегодня в час двенадцать дня.
   - Час двенадцать? - переспросил Худ. - Мы в это время были на ланче.
   - Правильно.
   - Но ведь здесь же никого не было, герр Столл, - удивился Хаузен, - кроме
Райнера.
   - Знаю, - сказал Столл. - Между прочим, он уже ушел.
   - Как ушел? - Хаузен непонимающе посмотрел на Столла.
   - Ногами, - пошутил американец и сделал жест в сторону приемной. - Вскоре
после того, как я здесь уселся, он  собрал  свою  сумку,  надел  итальянский
пиджак и смотался.
   Хаузен перевел взгляд на компьютер.
   - Что вы обнаружили? - спросил он ровным голосом.
   - Во-первых, небольшое любовное послание от Райнера, - ответил  Столл.  -
Но прежде мне хотелось бы, чтобы вы посмотрели вот это.
   Он набрал указательными пальцами  нужные  команды,  и  семнадцатидюймовый
экран превратился из голубого в  черный.  Черноту  прорезали  горизонтальные
белые полосы. Они превратились в колючую проволоку, из которой  после  паузы
сложились слова "КОНЦЕНТРАЦИОННЫЙ ЛАГЕРЬ". Наконец буквы покраснели и оплыли
в лужицы крови, заполнившей весь экран.
   Пошли предварительные заставки. Сначала появились главные  ворота  лагеря
"Аушвиц" с надписью "Arbeit macht frei".
   -  Труд  освобождает,  -  перевел  Ланг,  поднеся  руку  ко  рту.  Дальше
последовательно пошли четкие детализированные компьютерные видеоклипы. Толпы
мужчин, женщин и детей проходят через ворота. Мужчины в  полосатой  лагерной
форме стоят лицом к стене, в то время  как  охранники  стегают  их  кнутами.
Мужчин лишают всякого  волосяного  покрова.  Обручальное  кольцо  передается
солдату из дивизии СС "Мертвая голова" в обмен на пару башмаков.  Прожекторы
на вышках рыскают по темному предрассветному  небу,  и  эсэсовский  охранник
ревет: "Arbeits-kommandos austreten!"
   - Рабочие отряды на выход, - снова перевел Ланг. На  этот  раз  его  рука
заметно дрожала.
   Заключенные разбирают рукавицы и ломы. Выходят за ворота и снимают шапки,
приветствуя надпись.  Охранники  раздают  пинки  и  зуботычины.  Заключенные
работают на участке дороги.
   Большая группа мужчин, побросав  рукавицы,  кинулась  в  темноту.  И  тут
начиналась игра.  Меню  предложило  играющему  выбрать  язык.  Столл  выбрал
английский.