вые
фразы, прозвучавшие во время разбора операции, никак не выходили  из  головы
генерала.
   "....не стоило пропускать поезд на мост..."
   "....это был вопрос каких-то двух-трех секунд..."
   "....если  бы  подполковнику  не  втемяшилось  вытаскивать  пленного   из
паровоза..."
   Роджерс в двадцать  семь  лет  стал  ветераном,  отслужив  два  срока  во
Вьетнаме, командовал механизированной бригадой в Персидском  заливе  и  имел
степень доктора исторических наук. Кто как не  он  хорошо  знал,  что  "суть
войны - это насилие", если цитировать лорда Маколея, и что  в  бою  погибают
люди, иногда - многие тысячи людей. Но переносить потерю каждого  отдельного
солдата от этого не  становилось  легче.  Особенно,  если  у  этого  солдата
остались жена и маленький сын. Ведь семья только-только начала в полной мере
ощущать ту способность к сопереживанию, то чувство юмора, - Роджерс  грустно
улыбнулся от воспоминаний,  -  и  тот  редкий  такт,  которые  собственно  и
составляли сущность Чарли Скуайрза.
   Чем хандрить и валяться в постели,  накануне  вечером  Роджерс  предпочел
покинуть свой скромный дом в стиле ранчо и съездил  в  местный  супермаркет.
Утром он собирался повидаться с маленьким разбойником Билли Скуайрзом  и  не
хотел являться к тому с пустыми руками. Мелисса Скуайрз была не в  восторге,
когда сыну дарили сладости или видеоигры, так что комиксы, похоже, будут ему
в самый раз. Мальчишке нравились супергерои.
   Взгляд светло-карих глаз генерала опять стал невидящим,  когда  он  снова
задумался о собственном супергерое. Чарли относился  к  тем  людям,  которые
умели дорожить своей  жизнью,  и  тем  не  менее,  он  не  колеблясь  с  нею
расстался, чтобы спасти раненного врага. То, что он  совершил,  облагородило
их всех, не только тесно связанных  между  собой  бойцов  "Страйкера"  и  не
только восемьдесят семь сотрудников Оперативного центра, но и всех и каждого
представителя нации, которую Чарли любил.
   Глаза Роджерса подернулись  влагой,  и  он  постарался  отвлечься,  снова
принимаясь перелистывать страницы комиксов.
   Он был потрясен, узнав, что сегодня эти  журналы  стоят  в  двадцать  раз
дороже, чем в то время, когда он читал их сам, -  два  с  половиной  доллара
вместо двенадцати центов. Он выехал буквально с парой баксов в кармане,  так
что пришлось покупать эти чертовы  комиксы  в  кредит.  Но  еще  больше  его
расстроило то, что на картинках не так просто было отличить плохих парней от
хороших. У Супермена были длинные волосы и никакой выдержки в характере, а у
Бэтмена психика вообще находилась в пограничном состоянии. Робин  больше  не
походил на аккуратно подстриженного Дика  Грейсона,  а  скорее  смахивал  на
какое-то непонятное отродье, ну, а  вечно  смоливший  сигареты  социопат  по
имени Вулверайн ловил кайф от того, что вспарывал людей своими когтями.
   Если Мелисса не согласится на какое-то лакомство, подумал Роджерс,  то  с
подарками ему придется туго. Генерал бросил комиксы на пол рядом  со  своими
шлепанцами. Дарить ребенку такое чтиво он не намерен.
   Может, повременить и подарить парню книгу "Мальчишки  Харди",  прикидывал
он, хотя вовсе не был уверен, что хотел бы взглянуть, в кого превратились ее
герои Фрэнк и Джо. Наверно, у братьев теперь по кольцу в губе, татуировка  и
отношения с девочками, а их папаша Фентон, как и сам Роджерс, поседел раньше
времени и поочередно назначает свидания с женщинами, у которых на  уме  лишь
одно замужество.
   Черт  с  ним,  решил  Роджерс,  заскочу  в  магазин  игрушек  и   подберу
какую-нибудь действующую модель. Модель, может быть, набор шахмат  и  что-то
из учебных видеокассет. Чтобы было для рук и для ума.
   Генерал с отсутствующим взглядом  потер  горбинку  носа  и  потянулся  за
пультом от телевизора. Устроившись поудобней на подушках, он  включил  режим
"TV" и принялся переключать каналы, перескакивая с новых, но пустых  фильмов
с живыми красками на старые блеклые и не менее пустые  картины.  Наконец  он
остановился на программе с ретро-кино, где крутили  что-то  очень  давнее  с
Лоном Чейни в роли Оборотня.  Чейни  умолял  молодого  человека,  одетого  в
лабораторный халат, чтобы тот его вылечил и избавил от страданий.
   - Мне знакомы твои чувства, - пробормотал Роджерс.
   Однако  Оборотень  был  по-своему  счастливей.   Обычно   его   страдания
обрывались серебряной пулей. В случае генерала, да и большинства из тех, кто
выжили после войны, насилия или геноцида, боль только затихала,  но  никогда
не проходила до конца. И она была особенно сильной  в  эти  короткие  ночные
часы, когда можно было отвлечься лишь на негромкое гудение телевизора да  на
отсветы фар проезжавших мимо автомобилей. Как  сэр  Фальк  Гревилл  когда-то
написал в своей элегии: "Печаль, умноженная тишиной".
   Роджерс выключил телевизор и погасил свет. Взбив под  собой  подушки,  он
перевернулся на живот.
   Генерал сознавал, что эти его переживания ему не подвластны. Но он  также
понимал, что не вправе позволить себе роскошь  и  сдаться  горю.  Оставались
вдова и ее маленький сын, еще ему  предстояло  невеселое  занятие  подыскать
нового командира для "Страйкера", а весь остаток недели,  пока  Пол  Худ  не
вернется из Европы, ему придется  руководить  всем  Оперативным  центром.  И
сегодняшний день обещал быть не самым приятным, когда, по меткому  замечанию
их юриста Лоуэлла Коффи младшего, "сенаторшу Фокс  запустят в наш крольчатник".  Ночью  в  тишине
всегда кажется, что на тебя разом навалилось слишком уж много всего. Но  тут
Роджерс подумал о том, что  человеческий  век  не  так  уж  и  долог,  чтобы
сдаваться под натиском жизненных невзгод,  и  от  этого  ему  стало  немного
легче.
   С мыслью, что он сможет понять, почему великовозрастный  Бэтмен  или  кто
там еще иногда должен выглядеть  немножко  сумасшедшим,  Роджерс  наконец-то
забылся крепким сном.

Глава 5

Четверг, 10 часов 04 минуты, Гарбсен, Германия

   Забравшись в фургон и заглянув в список реквизита, Джоди  в  задумчивости
закусила губу.
   - Потрясающе, - недовольно пробурчала девушка. - Ну просто потрясающе!
   Слегка утихшее  после  разговора  с  мистером  Бубой  раздражение  теперь
уступило место искренней озабоченности. Вещь,  которую  ей  необходимо  было
достать, висела в крохотной душевой кабине. Чтобы попасть  туда,  минуя  все
нагромождения столов и ящиков, требовались хитроумные перемещения.  Судя  по
тому, как неудачно складывался день, Ланкфорд, конечно  же,  снимет  текущую
сцену с первого  дубля  и  перейдет  к  следующей  раньше,  чем  она  успеет
вернуться обратно.
   Положив тяжелую папку на  стол,  девушка  направилась  к  кабине.  Просто
проползти под столами вышло бы быстрее, но она была уверена,  что  стоит  ей
только попробовать это сделать, как  именно  в  этот  момент  ее  непременно
кто-нибудь да застанет. По окончании колледжа, когда профессор Руйц  сообщил
ей  об  этой  стажировке,  он  предупредил,  что  Голливуд  по   возможности
постарается высмеять ее  идеи,  ее  творчество,  ее  энтузиазм.  Правда,  он
пообещал,  что  все  это  излечимо  и  восстанавливается.  Однако  при  этом
профессор  предостерег,  чтобы  она  никогда  не   поступалась   собственным
достоинством.  Однажды  потеряв  лицо,  в  этом   окружении   его   уже   не
восстановишь. Вот  поэтому-то  она  и  не  поползла,  а  стала  пробираться,
пролезая,  пригибаясь  и  извиваясь  среди  громоздящихся  предметов   самым
неимоверным образом. Согласно сценарному графику ей необходимо было  достать
двустороннюю зимнюю форму, которую в свое время действительно  носил  кто-то
из моряков с "Тирпица". Она висела где-то в душевой, потому что  туалет  был
забит старым огнестрельным  оружием.  Местные  власти  распорядились,  чтобы
стволы хранились под замком, а это была единственная комнатка,  запиравшаяся
на ключ.
   Джоди боком  преодолела  последние  несколько  футов,  отделявших  ее  от
кабины. Рядом с нею расположились тяжеленный сундук и еще более  неподъемный
стол, и потому дверь открылась не полностью. Девушка с  трудом  протиснулась
внутрь и едва  не  расчихалась,  когда  дверь  за  нею  захлопнулась.  Запах
нафталина был тут даже сильнее, чем в квартире ее бабушки в  Бруклине.  Дыша
ртом, она принялась  перебирать  бесчисленные  чехлы  для  одежды,  стараясь
рассмотреть приколотые к ним этикетки. Было бы неплохо  открыть  окошко,  но
оно было забрано фигурной сварной решеткой от  воров,  и  достать  рукой  до
щеколды и приподнять фрамугу значило бы ободрать руку.
   Джоди мысленно чертыхнулась. Да что ж это  сегодня  творится,  посетовала
она про себя. Этикетки оказались подписаны по-немецки.
   Листочек с переводом остался в папке. С  еще  одним  тихим  проклятьем  и
нарастающим чувством тревоги она приоткрыла дверь и выскользнула из душевой.
Пока она повторяла  свой  нелегкий  путь  в  обратном  направлении,  снаружи
послышались чьи-то голоса, которые явно приближались.
   Дело не в энтузиазме и не в творчестве, профессор Руйц, подумала она.  По
ее  прикидкам  конец  всякой  карьеры  мог  вполне  наступить  секунд  через
двадцать.
   Джоди испытала огромное  искушение  встать  на  четвереньки,  но  все  же
переборола его. Подобравшись достаточно  близко  к  папке,  она  перегнулась
вперед и подцепила ее указательным пальцем за отверстие в верхней  части.  В
отчаянии девушка принялась напевать, не раскрывая рта, и  представила  себе,
что движется в танце впервые  со  времени  вечера  знакомств,  состоявшегося
после поступления  в  колледж.  Таким  способом  она  довольно  скоро  вновь
очутилась  внутри  душевой.  Дверь  снова  захлопнулась.  Положив  папку  на
раковину,  Джоди  судорожно  принялась  сличать  надписи  на   этикетках   с
компьютерной распечаткой их перевода, прикрепленной к сценарному графику.

Глава 6

Четверг, 10 часов 07 минут, Гарбсен, Германия

   Герр Буба обернулся на голоса, донесшиеся из-за трейлера.
   - Я отношусь к тем, кому вечно не везет, - тараторила женщина. У нее  был
пронзительный голос и торопливая речь. - Я прихожу  в  магазин,  а  "звезда"
только что оттуда уже ушла, я иду в ресторан, а на следующий  день  "звезды"
отмечают в нем какое-нибудь торжество. В аэропортах я ухитряюсь  разминуться
с ними на считанные минуты.
   Буба сочувственно покачал головой. Господи, как эта женщина сюда  попала.
Бедный Вернер!
   - И вот теперь, - продолжала дама, пока они с охранником огибали  машину,
- когда я по случайности оказываюсь прямо на съемочной площадке, в  каких-то
нескольких шагах от настоящих "звезд", вы не даете мне взглянуть хотя бы  на
одну из них!
   Буба молча наблюдал за их  приближением.  Женщина  пятилась  прямо  перед
Вернером, а тот, натянув поглубже кепи и выставив массивные плечи теснил  ее
назад. Она размахивала руками и чуть ли не приплясывала от возбуждения. Бубе
хотелось сказать ей, что посмотреть на "звезду" не такое  уж  большое  дело.
Самые обычные люди, только избалованные и заносчивые.
   И все же он сочувствовал этой молодой  женщине.  Вернер  был  помешан  на
порядке, но, может, тут они могли бы немного нарушить правила  и  дать  этой
бедняге на кого-то глянуть.
   - Вернер, - обратился он к сослуживцу,  -  поскольку  дама  уже  является
нашей гостьей, почему бы нам...
   Манфред, обогнув женщину, выступил вперед и наотмашь ударил охранника  по
лицу дубинкой Вернера. Дубинка из черного  дерева  пришлась  тому  прямо  по
губам. Поперхнувшись собственными зубами и кровью, Буба грохнулся  спиной  о
стенку фургона. Манфред нанес ему еще  один  удар,  теперь  уже  по  правому
виску, и голова Бубы мотнулась влево. Он сразу затих, тело  его  сползло  по
стенке и так и осталось сидеть, подпираемое  трейлером.  По  его  шее  и  по
плечам стекала кровь.
   Манфред распахнул дверцу водительской кабины  и,  забросив  окровавленную
дубинку на сиденье, сам вскарабкался внутрь. Не успел он это сделать, как из
съемочной группы послышался мужской окрик:
   - Джоди, ты где?!
   Карин отвернулась от площадки. Привстав на колено, она расстегнула рюкзак
и достала из него свой "узи".
   Низкорослый мужчина покачал головой и двинулся в сторону трейлера.
   - Джоди! Какого черта ты там возишься?! С такими темпами ты скоро станешь
стажером с приставкой "экс"!
   Карин поднялась с колена и развернулась в его сторону. Помощник режиссера
остановился. Между ними было каких-то пятьдесят ярдов.
   - Эй! Вы кто такая?! - окликнул он. Покосившись  в  сторону  фургона,  он
поднял руку с вытянутым пальцем. - Это что, оружие из нашего  реквизита?  Вы
не имеете права...
   Убедительное автоматное "та-та-та" скосило Холлиса Арленну, который так и
остался лежать на спине с раскинутыми руками и остекленевшим взглядом.
   В тот момент, когда он коснулся земли, со съемочной  площадки  послышался
истошный визг, и люди начали разбегаться.
   С урчанием  ожил  мощный  двигатель  трейлера;  Манфред  поддал  газу  на
холостых оборотах, перекрывая ревом дизеля крики на площадке.
   - Поехали! - заорал он Карин, захлопывая дверцу кабины. Не опуская "узи",
молодая женщина пятясь отступила назад, к открытой дверце фургона.  Лицо  ее
ничего не выражало, на нем не дрогнул ни  один  мускул,  она  вспрыгнула  на
ступеньку и нырнула внутрь кабины, после чего подтянула складную  лесенку  и
прихлопнула створку.
   Когда Манфред тронулся с места и машина с ревом  двинулась  через  кусты,
мертвое тело убитого герра Бубы безжизненно опрокинулось навзничь.

Глава 7

Четверг, 10 часов 12 минут, Гамбург, Германия

   Жан-Мишелю подумалось, что для встречи  с  вождем,  провозгласившим  себя
новым фюрером, гамбургский район Сант-Паули самое подходящее место.
   В 1682 году здесь, на холмистых берегах Эльбы, была воздвигнута церковь в
честь святого Павла. А в наполеоновские времена на тихую  деревушку  напали,
напрочь ее разорив, французы; С тех пор тут начались необратимые перемены. С
появлением притонов, ночлежек, танцевальных  залов  и  публичных  домов  для
обслуживания моряков с торговых пароходов к середине века  район  Сант-Паули
прослыл средоточием греха.
   Да и сегодня в ночное время он  по-прежнему  оставался  таковым.  Кричаще
яркие неоновые надписи и провоцирующие туристов зазывалы рекламировали  все,
что только кому-то могло взбрести в голову: от джаз-клубов  до  кегельбанов,
от секс-шоу на сцене до татуировщиков, от  паноптикумов  до  игорных  домов.
Невинные вопросы типа "У вас не найдется лишней  минутки?"  или  "Не  дадите
прикурить?" сводили клиентов с проститутками, в то время как наркотики тихим
осторожным голосом предлагались на выбор.
   Как-то даже символично, что именно здесь представитель "Новых  якобинцев"
должен был встретиться с Феликсом Рихтером.  Новое  пришествие  французов  и
объединение двух движений снова изменят Германию, на этот раз - к лучшему.
   Француз оставил двоих сопровождающих в  номере  спящими  и  поймал  такси
прямо  возле  отеля  на  улице  Андер-Альстер.  Пятнадцатиминутная   поездка
закончилась  на  улице  Гроссе-Фрай-хайт,  в  сердце  квартала  сомнительных
развлечений.  Кругом  было  безлюдно,  если  не   считать   немногочисленных
туристов, решивших не поддаваться на соблазны.
   Высокий  полнеющий  Жан-Мишель,  откинув  назад  густые  черные   волосы,
застегнул   на   пуговицы   защитного   цвета    френч.    Сорокатрехлетнему
вице-президенту фирмы "Демэн", название которой в  переводе  с  французского
означало  "завтра",  не  терпелось  поскорее  встретиться  с  Рихтером.   Те
немногие, кто были с ним только знакомы, и те еще более немногие, кто  знали
его хорошо, сходились по двум моментам. Во-первых, Рихтер был крайне  предан
своему делу. И это было хорошо. Месье Доминик и остальные члены  французской
команды тоже были патриотами своего дела, сам же месье не выносил  людей,  у
которых этого качества не доставало, и испытывал от  сотрудничества  с  ними
просто отвращение.
   Во-вторых,  судя  по  отзывам,  Рихтер  был  человеком   необузданным   и
неожиданно  ударялся  в  крайности.  Он  способен  был,  следуя  собственной
прихоти,  кого-то  осыпать  милостями,  а  кого-то  и  обезглавить.  В  этом
отношении Рихтер имел много  общего  с  державшимся  пока  в  тени  хозяином
Жан-Мишеля. Месье Доминик  тоже  относился  к  числу  тех,  кто  либо  любят
человека, либо его ненавидят. Он вел себя  или  как  щедрый  друг,  или  как
непримиримый враг - в зависимости от того, что диктовалось обстоятельствами.
Наполеон с Гитлером были людьми такого же склада.
   В самом облике вождей есть что-то такое, рассуждал про  себя  Жан-Мишель,
что не допускает никакой двойственности. Он  гордился  знакомством  с  месье
Домиником. И надеялся, что будет гордиться знакомством с герром Рихтером.
   Француз подошел к черной металлической  двери,  которая  служила  главным
входом в клуб "Аусвехзайн", принадлежавший Рихтеру. Кроме смотрового  глазка
и кнопки звонка под ним на самой двери ничего  не  было.  Слева  на  широком
косяке выступала козлиная  мраморная  голова.  Гость  надавил  на  кнопку  и
принялся ждать.
   "Аусвехзайн", что в переводе с немецкого означало "подмена", был одним из
наименее  известных,  но  наиболее  сомнительных  и   преуспевающих   ночных
заведений в Сант-Паули. Мужчина должен был прийти в клуб со своей дамой.  На
входе им выдавались голубое и розовое ожерелья с  разными  номерами.  Те  из
посетителей клуба, у кого номера совпадали, становились парой на весь вечер.
Охрана пропускала только прилично одетых и внешне привлекательных клиентов.
   - Кто там? - послышался грубый голос, который исходил из  раскрытого  рта
козлиной морды.
   - Жан-Мишель Хорн, - ответил француз. Он хотел было добавить  по-немецки,
что у него назначена встреча с герром Рихтером, но решил  этого  не  делать.
Если подчиненные Рихтера не в курсе, кого тот ожидает, значит, тут что-то не
так. Жан-Мишелю и его сподвижникам хватало ума, чтобы в таких случаях просто
уйти.
   Дверь почти сразу  открылась,  и  детина  под  два  метра  ростом  знаком
разрешил ему войти. Закрыв дверь и заперев ее на  щеколду,  громила  положил
свою ручищу на  плечо  француза.  Подтолкнув  Жан-Мишеля  к  регистрационной
стойке, он повернул его лицом к стене и на  какое-то  время  попридержал  на
месте.
   Жан-Мишель обратил внимание на расположенную перед  собой  видеокамеру  и
крошечный микрофон в ухе охранника.  Кто-то  где-то  сравнивал  его  лицо  с
фотографией, присланной по факсу из кабинета месье Доминика  в  офисе  фирмы
"Демэн".
   - Ждать здесь, - приказал охранник. Отпустив плечо француза, он  исчез  в
полумраке помещения.
   Грамотно устроено, оценил Жан-Мишель, пока громила тяжело  затопал  через
площадку для танцев. Однако осторожность никогда не бывает лишней.  Того  же
месье Доминика никак нельзя было бы назвать беспечным.
   Жан-Мишель огляделся по сторонам. Единственным освещением служили  четыре
неоновых красных кольца вокруг бара, расположенного  по  правую  сторону  от
входа. Их свет почти не сказал ему ничего о том, как выглядел клуб. Ему даже
не было видно,  вышел  ли  куда-то  здоровенный  охранник.  Но  что  француз
различил наверняка,  так  это  запах,  стоявший  в  помещении,  несмотря  на
жужжащие вентиляторы. Это была характерная тошнотворная смесь  застоявшегося
сигаретного дыма, спиртного и Похоти.
   Через минуту-другую  Жан-Мишель  расслышал  звук  еще  одних  шагов.  Они
заметно отличались от предыдущих. Походка была  легкой  и  уверенной,  и  ее
обладатель почти печатал шаг, не пришаркивая по полу. Еще мгновение  -  и  в
красном свете бара появился сам Феликс Рихтер.
   Жан-Мишель узнал щеголеватого тридцатидвухлетнего мужчину по фотографиям,
которые видел раньше. Однако на них терялся  его  динамизм  и  энергичность.
Рихтер чуть не дотягивал до метра восьмидесяти,  его  очень  светлые  волосы
были коротко острижены и тщательно подбриты. Отлично сидевший  костюм-тройку
дополнял