тебя выше мелкой  драки  и  придает
дополнительное достоинство в глазах окружающих. Единственный способ, которым
твой оппонент может достичь подобных высот, - это  поступиться  мелочами,  а
значит, пойти на компромисс. Рано или поздно, но к этому приходил каждый  из
них. Даже Боб, хотя у него это и заняло больше времени, чем у остальных.
   Лайнер замер, и к нему подсоединили трубу пассажирского терминала.
   - Черт возьми, это новый мир! - воскликнул Херберт. - Похоже,  нам  очень
не помешали бы электронные затычки. Если бы мы не слышали  всего  того,  что
нам не по душе, нам  не  пришлось  бы  рисковать  и  совершать  политические
ошибки.
   -   Считается,   что   информационный   хайвэй    должен открывать умы, а не закрывать их, -  заметил
Столл.
   - Я ведь из Филадельфии, штат Миссисипи, а  у  нас  там  нет  этих  ваших
хайвэев. У нас там -  только  грунтовые  дороги,  которые  размывает  каждую
весну, и нам всем сообща приходится приводить их в порядок.
   Предупреждающие табло погасли, и все кроме Херберта выбрались из  кресел.
Пока люди собирали свой ручной багаж, он, откинув  затылок  на  подголовник,
уставился поверх голов пассажиров в конец салона. Прошло уже  больше  десяти
лет с тех пор, как он потерял способность двигать ногами после бомбардировки
американского посольства в Бейруте, но Херберт по-прежнему, и Худ знал  это,
стеснялся того, что не может ходить. Несмотря на то что никому из тех, кто с
ним работали, не приходило в голову обращать на его увечье  какое-то  особое
внимание, Херберт не любил встречаться взглядом  с  незнакомыми  людьми.  Из
всего того, чего он не любил  в  этой  жизни,  жалость  к  себе  возглавляла
список.
   - Знаете, - с тоской в голосе заговорил Херберт, - в  моих  краях  каждый
начинал с одного и того  же  конца  дороги.  Дальше  все  работали  в  общей
упряжке, а различия во  взглядах  старались  не  замечать.  Если  что-то  не
получалось одним способом, пробовали другой, и так,  пока  работа  не  будет
сделана. Здесь же, стоит с кем-то не согласиться, как тебя тут  же  начинают
обвинять в неприязни к любому мыслимому меньшинству, к которому этот  кто-то
только мог бы принадлежать.
   - В  наши  двери  стучится  оппортунизм,  -  заметил  Столл.  -  Всеобщая
терпимость - новая "американская мечта".
   - У некоторых, - уточнил Худ. -  Только  у  некоторых.  После  того,  как
открыли двери и проход опустел, к ним приблизилась служащая  аэропорта.  Она
толкала перед  собой  казенное  кресло-каталку.  Личное  кресло  Херберта  с
сотовым телефоном и встроенным компьютером следовало вместе с багажом.
   Молодая  немка  развернула  кресло  и  поставила  его  рядом  с   сидящим
пассажиром. Наклонившись к Херберту, она протянула  руку  и  предложила  ему
помочь, однако он отказался.
   - Не надо, - буркнул он ей. - Я начал делать это сам, когда вы  были  еще
школьницей.
   С помощью сильных рук он приподнялся над подлокотниками и перебросил свое
тело на кожаное сиденье между колесами.
   Худ и Столл  замешкались,  собирая  ручную  кладь,  и  Херберт  возглавил
процессию, самостоятельно покатив кресло к выходу из салона.
   Жара  гамбургского  лета  проникала  и  в  переход  между   самолетом   и
терминалом, но она им показалась терпимой по сравнению с той, что  стояла  в
Вашингтоне. Они вошли в шумный зал, где благодаря кондиционерам было заметно
прохладней.  Сопровождающая  подвела  их  к  правительственному   чиновнику,
присланному Лангом, чтобы помочь им пройти через таможню.
   Женщина собралась было уходить, но Херберт придержал ее за запястье.
   - Простите за то, что набросился на вас, - извинился он, - но мы  с  этой
штукой, - он пришлепнул рукой по подлокотнику, - старинные друзья.
   - Понимаю, - ответила та. - И простите, если как-то вас задела.
   - Нет, что вы, никоим образом, - заверил Херберт. После того как женщина,
улыбнувшись, удалилась, чиновник представился и сообщил, что, как только они
пройдут таможню, ожидающий снаружи лимузин  отвезет  их  на  озеро  в  отель
"Альстер-Хоф".
   - Да уж, - посетовал Херберт. - Думаю, это и есть та самая чертова ирония
судьбы.
   - Что ты имеешь в виду? - поинтересовался Худ.
   - Я и со своими-то никак толком не могу найти  общий  язык,  а  тут  вам,
пожалуйста, аэропорт, который был напрочь разбомблен союзниками с  половиной
Гамбурга в придачу.  Вдруг  оказывается,  что  я  могу  прекрасно  ладить  с
немецкими служащими и собираюсь работать в одной упряжке с ребятами, которые
стреляли  по  моему  отцу  в  Арденнах.  Тут  нужно  время,   чтобы   как-то
приспособиться.
   - Вы же сами сказали: это - новый мир, - напомнил ему Худ.
   - Да, новый, - согласился Херберт, - и требующий от меня храбрости, чтобы
как-то к нему приноравливаться. Но я это сделаю, Пол. Бог свидетель, сделаю!
   Закончив на этой ноте, Херберт тронулся с места.  Он  стремглав  объезжал
американцев, европейцев, японцев, каждый из которых, Худ был в этом  уверен,
шел по-своему, но путь у всех у них был один.

Глава 3

Четверг, 9 часов 59 минут, Гарбсен, Германия

   Обогнув холм, Вернер Даговер при виде одинокой  женщины,  которая  сидела
неподалеку от дерева, недовольно скривил губы.
   Вот они, нынешние работники, подумал шестидесятичетырехлетний, но все еще
крепкий охранник о группе дорожного оцепления, позволившей постороннему лицу
попасть на съемочную  площадку.  Бывали  времена,  когда  в  Германии  из-за
подобных оплошностей напрочь рушились чьи-то карьеры.
   Направляясь  к  нарушительнице,  он   живо   вспомнил   себя   семилетним
мальчишкой, когда к ним приехал жить его дядя Фриц. Старший шорник армейской
школы верховой езды Фриц Даговер был ответственным  дежурным,  когда  пьяный
военный спортинструктор увел из стойла генерал-майорскую лошадь. Он  устроил
ночные скачки, и животное  сломало  ногу.  Несмотря  на  то  что  инструктор
совершил проступок без ведома Фрица, и тот и другой пошли под трибунал  и  с
позором вылетели из армии.  В  военное  время  мужские  руки  стали  большим
дефицитом, а дядя был отменным специалистом по коже, однако устроиться  хоть
на какую-то работу он так и не смог. Через семь  месяцев  после  этого  дядя
Фриц покончил с собой, хлебнув из фляжки пива с растворенным в нем мышьяком.
   Это верно, что за двадцать лет существования Рейха было  совершено  много
зла,  размышлял  Вернер.  Однако  же  верно   и   то,   что   тогда   личная
ответственность дорогого стоила. Пытаясь очиститься от прошлых грехов,  люди
заодно теряют такие понятия, как  дисциплина,  рабочая  совесть,  и  слишком
много иных добродетелей.
   Сегодня далеко не  каждый  охранник  желает  рисковать  своей  жизнью  за
почасовую оплату. И если на съемочной площадке, фабрике или в универмаге его
присутствие само по себе не становилось хотя бы сдерживающим  фактором,  что
ж, тем хуже было для нанимателя. То, что люди соглашались на эту работу, для
большинства из них еще не значило, что они будут ее выполнять.
   Однако для Вернера Даговера из фирмы "Зихерн" сам факт, что он взялся  за
какое-то дело, означало его выполнение. Название этой  гамбургской  охранной
компании означало по-немецки "безопасность". И  будь  то  одинокая  женщина,
случайно помешавшая съемкам, или банда головорезов, отмечающих день рождения
Гитлера  в  рамках  предстоящих  на  этой  неделе  "дней  хаоса",  уж  он-то
проследит, чтобы на охраняемом им участке соблюдался полный порядок.
   Предупредив диспетчера о том, что в лесу находится  женщина,  по-видимому
одинокая, Вернер  отключил  свой  радиотелефон.  Развернув  плечи  пошире  и
убедившись, что бляха на  груди  не  перекосилась,  он  поправил  выбившуюся
из-под кепи непослушную  прядь.  За  тридцать  лет  пребывания  в  должности
офицера полиции Гамбурга он убедился, что, не обладая солидной  наружностью,
внушить авторитет бывает достаточно сложно.
   В фирме Вернера назначили старшим по охране съемочной группы, и обычно он
сидел в командном трейлере, который ставился на шоссе, ведущем из небольшого
городка Гарбсен. После звонка Бернарда Бубы Даговер проехал с четверть  мили
до съемочной площадки на мотоцикле  и  оставил  его  возле  вспомогательного
фургона. Затем, не привлекая внимания  киношников,  он  обогнул  площадку  и
направился мимо холма к  занимавшему  акров  двадцать  небольшому  лесу.  За
деревьями проходила еще одна дорога, вдоль  которой  охранники  из  "Зихерн"
должны были приглядывать за любителями пикников, орнитологами  или  кем  там
еще, кем могла быть эта женщина.
   Когда Вернер, держась спиной к солнцу, приблизился к  дереву,  под  ногой
его хрустнула шишка. Стройная молодая  женщина  резко  вскочила  на  ноги  и
повернулась  в  его  сторону.  Она  была  высокого  роста,  с   правильными,
прямо-таки аристократическими чертами лица, а в свете прямых солнечных лучей
ее глаза походили на расплавленное золото.  На  ней  была  белая  просторная
блузка, джинсы и черные сапоги.
   - Привет! - поздоровалась она несколько напряженно.
   - Доброе утро, - ответил Вернер. Охранник остановился  в  двух  шагах  от
женщины и поднес руку к кепи.
   - Фройлен, - обратился Даговер, - прямо за этим холмом снимается фильм, и
здесь не должно быть посторонних. - Он указал назад. - Пройдемте со мной,  я
провожу вас до шоссе.
   - Ну конечно, - согласилась женщина. - Простите, но мне стало  интересно,
чем заняты эти люди на дороге. Я подумала, может, несчастный случай.
   - Вы, вероятно, услышали бы тогда сирену "скорой", - заметил Вернер.
   - Ах, ну да, я как-то не сообразила. - Она сунула руку за ствол дерева. -
Сейчас, дайте только возьму свою сумку.
   Даговер связался с диспетчером и сообщил, что проводит женщину обратно  к
шоссе.
   - Значит, кино, - произнесла она, забрасывая сумку за левое  плечо.  -  А
кто-нибудь из "звезд" снимается?
   Вернер уже хотел было сказать ей, что не очень-то разбирается в  актерах,
но тут услышал шорох листвы прямо над собой. Не успел он поднять голову, как
с нижних ветвей дерева спрыгнули двое мужчин. Они были в зеленом камуфляже и
вязаных шлемах-масках с прорезями для глаз.  Тот,  что  был  меньше  ростом,
приземлился прямо перед охранником, сжимая в руке  "вальтер"  П38.  Второго,
более рослого, Вернер видеть не мог, так как тот спрыгнул у него за спиной.
   - Ни звука, - приказал мужчина с пистолетом.  -  Просто  отдай  нам  свою
форму.
   Вернер перевел взгляд на женщину, которая извлекла из сумки автомат "узи"
со складным прикладом. Теперь выражение ее лица стало  холодным  и  осталось
непроницаемым в ответ на презрительный взгляд, которым одарил  ее  охранник.
Встав рядом с мужчиной, девушка бедром отодвинула его в сторону. Уперев дуло
автомата в подбородок Вернера, она  глянула  на  нашивку  на  его  нагрудном
кармане.
   - Значит так, герр Даговер, - сказала она,  -  чтобы  не  было  какого-то
недопонимания: героев мы убиваем. Мне нужна ваша форма и немедленно.
   Чуть поколебавшись, Вернер неохотно расстегнул пряжку ремня.  Он  надавил
на радиотелефон, как бы засовывая тот  понадежнее  в  специальный  чехол,  а
затем положил широкий кожаный ремень на землю.
   Пока Вернер  начал  расстегивать  форменные  латунные  пуговицы,  женщина
нагнулась и подхватила ремень. Достав трубку из  чехла,  она  посмотрела  на
номеронабиратель, и глаза ее сузились.
   Крохотный индикатор  режима  "включено"  мерцал  красным  цветом.  Вернер
ощутил, как у него пересохло в горле.
   Он понимал, чем рискует, когда включал  телефон,  чтобы  диспетчеру  было
слышно, что здесь происходит. Но на его работе иногда требовалось рисковать,
и охранник не жалел о том, что сделал.
   Женщина коснулась пальцем кнопки "выключить"  и  посмотрела  на  мужчину,
стоявшего за спиной Вернера. Затем коротко кивнула.
   Даговер  издал  булькающий  звук,  когда  мужчина  накинул  ему  на   шею
двухфутовый обрезок медной проволоки и стянул концы удавки.  Последним,  что
почувствовал  охранник,  была  нестерпимая  боль,  пронзившая  его   шею   и
позвоночник...

***

   Невысокого роста крепыша,  который  стоял  рядом  с  дубом,  звали  Рольф
Мурнау, он был родом из Дрездена, что находился в бывшей Восточной Германии.
Девятнадцатилетний парень был  вооружен  и  внимательно  следил  за  холмом,
который отделял  их  от  съемочной  площадки.  В  руке  он  сжимал  пистолет
"вальтер" П38, и это была лишь самая очевидная часть его арсенала. Заткнутый
за ремень вязаный шлем-маска был обшит металлическими шайбами, превращавшими
его в случае  драки  в  страшное  и  неожиданное  оружие.  Шляпная  булавка,
спрятанная под воротничком рубашки, отлично годилась для вспарывания  горла.
Стоило лишь воткнуть ее в тело и резко рвануть в сторону. Да  и  стекло  его
наручных  часов  оказывалось  на  удивление  эффективным   "лезвием",   если
полоснуть им по лицу противника. Браслет на правой руке  легко  соскальзывал
на кисть, превращаясь в кастет для кулачных разборок.
   Рольф то и дело поглядывал назад, проверяя,  не  появится  ли  кто-то  со
стороны дороги. Но, конечно же, никто не появлялся. Как и планировалось,  он
с еще двумя членами группы "Фбйер", что по-немецки значило "огонь", оставили
машину поодаль от шоссе и проскользнули мимо охранников, когда те  распивали
кофе. Мужчины были слишком увлечены разговором между собой,  чтобы  заметить
посторонних.
   Немигающий взгляд серых  глаз  Рольфа  дополняли  плотно  сжатые  бледные
тонкие губы. Выражение лица тоже было частью его подготовки.  Он  специально
усиленно тренировался, чтобы контролировать даже движения  век.  Воин  ловит
момент, когда моргнет его противник, и в  этот  миг  -  нападает.  За  время
занятий он также научился держать закрытым рот. Непроизвольный стон  дал  бы
знать сопернику о том, что удар достиг цели, или о том,  что  ты  уже  начал
выбиваться из сил. Да и вероятность прикусить язык в случае удара в  челюсть
в этом случае почти исключалась.
   Рольф ощущал в себе силу и гордость, прислушиваясь к  доносившимся  из-за
холма голосам этих потаскух, педерастов и торгашей. Все они сгинут  в  огне,
зажженном их отрядом. Некоторые сдохнут сегодня,  большая  часть  -  немного
позднее, но, в конце концов, под  руководством  таких  людей,  как  Карин  и
знаменитый герр Рихтер, организация "Фюрер"  наведет  свой  порядок  в  этом
мире.
   Темные  волосы  юноши  были  острижены   "ежиком"   и   едва   прикрывали
огненно-красную свастику, нанесенную прямо на черепе.. Пот  от  получасового
пребывания  в  шерстяном  шлеме  придавал  волосам  еще  более   колючий   и
взъерошенный вид. Капли его стекали на глаза, но Рольф старался не  обращать
на это внимания. Карин, помешанная на  военных  формальностях,  не  одобрит,
если ему вздумается вытереть лоб или почесаться. Такие вольности дозволялись
только Манфреду,  правда,  тот  редко  этим  пользовался.  Рольфу  нравилась
дисциплина. Карин говорила, что без нее он и его товарищи похожи "на звенья,
которые еще не стали цепью". Тут она, конечно, была права. Раньше  в  бандах
из трех-пяти человек Рольф и его друзья нападали лишь на  одиночных  врагов,
но  никогда  не  противостояли   организованной   силе.   Ни   полиции,   ни
антитеррористическим подразделениям. Они не знали, куда направить свою прыть
и злобу. Но теперь с помощью Карин все должно измениться.
   Справа от Рольфа, за  дубом,  Карин  Доринг  закончила  снимать  форму  с
мертвого охранника, и массивный Манфред Пайпер тут же стал натягивать ее  на
себя. Когда тело  охранника  было  раздето  до  белья,  двадцативосьмилетняя
женщина потащила его через высокую траву к большому валуну.  Рольф  не  стал
предлагать ей свою помощь. Как только они разглядели  форму  поближе,  Карин
приказала ему оставаться на страже. Именно это он и намерен был выполнить.
   Краем  глаза  ему  было  видно,  как  извивается  Манфред,  облачаясь   в
тесноватую для него форму. Согласно плану Карин должна была  приблизиться  к
съемочной площадке вместе с кем-то из мужчин, а это значило, что кому-то  из
них надо было сойти за сотрудника  фирмы  "Зихерн".  Из-за  широкой  грудной
клетки охранника его форма на  Рольфе  сидела  бы  довольно  нелепо,  а  вот
Манфред, несмотря на короткие рукава и тесноватый воротник, выглядел  в  ней
вполне нормально.
   - Я  уже  скучаю  без  своей  ветровки,  -  сообщил  Манфред,  копаясь  с
пуговицами форменной куртки. - Обратили внимание, как подходил  к  нам  герр
Даговер?
   Рольф понимал, что вопрос обращен не к нему, а потому ничего не ответил.
   - Судя по тому, как он поправлял бляху  и  головной  убор,  как  он  шел,
расправив плечи, и как гордился своей формой, я бы сказал, что  воспитывался
он в Рейхе. Очень может быть, что даже прошел "гитлерюгенд". И у  меня  есть
даже подозрение, что в душе - он все еще один из нас, -  продолжил  Манфред.
Сооснователь отряда "Фбйер" сокрушенно покачал крупной  бритой  головой.  Он
покончил с пуговицами и, насколько возможно, одернул рукава  куртки.  -  Это
плохо, что люди  такой  закваски  слишком  самоуспокоились.  Им  бы  чуточку
тщеславия и воображения, и они могли  бы  принести  огромную  пользу  нашему
делу.
   Карин распрямилась. Ничего не ответив, она подошла к  ветке,  на  которой
висели ее автомат и рюкзак. В отличие  от  Манфреда  она  не  любила  лишних
разговоров.
   И все же он прав, согласился про себя Рольф. Вероятно, Вернер Даговер был
действительно одним из своих. И когда разразится огненная буря,  они  должны
искать себе союзников среди таких  вот,  как  он.  Среди  мужчин  и  женщин,
которые не побоятся очистить землю от физически  и  умственно  неполноценных
людей, от цветных и от нежелательных с этнической и религиозной точек зрения
элементов. Однако охранник попытался предупредить свое начальство,  а  Карин
была не из тех, кто прощает неповиновение. Она убила бы даже самого  Рольфа,
осмелься он усомниться в ее власти, и была бы совершенно права. Когда  юноша
бросил школу, чтобы его зачислили в бойцы  отряда,  в  беседе  с  ним  Карин
сказала, что тот, кто единожды не подчинился, сделает это снова. А  ни  один
командир, объяснила она, не может себе позволить такой риск.
   Карин сунула "узи" в свой рюкзак  и  подошла  к  тому  месту,  где  стоял
Манфред.  Тридцатичетырехлетний  мужчина   не   был   столь   напористым   и
подкованным, как его соратница, однако он был ей очень предан. За два  года,
что Рольф провел в отряде, он ни разу не  видел  их  порознь.  Ему  не  было
известно, любовь ли это,  взаимовыручка  или  то  и  другое  вместе,  но  он
завидовал этой их связи.
   Когда Карин собралась, ей потребовалось мгновение,  чтобы  снова  принять
вид проказливой девицы, который она использовала против  охранника.  Женщина
посмотрела в сторону холма.
   - Пошли, - нетерпеливо скомандовала она.
   Обхватив своей ручищей локоть Карин, Манфред повел ее в сторону съемочной
площадки. Когда они удалились, Рольф трусцой побежал к шоссе, где должен был
ждать их возвращения.

Глава 4

Четверг, 3 часа 04 минуты, Вашингтон, федеральный округ Колумбия

   Глядя на небольшую стопку комиксов, что лежала у него на кровати, генерал
Майкл  Роджерс  задавался  вопросом:  что  же,  черт  возьми,  происходит  с
человеческим добродушием?
   Ответ, конечно же, был известен. Как и многое в этом мире, оно  отмирает,
горько подумал он.
   Сорокапятилетний заместитель директора Оперативного  центра  проснулся  в
два часа ночи, но так и не смог снова уснуть. С тех пор, как при  выполнении
задания погиб командир отряда коммандос  "Страйкер"  подполковник  У.  Чарлз
Скуайрз, Роджерс провел не  одну  бессонную  ночь,  раз  за  разом  мысленно
восстанавливая их рейд на территорию России. ВВС  остались  весьма  довольны
первым боевым вылетом своего вертолета-невидимки  "Москито",  изготовленного
по технологии "стелз". Пилотам объявили благодарность за их старания сделать
все возможное, чтобы вызволить Скуайрза из горящего поезда. Однако  ключе