Когда за сотни верст от жилья слышишь  человечий  голос,  то  реакции
могут быть самые различные - от буйной радости до леденящего страха. Все
зависит от того, насколько  желательна  тебе  самому  встреча  с  другим
человеком. Как это ни странно, большинство из тех людей, что  бродят  по
тайге, вовсе не жаждут встреч с себе подобными.
   Крик донесся из оврага, мимо которого они проходили.
   - Падай! - выпалил  Гена  и  первым  рухнул  на  землю,  одновременно
сбрасывая с плеча автомат.
   Карташ прыгнул к замешкавшейся Маше, обхватил ее за талию, завалил за
осину и сам упал рядом.
   В них никто не стрелял.  В  общем-то,  трудно  ожидать,  что  сначала
предупредят окриком, а потом начнут садить из  всех  стволов.  Это  надо
чтобы враги были или очень благородные или очень дурные. Однако ежели  в
экстренных ситуациях будешь сперва рассуждать, а потом  уж  действовать,
долгожителем не станешь. Лучше повиноваться рефлексам, лучше  перебдеть.
И плевать, что глупо и смешно они  выглядят  в  чьих-то  глазах...  Зато
поживут еще, даст бог.
   Рассмотрев же сверху окликнувшего их человека,  они  переглянулись  и
стали спускаться по склону оврага - совершенно безбоязненно.
   Дед, этакий таежный Берендей, идиллически восседал  под  елью.  Возле
его ног, обутых в самые натуральные лапти,  валялся  латаный-перелатаный
"сидор", пустой, судя  по  виду.  Совершенно  белая  борода  топорщилась
клочьями, на плечи свисали  такие  же  белые,  длинные  волосы.  Кожа  -
дубленая, коричневая, как сосновая кора,  кожа  человека,  живущего  под
открытым небом. А морщин на лице, наверное, столько же,  сколько  и  лет
ему самому  -  огромное,  в  общем,  множество.  Головной  убор  старика
напомнил Карташу иллюстрации в книге о Робинзоне  Крузо  -  в  такой,  с
позволения  сказать,  шапке  обычно  изображался  популярный   островной
сиделец. Тело дедка прикрывало невообразимое  рубище  -  то  ли  остатки
какого-то кафтана, то ли кафтан, пошитый из остатков всего на свете.
   - Ты кто, отец? - спросил Геннадий,  присаживаясь  напротив  деда  на
небольшой выворотень. Автомат "археолог" перевесил на грудь.
   Дед приоткрыл совершенно беззубый рот, прошамкал:
   - Человек божьего мира, как и всяк. А наречен Силантием, по  отчеству
Петрович. Ваших имен не спрошу, не запомню. Памятью худ стал.
   Ранешнее помню, а новое проваливается, как сквозь сито...
   - Сколько ж вам лет,  дедушка?  -  Маша  во  все  глаза  пялилась  на
диковинного старца.
   - Одному богу  ведомо.  К  чему  считать?  Проживу,  сколько  положил
господь, а больше  мне  не  надо.  Но,  вестимо,  к  закату  идет.  Ноги
отказали. Потому и позвал вас. Самому, чую, до дому не дойти.
   Дед говорил странно, словно спотыкаясь  в  конце  каждого  слова.  Но
какое-то спокойствие исходило от его слов  и  от  него  самого  -  такое
исходит от реки утренней порой вместе с поднимающейся над водой дымкой и
поразительным затишьем всей природы.
   - И откуда  сам  будешь?  -  Воспользовавшись  внеплановым  привалом,
Гриневский закурил.
   - Здесь живу.
   И тут Карташа осенила догадка:
   - Уж не из раскольников ли, отец?
   - По разному нас величают. Двоеперстцами тож. От никонианцев  скверна
идет. Мы-то люди праведной веры. Оттого и гонимы. С  протопопа  Аввакума
горе мыкаем...
   Значит, не все байки врут.  Выходит,  и  вправду  обитают  в  болотах
раскольники...
   - А где твои...
   "Как же их назвать, - Карташ не мог подыскать  подходящего  слова,  -
единоверцы, сородичи, что ли..."
   - ..ну, братья и сестры?
   - Померли все. Один я остался. Доживаю-от.
   Уж недолго ждать.
   Геннадий расстегнул рюкзак, достал карту, положил дедку на колени.
   - Карту читать умеешь, отец?
   - Не обучены. Грамоту раньше знал, а теперь  не  ведаю.  Глаза  давно
мелкоту не различают.
   - Ясно, - "археолог" карту убрал. -  Ну  чего,  попробуем  подняться,
отец.
   - Да уж пытал. Ноги не держат.
   Но  все-таки  Геннадий  приподнял  старика,  ухватив  под  мышки.   И
убедился, что ничего не выходит.
   - Не держат, сынок,  я  ж  говорю,  -  дедок  покосился  на  сигарету
Гриневского, насупил брови.  -  Зелье  греховное  потребляешь.  Дым  люб
сатане, потому и ад утопает в дыму.
   - Эх, отец, - вздохнул Гриневский, - если  такие  пустяки  признавать
грехами,  то  праведников  вообще  на  земле  не  отыщется.  И  царствию
небесному пустовать придется.
   - А Сатана помалу в нас проникает, - не задумываясь, сообщил  старец.
- Сперва одну щупальцу запустит, ухватится, потом другую, а потом ты  уж
и заметишь, как весь его...
   Пока дед с Гриневским спорили о смертных грехах, Гена отвел Карташа в
сторону.
   - Ты понимаешь, что нельзя с ним возиться?
   - Бросить помирать?
   - А что ты предлагаешь? Оставим еды и воды.
   Может, посидит и отойдет. Могу вколоть ему препаратец  под  названием
"Прилив"... Только сомневаюсь, что подействует.
   - Погоди-ка.
   Карташ, в отличие от "аспиранта", знал и помнил местные байки. И если
одна оказалась правдой, то почему бы и другой к ней не присоединиться?..
Старлей вернулся к раскольнику.
   - Скажи, отец, ты здешние болота хорошо знаешь?
   В ответ прозвучал короткий старческий смешок, похожий на кашель.
   - Средь них жизнь прожил, как не знать.
   - Самолет упавший встречал?
   - Ероплан-то? А то. Давно тут лежит, за грехи был с небес свергнут.
   - Ну уж у самолета-то какие грехи? - устало, как учительница у тупого
второгодника, спросил Гриневский.
   - Так ведь деньги - грех, - назидательно сказал старик.
   Карташ оттеснил настырного Таксиста в сторонку:
   - С этим понятно. А известен ли тебе.., как бы его назвать.., остров,
который почти со всех сторон окружен болотами?
   - Так то ты про Вороний Глаз говоришь, - кивнул старик.
   - Ты там бывал? - быстро спросил Геннадий.
   - Захаживал по молодости. Потом уже нет. С тех пор, как  на  Вороньем
Глазу нехристи поселились.
   - А когда они там появились?
   - Не помню, сынок, - развел руками  дед.  -  Годы  сливаются  в  один
поток, как ручьи в реке.
   И уже не разобрать, когда и откуда что влилось.
   - В какой стороне твой.., дом, отец? - спросил Алексей.
   Старец уверенно указал направление морщинистой ладонью.
   - Там же сплошные болота, - задумчиво проговорил "археолог".
   - Не одни болотины, сынок,  не  одни.  Язык  человечий  привык  одним
вымахом все крошки слизывать. Он и веру христову одним словом  величает,
будто разницы нет. А ты плод яблоко возьми, вглядись. Не одна  мяготь  в
нем. Есть червоточины, есть черви, мяготь грызущие...
   -  Ты  погоди  про  веру,  давай  с  болотами   закончим,   -   Гена,
прищурившись, посмотрел на карту,  раздраженно  пожал  плечами  и  карту
спрятал. - Я не могу в толк взять, вы что, на топях живете?
   - Не живем. Один я, говорю, век доживаю.
   И не на топях, а на тверди. Там край низкий, однако ж тверди хватает,
хотя и затеряна в болотине, лежит гривами,  одна  грива  больше,  другая
меньше, третья совсем крохотная.
   - И сколько идти до твоего обиталища?
   - Лесным шагом к сумеркам окажешься.
   Ежели ходко двигаться, то раньше.
   - То есть часа полтора-два, - Гена посмотрел на часы.
   - А как ты до  Вороньего  Глаза  ходил,  отец?  -  осторожно  спросил
Алексей. - В обход или по болоту?
   - По болотине ходил.
   - И.., можно сейчас напрямки по болотине  пройти  к  этому  Вороньему
Глазу?
   - Чего ж нельзя,  когда  можно,  -  усмехнулся  старец.  -  Тропка-то
помечена. Главное, выход на нее найти, а там иди от  вешки  к  вешке,  и
пройдешь. Эх, сынки... Понимаю, что недалече уж отход. Однако душе -  ей
не все равно, где с телом расставаться. Одно в лесу, как  зверю  какому,
другое помереть в своем доме, под иконами.
   - Ну-ка покажи свою  карту,  -  Карташ,  отобрав  у  Геннадия  бумагу
Дорофеева, отошел с ней на пару шагов, присел на выворотень.  "Археолог"
примостился рядом. - Вот примерно, где его обиталище, а вот где  прииск.
До дедовского жилища  около  трех  километров.  Если  все  так,  как  он
говорит, то что мы имеем? Отсюда  в  обход  болота  -  до  прииска  крюк
километров в двенадцать. А напрямую всего пять.
   - Да. Но пять по трясине. А это все равно что десять по суше...
   - Твердая земля тоже  не  всегда  быстро  носит,  -  негромко  сказал
Карташ. - Завалы, заросли, овраги, прочая хренотень. И потом, Гена... Мы
выйдем оттуда,  где  нас  никто  не  будет  ждать.  Главное,  мы  минуем
известные и неизвестные препятствия. Ты уверен, что  кроме  колючки  нет
никаких иных сюрпризов? Можешь гарантировать, что уголовный  спецназ  не
прибавит к уже имеющимся закладкам свои собственные? В  одну  "растяжку"
мы уже чуть было не вляпались. И "растяжка" - это не  самое  поганое  из
того, что они могут подсунуть. Так что мы все равно будем каждый шаг как
по минному полю делать, а это скорости не прибавит...
   - Да, резон имеется... Имеется, - Гена задумчиво почесал  переносицу.
-  Старичок  легкий,  сухонький.  Килограммов  пятьдесят  от  силы.  Три
километра на закукорках по очереди... Не должны выдохнуться...
   - К тому  же,  -  усмехнулся  Алексей,  -  богоугодное  дело  делаем,
господин аспирант. Грехов  на  нас  и  так  хватает,  глядишь,  потом  и
зачтется при подсчете...
 
*** 
 
   Переход занял полтора часа. Старика, как и договорились,  по  очереди
несли на себе Гриневский, Карташ  и  Гена-"археолог".  Ноша  не  слишком
обременяла, дедок весил немного, да и менялись они,  чтоб  уж  точно  не
устать, через каждые четверть часа.
   Это путешествие с дедом  на  закорках  напоминало  какую-то  народную
сказку - то ли про горе-злосчатье,  то  ли  про  лихо  одноглазое.  Весь
фольклорный антураж был  соблюден  скрупулезнейше:  темный  лес,  уханье
филина и бравый солдат прет на себе через леса  лесного  старикана.  Еще
только не хватало, чтоб дед и  впрямь  оказался  лихом  одноглазым.  Вот
заведет в гиблое место, растает в воздухе под сатанинский  хохот,  а  ты
ходи заколдованными кругами вокруг одного и того же места и отбивайся от
наседающей нечисти...
   Но какая бы романтика в народных кафтанах не лезла Алексею на ум,  ее
сметала неумолимая проза: в нос шибал  пот  немытого  старческого  тела,
чесались комариные укусы на шее и на руках, над людьми  вились  голодные
рои гнуса, гудели ноги, покалывало  в  правом  боку.,  да  и  примитивно
хотелось жрать.
   Они спустились в  низину.  Под  ногами  запружинил  мох,  идти  стало
труднее, запахло прелыми листьями и сырой мшиной. Пошел чахлый  березняк
- верное свидетельство того, что болото близко. А вот  и  захлюпало  под
ногами, между кочками травы показались лужицы "ржавой" воды с  торчащими
пучками жесткой, мерзко шуршащей осоки.  Ничего  удивительного,  что  за
много лет никто не  натолкнулся  на  раскольничью  берлогу  -  поди  тут
натолкнись, когда на десятки  километров  протянулся  однообразный,  как
рельсовый путь, болотный пейзаж, поди тут сообрази, где надо сворачивать
к какой-то там заимке - про то ведь указатели не поставлены и путеводные
маячки не мигают... А тем более без большой нужды люди  сюда  не  ходят.
Опытный таежник в болото и не сунется, а неопытные в такую таежную  даль
забредают раз в сто лет.  К  тому  же  таежный  люд  вообще  предпочитал
избегать этих  сомнительных  мест,  особенно  в  последние  годы.  Тайга
большая, есть где погулять и без этих болотин...
   Дошли.
   Собственно по болотине пришлось  топать  совсем  немного,  только  до
первой гривы. Затем уже перебирались с гривы на гриву, следуя  указаниям
старика. Грива  -  одно  из  слов,  которыми  старший  лейтенант  Карташ
обогатил свой лексикон за время пармской ссылки: так в  Сибири  называют
лесистые островки твердой земли посреди трясин... Теперь  остается  лишь
уповать на то, что все эти словечки вроде "шишковать", "ломать  жадеит",
"грива" в дальнейшем по жизни напрочь не пригодятся...
   Острова - пардон, гривы - тут располагались близко  одна  от  другой,
видимо,  раньше  они  составляли  один  большой  остров,   со   временем
погрузившийся в болотную воду. Пришлось одолеть  шесть  или  семь  грив,
пока не достигли нужной.
   Карташ сперва дергался, вспоминая  охотничьи  истории  про  то,  что,
дескать, на гривах, если вокруг них  болото  не  слишком  топкое,  любит
сшиваться разный зверь, в том числе и медведь.
   Опытный, опять же, таежник на  гриву  не  сунется,  если  нет  в  том
большой надобности, потому  как  ни  к  чему  ему  нежданные  встречи  с
туманным исходом.
   Однако кроме разноголосой птичьей сволочи никто  им  на  островах  не
попался.
   Углядеть жилище или иные  признаки  человеческого  присутствия  можно
было, только  ступив  на  тот  самый  обитаемый  остров,  что  стал  для
раскольничьей семьи прибежищем и домом на долгие годы.
   Повесть о том, как советская семья очутилась в лесах, старик Силантий
им уже рассказал. На это ему хватило одного короткого привала.
   Ушли они с женой в леса "аккурат в тот год, когда деньги меняли"  (из
чего слушателям не составило труда догадаться, что в шестьдесят первом).
До того оба, то есть сам  Силантий  и  его  жена,  проживали  в  поселке
Вычуга, что на берегу  Шантары,  и  оба  происходили  из  староверовских
семей. Их поженили самым домостроевским образом - родительским выбором и
родительской  волей.  Вопреки  расхожим  представлениям  о   непрочности
подобных семей,  они  с  женой  жили  в  любви  и  согласии,  душа,  что
называется, в душу.
   Может быть, благодаря общей вере. Вот только детей им бог не давал.
   Обоим было уже за тридцать, когда жена Силантия уверовала в  то,  что
причина их бездетности - совокупный людской грех, в  окружении  которого
они вынуждены жить. Безбожие, пьянство, разврат и все  такое  прочее.  И
жена заразила  своей  верой  мужа.  Она  же  настояла  на  необходимости
укрыться от греховной суеты, остаться наедине друг с другом в  тишине  и
чистоте нетронутого божьего мира - за что Господь несомненно  одарит  их
ребенком. А дите, когда вырастет, само решит, где ему жить.
   Однако детей бог им так и не дал.
   Но они прижились в тайге и возвращаться не стали. Да и не тянуло их к
людям, пусть это и покажется странным. Напрочь не тянуло. Им было хорошо
вдвоем... Может быть, даже слишком хорошо им  было  без  людей,  за  эту
гордыню господь их и наказал, не дав ребеночка. И особо господь  наказал
Силантия, забрав жену на небеса, а его оставив в одиночестве  дожидаться
своего последнего земного часа.
   Почему в  тот  далекий  год  они  направились  сюда?  В  староверских
преданиях часто упоминаются здешние края. Говорят, что в  этих  болотах,
начиная с петровских времен, старообрядцы не раз находили укрытие  в  те
годины, когда власть учиняла гонения на праведную веру.
   А именно эту гриву, сказал Силантий, крестясь двумя  перстами,  им  с
женой указал господь.
   Будто взял за руку и провел через болота. А когда ступили они на  эту
твердь, словно кто-то сверху шепнул, мол, оставайтесь тут,  стройтесь  и
живите  в  спокойствии.  Ну,  в  общем  грех   жаловаться,   прожили   в
спокойствии.
   Сейчас Карташ с любопытством оглядывал места  добровольного  таежного
заточения. На поляне, находящейся точно по  центру  острова,  стоят  две
избы. Одна поменьше (это черная баня, объяснил старик Силантий),  вторая
побольше. Других отличий между ними не  заметно.  Темные  бревна  сруба,
проложенные мхом, крыша сделана из плах,  по  одному  узенькому  оконцу.
Между изб рос толстоствольный кедр.
   Наверное, из его собратьев, росших на острове, и изготовили сорок лет
назад эти срубы.
   Старика внесли в избу, положили на полати под закопченными иконами.
   Алексей огляделся.  Было  заметно,  что  сейчас  здесь  не  живут,  а
доживают. Запах плесени. Кругом пыль и паутина. Какое-то тряпье в  углу.
На столе две деревянные миски, одна  алюминиевая.  Последняя,  думается,
принесена  из  прежней  жизни  -  вместе  с  немногим  прочим   скарбом,
захваченными в дорогу.
   - Пойду взгляну на баньку, - сказал Геннадий, -  в  ней  же  ночевать
придется.
   Гриневский сел на пенек, стоявший рядом с лежанкой и служивший  здесь
стулом. Карташ пристроился на таком же пеньке возле стола.
   Маша заинтересованно рассматривала иконы, на которых мало  что  можно
было разобрать, настолько они были закопчены.
   - Я ведь ведал там в лесу,  что  бог  пришлет  мне  добрых  людей,  -
прошамкал Силантий.
   - То есть как? - удивился Гриневский.
   - Я бога просьбами зря не тревожил. А попросил единый раз  сего  дни:
"Дай в собственном доме  помереть".  И  знал,  что  сполнит  он  ту  мою
просьбу, потому как жизнью своей я то заслужил. Оттого вы  и  не  прошли
мимо. А думали, что случай.
   - Так получается, случайностей вообще  нет  в  природе?  -  чтобы  не
молчать, поинтересовался Алексей, с любопытством  разглядывая  муравьев,
вольготно бегающих по столу.
   - В божьем мире, сынок, налажен порядок и всему  положен  свой  срок.
Солнце всходит всегда там, где ему  положено.  Трава  растет  весной,  а
осенью  усыхает.  Твари   божьи,   бессловесные,   тоже   тому   порядку
подчиняются... И коли ты порядок тот понимаешь и принимаешь, то  живется
тебе легко и помирается легко. А коли ты пьешь, сквернословишь  или  вот
дым через рот пускаешь, то тем заслоняешь от себя божий мир и  отдаляешь
себя от Бога, приближая к Сатане.
   И помирать тяжелее, оттого что на душе грехи висят,  как  кандалы  на
каторжанине. Так вот случай - это божий подсчет твоих дел на сей час.
   Поможет он тебе или отвернется, и ты останешься один, а то и вовсе  в
дружбе с Сатаной.
   - Вы хотите сказать, дедушка, что мы,  допустим,  согрешили,  -  Маша
озорно  стрельнула  глазками  на  Карташа,  -  и  теперь  бог   от   нас
отвернется?
   - Он совсем отвернется, когда от грехов душа твоя черна станет. А так
лишь не поможет тебе, когда другому бы помог.
   - Дедушка, а нечистая сила здесь водится? -  Маша  отвела  взгляд  от
толстой пыльной книги, которую держала в руках.
   - Тьфу на тебя! Нашла о чем  думать!  Выкини  из  головы  нечисть.  И
запомни. Нет ей хода туда, где крест, вера и праведная сила...
   От долгого говорения дед заметно притомился. А его  еще  было  о  чем
порасспрошать. Карташ поднялся, жестом остановил  Машу,  которая  готова
была пристать к старичку с новыми вопросами, подошел к лежанке и  присел
на край.
   - Расскажи, отец, как через болото пройти?
   Как найти завтра поутру твои ветки? Какие там метки, кстати?
   - Вешки, сынок. Найдете. Чую, угодное дело делаете, вот Господь нас и
свел. Все расскажу.
   Найти просто. Вот послушай...
 
*** 
 
   ...Опять не спалось - да что ты  будешь  делать!  То  ли  это  выброс
адреналина такой мощный.., то  ли  мерзавец  от  археологии  подсыпал  в
жратву какую-то дрянь. Только-только начинало светать, и сквозь  щели  в
ставнях сочился мутный серый свет. Оттого предметы обстановки в  комнате
казались зыбкими, нереальными:  стол  с  остатками  ужина,  пни  заместо
табуретов.
   Он опустил ноги на вязаный коврик, встал, зашлепал босыми ступнями  к
выходу. В сенях снял с гвоздя бушлат, снял с входной двери тяжелый  брус
засова, на крыльце вдохнул всей грудью сырой рассветный воздух. Заря еще
не успела хорошенько заняться над лесом, западный окоем мигал последними
гаснущими звездами. Карташ спустился  с  крыльца  и  как  был  босой,  в
исподнем и накинутой на плечи куртке, сел на ступеньку, закурил.
   Скрипнула дверь в баньке, темный силуэт скользнул вдоль  стены  избы,
остановился неподалеку. Негромкой голос:
   - Там, за  банькой,  чья-то  могилка.  Жены,  наверное.  Ухоженная...
Разрешите присоединиться, товарищ старший лейтенант?
   - Садитесь, товарищ контрразведчик.
   Гена примостился рядом. Помолчали.
   - А вот скажите мне, товарищ контрразведчик, почему меня не  грохнули
вслед за Дорофеевым?
   Силуэт в полумраке пожал плечами.
   - Но ведь пытались, да? Думаю, что просто