И одновременно с этим в шею ему уперся холодный кругляшок, а знакомый
голос тихо произнес:
   - Ку-ку, Гриня.  Так,  давай  медленно  повернемся  жалом  ко  мне...
Неугомонный ты паренек, как я погляжу.
   Гриневский почувствовал, как по спине побежала струйка липкого  пота.
Он повернулся.
   Было нестрашно - просто неизмеримо горько от того, что  провели,  как
мальчишку.
   - Умница. Теперь сделаем так...
   Внезапно - Гриневский даже вскрикнул от неожиданности -  в  лицо  ему
ударил ослепительный кружащий свет. Он успел различить перед собой  лицо
старлея.
   - Не бойся, - донесся до него голос Карташа. - Это  я  опять  фонарем
поводил перед твоей рожей. Как тогда, в  "вахтовке",  помнишь?  Побудешь
слепым минут десять,  пока  зрение  не  восстановится.  Так,  на  всякий
случай. А пока положи-ка ласты на череп, будь столь любезен.
   Умелые руки быстро обыскали Гриневского.
   -  Ладно,  твоя  взяла,  -  выдавил  Таксист.  -  Давай  договоримся.
Расстанемся по-людски, а? Ты меня не видел, я тебя не видел. -  Облизнул
мигом пересохшие губы, ожидая выстрела в затылок.., или нож под ребро..,
или еще чего в таком духе.
   - Ага, на  попятную  идешь?  -  сказал  Карташ.  -  Это  хорошо.  Это
правильно. Теперь руки за спину. Скрести их.
   - Что.., что ты хочешь делать?
   - Не дрейфь, убивать я тебя пока не собираюсь. Просто  стреножу,  как
конека. До утра полежишь под деревцем; рассветет, тогда и поговорим. А я
пока вздремну - всю ночь из-за тебя, черта, глаз не смыкал, ждал,  когда
ноги сделать надумаешь...
   Кисти Гриневского прочно, но не больно опутала тонкая проволока -  не
иначе, та самая, которая раньше играла роль "растяжки". Карташ повел его
назад, к костру, как козла на веревочке.
   Маша не спала, сидела по-турецки, испуганно глядя  на  принудительное
возвращение  блудного  зэка.  Карташ  ободряюще  подмигнул  ей,   подвел
Таксиста к дереву, уложил  на  бок  и  другой  конец  проволоки  надежно
обмотал вокруг ствола. Свет костра разогнал тени, на  небольшом  пятачке
посреди бурелома было как-то неожиданно уютно и покойно.
   - Не беспокоит? Вот и ладненько.  Спасибо,  хоть  не  передушил  нас,
сонных...
   - Погоди.
   - Ну?
   - Покурить дай.
   Алексей некоторое время колебался, но потом пожал плечами  и  просьбу
выполнил.
   - Теперь все?
   Гриневский молча затянулся.
   - Тогда до завтра.
   И Карташ погасил фонарь.
   Гриневский  попытался  изогнуться  и  дотянуться  до   пут   кончиком
сигареты, но не смог.
   Да и что толку - проволока ведь...  Передохнул  немного.  Докурив  до
самого фильтра, выплюнул окурок далеко в кусты. Лежать было не то  чтобы
неудобно, но в высшей степени неприятно. Возле уха сновали комарье и еще
какая-то таежная дрянь, но пока кусать не решались, и на том спасибо.
   - Ты тайгу знаешь, - сказал он в  пространство.  -  Пер  по  бурелому
грамотно, сейчас подкрался неслышно... Значит, ты обманул меня.
   Значит, ты знаешь лес.
   - В детстве в походы ходил, - лениво донеслось со стороны костра.
   - Начальник, ну зачем я тебе, а? Орден за меня все равно не получишь.
Я ж не бежал вместе со всеми, я вам жизнь спас. А тебе так и  вовсе  два
раза. Мне через три с половиной откидываться, какой мне резон опять  под
статью лезть? И ни фига я не знаю, клянусь... Отпусти меня, а?
   Послышалось возня, вновь включился фонарик.
   - Слушай, Гриня, ты что, вообще никогда не спишь?
   Кряхтя, Карташ присел на  корточки  перед  Гриневским.  Потер  глаза,
сказал устало:
   - Извини, отпустить я тебя сейчас никак не могу. Зато,  что  помогал,
конечно, спасибо, но...
   Ты мне еще не рассказал, откуда знаешь Пугача и какого  черта  лысого
он тебя за собой потащил.
   Стало быть,  ты  что-то  скрываешь.  Стало  быть,  это  что-то  может
оказаться для меня опасным. Расколись, а там  посмотрим...  Я  ведь  уже
говорил: теперь мы с тобой одной ниточкой повязаны. Куда я, туда и ты.
   Он поднялся, отошел за дерево и с удовольствием помочился. Вернулся.
   Гриневский вздохнул и сказал:
   - Если хочешь - расскажу. Но ничего тут нет интересного...
   - Ты зачем свалить решил по-тихому, а?
   - А впадлу мне с вертухаем по лесам кантоваться...
   - Не правильный  ответ,  -  преспокойно  перебил  Алексей  и  добавил
голосом Жеглова:
   - Ты же не урка, Гриня. И не вор. И не жулик.  Ты  "мужик".  Так  что
колись давай.
   Гриневский еще раз вздохнул...
 
ИНТЕРЛЮДИЯ 
 
КОЕ-ЧТО О ПРАКТИЧЕСКОМ ВРЕДЕ ЧЕЛОВЕКОЛЮБИЯ 
 
21 декабря позапрошлого года, 19.44. 
 
   Никто не может знать, чем для него закончится этот день и этот вечер,
а также любые вылазки, поездки, пикники и прочие мероприятия. К примеру,
главный рыжий электрик страны, собравшийся в Приморье на открытие ГЭС, о
чем заливисто вещают сейчас  дикторы  по  радио,  запросто  может  и  не
долететь. А что, очень  даже  запросто:  столкновение  со  стаей  ворон,
теракт, ошибка диспетчера -  жизнь  наша  полна  неожиданностей...  Еще,
глядишь, свалится на крышу "волги" этот  электрический  сокол,  как  раз
ведь над головой будет пролетать.
   А вон та деваха, что изготовилась  перебегать  улицу  в  неположенном
месте, доберется ли она до середины Днепра.., то бишь улицы  Ленина?  Не
угодит ли  вместо  свидания,  на  которое  наметилась,  судя  по  боевой
раскраске и лучащимся глазам,  в  мрачную  хронику  дорожно-транспортных
происшествий?
   А вот уж кто точно может проснуться завтра поутру где угодно, так это
гражданин, который открыл  дверцу  "Волги",  впустив  в  салон  морозное
облако, и заползает сейчас на переднее пассажирское  сиденье.  Появление
этого гражданина прервало вялые таксерские умствования Петра.
   - Ну что, едем? - поправив зеркало, спросил Петр.
   - Блин, ну что за непруха! Как сговорились все!
   Одна в ночную смену  ишачит,  денег  ей,  вишь,  не  хватает,  другая
переехала и не оставила, зараза, ни  адреса,  ни  телефона,  -  растирая
прихваченные морозом ладони, сперва пожаловался  на  облом  пассажир,  с
которым Петр объезжал уже второй адрес. - Вот  чего...  Давай,  шеф,  до
угла Кутеванова и Каландаришвили. Тормознешь у "Двадцати четырех часов".
Знаешь?
   Петр философски кивнул: хоть в Москву, голуба, лишь денежки платил.
   Магазин,   известный   по   антиалкогольным   временам.   Раньше,   в
дочубайсовскую  эпоху,   лабаз   в   народе   звали   "огурцом"   -   за
ядовито-зеленые стены. И ух как сотрясались  эти  стены,  когда  на  них
девятыми валами накатывались волны из крепких мужских тел! Потому что  в
другие магазины вино-водочную продукцию  подвозили  крайне  нерегулярно,
или же не завозили вовсе - спасибо Егору Кузьмину и Михаил Сергеичу, - а
в этом почему-то с подвозом все  обстояло  пучком.  И  сшибались  каждый
шантарский день  в  беспощадной  игре,  здорово  смахивающей  на  регби,
суровые, небритые, пропахшие потом и  табаком  мужики.  Случись,  кстати
говоря,  тогда  возле  лабаза  короли  натурального  регби   -   скажем,
какие-нибудь ирландцы, какие-нибудь "Дублинские буйволы",  то  затоптали
бы их, как котят. Куда ирландцам против озлобленного русского мужика,  у
которого трубы горят лесным пожаром!.. А нынче  нет  очередей,  и  стены
лабаза уже не зеленые, да и у народа сегодня другие огорчения  и  другие
развлечения...
   - Возьму два пузыря, - делился планами пассажир, - махану  к  Леньке.
Это мой братан двоюродный. Он, конечно, придурок, и подеремся с ним, это
уж как водится, ну да ладно... Все ж таки год с ним не  виделись.  Я  ж,
командир, на Камчатке год торчал. Теплостанцию мы там  строили,  которая
работает от гейзеров, слыхал, поди? Я-то сам мастером...
   И полилась, как вода из крана, очередная история  про  житуху-бытуху,
подобных которой каждый таксист за смену выслушивает  море  разливанное.
Чего только за эти годы  не  надудели  в  уши  пассажиры!  От  леденящей
правды, которую, может,  лучше  бы  и  не  слышать,  до  выдумок,  перед
которыми сам барон фон Мюнхгаузен  снял  бы  шляпу.  Не  говоря  уж  про
заунывные расскажи о повседневных бедах и тяготах. Это ж на Западе народ
за  такими  делами  таскается  к  психоаналитикам.   А   нашим-то   чего
переплачивать напрасно, пока есть случайные попутчики в поездах,  алкаши
в разливухах и таксисты. Выливай на них помои своей души...
   От магазина "Двадцать  четыре  часа"  до  машины  Петра  затарившийся
пассажир так и не добрался. Его перехватил по дороге какой-то  медвежьей
комплекции тип в распахнутом пуховике.
   Объятия, похлопывания по плечам, раскрытый напоказ пакет, из которого
блеснули водочные пробки и вот - камчатский мастер обрел собутыльника, а
Петр потерял пассажира. Хорошо хоть, рассчитаться успели.
   Вот так: не попадись клиенту по дороге  хрен  в  пуховике,  задержись
Петр где-нибудь на светофоре, выйди клиент из магазина чуть позже..,  ну
и так далее. Однако у случайностей своя сволочная программа,  которая  в
очередной раз подтвердила тезис  о  непредсказуемости  любых  планов  на
вечер или на ближайшие пять минут, тезис во всю живет и здравствует.
   Так вот этот долбаный тезис поменял планы самого Петра. А он  был  бы
не против объехать еще десяток адресов и,  честно  говоря,  уже  на  это
настроился. Таких клиентов, как камчатский  мастер,  Петр  любил.  Да  и
какой таксист их не любит - мужиков  с  деньгами  на  кармане,  вдобавок
охваченных чисто русской маетой поисков  компании  на  вечер.  Но  -  не
судьба. И надо крутить по городу километры, выискивая новых  пассажиров,
план делать.
   Возле "ночника" на улице Советской таксомотору замахали  с  тротуара.
Двое парней в черных кожанках и лыжных шапочках. Петр оценил парочку как
опасную. И проехал мимо. Ну их в пень, еще,  бляха,  свежи  воспоминания
обудавочке. Был недавно такой случай с удавочкой, накидывали.
   Один урод, вроде почтенного возраста, вроде  вполне  законопослушного
вида заказал доехать до дачного поселка Серебряный ручей, что  в  десяти
километрах от Шантарска. Хороший заказ обернулся проволочной  петлей  на
шее. И, блин, ничего  не  сделаешь,  не  дернешься-не  рыпнешься,  когда
металл, взрезаясь в кожу, давит на  кадык.  Сиди  пень  пнем,  косись  в
зеркало, держи руки на руле и гадай, чего дальше будет... Но,  в  общем,
тогда обошлось. Урод ограничился тем, что выгреб выручку,  открыл  дверь
и, оставив удавку на память, удрал в ближайший лесок.
   Глянув на часы - десять  сорок,  -  Петр  решил  смотаться  к  кабаку
"Беличий глаз". Тот закрывается в одиннадцать, посетители вот-вот начнут
расходиться, а народ там собирается, главным образом, безлошадный -  это
вам не бандюганско-чиновничий ресторанец "Шантара".  До  шалмана  отсюда
катить недалече: с Каландаришвили сворачиваешь в переулок Хлопова, потом
по безымянному мосту, перекинутому через Лысый овраг, потом вдоль  парка
Независимости, выезжаешь на проспект Смирнова  и  вот  ты  у  "Беличьего
глаза".
   В переулке Хлопова под колеса чуть было не угодил какой-то алкаш.  На
безымянном мосту машину Петра облаяла собачья  стая.  Зато  вдоль  парка
Независимости ехать было одно удовольствие: односторонка,  свободная  от
людей и попутных машин, хорошо освещенная почетным  караулом  фонарей...
Е-мое, а это что такое?.. Твою мать!..
   Ограда парка  была  неразличима  во  мраке.  Также  уличный  свет  не
доставал и до памятника пионерам-героям (парк  Независимости  в  прежней
жизни звался парком 50-летия ВЛКСМ), который находится  между  улицей  и
оградой.  Но  сейчас  занесенное  снегом  гранитное  подножие  памятника
выхватывал из тьмы свет автомобильных фар.
   И если бы только это одно он выхватывал...
   Еще  же  на  снегу  возле  автомобиля   ("мерседес"   -   отстранение
зафиксировал Петр) лежали в разных  позах  три  человеческие  фигуры.  И
вокруг них черные точки на белом снегу - хотел бы Петр, чтоб это была не
кровь, но что ж тогда еще?..
   Такси поравнялось с памятником, и Петр, сам  не  зная  зачем,  сбавил
скорость. И разглядел в  руках  у  безжизненно  завалившегося  на  капот
человека  пистолет  с  навинченным  глушителем,  а  в  двух   шагах   от
водительской дверцы  -  бесхозно  валяющийся  короткоствольный  автомат.
Водила, он же четвертая жертва трагедии, упал  лицом  на  руль  напротив
пулевых отверстий в лобовом стекле. "Ну да, -  пришло  Петру  на  ум,  -
такие места как раз и выбираются под  стрелки.  Безлюдно,  чужие  машины
издали видать..."
   Почему он сдал назад, а не врезал по газам? Да хрен его  знает!  Ведь
таксерская сущность взывала к осторожности, взывала не  искать  на  жопу
приключений... Наверное, виновата во всем  вторая,  армейская  сущность.
Или же дело решило то, что один из лежащих на снегу  людей  пошевелился:
подтянул руку к животу, судорожно перевернулся с боку на  бок,  выгнулся
дугой и вновь обмяк...
   Улица, просматривающаяся от одного края парка до другого, была пуста.
И неизвестно, кто и когда здесь  проедет.  А  если  проедет,  станет  ли
связываться... Для раненого простой такой вопросец "жить  или  помереть"
могут решить сейчас минуты,  а  то  и  секунды.?  конце  концов,  просто
замерзнет к чертям собачьим на сибирском морозце в минус двадцать два.
   И Петр решился. Словно под руку его толкнули.
   Противу  всяких  дорожных  правил   он   развернулся   на   улице   с
односторонним  движением,   заехал   на   площадку   перед   памятником,
остановился возле давно и, возможно, навсегда потушенной  чаши  "вечного
огня". Напялил шапку, вылез из "Волги",  матеря  всех  бандюганов  с  их
разборками, самого себя, сердобольного добрячка,  и  шантарскую  зиму  в
придачу.
   Но раз уж ввязался, то  сказавши  "А"  следовало  выговорить  и  "Б".
Потому, прежде чем подойти к  недостреленному  мафиознику,  Петр  обошел
остальных бойцов-неудачников. Остальные  были  однозначно  и  несомненно
мертвы. А вот тот, кто давеча шевелился, еще дышал...
   Мужику (лет пятидесяти, среднего роста, не шибко крепкого с  виду,  с
благообразной сединой, с наколками-перстнями на белых от мороза пальцах,
упакованному в кашемировое пальто)  досталось  две  пули.  Одна  прошила
предплечье - это, похоже, ерунда, а не ранение, а  вот  другая  вошла  в
живот.
   "Где ж их любимый контрольный выстрел? -  со  злостью  подумал  Петр,
подхватив  раненого  под  мышки  и  волоком  потащив  к  задней   дверце
"волгаря". - Дострелили бы, как положено, мне б не пришлось  корячиться.
Везде брак и недоделки.
   Нет, а вправду, чего ж не довели работу до ума?
   Может, сами еле ноги унесли? Может,  тот  с  автоматом,  поливая  все
вокруг свинцом на последнем дыхании, заставил противную  сторону  спешно
отступить,  распихав  своих  подбитышей  и  недобитышей  по  салонам   и
багажникам? Ладно, не мое это дело..."
   Затащив недостреленного мафиози  на  заднее  сиденье,  Петр  подобрал
слетевшую во время возни шапку, обошел машину, сел за  руль,  закурил  и
задумался. Куда ехать-то, какие больницы тут поблизости? Так, до Седьмой
далеко, Пирогова  ближе  будет,  но  все  равно  треть  города  придется
отмахать. Ну не может быть,  чтобы  в  этом  районе  не  стояло  никаких
лечебниц! Редко по больницам доводится развозить... Стоп, стоп...
   Ну как же! На Говорова имеется  больничка!  Старуху  ж  недавно  туда
отвозил, которая еще от боли ругалась так, что любой грузчик удавился бы
от зависти, а ейная дочь краснела и отворачивалась.
   Петр подал  машину  задом,  развернул  против  положенного  движения.
Некогда объезжать этот парк. Да и вряд ли тут  где-нибудь,  в  безрыбном
месте, станут зябнуть гаишники.
   От гаишников мысль естественным образом протянулась к ментам. Блин, а
ведь он обязан доложить в мусорню о бойне возле  памятника.  Хоть  через
диспетчера, хоть через задницу, но обязан доложить, а то потом  устанешь
отбрехиваться на допросах.
   Сзади донесся стон и шуршание одежды. Раненый очнулся и даже нашел  в
себе силы выпрямиться. Зеркало заднего вида отразило его бледное лицо.
   - Ты в такси, я мимо проезжал. В больницу тебя везу, -  Петр  упредил
вопросы пассажира. - Больше живых нет, я смотрел.
   Человек на заднем  сиденье  прикрыл  глаза.  Или  вспоминая  недавние
события, или что-то обдумывая, или собираясь с силами.
   - Забудь и слушай сюда! - распахнув глаза, резко бросил пассажир.  Он
явно привык приказывать и по два  раза  свои  приказы  не  повторять.  -
Достань "трубу" из правого кармана пальто.
   Взглянув в суженые серые бойницы глаз  на  костистом,  жестком  лице,
Петр понял, что возражать бесполезно. Пришлось остановить машину.
   Протиснувшись  между  сиденьями,  он  дотянулся  до   пальто   своего
криминального седока (тот чуть повернулся, чтоб удобнее было доставать),
залез в карман, надеясь, что не заляпается  кровью,  вытащил  мобилъник.
Кажется, не заляпался.
   - Набирай... - распорядился пассажир. И неожиданно замолчал. Лицо его
исказила боль, он заерзал,  завозился,  прижал  руку  к  животу.  Потом,
справившись с приступом, глухим голосом задиктовал  номер.  Петр  вдавил
нужные кнопки.
   - Дай мне...
   Петр протянул "трубу" владельцу.
   - Это я, да, - пассажир говорил, закрыв глаза. - Я ранен, остальные в
жмурах. Еду к лепилам, такси подвернулось... Что?  В  руку  и  в  живот.
Вызывай Репу, Аркашу и Глобуса. Да, пусть все бросают, не до  мелочевки.
Все понял? Давай... - Он бросил телефон  на  сиденье.  -  Теперь  слушай
адрес, водитель. Загородная улица, дом  шесть.  Это  больница.  И  гони,
парень. Получишь за труды, не обижу. Менты станут тормозить, отрывайся.
   Жми со всех лошадей. Не боись ничего, от всего отмажу. Все, давай...
   Ион обмяк. Судя по всему отключился  конкретно.  Наверное,  выдержать
несколько минут в сознании стоило ему жуткого напряжения.
   "От всего отмажу! А если ты подохнешь по пути, кто  меня  отмажет  от
твоих корешей! - зло подумал Петр. - Охи вляпался я, кажись. Но с другой
стороны..."
   С другой стороны  (видимо,  давала  себя  знать  таксистская  жилка),
может, удастся огрести несколько кусочков зеленой бумаги с  изображением
заокеанских президентов. А бумажки те всяко лишние не будут.
   "А с третьей стороны, - пришло в голову и такое соображение,  -  если
ты вдруг коньки откинешь, то выкину тебя к лешему на  обочину,  подальше
от глаз, и еду как ни в чем  не  бывало.  Лишь  бы  менты  до  этого  не
прицепились".
   Общения с ментами удалось  избежать.  И  вовсе  не  оттого,  что  ему
невероятно везло в этот вечер (насчет везенья тут  можно  и  поспорить),
просто он сделал все возможное, чтобы, не привлечь внимание как  шакалов
из семейства взяткоядных с полосатыми палками наперевес,  так  и  прочих
деятелей от правопорядка. Во-первых, Петр проложил  маршрут  так,  чтобы
просто-напросто стороной объехать излюбленные точки гаишных засад. Лях с
ним, что длиннее выходило раза в полтора - чай, не батю родного везет, а
какого-то хмыря с насквозь криминальным уклоном. Загнется - честные люди
только спасибо скажут.
   Во-вторых, когда никак не получалось обойтись без  оживленных  трасс,
Петр ехал по ним с пенсионерской скоростью. Как какой-нибудь  затюканный
жизнью и властями интеллигент на подержанной "Оке". Этакая  "молодецкая"
езда тоже здорово увеличивала шансы бандитского  человека  не  добраться
живым  до  больнички.  Но  человек  вроде  бы  ни  о  чем  подобном   не
подозревает, вроде бы он надежно пребывает в счастливом отрубе...
   Петр то и дело поглядывал в зеркало на  покачивающуюся  в  такт  езде
темную бесформенную груду на заднем сиденье. Иногда до скрипа  в  костях
выворачивал голову, просовывал ее в просвет между креслами и  пристально
вглядывался в завалившегося набок пассажира. И никак не  мог  разобрать,
жив еще курилка или уже отправился в края вечной охоты. Дышит, не  дышит
- поди разгляди...
   И тут сладкой песней сзади прозвучал стон.
   Насчет того, чтобы, выкинуть седовласого бандюка в кювет, если тот  и
вправду  загнется,  -  это  Петр,  конечно,  погорячился,  брякнул,   не
подумавши