мнений:   это   не   браконьеры
распоясались    -    это    действует    четкая,    слаженная    группа,
законспирированная настолько, что никто про нее и слыхом не слыхивал. До
некоторых пор. Причем, соболя эти,  исходя,  опять  же,  из  качества  и
количества шкурок, явно выращивались в питомнике. Причем, расположенном,
как удалось выяснить, где-то в Шантарском крае.
   Гласная проверка местных государственных  питомников  и  негласная  -
подпольных ничего не дала: никакой утечки, никакой  "левизны",  "черная"
бухгалтерия в порядке. Следовательно, в Шантарском крае образовался  еще
один питомник (хотя какой, к черту,  один  -  целая  сеть  питомников!),
откуда к охочим до натурального меха богатеям  и  текут  бурным  потоком
соболиные "шубки". А обратно - потоком не менее бурным - зеленые бумажки
с ликами президентов...
   За голову схватились все: и госструктуры, и мафиози - снижение цен на
рынке особенно сильно  ударяло  по  карманам  последних.  Совершенно  не
понятно  было,  что  за  силы  вступили   в   игру:   то   ли   толковые
ребята-однодневки, решившие  по-быстрому  срубить  капусты  и  отвалить,
когда цены падут ниже некуда, то ли некто решил  нанести  сокрушительный
удар по всему российскому пушному рынку. Выяснить это было решительно не
возможно, никакие методы - как милицейские, так и.., ну,  скажем,  более
действенные, хотя и напрочь незаконные - на  этот  раз  не  срабатывали:
никак не удавалось отследить, откуда  тянутся  ниточки  и  вообще  каким
образом шкурки попадают к продавцам и перекупщикам. Либо они, продавцы и
перекупщики в смысле, и вправду  не  знали,  либо  были  запуганы,  либо
подкуплены   -   однако   факт    остается    фактом:    соболя    будто
материализовывались из воздуха  и  моментально  превращались  в  деньги,
которые также исчезали неведомо куда...
   Полтора года понадобилось операм, чтобы нащупать, только  нащупать  -
даже не ниточку, а так, невесомую паутинку, которая, впрочем, и  привела
их в  окрестности  исправительно-трудового  учреждения  номер**.  Где-то
здесь, в радиусе восьмидесяти-ста  километров  и  располагался  один  из
подпольных соболиных питомников. Некий охотник из  Пармы,  пойманный  за
руку  за  браконьерство,  в  обмен  на   прекращение   дела   согласился
добровольно сотрудничать с органами - походить по тайге, приглядеться...
   И судя по  всему,  кое-что  он  углядел.  Потому  как  успел  послать
весточку  в  Шантарск,  но  более  ничего  не   успел   -   по   причине
скоропостижной  смерти  от   злокачественной   опухоли   под   названием
"заточка".
   Звали охотника Егор Дорофеев.
 
*** 
 
   - ..Собственно, поэтому я и здесь, - сказал археолог. - Выяснить, что
узнал Дорофеев. На что набрел в тайге, где находится  питомник...  А  ты
как человек, который последним разговаривал с ним, как человек неглупый,
столичный,  можешь  мне  помочь.  -  Он  остановился  напротив  Алексея,
посмотрел тому в глаза:
   - Вот и весь расклад. Теперь думай.
   - Уж не подозреваешь ли ты, что это я охотника мочканул? - бесцветным
голосом спросил Алексей после долгой паузы.
   ...Сказать, что Карташ чувствовал пустоту в душе,  значит  ничего  не
сказать. В душе был абсолютный вакуум,  черная  дыра,  куда  со  свистом
всасывались все чувства, эмоции, мысли и желания.
   И не оставалось ничего. Лишь звенящая, ледяная пустота.
   Питомник...
   Блядь,  всего   лишь   гребаный   питомник   по   разведению   сраных
млекопитающих семейства долбаных куньих! А он-то, дурак, губу  раскатал:
не   правительственный   секретный   объект,    какое-нибудь    кладбище
радиационных отходов, тренировочный лагерь террористов  -  да  с  такими
сведениями, выложенными в нужное время нужным людям - в  погонах  или  в
наколках, не суть важно, - с такими сведениями он и  без  помощи  всяких
там археологов в Москву вернется, на белом коне и со щитом в руках!
   А тут - вонючий питомник...
   Дорофеев, сука, ни словечком ведь о ментах не обмолвился! Хотел, чтоб
и нашим, и вашим...
   - Конечно, не ты мочканул, - сказал Гена, вновь  садясь  напротив.  -
Тебя-то я проверил в первую голову.. Но ведь  кто-то  это  сделал?  И  я
должен узнать - кто. Чтобы через него выйти на производителей.
   - И я тут причем?
   - О чем вы разговаривали с Дорофеевым? - быстро спросил Гена.
   Карташ на мгновенье запнулся.
   Теперь, когда его высокоумные заключения лопнули как мыльные пузыри и
развалились как замок на песке, скрывать свой интерес к Шаманкиной  мари
не было никакого резона. И он уже открыл было рот, чтобы рассказать все,
но что-то - то ли инстинкт, то ли  еще  какое  восемнадцатое,  неведомое
чувство - заставило ответить иначе, выпалить первое, что пришло на язык:
   - О соболях говорили, Гена, о соболях...
   - О чем?!
   - О них, родимых... - вздохнул Карташ.
   Что характерно, сущую правду сказал  -  их  знакомство  с  Дорофеевым
аккурат со шкурок и началось. Это уже потом, годик спустя, Алексей решил
задействовать охотника в  поисках  объекта.  И  начни  археолог  копать,
простите за каламбур, в его сторону, то  многие  пармовчане  подтвердят:
да, начальник, Егорка Дорофеев многим  шкурки  продавал,  и  цирикам,  и
цивильным, мобуть, и этому, Карташу, тоже...
   И Остапа, как говаривали  классики,  понесло.  Алексей  откинулся  на
спинку шаткого стула, сцепил пальцы на животе и  принялся  вещать  почти
ласково:
   - Да, друг Гена, такое вот совпадение. Ты со мной откровенен  -  и  я
отплачу той же монетой.
   Покойный Дорофеев мне как раз шкурки-то соболиные и приносил  иногда,
а я их в  Шантарск  переправлял,  за  толику  малую.  Тем  и  жил...  На
старлеевскую зарплату разве проживешь? То-то.
   Вот и приходится крутиться помаленьку. Вот в тот вечер  мы  с  ним  и
обговаривали - когда, сколько и  за  сколько.  Сошлись,  потом  в  Салун
вернулись, он, вроде, ушел с кем-то встречаться, я еще малость посидел и
тоже свалил. А вот с кем  он  виделся  -  сие  мне  неведомо,  гражданин
археолог, можешь не спрашивать, я в чужие дела нос не  сую,  есть  такой
грешок...
   "Со своими бы делами разобраться..." добавил он мысленно.
   Гена молчал, и Карташ, мысленно же переведя дух, закончил с затаенной
усмешкой триумфатора:
   - Нет, конечно, если мои  две-три  шкурки  и  подорвали  весь  пушной
рынок,  то  я  готов  понести  наказание  -  по  всей   строгости,   как
говорится...
   Гена молчал. То ли не заметил усмешки, то ли решил не обращать на нее
внимания. Что происходило в недрах его черепной коробки, было  неведомо:
лицо было бесстрастным, как у викинга.
   - И за что Дорофеев получил пику в живот, ты, разумеется, не  знаешь,
- наконец произнес он. Не вопросительно, а утвердительно.
   - Разумеется!  -  охотно  сказал  Карташ.  -  Но  предположений  могу
накидать пачку..
   - Не надо, - жестко перебил Гена. -  Я  и  сам  могу..  -  И  добавил
негромко, проникновенно - Леша, мне необходимо знать, на что он набрел в
тайге. Точнее - где т о место.
   - Ага, ага, понятно, - закивал Карташ. - Дошло. Значит, я вызываю дух
невинно убиенного Егорки и воспрошаю у него:  где,  дескать,  то  место,
которое ты, еще будучи среди нас, нашел для  нашей  доблестной  милиции?
Ответствуй, дух, повелеваю!.. Ежели ответит - я  возвращаюсь  в  Москву.
Правильно?
   Опер разлил еще по  одной  ("последняя",  -  твердо  решил  про  себя
Алексей), промялся и сказал:
   - Я не влюбленная восьмиклассница, а ты не герой  моего  романа,  так
что мои слова  воспринимай  как  констатацию  факта,  а  не  как  лесть,
договорились?.. Короче, у Топтунова я прошерстил данные на всех  здешних
вэвэшников. И выбрал тебя. Ты не пролетарий, каких большинство и которые
только водку пить и умеют, и не интеллигент, который умеет только языком
болтать. Ты знаешь людей в Парме.
   Ты знаешь людей с зоны. И те, и те к тебе, в общем-то, лояльны...
   - Я тебя тоже люблю, дорогая, - буркнул Алексей,  но  Гена  пропустил
сию плоскую шутку мимо ушей:
   - В Парме есть человек - или люди - о т туда из питомника.  Они-то  и
убрали Дорофеева. И я должен выйти на них. Но я тут человек  чужой,  мне
не доверяют - в отличие от тебя...
   - Вербуешь, да? - Алексей протянул стопку, чтобы чокнуться с опером -
впервые за все время сих веселых посиделок.
   - Вербую, - просто согласился Гена,  чокаясь.  -  Но,  заметь,  не  в
стукачи, не в "барабаны". Тут  все  очень  просто:  помогаешь  следствию
найти убийцу - возвращаешься в Москву.. Ну, за победу.
   - За нашу победу, - закончил цитату Алексей.
   Опер улыбнулся чуть шире: оценил.
   Выпили.
   С полминуты  Карташ  боролся  сам  с  собой:  одна  половинка  его  Я
требовала немедля выложить все суперменистому Гене  -  раз  за  колючкой
скрывается примитивный питомник, то  искать  выгоды  в  том  направлении
смысла нету,  по  крайней  мере  ему,  Алексею  Карташу.  Зато,  помогая
следствию, он и в самом деле сумеет одним махом прыгнуть в дамки. Гене -
звездочку  на  погон,  генералам  -  благодарность  из  Москвы,  бедному
опальному старлею - возвращение в столицу..
   Однако вторая половина, менее прагматичная и более авантюрная, велела
не пороть горячку и чуть погодить. Открыть карты он всегда успеет.
   - Заманчиво, бляха-муха, заманчиво... - вроде бы в сомнениях протянул
он с уркаганскими интонациями, меланхолично жуя лимончик. - А вот  ежели
я никого не найду - тогда как быть, гражданин археолог?
   - Помощь следствию зачтется. Зуб даю, гадом буду, век воли не видать,
- в тон ему ответил супермен.
   - Ну смотри, я тебя за язык не тянул... Все,  вроде  бы,  так-то  оно
так, но есть одна махонькая заковыка...  Товарищ  полковник  Топтунов  с
завтрашнего дня приказали-с мне отправляться в отпуск, каковой  провести
в обществе одной очаровательной мамзели...
   - В курсе. Вопрос решу за пару суток.
   - Верю. Но предупреждаю: ходят слухи, что  на  зоне  через  несколько
дней могут начаться некоторые.., беспорядки. И если слухи  подтвердятся,
то меня из отпуска отзовут и помогать следствию я не смогу физически.
   - Тоже в курсе,  -  отмахнулся  "археолог".  -  Топтунов  уже  вызвал
подкрепление - солдат из соседней вэчэ  и  милицию  из  Шантарска,  сама
Шевчук обещалась быть... Так что на этот счет опять же не волнуйся. Хотя
это перестраховка: я точно знаю,  что  Пугач  с  Баркасом  ссориться  не
намерен, у него какие-то свои делишки здесь.
   Выпьют водки, пожмут друг другу ласты и разойдутся.
   "Ого! - встрепенулся Алексей. - Ты и это уже разнюхал? Оперативно!"
   - Иными словами, согласен?
   "Знал бы ты, голубь мой милицейский, к кому обратился за  помощью,  -
подумал Карташ. И тут же поправился:
   - Хотя - ведь запросто можешь знать..."
 
*** 
 
   ...Заперев за гостем дверь и занавесив окно,  он  включил  настольную
лампу,  нацедил  стопочку  оставленного  коньяку  (вот   спасибочки   за
щедрость, гражданин археолог!)  и  достал  карту.  Расстелил  на  столе.
Закурил "Мальборо" (еще раз спасибочки!), всмотрелся внимательнее.
   Похоже, Лупень не соврал: это была карта, никакого сомнения.  Что  на
ней было изображено, оставалось тайной Мадридского двора. Но...
   Но что-то важное - Алексей чувствовал это печенкой.
   Он допил коньяк ("последняя, я сказал!"),  бережно  спрятал  карту  в
потайной кармашек, затушил  окурок,  погасил  лампу.  Из  окна  на  него
глядела темнота.
   Соболиный питомник, говорите?
   А как же скелеты? Труп, найденный Гвоздем?
   Целенаправленно распространяемые байки? То,  что  никто  в  Парме  не
видел людей из этого питомника?..
   Нет, ребяты, что-то  тут  не  так.  Как-то  не  вяжется  история  про
питомник   со   всем,   что   вокруг    него    происходит...    Значит,
суперменоподобный   археолог,   мягко    говоря,    слепил    горбатого.
Следовательно, можно предположить, что он и не опер. Кто тогда?..
   И еще Алексей почувствовал, что заступил дорожку силам, которые могут
раздавить тебя, как муравья, и даже  не  заметят.  И  от  этого  чувства
желание докопаться до истины лишь возросло.
   Кто ж мог предположить, что Судьба сама приведет его к разгадке -  да
еще столь заковыристым путем...
 
ЧАСТЬ 2 
 
ИГРА НАВЫЛЕТ 
 
Глава первая 
ОТПУСК: ДЕНЬ ПРИЕЗДА, ДЕНЬ ОТЪЕЗДА... 
 
27 июля 200* года, 22.05. 
 
   Огромный пурпурный шар солнца завис над тайгой, едва касаясь верхушек
сосен, и, похоже, остановился, будто раздумывая: опускаться  ли  ему  за
горизонт и еще чуток повременить по эту сторону планеты. Смеркалось,  от
лагерных строений протянулись длинные тени,  воздух  наполнился  розовым
предзакатным свечением. Через три дня, если верить Лупню, перемирятся, и
тогда вообще тишь да гладь наступят... А пока  заключенные,  вернувшиеся
от  трудов  праведных  в  жилую  зону,  закончив  перекличку,  понемногу
угомонились, над ИТУ разлилась тишина -  лишь  орал  на  кого-то  по  ту
сторону колючки пьяный опер, да лязгало какое-то железо в автопарке,  да
побрехивали собаки в питомнике за казармами.
   Так что если закрыть глаза, то запросто можно представить  себе,  что
находишься не возле охраняемого  со  всех  сторон  лагеря,  под  завязку
набитого урками, а в мирной сибирской деревушке дворов эдак  на  десять,
тихой и уютной, которой равно наплевать на землетрясение в  Индонезии  и
на президентские указы касательно полномочий губернаторов,  где  ползимы
нет электричества, передвижная лавка приезжает раз в  полгода,  а  самым
страшным в мире человеком считается тракторист Коля, который по пьяни  и
при посредстве топора страсть как любит ломиться  в  избу  к  незамужней
Таньке, и остановить его можно, лишь огрев оглоблей по черепушке...
   Ежели  откровенно,  то  нельзя  сказать,  что  подобные  пасторальные
настроения мучили Алексея постоянно, однако сейчас отчего-то  нахлынуло.
И не исключено, что причиной  тому  явилось  присутствие  рядом  дочурки
"хозяина".
   Марии Александровны.
   Маши...
   Таинственный солнечный свет заходящего  и  никак  не  могущего  зайти
солнца окрашивал ее лицо прямо-таки средиземноморским загаром, заставлял
короткие, с  рыжиной  волосы  гореть  неким  потусторонним,  мистическим
свечением, а глазищи..,  глазищи,  блин,  были  как  у  Медузы  Горгоны:
заглянешь в них - и все, пиздец...
 
   - Поле, речка, дом с трубою,
   Из трубы идет дымок.
   Деревенька притулилась
   Вдалеке от всех дорог.
 
   - негромко продекламировал Алексей, глядя на приближающиеся казарму и
хозблок.
 
   - Слышен говор над деревней -
   Про соседей, про покос,
   Купола церквушки древней,
   В скирды собранный овес...
 
   Маша с улыбкой обернулась с переднего сиденья:
   - Удивительно в тему. Если забыть на  секунду,  где  мы  находимся...
Неизданный Пушкин?
   Или сами написали?
   - Вот еще, такую лабудень мы не сочиняем, - обиделся Карташ за себя и
за Александра Сергеича. - Это Серега Нигматуллин ко Дню Ракетных войск и
Артиллерии накропал... А что тут такого, для здешнего  интеллектуального
уровня - сии вирши будут посильней, чем "Фауст"
   Гете.
   - Ко Дню Ракетных войск - и такая лирика?
   - Ну да. Вы, Марь-Санна, просто финала  не  знаете.  А  финал  там..,
э-э... А финал там вот какой:
 
   - Вдалеке закат пылает,
   Слышится собачий лай,
   Кто-то с песней вечеряет -
   Красота, раздолье, рай...
 
   Хорошо глядеть с опушки,
   Вороша ногой траву, -
   Прислонившись к дулу пушки,
   Наведенной на церкву!
 
   - Да уж, - фыркнула Маша,  -  жизнеутверждающе,  ничего  не  скажешь.
Пушкин на Дне Артиллерии отдыхает... А ваш Серега, оказывается, парень с
юморком. Он за эту нетленку, случайно, на "губу" не залетел?
   - Не-а, - весело ответил Алексей. - Наоборот.  Заму  по  воспитработе
очень понравилось.
   - А Топтунову? - нейтрально спросила дочурка.
   - "Хозяин" их и не видел, - успокоил ее Карташ. - Это в стенгазете, в
клубе висело.
   - О! У вас еще и клуб есть?
   - А что, люди мы или твари дрожащие? И клуб  есть,  и  оркестр  свой.
Олежка Антонов такие фишки на саксофоне выдает -  Эллингтон  застрелился
бы от зависти...
   - Эллингтон на клавишных играл, - мягко поправила Маша.
   - А у нас в клубе и рояльчик есть, - ничтоже сумняшеся сказал Карташ.
- Взглянуть не желаете?
   - А меня пустят?
   - Да о чем вы говорите,  сударыня,  клуб-то  за  территорией  зоны...
Гриня, давай к клубу Все тот же шоферюга Гриневский по  кличке  Таксист,
что вез их от вокзала, молча кивнул.
   Молчал  он  от  самой  Авдотькиной  пади,  думая  о   чем-то   своем,
уркаганском, чем, собственно, Карташа вполне устраивал: придаток  мотора
разговаривать не должен.
   Взрыкивая на колдобинах, уазик выбрался на ровный участок перед  КПП,
свернул и остановился у двухэтажного хозблока, возведенного, по  слухам,
еще при Кукурузнике. Так или нет, Карташ не знал, но верил охотно  -  уж
очень он напоминал те продовольственные "стекляшки"  серого  силикатного
кирпича, что были понатыканы практически во всех городах и весях бывшего
Союза между жилыми домами. В этом,  правда,  застекление  первого  этажа
отсутствовало, а над "парадным входом" гордо алел транспарант  "Клуб"  -
для тех, кто, по-видимому, был по какой-то причине не в курсе.
   Остановились.  Карташ  выбрался  из  уазика  первым,  открыл  дверцу,
галантно подал руку.
   Маша ступила на зоновскую землю, как будто выходила из  кареты  возле
собственного особняка, где  на  раут  уже  собрался  весь  цвет  местной
аристократии - и плевать с высокой колокольни на то, что одета она  была
уж никак не для раута, а вовсе  даже  по-походному:  свитер  под  горло,
зеленая ветровка,  джинсы  и  короткие  сапоги.  Первый  день  "отпуска"
Алексей решил посвятить ознакомительной экскурсии по  окрестностям,  так
что с утра они петляли на  уазике  по  таежным  стежкам,  останавливаясь
разве  для  того,  чтобы  размять  ноги,  перекусить   предусмотрительно
захваченными Карташом бутербродами  с  кофе  из  термоса  и  насладиться
видами. Красный ручей, Авдотькина падь, Соколиный распадок - какие  там,
к лешему, Болонья и Севилья! Красотища вокруг  была  неимоверная,  даром
что рядом зона, и даже у Алексея, уж на что прагматика и до мозга костей
реалиста,  порой  что-то   такое   шевелилось   в   сердце,   когда   он
демонстрировал дочурке "бескрайнее море тайги"  с  вершины  какой-нибудь
безымянной сопки, что-то такое романтическое, бля...
   День, в общем, пролетел незаметно. Они вернулись к  лагерю  -  решили
подождать папашку и вместе вернуться  в  Парму,  а  пока  папашка  занят
своими "хозяевыми" делами, отчего же не  показать  дочурке  клуб?  Пусть
посмотрит, как развлекаются солдатики внутренних войск в  редкие  минуты
расслабона...
   - Жди здесь, - приказал он  Гриневскому,  доставая  сумку  с  заднего
сиденья. - Если "хозяин" нарисуется, скажешь, что мы в клубе.  Свистнешь
нас, домой поедем.
   - Я должен быть в бараке, - с непонятной интонацией напомнил Таксист.
   - Будешь, - успокоил  Карташ.  -  Ты  че,  земеля,  тебе  лафа  такая
привалила - знай  себе  катайся  по  тайге,  наплевав  на  построения  и
поверки... Или не доволен?
   Гриневский дернул плечом, сказал угрюмо:
   - Вон там стоять буду, за углом. Мотор пока посмотрю.
   - Ну, посмотри, посмотри...
   Дверь в клуб  была  не  заперта  -  непорядок,  конечно,  но  на  это
закрывали глаза: все что можно, из клуба разворовали  еще  при  Климыче,
остались разве что пыльные  исполинские  транспаранты  с  ликами  вождей
социализма да неподъемный рояль  -  прочие  инструменты  прапор  Антонов
бережно запирал в кладовке за сценой, за железной дверью. Алексей и Маша
миновали закрытую солдатскую столовую, поднялись на второй этаж. Тишина,
никого...
   - Вот, собственно, сие и есть наш очаг культуры,  -  негромко  сказал
Алексей. Голос в пустом помещении звучал гулко, рождая тихое эхо.
   Очаг являл собой актовый зал мест эдак на триста, с небольшой  сценой
и гениальным по своей идиотичности лозунгом на заднике:
   "Нравственная