товил  из
сына офицера. Внушаемый им девиз звучал так:  "Режим  и  самодисциплина.
Только так ты сможешь во всем быть первым - в учебе,  в  физ-подготовке,
стать  лидером  среди  сверстников".  Мать-домохозяйка  своего  строгого
супруга побаивалась, и, даже когда  отца  не  было  дома,  Леша  от  нее
послаблений не получал.
   Поэтому, когда отзвучал последний школьный звонок, а  молодой  Карташ
поменял дом на курсантскую казарму, он не ощутил существенных  изменений
к  худшему.  Просто   родительский   диктат   уступил   место   приказам
отцов-командиров и внеуставняку старшекурсников.
   Отец  не  принуждал  свое  чадо  к  выбору   рода   войск:   хоть   в
военно-морской флот иди, главное, чтоб Родине служил -  подобный  подход
отцу представлялся верхом родительского либерализма...
   Почему Карташ вдруг подался в вэвэшники?
   Иначе  как  своего  рода  протестом  это  не  объяснишь.  Ах,  память
героического деда-спецназовца?! Ну  так  вот  пусть  он  там  у  себя  в
деревянном  макинтоше  заерзает  и  перевернется  от  того,  что  внучек
наметился в вертухаи. Ах, род Карташей обязан родине служить?! Ну так  и
за колючкой тоже родина...
   Нет, конечно, можно было расплеваться вдрызг с родителями и поступить
в какой-нибудь штатский институт. Но, во-первых, срочную служить Карташа
не грело абсолютно (видимо, когда тебе долбят свыше десятка лет, что  ты
потомственный офицер,  простым  солдатом  себя  уже  и  не  вообразить),
во-вторых, не хотелось ссориться  с  отцом  и  матерью,  а  в-третьих...
в-третьих, как-то по барабану на тот момент было Карташу кем быть.
   Первые два года в училище запомнились Карташу работой и муштрой,  три
последующие - увольнительными и самоволками. В общем, пять лет учебы  на
офицера прокатились незаметно, как под горку.
   Карташ знал, что его отец никогда  не  переступит  через  себя  и  не
станет просить за сына, чтобы того оставили в Москве на  хлебном  месте,
хотя к тому времени отец уже получил генерала  и  занимал  довольно-таки
высокую должность в штабе округа. Но Алексея нисколько не беспокоило,  в
какую глушь его загонят по распределению, его  даже,  устраивало  пожить
годика два-три вдали  от  привычного  московского  круговорота,  к  тому
времени несколько поднадоевшего своим однообразием.
   Однако просить отцу за сына оказалось вовсе не обязательным.
   Карташ охотно верил словам одного драчливого деятеля кино, когда  тот
в различных интервью гордо подчеркивал,  что  он,  дескать,  поступил  в
институт кинематографии сам, без протекции  отца,  посредством  честного
конкурса и честного отбора. Конечно, сам, кто бы  сомневался...  Но  вот
только скажите на милость, кто из приемной  комиссии  взял  бы  на  себя
смелость завалить абитуриента, чей отец -  автор  текста  Гимна  СССР  и
особа, приближенная к императору?..  Так  и  Карташ  ни  на  секунду  не
сомневался: примерно та же история повторилась и с ним. Всем  и  каждому
было прекрасно известно, чей  он  сын,  и  пусть  генерал  и  не  твоего
департамента, но  -  кто  ж  ведает,  в  какие  выси  тянутся  нити  его
знакомств. Поэтому пристроим-ка  отпрыска  на  всякий  случай,  что  нам
стоит, тем более отпрыск вроде не полный балбес и не полный  разгильдяй,
а если даже балбес и разгильдяй.., ну,  будет  одним  больше,  только  и
всего.
   Так Карташ очутился в комиссии по контролю за  исполнением  наказаний
при Министерстве внутренних  дел.  Его  определили  в  свиту  одного  из
полковников, занимающихся инспекцией исправительно-трудовых учреждений.
   Главной обязанностью новоиспеченного  лейтенанта  стало  сопровождать
полковника в инспекционных вояжах по стране. А между вояжами  начальство
выискивало для  подчиненных  какие-нибудь  необременительные  занятия  -
главным образом, бумагомарательного свойства. Вот такая  выпала  Карташу
служба.
   Поездки по лагерям более чем не обременяли - они,  напротив,  вносили
свежую струю в  затхлую  московскую  рутину.  Ему  даже  не  приходилось
чересчур много пить в этих разъездах - было кому и  без  него,  чаще  он
просто  дожидался,  когда   полковник   с   приближенными   устанет   от
хлебосольства принимающей стороны, от бань и краснощеких  провинциальных
путан и даст команду на возвращение.
   Он в срок получил  старшего  лейтенанта,  так  бы  дальше  и  шло  по
накатанной  -  к  повышению  по  должности,  к  капитанскому  званию,  к
обзаведению солидным брюшком и сварливой женой. Однако деятельная натура
Карташа, до того находившая выход  в  лихих  попойках  и  многочисленных
любовных интрижках, затребовала простора. Бессмысленное и унылое шагание
по пологой карьерной лестнице, в отличие  от  большинства  из  тех,  кто
окружал  Карташа  на  службе,  Алексея  не  устраивало.  Натура  просила
настоящего дела. И уж раз так сложилось, что он выбрал себе  именно  эту
судьбу, то  и  искать  поприще  для  приложения  сил  следовало  на  уже
досконально изученной, насквозь знакомой территории...
   Во время инспекций он  перестал  просто  отбывать  номер  и  принялся
изучать ту жизнь, что протекала за охранным периметром, ее  особенности,
ее своеобычные законы, ее сильные и слабые  стороны.  И  в  голове  стал
складываться замысел. Грандиозный и рискованный. Наглый и в то же  время
простой. Он вынашивал его несколько лет, обкатал до мельчайших  деталей,
провел осторожную разведку, убедился, что все задуманное им вполне может
осуществиться  и  успех  замысла  зависит  лишь   от   его   собственной
предприимчивости, от собственных безошибочных  действий.  Он  уже  начал
прощупывать людей,  которым  предстояло  стать  ключевыми  звеньями  его
замысла, начал вести с ними осторожные разговоры с прозрачными намеками,
убедился, что почва готова и осталось лишь бросить в нее зерна...
 
*** 
 
   И вот  тут-то  служба  преподнесла  сюрприз,  которого  он  -  уж  от
службы-то - никак  не  ждал,  В  одну  из  пауз  между  инспекциями  его
отправили посыльным на квартиру одного генерала их ведомства.  Переложив
конверт в левую руку, он позвонил в дверь,  готовый  вскинуть  правую  к
головному убору Дверь отворилась.., и рука замерла  на  полпути.  Вместо
генерала по ту  сторону  порога  стояло  создание,  разве  что  смоляной
чернотой   волос   напоминавшее    грозу    нерадивых    адъютантов    и
неисполнительных майоров. Девушка лет шестнадцати, невысокая,  курносая,
со смешливыми глазами  и  веснушками  на  носу  и  щеках.  На  ней  были
закатанные до колен спортивные штаны и маечка. Потом,  разбирая  полеты,
Карташ всерьез винил во всем дальнейшем ту чертову маечку,  под  которой
более ничего не было.
   Девчушка молча  и  серьезно  рассматривала  Карташа,  склонив  голову
набок, а у бравого посыльного  отчего-то  никак  не  могло  уложиться  в
голове, что в квартире двухметрового генерала может  проживать  подобное
создание. А вдруг это  не  та  квартира?!  Он  отступил  на  шаг,  чтобы
взглянуть на номер...
   - Папина, папина берлога, - хитро прищурясь, сказала.., выходит, дочь
обладателя генеральских лампас. - Папа у дяди Толи,  это  сосед  сверху.
Сейчас я ему позвоню, он спустится за вашим письмом. Пойдемте,  господин
юнкер, чаем вас пока напою.
   Папе она позвонила лишь спустя полчаса. И Карташ  со  звонком  ее  не
торопил. В  конце  концов,  не  содержал  же  пакет  приказа  немедленно
выступать? А если и содержал... За приятные  минуты  можно  заплатить  и
десятью сутками на "губе". Минуты были приятны, хотя  ничего  особенного
они не делали, не подумайте. Они всего лишь пили чай и болтали о  всякой
пустячине.
   Он не робел - на то он и офицер, чтобы  не  робеть  перед  женщинами,
даже столь юного возраста. Не робел, хотя перед ним сидела дочь грозного
начальника. Может, и оттого, что в  мыслях  он  никак  не  мог  сроднить
хохочущую девчонку в просвечивающей майке с глыбоподобным  скалозубом  в
генеральском кителе.
   Потом все повторилось. И отправка  посыльного  с  конвертом,  и  дочь
генерала, и кухня с чаем. Правда, повторилось уже не по воле  случая,  а
по воле  старшего  лейтенанта  Алексея  Карташа,  который  сам  выстроил
события: перехватил реального посыльного и за пачку  сигарет  "Собрание"
перекупил  почетное  право  отнести  пакет.  Ситуация   первого   визита
повторилась под копирку. Дверь открыла  генеральская  дочь,  кухня,  чай
вдвоем...
   (Ничего удивительного в том повторе не обнаруживается. Жена  генерала
лежала в больнице, а его превосходительство каждый  вечер  поднимался  к
соседу - как он  говорил,  в  шахматы  поиграть,  на  самом  же  деле  -
употреблять на пару с бывшим начальником  Владимирского  централа  дядей
Толей армянский коньячок.) И вот сидели они  на  кухне,  говорили,  Лара
была все в той же маечке, Лара потянулась  к  печенью,  коснулась  плеча
Карташа твердым соском...
   - Я знаю, что вы военные прыткие, но...
   Карташ вдруг понял, что обнимает ее, ищет своими губами  ее  губы,  а
она несильно толкает его ладошками в грудь.
   - Ну пусти же, сумасшедший...
   Непродолжительного всплеска здравого  смысла  не  хватило,  чтобы  он
выпустил Лару из своих объятий. А ее не слишком упорное,  лишь  приличия
ради сопротивление закончилось  на  поцелуе,  и  тонкие  ладони  уже  не
упирались Карташу в грудь, а сомкнулись на его спине...
   Он не думал, что может потерять голову, но -  потерял,  вишь  ты.  Их
дыхание стало  общим,  их  стоны  сливались,  как  их  руки,  а  одежды,
казалось, слетали с их  тел  сами  собой  и  падали  под  ноги,  на  пол
генеральской  кухни.  И  пропало  все:  пропало   окно   с   коричневыми
занавесками, пропали сбитые на пол ложки, пропал неудобный стол, пропало
время. Остались лишь тела, стремящиеся слиться в единое целое...
 
*** 
 
   Самое смешное (хотя после  всего  Карташ  холодным  потом  обливался,
представляя себе картину маслом: открывается  дверь  и  появляется  чуть
хмельной генерал), так вот, самое смешное, что  он  не  замышлял  этакой
дерзости. Он всего-то задумывал  побыть  наедине  с  приглянувшейся  ему
девчушкой и попробовать договориться о свидании в ближайшие выходные.
   Его толкнула к ней неведомая сила и, видимо, эта же сила  толкнула  к
нему Лару. Это была та самая банальная любовь с первого  взгляда.  И  не
только со стороны Карташа - с обеих сторон...
   Они стали встречаться. Разумеется,  не  на  генеральской  жилплощади:
Алексей к тому времени  снимал  квартиру,  там  и  проходили  их  тайные
свидания. И встречались они часто, почти  каждый  день  после  института
Лара забегала к Карташу, который довольно легко и без последствий сбегал
со службы раньше положенного времени. Может быть, даже слишком часто они
встречались...
   Как ни странно это, но  не  было  корысти  в  мыслях  Карташа,  хотя,
казалось бы, присутствовать должна была обязательно. Как  же,  влюбил  в
себя дочь высокого начальника, который  может  устроить  зятю  прям-таки
реактивный взлет по службе, забросать званиями и должностями чуть ли  не
по маковку Конечно, если они  решат  пожениться  (а  Лара  уже  начинала
готовить Карташа к такому решению, Карташ, как и всякий повидавший  виды
мужик,  сразу   это   почувствовал),   папочка-генерал   просто   обязан
заподозрить  подчиненного  в  том,  что  тот,   пользуясь   неопытностью
несовершеннолетней девочки, заманил ее в свои коварные сети и преследует
единственную  цель  -  карьерные  выгоды.  Конечно,  неизбежны  громы  с
молниями, проклятья и угрозы на  обе  головы.  Однако  рано  или  поздно
генерал отойдет, а узнав из какой семьи происходит будущий зять, и вовсе
присмиреет,  посчитает,  что  дочь  делает  неплохую  партию.   Никакого
мезальянса. Все-таки, товарищи офицеры, сын генерала  и  дочь  генерала.
Ровня, как-никак.
   Нет, Карташ никогда не связывал в мыслях жизненный успех с любовью  к
дочери генерала.
   Мухи отдельно, котлеты отдельно. Но, видимо, давали знать о себе гены
деда и отца. Впрочем, связывал - не связывал, а дело неуклонно  катилось
к маршу Мендельсона...
   И была б то не жизнь, а сказка про Иванушку, женившегося  на  царевой
дочке и отхватившего полцарства  в  придачу,  -  да  вот,  наверное,  не
случайно все сказки аккурат на счастливом аккорде пира  на  весь  мир  и
заканчиваются, а про то, что дальше творится с Иванушками  и  царевнами,
сказители предпочитают не распространяться. А дальше, прямо за  сказкой,
не извольте сомневаться, начиналась жизнь. Та  самая  жизнь,  в  которой
семейные лодки бьются о быт, в которой проходит любовь и вянут розы.
   Любовь Карташа к генеральской дочке увяла еще до  свадьбы.  Увы,  сие
бывает сплошь и рядом. Бурная страсть,  которая,  казалось  бы,  обязана
перерасти в настоящую любовь, куда-то уходит, как вода  в  песок,  и  на
поверхности остается лишь равнодушие и  скука.  А  поскольку  корыстными
побуждениями старший лейтенант одержим не был,  то  и  решился  во  всем
откровенно признаться девушке по имени Лара.
   Если б он знал, чем все закончится, то, наверное, все-таки выбрал  бы
женитьбу на женщине, которую разлюбил, и жил бы с ней, как многие живут,
- не в любви, но в совместном быту, изменяя и  скандаля,  и  под  конец,
наверное, обычным житейским образом развелся бы.
   Но он предпочел честное признание, этот старлей. Ведь просто уйти, не
сказавши куда и отчего, - не тот случай. Пришлось объясняться:  мол,  не
хочу тебя обманывать и так далее.
   А кончилось все пресквернейшим образом.
   Лара, Джульетта хренова, наглоталась таблеток - и если б  не  вовремя
вернувшийся отец, то откачать девушку уже не сумели бы...
   Генерал, ясное дело, тут же узнал все. Свой единственный  разговор  с
отцом Лары, произошедший уже не на  генеральской  кухне,  а  в  прихожей
съемной квартиры Карташа, старший лейтенант помнил  смутно.  Он  как  бы
отключился на то время,  что  бушевал  генерал,  понимая  справедливость
отцовского гнева и одновременно понимая всю  бессмысленность  сей  милой
беседы двух джентльменов. Удержалось в памяти лишь генеральская  угроза:
"Убил бы тебя, с-сучонка, но девчонку одну, без отца оставлять не  хочу.
А для тебя же лучше будет, чтоб ты исчез с глаз моих. Сгною".
   И ведь сгноил.  Приказ  о  переводе  старшего  лейтенанта  Карташа  в
Шантарскую  область,  в  поселок  Парма,  для   продолжения   службы   в
исправительном учреждении номер** появился незамедлительно.
   Нет, можно было, конечно, подать в отставку, однако...
   - Не вздумай, - остерег его Серега  Красицкий,  штабной  адъютант.  -
Через два года твоему.., хм, "тестю" проставляться по случаю  выхода  на
пенсию. Его спровадят, не удержав ни на минуту, уж поверь мне, а на  его
место назначат Глушина, папаши твоего кореша...  Пересидишь,  похлопочем
за тебя и вернешься белым лебедем, да еще сразу в фавор попадешь  -  как
не праведно угнетенный прежним начальством элемент...
   Карташ обдумал все и пришел к выводу,  что  Красицкий  прав.  Незачем
перечеркивать свои годы  и  начинать  что-то  сызнова.  К  тому  же  ему
хотелось вернуться к претворению своего замысла. К тому же два, ну пусть
три года не видеть все эти московские рожи - тоже не так уж плохо, будем
считать все происходящее ссылкой, вроде как у Ленина.
   Так в тридцать два года в звании старшего лейтенанта коренной москвич
Алеша Карташ очутился за тридевять земель от столицы.
   И пока даже  не  подозревал  обо  всех  тех,  с  позволения  сказать,
приключениях, которые готовит ему Судьба. Извините за патетику.
 
Глава третья 
В ДОМЕ ПОВЕШЕННОГО... 
 
26 июля 200* года, 11.32. 
 
   Когда он зашел во двор, Михал Сергеич поднял свою огромную  голову  и
бросил  на  него  тоскливый  взгляд,  из  глотки  вырвалось  прерывистое
поскуливание. Карташ присел на корточки перед конурой и  потрепал  Михал
Сергеича по мохнатой холке. Михал Сергеич в ответ лишь горестно вздохнул
и вновь опустил голову на лапы.
   -  Страдаешь,  да?  -  негромко  спросил  Алексей.  -  Такова  жизнь,
старичок, случается, и нормальные люди помирают  раньше  срока.  Тут  уж
ничего не попишешь...
   Он  поднялся  в  дом,  постучал,  подождал  немного  ответа   и,   не
дождавшись, осторожно вошел. Как и полагается, все часы в  доме  стояли,
зеркала были занавешены полотенцами. Двинулся в комнату Никого. Негромко
позвал:
   - Надя...
   На кухне что-то брякнуло, и в дверях показалась жена Егора Дорофеева.
Пардон, уже вдова.
   Но, черт бы подрал, даже в  такую  минуту,  даже  в  таком  состоянии
красивая была вдовушка, откуда-то явно  из  казачек  -  огромные  черные
глаза, плотное  крепкое  тело,  грива  черных  волос,  сейчас  с  трудом
удерживаемая черной же косынкой.
   - А, ты, - бесцветным голосом сказала она, вытирая руки о передник. -
Проходи в комнату.
   - Да я ненадолго, - сказал Карташ. - Ну.. как ты?
   Надя скривила губы в подобии улыбки.
   - Как, как. А то ты не  видишь.  К  похоронам  готовлюсь...  Егора...
Егора туда, в морг ментовский, что ли, повезли, завтра, сказали, вернут.
   Для похорон. А я вот тут вот, по хозяйству..
   Из кухни и впрямь тянуло ароматными запахами -  хотя,  признаться,  и
навевающими некоторую скорбь.
   Поколебавшись, Алексей сделал шаг вперед, обнял ее за плечи и сказал:
   - Крепись, Надюха...
   Полную банальщину, в общем, сказал, аж самому противно стало. А  Надя
вдруг порывисто обхватила его за плечи, уткнулась носом в плечо.  Карташ
испугался было  истерики,  но  она  столь  же  неожиданно  отстранилась,
поправила платок. Сказала ровно:
   - Проходи, проходи, нечего в дверях стоять.
   Есть хочешь?
   - Только что.
   - Тогда за упокой выпьем. Сейчас рюмки принесу.
   Пока Надя собирала  на  стол,  Карташ  тихонько  сидел  за  столом  и
бездумно  разглядывал  бесхитростные  вырезки  из  различных   журналов,
украшающие стены вместо картин. Жалко было девчонку искренне - хотя и не
пропадет вроде, баба-то сильная, да и у Егорки, как у всякого уважающего
себя деревенского жителя, наверняка припрятано немало на черный день...
   Нельзя сказать, что  Алексей  был  другом  их  семьи  -  так,  иногда
наведывался  по  делишкам,  с  Дорофеевым  пошушукаться  да  от   службы
отдохнуть. Надюха его встречала радушно и вроде бы даже была  рада,  что
муженек сдружился с  московским  интеллигентом.  Если  откровенно,  если
положить руку на сердце, то порой забредали Карташу в голову адюльтерные
мыслишки, уж больно соблазнительно выглядела юная жена пожилого охотника
в сарафанчике чуть ниже колен, но он гнал их от себя нещадно, ибо  верно
сказано: не балуй, где работаешь.
   Родом Надя была из какого-то райцентра под Байкальском, и если б  кто
сообщил восемь лет  назад  дочери  тамошней  сельской  учительницы,  что
жизнью ей предписано навсегда осесть в Парме, она  рассмеялась  бы  тому
сказочнику в лицо. И тем не менее... Насколько знал Карташ, подружка  из
Байкальска, нынче уже позабытая, как-то уговорила Надю поехать вместе  с
ней на свиданку в здешнюю зону - то ли жених подружкин здесь чалился, то
ли просто приятель,  не  суть.  Типа,  одной  страшно,  а  вместе  будет
веселей. Поехали, на свою голову. Свиданку вроде бы так и не дали,  зато
Надька, школу едва закончившая, повстречала в Парме Егора Дорофеева -  и
все. Любовь с первого взгляда и  до  самого  гроба.  На  фиг  институты,
мама-училка и выгодные партии в городе.  Целый  год  никто  в  Парме  не
верил, что это у них надолго, хотя необсуждаемый, казалось бы, вопрос  о
том, что  заезжая  молодка  из  "ентелигентов"  не  пара  потомственному
охотнику, обсуждался до хрипоты во всех  избах.  Не  верил  никто  и  на
второй год. И даже на третий. А влюбленным на всех было начхать с высоты
птичьего полета. Вот ведь как бывает. Алексей вздохнул. Чудны дела твои,
господи...
   Надя расставила рюмки на столе, села рядом, разлила водку. Выпили  не
чокаясь. Помолчали.
   - Кто его, ты не знаешь? - наконец спросила она.
   Собственно, за ответом именно этот вопрос Алексей и пришел в сей  дом
мертвеца  -