миновав святилище
Владычиц, прибыли в область Гесона и Сколопоента, где стоит святилище
Деметры Элевсинской (его воздвиг Филист. сын Пасикла, когда он вместе с
Нелеем, сыном Кодра, основал Милет), то вытащили корабли на берег. Затем
варвары построили там укрепление [в виде вала] из камней и бревен кругом
кораблей, вырубив фруктовые деревья и окружив вал острым частоколом, и
приготовились как к победе, так и к поражению, ибо благоразумно
рассчитывали на то и на другое.

98. А эллины, получив известие об отплытии варваров к материку,
раздраженные их бегством, были в нерешительности, что им предпринять:
возвращаться ли назад или плыть к Геллеспонту. Наконец решили: не делать ни
того, ни другого, а плыть к материку. Итак, они заготовили [абордажные]
сходни и все, что нужно для морской битвы, и поплыли к Микале. Подойдя к
стану персов, эллины не заметили [в море] ни одного вражеского корабля, но
увидели на берегу корабли за укрепленным валом, а вдоль побережья –
огромное войско, выстроенное в боевом порядке. Тогда Левтихид, который плыл
на своем корабле ближе всего к берегу, велел сначала глашатаю обратиться к
ионянам с такими словами: "Ионяне! Кто из вас слышит меня, заметьте мои
слова (персы ведь не понимают ничего из того, что я вам предлагаю). Когда
начнется битва, пусть каждый из вас помнит прежде всего о своей свободе, а
потом слушает наш боевой клич: "Гера!". А кто теперь меня не слышит, тому
пусть передаст это слышавший меня". Этот призыв Левтихида был задуман с той
же целью, как и обращение Фемистокла к ионянам при Артемисии: если варвары
не услышат этих слов, тогда ионяне послушаются эллинов или же, если их
передадут варварам, то те не будут доверять эллинам.

99. После этого призыва Левтихида эллины поступили вот как: причалив
корабли, они высадились на берег и построились там в боевом порядке. Персы
же, увидев, что эллины готовятся к битве и договорились с ионянами, сначала
обезоружили самосцев, подозревая их в сочувствии эллинам (ведь когда на
Самос прибыли на кораблях варваров афинские пленники, оставшиеся в Аттике и
захваченные воинами Ксеркса, то самосцы выкупили их и отправили всех в
Афины, снабдив на дорогу запасом продовольствия. Этот-то поступок самосцев,
именно то, что они выкупили 500 человек врагов, и возбудил больше всего
подозрение персов). Затем персы поручили милетянам прикрывать проходы,
ведущие к вершинам Микале, якобы потому, что милетяне лучше всего знают
местность. На самом же деле – чтобы удалить их из стана. Так персы
старались принимать такие меры предосторожности против тех ионян, которых
считали способными поднять восстание. Сами же персы сомкнули свои плетеные
щиты как прикрытие против врага.

100. А эллины, закончив приготовления, двинулись на варваров. Когда же они
пошли, то по всему войску внезапно распространился слух и был виден лежащий
на взморье жезл глашатая. Стала распространяться из уст в уста молва [о
том], что эллины одолели войско Мардония в Беотии. По многим признакам
совершенно ясно видна тут божественная воля в земных делах, если тогда,
хотя день Платейской битвы совпал с днем битвы при Микале, слух о победе
распространился среди эллинов и дух войска от этого и его воинственный пыл
поднялись еще выше.

101. Случайно совпало еще и другое, именно вот что: поблизости от обоих
полей битвы находятся священные участки Деметры Элевсинской. И
действительно, битва при Платеях разыгралась, как я уже сказал раньше, у
самого храма Деметры, и при Микале теперь битва должна была произойти точно
так же [у самого святилища Деметры]. А слух о победе эллинов во главе с
Павсанием оказался совершенно правильным, потому что поражение персов при
Платеях случилось уже ранним утром, а битва при Микале – к вечеру. Вскоре
после этого подтвердилось также, что обе битвы произошли в тот же день
месяца. Однако, пока молва об этом не распространилась, эллины были в
страхе, правда, не столько за себя, сколько за эллинов [на родине], как бы
Мардоний не сокрушил Элладу. Теперь же, когда молва распространилась с
быстротой молнии, эллины тем смелее и быстрее шли в бой. Так спешили эллины
и варвары в бой, так как наградой [за победу] были острова и Геллеспонт.

102. Путь афинян и их соседей (до половины боевой линии) шел берегом и по
ровной местности, а лакедемоняне и стоявшие за ними [в строю] воины должны
были идти ущельем и горами. В то время как лакедемоняне еще обходили горы,
афиняне и их соседи на правом крыле уже бились с врагом. Пока у персов
стояло их прикрытие из плетеных щитов, они храбро защищались и не уступали
неприятелям. Когда же афиняне и их соседи, придавая бодрости друг другу,
стали нападать еще более яростно, чтобы самим решить дело, а не
лакедемонянам, тогда сражение приняло уже другой оборот. Эллины прорвали
плетеное прикрытие и всей массой стремительно бросились на персов, которые,
правда, и теперь еще выдерживали натиск и довольно долго защищались, но под
конец бежали в укрепление. Тогда афиняне, коринфяне, сикионцы и трезенцы (в
таком порядке они стояли в строю), устремившись по пятам за врагом,
ворвались в укрепление. А после взятия укрепления варвары уже больше не
думали о сопротивлении и все, кроме персов, обратились в бегство. Персы же
продолжали сопротивление маленькими отрядами против беспрерывного натиска
эллинов. Два персидских военачальника также обратились в бегство, а два
погибли. Бежали Артаинт и Ифамитра, предводители флота, а Мардонт и Тигран,
начальники сухопутного войска, пали в битве.

103. Персы еще сражались, когда наконец появились лакедемоняне и их
спутники [на левом крыле] и довершили победу. В этой битве пало также много
эллинов, в особенности сикионцев. Пал и их предводитель Перилай. Самосский
же отряд в мидийском войске, обезоруженный персами, лишь только заметил,
что победа склоняется на сторону эллинов, делал все возможное, чтобы помочь
эллинам. Остальные ионяне также последовали примеру самосцев: они изменили
персам и напали на варваров,

104. Милетянам же персы поручили охрану проходов, чтобы на случай поражения
(что и случилось в действительности) они могли бы найти убежище на высотах
Микале под прикрытием и предводительством милетян. Для этой-то охраны
милетян и поставили на этот пост и отослали из стана, чтобы предотвратить
восстание. Однако милетяне поступили как раз против приказаний: они повели
отступающих персов другими дорогами (дороги эти приводили персов к врагам)
и в конце концов стали открыто, как злейшие враги, умерщвлять персов.

105. В этой битве особенно отличились афиняне, а среди афинян – Гермолик,
сын Евфена, весьма искусный в кулачном бою и борьбе. Этого Гермолика
постигла впоследствии [печальная участь]: во время войны афинян с
каристийцами он пал в битве при Кирне в каристийской земле и покоится в
Гересте. После же афинян больше всего отличились коринфяне, трезенцы и
сикионцы.

106. Прикончив большую часть варваров в сражении или во время бегства,
эллины предали затем огню все их корабли и укрепление. Потом они вытащили
добычу на берег, причем нашли несколько [ящиков] военной казны персов.
После сожжения крепости и кораблей эллины вышли в море. По прибытии на
Самос эллины держали совет о переселении ионян [из их страны]: о том, в
какую именно часть занимаемой эллинами области следовало бы переселить их,
так как Ионию нужно было оставить варварам. Они считали ведь совершенно
невозможным все время защищать ионян, но тем не менее без такой защиты не
было надежды на то, что ионяне смогут безнаказанно отпасть от персов.
Поэтому высшие власти пелопоннесцев предложили изгнать эллинские племена,
стоявшие на стороне персов, из их торговых портов, а землю их отдать
ионянам. Афиняне же, напротив, вообще не хотели и слышать об оставлении
Ионии и не желали даже позволить пелопоннесцам держать совет об афинских
поселениях в Ионии. А так как афиняне были решительно против этого
предложения, то пелопоннесцам пришлось все-таки уступить. Так-то были
приняты в эллинский союз также самосцы, хиосцы и лесбосцы и прочие
островитяне, сражавшиеся вместе с эллинами. Они должны были принести клятву
в том, что будут верны и не изменят союзу. Взяв эту клятву, эллины отплыли
в Геллеспонт.

107. Части варваров, хотя и незначительной, оттесненной на вершины Микале,
все же удалось спастись и благополучно добраться до Сард. В пути Масист,
сын Дария, который участвовал в злополучном сражении, стал осыпать
Артаинта, главного начальника [в этой битве], горькими упреками. Между
прочим, Масист говорил, что тот трусливее бабы [и виновен в поражении], так
как плохо руководил битвой и заслуживает тягчайшей кары за то, что опозорил
царский дом (у персов нет более страшного поношения, чем если кто скажет
кому-нибудь, что тот трусливее женщины). Артаинт же долго терпеливо молчал
и наконец, распалившись гневом, выхватил [персидский] меч, чтобы прикончить
Масиста. А Ксенагор, сын Праксилая, галикарнассец, стоявший сзади Артаинта,
заметил, что тот бросается на Масиста; схватив его поперек туловища, он
поднял и затем бросил наземь. В это время [подбежавшие] телохранители
заслонили Масиста. Этим поступком Ксенагор заслужил великую благодарность
как самого Масиста, так и Ксеркса: он ведь спас царского брата. За этот
подвиг царь сделал Ксенагора правителем Киликии. Впрочем, кроме этого,
больше с ними не случилось в пути никаких происшествий, и персы
[благополучно] прибыли в Сарды.

108. А царь все еще пребывал в Сардах с того времени, как он, потерпев
поражение в морской битве, бежал из Афин [в Азию]. Тогда-то, будучи в
Сардах, Ксеркс воспылал страстью к супруге Масиста, которая также
находилась там. Хотя он и посылал к ней [вестников], но ее оказалось
невозможно склонить [к измене]. Применить же насилие царь не хотел из
уважения к брату Масисту. То же самое чувство [уважения] удерживало и эту
женщину; она прекрасно знала, что ее не принудят силой. Так как у Ксеркса
не было больше других средств [овладеть этой женщиной], то он устроил
свадьбу своего сына Дария и дочери этой женщины и Масиста. Этим царь
надеялся скорее достичь своей цели. Свадьба была совершена с обычными
обрядами, и [после этого] Ксеркс возвратился в Сусы. По прибытии туда царь
принял в свой дом [молодую] супругу Дария. Тогда он почувствовал охлаждение
к супруге Масиста: теперь, изменив свои чувства, Ксеркс воспылал любовью к
супруге Дария, дочери Масиста, которая ему и отдалась. Имя этой женщины
было Артаинта.

109. Через несколько времени, однако, супружеская неверность [жены Дария]
открылась вот каким путем. Аместрида, супруга Ксеркса, подарила царю
пестрый, удивительной красоты плащ, который она сама выткала. Ксеркс с
радостью надел его и пошел к Артаинте. Насладившись этой женщиной, царь
сказал ей, что она может просить у него все, что хочет в награду за любовь:
он готов исполнить любую ее просьбу. Артаинта же отвечала Ксерксу (и это
послужило причиной ее собственной гибели и гибели всего дома): "Дашь ли ты
мне действительно все, что я ни попрошу?". Ксеркс, который менее всего
ожидал от нее такой просьбы, обещал клятвенно. Когда же царь поклялся,
Артаинта смело потребовала его плащ. Ксеркс стал тогда придумывать
всевозможные отговорки, не желая отдавать плащ не по какой-либо иной
причине, а только из страха перед Аместридой. А царица уже и раньше питала
подозрения [в неверности], а теперь поймала бы его на месте преступления.
Царь же стал предлагать Артаинте в дар города, несметное количество золота
и войско, во главе которого будет стоять только она одна (у персов войско
считается великолепным даром). Однако Ксеркс не мог убедить эту женщину, и
ему пришлось подарить ей плащ. А та, весьма обрадовавшись подарку, стала
носить и красоваться в нем.

110. Аместрида услышала, что плащ у Артаинты. Разузнав затем [подробно] о
происшествии, царица обратила свой гнев не на эту женщину, так как
предполагала виновницей и исполнительницей этого дела ее мать, а замыслила
погубить супругу Масиста. Аместрида выждала время, когда ее супруг Ксеркс
давал царский пир. Этот пир бывает раз в году в день рождения царя.
По-персидски этот пир называется "тикта", что на греческом языке значит
"отличный". Только в этот день царь умащает свою голову и одаривает персов.
Этот-то день и выждала Аместрида и потребовала у Ксеркса отдать ей в
подарок супругу Масиста. Ксеркс нашел это требование выдать жену брата
недостойным и возмутительным, которая к тому же была совершенно невиновна в
этом деле. Царь ведь хорошо понимал, зачем она обратилась к нему с такой
просьбой.

111. Между тем царица стала настойчиво добиваться [исполнения своей
просьбы], и царю пришлось (на царском пиру царю нельзя никому отказывать в
просьбе) наконец, правда весьма неохотно, дать согласие. Затем, отдав эту
женщину во власть Аместриды, Ксеркс поступил так. Позволив царице делать со
своей жертвой все, что она хочет, он послал за братом и сказал ему вот что:
"Масист! Ты – сын Дария и мой брат, да к тому же и доблестный муж. Так вот,
отпусти свою супругу, с которой ты живешь, а я дам тебе в жены вместо нее
мою дочь. Пусть она будет твоей супругой. Твою же теперешнюю супругу
отпусти: мне не угодно, чтобы ты жил с нею". Масист же, пораженный такими
словами Ксеркса, ответил так: "Владыка! Какие бесполезные речи заводишь ты
со мною! Ты повелеваешь мне оставить супругу, от которой у меня есть
сыновья и дочери (одну из них ты дал в жены даже собственному сыну),
супругу, столь любезную моему сердцу, и взять в жены твою дочь? Нет, царь!
Сколь ни велика для меня честь, которой ты меня удостоил, стать мужем твоей
дочери, но все же я не сделаю ни того, ни другого. Не принуждай же меня
силой, так как тебе это вовсе не нужно. Для твоей дочери найдется другой
столь же достойный супруг. А мне позволь жить с моей супругой". Так отвечал
Масист. Ксеркс же, распалившись гневом, сказал ему в ответ: "Хорошо же,
Масист! Теперь моя воля такова: не выдам я за тебя своей дочери, но и со
своей женой ты больше не будешь жить. Ты научишься принимать то, что тебе
предлагают!". Услышав эти угрозы, Масист поспешно вышел со словами:
"Владыка! Ты ведь меня еще не погубил!".

112. Между тем, пока Ксеркс вел этот разговор с братом, Аместрида послала
телохранителей Ксеркса изувечить жену Масиста: она велела отрезать у
несчастной груди и бросить псам, а также нос, уши и губы, вырезать язык и
отправить в таком виде домой.

113. Масист же, еще ничего не зная об этом, но предчувствуя недоброе, бегом
бросился домой. Увидев свою жену [столь страшно] изувеченной, он тотчас же,
посоветовавшись с сыновьями, отправился вместе с ними и некоторыми другими
людьми в Бактры. Он хотел поднять восстание в Бактрийской области, чтобы
лишить царя престола. Это, как я думаю, ему, пожалуй, и удалось бы, если бы
он раньше прибыл к бактрийцам и сакам. Действительно, эти народности любили
Масиста, и он был сатрапом Бактрии. Ксеркс, однако, проведал замыслы
Масиста и отправил в погоню за ним отряд, [который] настиг его в пути:
Масист был убит вместе с сыновьями и приверженцами. Это мой рассказ о
страсти Ксеркса и смерти Масиста.

114. Эллины же, отплыв из Микале в Геллеспонт, бросили якорь сначала из-за
противных ветров у [мыса] Лекта. Отсюда они прибыли в Абидос и нашли там
мосты, которые они считали целыми, уже разрушенными (ради этого-то прежде
всего они прибыли в Геллеспонт). Тогда Левтихид и пелопоннесцы решили
отплыть назад в Элладу. Афиняне же и их предводитель Ксантипп, напротив,
решили остаться и напасть на Херсонес. Итак, пелопоннесцы отплыли [домой],
афиняне же переправились из Абидоса в Херсонес и приступили к осаде Сеста.

115. В этот Сест – самую сильную крепость в. этой стране, услышав о
прибытии эллинов, собрались персы из соседних городов. Так, из города
Кардии прибыл перс Эобаз и привез канаты от мостов. В городе же этом жили
местные эолийцы, да еще персы и много других союзных с персами народностей.

116. Владыкой этой области был сатрап Ксеркса перс Артаикт, страшный
нечестивец, обманувший даже царя во время похода на Афины. Артаикт ограбил
храмовые сокровища [героя] Протесилая, сына Ификла из Элеунта. Ведь в
Элеунте на Херсонесе в священной роще находится [святилище и] могила
Протесилая. [В святилище] хранились богатства, золотые и серебряные чаши,
медные статуи, [драгоценные] одежды и другие приношения. [Все это] Артаикт
похитил с царского позволения, обманув царя такими словами: "Владыка! Есть
тут дом одного эллина, который пошел походом на твою землю и за это его
постигло справедливое возмездие – смерть. Подари мне его дом, чтобы впредь
всякий поостерегся идти войной на твою землю". Этим ему легко удалось
убедить Ксеркса подарить ему этот дом. Слова же Артаикта о походе
Протесилая в царскую землю означали вот что: по мнению персов, вся Азия
принадлежит им и правящему царю. Овладев этими сокровищами, Артаикт велел
перенести их из Элеунта в Сест, а священный участок засеять и возделывать.
Сам же, всякий раз когда бывал в Элеунте, то в святилище совокуплялся с
женщинами. Итак, теперь афиняне принялись осаждать Артаикта. А он не был
готов к осаде, не ожидая прихода эллинов: они напали на сатрапа [так
внезапно], что ему некуда было бежать.

117. Между тем осада [Сеста] затянулась до поздней осени, и афиняне уже
стали тяготиться долгим пребыванием на чужбине и безуспешной осадой. Они
просили военачальников возвратиться на родину. Военачальники же ответили,
что не уйдут, пока не возьмут города или пока высшие власти в Афинах не
отзовут их домой. Тогда афинянам пришлось примириться с обстоятельствами.

118. А осажденные в крепости [херсонесцы] уже дошли до последней крайности,
так, что варили и ели ремни от постелей. Когда же они съели даже и это, то
персы с Артаиктом и Эобазом однажды ночью бежали из города: персы
опустились по задней стороне стены, там где меньше всего было неприятелей.
На следующий день херсонесцы дали знак афинянам с башен о бегстве персов и
открыли [городские] ворота. Большая часть [афинского] войска пустилась в
погоню за персами, а другая – заняла город.

119. Эобаза, бежавшего во Фракию, захватили фракийские апсинфии и по своему
обычаю принесли в жертву местному богу Плистору, а спутников его умертвили
другим способом. Артаикта же с товарищами, бежавшими позднее, афиняне
вскоре нагнали за Эгоспотамой и частично после долгого сопротивления
перебили. Остальных же взяли живыми в плен. Этих последних афиняне повели в
оковах в Сест (среди них был также и Артаикт со своим сыном).

120. Тут-то, как рассказывают херсонесцы, случилось с одним из стражей,
когда тот жарил соленую рыбу, вот какое чудо: соленые рыбы запрыгали и
стали биться на огне, словно только что пойманные. И все, столпившись
вокруг, изумлялись этому диву. Артаикт, который также увидел эту диковину,
позвал человека, жарившего соленую рыбу, и сказал: "Друг-афинянин! Не
страшись этого чуда! Оно ведь явлено не тебе, а мне. Протесилай в Элеунте
этим знамением возвещает, что хотя он и мертв и превратился в мумию, но все
же обладает божественной силой, чтобы покарать своего обидчика. Поэтому-то
я хочу заплатить выкуп за мое преступление: за сокровища, похищенные мною
из его святилища, я хочу пожертвовать [богу] 100 талантов; афинянам же,
если они сохранят жизнь мне и моему сыну, я заплачу 200 талантов". Такое
его предложение, однако, афинский военачальник Ксантипп отверг. Ведь его
смерти требовали элеунтцы в возмездие за Протесилая, и так же думал и сам
военачальник. Артаикта отвели на то место побережья, где Ксеркс велел
построить мост (по другим рассказам – на холм, что над городом Мадитом), и,
пригвоздив к столбу, повесили. А сына его на глазах Артаикта побили камнями.

121. После этого афиняне отплыли в Элладу. Они везли с собой среди другой
добычи также и канаты от мостов; [эти канаты] они хотели посвятить в храмы.
В этом году больше ничего не произошло.

122. Дед этого распятого на столбе Артаикта был Артембар, давший персам
один