но возделана124, их охватила зависть и
стремление вновь овладеть этой землей. Так-то афиняне без всякой иной
причины изгнали пеласгов. Напротив, афиняне утверждают, что изгнали они
пеласгов с полным правом125. Ведь пеласги, жившие у подошвы Гиметта, оттуда
причиняли оскорбления афинянам. Дочери афинян постоянно ходили за водой к
источнику Эннеакрунос (ведь в те времена у афинян и прочих эллинов еще не
было рабов). Всякий раз, когда девушки приходили за водой, пеласги с
заносчивым пренебрежением оскорбляли их. Но этого им было еще мало. В конце
концов пеласги даже были пойманы на месте преступления, когда хотели
напасть на Афины. А насколько афиняне выказали себя благороднее пеласгов,
видно из того, что афиняне могли бы перебить их, когда разоблачили их
коварные замысли, но не пожелали этого, а приказали покинуть страну. Итак,
изгнанные пеласги переселились в другие земли, и в том числе на Лемнос126.
Таков рассказ Гекатея и таково предание афинян.

138. Жившие тогда на Лемносе пеласги хотели отомстить афинянам. Пеласги
хорошо знали, когда афиняне справляют празднества, и, снарядив 50-весельные
суда, устроили засаду афинским женщинам во время празднества Артемиды в
Бравроне. Похитив отсюда много женщин, они отплыли с ними на Лемнос и там
сделали их своими наложницами. Когда у этих женщин родилось много детей,
они стали учить младенцев аттическому языку и обычаям. Дети их не желали
даже общаться с детьми пеласгийских женщин, и если мальчик-пеласг бил
кого-нибудь из них, то все остальные сбегались на помощь и отстаивали
своих. Кроме того, они считали даже, что имеют право на власть над детьми
пеласгов и далеко превосходили их силой. Узнав об этом, пеласги стали
держать совет. На совете пеласги с тревогой спрашивали себя, что же в таком
случае станут делать эти мальчики, когда возмужают, если уж теперь они
решились защищать друг друга против детей законных жен и пытаются заставить
их подчиняться. Поэтому пеласги решили умертвить сыновей аттических женщин.
Так они и сделали, а вместе с детьми умертвили и матерей их. За это-то
преступление и за [другие], совершенные прежде женщинами, убившими своих
мужей, спутников Фоанта, все такие ужасные злодеяния в Элладе называют
лемносскими.

139. После убиения пеласгами своих детей и жен земля их вовсе перестала
плодоносить. Их женщины не были так плодовиты, как раньше. А также и скот.
Голод и бездетность заставили их, наконец, отправить послов в Дельфы и
просить об избавлении от этих бед. Пифия же повелела им дать удовлетворение
афинянам, какое те сами им присудят. Тогда пеласги прибыли в Афины и
объявили, что желают дать удовлетворение за причиненные обиды. Афиняне же
приготовили в пританее самое красивое ложе, какое у них было, и рядом
поставили стол, полный наилучших яств. Затем они потребовали от пеласгов
отдать им свою землю в таком же прекрасном состоянии. На это пеласги
ответили: "Когда корабль при северном ветре совершит за один день путь из
вашей страны в нашу, тогда и мы отдадим вам свою землю". Они знали, что это
невозможно, так как Аттика лежит гораздо южнее Лемноса. Вот что случилось
тогда.

140. А много лет спустя, когда афиняне владели уже Херсонесом на
Геллеспонте127, Мильтиад, сын Кимона, во время этесийских ветров, когда они
дуют беспрерывно, прибыл на корабле из Элеунта на Херсонесе на Лемнос и
приказал пеласгам покинуть остров128. При этом он напомнил им изречение
оракула, которое, как они думали, никогда не сбудется. Гефестиейцы
подчинились, а миринейцы не хотели допустить, чтобы Херсонес принадлежал
Аттике. Афиняне осаждали их город, пока они не сдались. Так-то афиняне во
главе с Мильтиадом овладели Лемносом.

                Геродот. История. Книга седьмая. Полигимния.

Книга VII

ПОЛИГИМНИЯ

1-9 10-19 20-29 30-39 40-49 50-59 60-69 70-79 80-89 90-99 100-109 110-119
120-129 130-139 140-149 150-159 160-169 170-179 180-189 190-199 200-209
210-219 220-229 230-239

1. Когда весть о Марафонской битве пришла к царю Дарию, сыну Гистаспа, то
царь еще сильнее распалился гневом на афинян, хотя и раньше питал против
них страшную злобу за нападение на Сарды. Он повелел ускорить приготовления
к походу на Элладу1. Тотчас же царь стал рассылать гонцов по городам с
приказанием снаряжать войско. На этот раз каждый город должен был выставить
еще больше войска, военных кораблей, коней, продовольствия и грузовых
судов, чем раньше. После того как вышло это повеление, вся Азия пришла на
три года в движение, причем собирали и снаряжали всех самых доблестных
мужей в поход на Элладу. Между тем на четвертый год подняли восстание
против персов покоренные Камбисом египтяне2. Тогда Дарий стал еще более
усиленно готовиться в поход против тех и других.

2. Во время этих сборов Дария в поход на Египет и Афины среди его сыновей
началась великая распря из-за царского сана, так как, по персидскому
обычаю, перед походом Дарий должен был назначить другого царя. У Дария еще
до вступления на престол было трое сыновей от первой супруги, дочери
Гобрия, а после воцарения – еще четверо от Атоссы, дочери Кира. Из прежних
сыновей старшим был Артобазан, а из родившихся после – Ксеркс. Как сыновья
разных матерей, те и другие притязали на власть. Так, Артобазан
[утверждал], что он – старший в роде и что у всех народов власть, по
обычаю, принадлежит старшему. Ксеркс же основывал свои притязания на том,
что он – сын Атоссы, дочери Кира, а Кир – освободитель персов3.

3. Дарий еще не успел разрешить этот спор, когда в Сусы как раз прибыл
Демарат, сын Аристона. Лишенный царской власти в Спарте, он добровольно
удалился в изгнание из Лакедемона. Этот-то человек, услышав о ссоре сыновей
Дария, пришел, как гласит молва, к Ксерксу с советом: [в споре в
Артобазаном], кроме приведенных доводов, Ксеркс должен опираться на то, что
родился после воцарения Дария, когда тот был уже владыкой персов. Артобазан
же – когда Дарий еще не был царем. Поэтому нелепо и несправедливо, чтобы
кто-либо другой, кроме Ксеркса, обладал царским саном. В Спарте, по крайней
мере, говорил Демарат, также в обычае, если при сыновьях, родившихся до
воцарения отца, у царя по вступлении на престол рождается еще сын, то этот
позже рожденный становится наследником престола. Ксеркс принял совет
Демарата, и Дарий, признав совет правильным, отдал престол Ксерксу. Я
думаю, впрочем, что Ксеркс, пожалуй, воцарился бы и без этого совета,
потому что Атосса была всемогуща4.

4. Итак, поставив царем Ксеркса, Дарий стал собираться в поход. Но вот
случилось так, что спустя год после восстания в Египте Дарий во время
сборов к походу скончался5 (он всего царствовал 36 лет) и ему так и не
удалось покарать восставших египтян и афинян.

5. Так-то вот после кончины Дария наследником стал его сын Ксеркс. Однако
Ксеркс вначале вовсе не желал идти в поход на Элладу; он снаряжал только
войско против Египта. Был при дворе Ксеркса человек, весьма уважаемый среди
персов,– Мардоний, сын Гобрия (он приходился двоюродным братом Ксерксу и
был сыном сестры Дария). Этот-то Мардоний обратился к царю с таким
предложением: "Владыка! Несправедливо оставлять афинян без наказания за
много зол, которые они причинили персам. Ныне же ты можешь выполнить свой
замысел. Подавив мятеж высокомерного Египта, иди в поход на Афины. Тогда ты
стяжаешь себе добрую славу среди людей, и в будущем любой враг остережется
нападать на твою землю". Эти слова Мардония взывали к отмщению. Потом он
добавил к этому еще вот что: "Европа,– сказал он,– страна замечательно
красивая, изобилует всякого рода плодовыми деревьями, и исключительно
плодородная, и из смертных один только царь достоин обладать ею".

6. Все это Мардоний говорил потому, что, будучи человеком беспокойным, сам
желал стать сатрапом Эллады. Впоследствии Мардоний добился своей цели и
склонил Ксеркса действовать именно так. Помогли ему убедить Ксеркса еще и
другие обстоятельства. Сначала из Фессалии прибыли от Алевадов послы. Они
приглашали царя идти на Элладу, заверяя в своей полной преданности (эти
Алевады были владыками Фессалии). Затем прибыли в Сусы некоторые
Писистратиды и не только повторили предложение Алевадов, но и обещали сверх
того еще больше. Они-то и привезли с собой афинянина Ономакрита –
толкователя оракулов, который собрал [и обнародовал] изречения Мусея. Перед
этим Писистратиды примирились с Ономакритом. Ведь Гиппарх, сын Писистрата,
изгнал Ономакрита из Афин, когда Лас из Гермионы6 уличил его в подделке
оракула [из сборника] Мусея. [Этот оракул гласил], что острова, лежащие у
Лемноса, исчезнут в морской пучине7. Поэтому-то Гиппарх и изгнал
Ономакрита, хотя прежде был связан с ним тесной дружбой. Теперь же
Ономакрит отправился вместе с ними [в Сусы] и всякий раз, являясь пред
царские очи, читал свои прорицания. При этом он пропускал те изречения,
которые намекали на поражение варваров, и выбирал лишь наиболее
благоприятные. Он объявил, что некогда одному персу суждено соединить
мостом Геллеспонт, и предсказал поход Ксеркса. Так Ономакрит побуждал царя
своими прорицаниями, а Писистратиды и Алевады советами.

7. [Уступив таким доводам], Ксеркс решил идти в поход на Элладу и на второй
год после кончины Дария выступил сначала против египетских мятежников.
Восстание было подавлено, и на весь Египет наложено еще более тяжкое, чем
при Дарии, ярмо рабства8. Правителем Египта Ксеркс поставил своего брата
Ахемена, сына Дария. Впоследствии Ахемена, когда он правил Египтом, убил
Инар, сын Псамметиха, ливиец9.

8, А Ксеркс после покорения Египта решил идти в поход на Афины. Царь собрал
чрезвычайное совещание персидских вельмож10, чтобы выслушать их мнение и
объявить всем свою волю. Когда все собрались, Ксеркс сказал так11: "Персы!
Я вовсе не собираюсь вводить ничего нового, но буду следовать лишь старому
обычаю. Ведь, как я слышал от старых людей, мы, персы, никогда еще не жили
в мире с тех пор, как владычество перешло к нам от мидян и Кир одолел
Астиага. Однако это также – воля божества, и все наши великие начинания и
замыслы складываются ко благу. О деяниях Кира, Камбиса и отца моего Дария и
о том, какие они сделали завоевания, вы сами прекрасно знаете и
рассказывать вам не нужно. Я же по вступлении на престол всегда размышлял,
как бы мне не умалить царского сана моих предков и совершить не меньшие,
чем они, деяния на благо персидской державы. И вот, думая об этом, я
нахожу, что мы можем не только стяжать славу и завоевать страну, не меньше
и даже прекраснее и плодороднее нашей нынешней державы, но и покарать
врагов. Ныне я собрал вас, чтобы открыть мой замысел. Я намерен, соединив
мостом Геллеспонт, вести войско через Европу на Элладу и покарать афинян за
все зло, причиненное ими персам и моему родителю12. Вы видели, что и отец
мой Дарий также снаряжался на войну с этим народом. Но его нет в живых, и
ему не дано уже покарать виновных. Поэтому в отмщение за него и за
остальных персов я не сложу оружия до тех пор, пока не возьму и не предам
огню Афины, которые начали творить зло мне и отцу моему. Сначала они вместе
с Аристагором из Милета, нашим рабом, пришли в Сарды и предали пламени
священную рощу и храмы13. Потом всем вам, вероятно, известно, что они
сотворили нам, когда мы высадились на их земле под предводительством Датиса
и Артафрена14. Поэтому-то ныне я и готов к походу на них, причем этот
поход, я думаю, принесет нам дальнейшие выгоды. Если мы покорим афинян и их
соседей, обитающих на земле фригийца Пелопса, то сделаем персидскую державу
сопредельной эфирному царству Зевса. И не воссияет солнце над какой-либо
другой страной, сопредельной с нашей, но все эти страны я обращу с вашей
помощью в единую державу и пройду через всю Европу. Ведь, как я слышал,
дело обстоит так: не остается больше ни одного города и народа на свете,
который осмелился бы восстать против нас, когда мы разделаемся с теми, о
которых я сказал. Так мы наложим и на виновных перед нами и на невиновных
ярмо рабства. Вы же угодите мне, если поступите вот так: каждый из вас
должен в назначенное мною время быть на месте. А кто приведет лучше всего
снаряженное войско15, потом получит от меня дары, как полагают, самые
почетные в нашей стране. Так вот, так и поступайте. Но чтобы вы не думали,
что я поступаю по своему личному усмотрению, я предлагаю этот вопрос на
общее обсуждение и повелеваю каждому желающему высказать свое мнение".
Такими словами он кончил свою речь.

9. После царя взял слово Мардоний: "Владыка,– сказал он,– ты – самый
доблестный из всех прежде бывших и из будущих персов. Слова твои прекрасны
и совершенно истинны. Особенно же [прекрасно] то, что ты не позволишь
издеваться над нами презренным ионянам, живущим в Европе. Действительно,
весьма странно, если мы не покараем эллинов, напавших на нас первыми, в то
время как саков, индийцев, эфиопов, ассирийцев16 и множество других
народов, которые не причинили нам, персам, никаких обид, мы покорили и
поработили только из желания преумножить и расширить нашу державу. Что же
нас страшит? Неужели громадное скопище людей или огромные денежные
средства? Ведь мы знаем, как они воюют, знаем слабость их боевой мощи. Их
потомков мы уже покорили, именно эллинов в нашей части света, называемых
ионянами, эолийцами и дорийцами. Мне довелось самому узнать этих людей,
когда я повелением твоего родителя выступил против них. При этом я, дойдя
до Македонии, не встретил никакого сопротивления и прошел почти до самих
Афин. Хотя эллины привыкли вести войну, но, как я слышал, по невежеству и
глупости воюют самым безрассудным образом. Так, объявив друг другу войну,
они ищут прекрасное и гладкое поле битвы и там сражаются. Поэтому даже
победители возвращаются с большим уроном. О побежденных я даже вообще не
хочу и говорить, потому что они окончательно уничтожены. Так как они
говорят на одном языке, то им следовало бы улаживать споры через глашатаев
и послов и лучше любыми другими способами, чем войнами. А если уж война
вообще неизбежна, то каждый должен искать наименее уязвимое для себя
положение и потом уже начинать войну. Однако, несмотря на вечные войны,
которые эллины бестолково ведут друг с другом, они даже и не подумали мне
оказать сопротивление, хотя я дошел до Македонии. Кто же, в самом деле,
дерзнет, о царь, восстать против тебя, если ты ведешь с собою всю мощь Азии
и все корабли? Я убежден, что эллины никогда не решатся на такую дерзость.
Если же против ожидания я буду обманут и они по своему безрассудству все же
ринутся в бой с нами, то узнают, что на войне мы, персы, доблестнее всех.
Но все же испытаем все средства, так как само собой ничего не дается и
обычно только смелым дерзанием люди достигают цели".

10. Расхвалив в таких словах замыслы Ксеркса, Мардоний умолк. Остальные
персы между тем хранили молчание, не осмеливаясь возражать против
высказанного мнения. Только Артабан, сын Гистаспа, полагаясь на свое
родство с царем, так как он был дядей Ксеркса, сказал вот что: "О царь! Не
будь здесь различных суждений, не пришлось бы и выбирать наилучшее из них,
а лишь принимать одно-единственное. Если же есть много мнений, то и выбор
возможен. Ведь даже само по себе чистое золото нельзя распознать, и только
путем трения на пробирном камне вместе с другим золотом мы определяем
лучшее. Я не советовал твоему родителю, моему брату, Дарию идти походом на
скифов, людей, у которых вовсе нет городов. А он меня не послушал в надежде
покорить скифов, которые все-таки были кочевниками, и выступил в поход.
Однако ему пришлось возвратиться назад, потеряв много храбрых воинов из
своего войска. Ты же, о царь, желаешь ныне идти против людей, гораздо
доблестнее скифов, которые, как говорят, одинаково храбро сражаются и на
море, и на суше. Я должен сказать тебе о том, что меня страшит в этом
походе. По твоим словам, ты намерен построить мост на Геллеспонте и вести
войско через Европу в Элладу. Но может случиться, что ты потерпишь неудачу
на суше, или на море, или в обоих случаях. Ведь противники, говорят,–
храбрый народ. Это видно из того, что одни афиняне уничтожили вторгшееся в
Аттику столь великое войско во главе с Датисом и Артафреном. Впрочем,
врагам, конечно, не удастся одержать верх на суше и на море. Но если они
нападут и одержат победу в морской битве, а затем поплывут к Геллеспонту и
разрушат мост, тогда, о царь, твое положение будет опасно. Я заключаю об
этом не своим умом, но могу представить себе, какое несчастье нас едва не
постигло, когда родитель твой построил мост на Боспоре Фракийском17 и на
реке Истре и переправился в Скифскую землю. Тогда скифы всячески старались
убедить ионян, которым была поручена охрана моста на Истре, разрушить
переправу. И если бы тогда Гистией, тиран Милета, согласился с мнением
прочих тиранов и не воспротивился, то войско персов погибло бы. Впрочем,
даже и подумать страшно, что тогда вся держава царя была в руках одного
человека. Итак, не подвергай себя такой опасности без крайней нужды, но
последуй моему совету. А теперь распусти это собрание и затем, обдумав еще
раз наедине, сообщи нам твое решение, которое ты признаешь наилучшим. Ведь
правильное решение, как я считаю, – дело самое важное. Если даже потом
возникнет какое-либо препятствие, то решение все же не менее хорошо: его
только одолел рок. Напротив, тому, кто принял плохое решение, может, если
судьба к нему благосклонна, выпасть даже неожиданное счастье, но, несмотря
на это, решение остается не менее плохим. Ты видишь, как перуны божества
поражают стремящиеся ввысь живые существа, не позволяя им возвышаться в
своем высокомерии над другими. Малые же создания вовсе не возбуждают
зависти божества. Ты видишь, как бог мечет свои перуны в самые высокие дома
и деревья. Ведь божество все великое обыкновенно повергает во прах. Так же
и малое войско может сокрушить великое и вот каким образом: завистливое
божество может устрашить воинов или поразить перуном так, что войско
позорно погибнет. Ведь не терпит божество, чтобы кто-либо другой, кроме
него самого, высоко мнил о себе. Итак, поспешность всегда ведет к неудачам,
отчего происходит великий вред для нас. Напротив, промедление ко благу,
которое хотя и не сразу проявляется, но со временем убеждаешься в этом.
Таков мой совет, о царь. Ты же, Мардоний, сын Гобрия, перестань говорить
пренебрежительно об эллинах, которые, конечно, не заслуживают этого. Ведь
такими клеветническими речами ты подстрекаешь царя к войне с эллинами. Ради
этого-то ты, думается, прилагаешь все старания. Но да не будет этого! Нет
ничего страшнее клеветы: ведь клевета двоих делает преступниками, а
третьего – жертвой. Клеветник виновен в том, что возводит обвинения за
глаза. А тот, кто ему верит, виновен, потому что судит, не разобрав точно
дела. Отсутствующий же страдает от того, что один клевещет на него, а
другой считает дурным человеком. Но ведь если уж непременно нужно идти
войной на этот народ, то пусть царь останется в Персидской земле. А мы оба
оставим наших детей в залог. Затем ты, Мардоний, один выступай в поход,
набери людей по собственному выбору и войско, сколь угодно большое. Если
поход царя окончится так, как ты говоришь, то пусть мои дети будут
умерщвлены, а вместе с ними и сам я. Но если выйдет, как я предвещаю, то
пусть та же участь постигнет твоих детей и тебя самого, если ты вообще
вернешься домой. Если же ты не согласен с этим, но все-таки поведешь войско
на Элладу, то я предрекаю тебе: когда-нибудь иные люди здесь, на Персидской
земле, еще услышат, что Мардоний, ввергнувший персов в бездну несчастий,
погиб, растерзанный псами и птицами18 где-нибудь в Афинской или Македонской
земле, если только еще не раньше по дороге туда. И тогда-то он поймет: на
какой народ побуждал царя идти войной".

11. Так говорил Артабан, а Ксеркс гневно возразил ему такими словами:
"Артабан, ты – брат моего родителя! Это спасет тебя от заслуженной кары за
твои вздорные речи. Но все-таки я хочу заклеймить тебя позором, так как ты
– малодушный трус: т