ог, а [просто] человек, и нет и не будет ни одного смертного, которого от
рождения ни постигло бы в жизни несчастье. И именно, самых великих из людей
и поражают самые страшные бедствия". На этот призыв локры и фокийцы
поспешили в Трахин на помощь.

204. У каждого города были свои особые военачальники. Но среди них особенно
достоин восхищения главный начальник всего войска лакедемонянин Леонид, сын
Анаксандрида, потомок Леонта, Еврикратида, Анаксандра, Еврикрата, Полидора,
Алкамена, Телекла, Архелая, Гегесилая, Дорисса, Леобота, Эхестрата, Эгия,
Еврисфена, Аристодема, Аристомаха, Клеодея, Гилла и Геракла. Леонид же
получил спартанский престол неожиданно.

205. У Леонида было два старших брата – Клеомен и Дорией, и поэтому он
отбросил мысль стать царем. Однако Клеомен скончался, не оставив
наследников мужского пола, а Дориея также не было уже в живых (он погиб в
Сикелии)163. Так-то Леонид вступил на престол, потому что был старше
Клеомброта (тот был младшим сыном Анаксандрида) и, кроме того, потому что
был женат на дочери Клеомена164. Этот Леонид пришел в Фермопилы, отобрав
себе, по обычаю, отряд в 300 человек и притом таких, у кого уже были
дети165. По пути туда он присоединил к своему отряду также и перечисленных
мною выше фиванцев под начальством Леонтиада, сына Евримаха. Леонид так
поспешно присоединил к себе только одних фиванцев из всех эллинов именно
потому, что над ними тяготело тяжкое подозрение в сочувствии мидянам. Итак,
царь призвал их на войну, желая удостовериться, пошлют ли они войско на
помощь или же открыто откажутся от союза с эллинами. Фиванцы все же послали
ему людей, хотя и думали об измене.

206. Отряд же этот во главе с Леонидом спартанцы выслали вперед для того,
чтобы остальные союзники видели это и также выступили в поход и не перешли
на сторону мидян, заметив, что сами спартанцы медлят. Дело было в канун
праздника Карнеи. По окончании празднества спартанцы собирались, оставив в
Спарте только стражу, быстро выступить на помощь со всем своим войском. Так
же думали поступить и прочие союзники, так как с этими событиями как раз
совпадали и Олимпийские игры166. И действительно, никто не предполагал, что
борьба за Фермопилы так быстро окончится, и поэтому послали туда передовой
отряд. Так решили поступить союзники.

207. Между тем, лишь только персидский царь подошел к проходу, на эллинов
напал страх и они стали держать совет об отступлении. Все пелопоннесские
города предложили возвратиться в Пелопоннес и охранять Истм. Фокийцы и
локры пришли в негодование от такого предложения, и потому Леонид принял
решение оставаться там и послать вестников в города с просьбой о помощи,
так как у них слишком мало войска, чтобы отразить нападение мидийских
полчищ.

208. Во время этого совещания Ксеркс послал всадника-лазутчика выведать
численность и намерение врагов. Ведь еще в Фессалии царь получил сведения,
что в Фермопилах собрался маленький отряд под начальством лакедемонян и
Леонида из рода Гераклидов. Когда этот всадник подъехал к стану, он не мог,
правда, разглядеть весь стан (ведь тех, кто находился за восстановленной
стеной, нельзя было видеть). Лазутчик заметил лишь воинов, стоявших на
страже перед стеной. А в это время стражу перед стеной как раз несли
лакедемоняне. И он увидел, как одни из них занимались телесными
упражнениями, а другие расчесывали волосы. Он смотрел на это с удивлением и
старался заметить число врагов. Когда же он все точно узнал, то спокойно
уехал назад, так как на него не обратили никакого внимания. По возвращении
всадник передал Ксерксу все, что видел.

209. Услышав рассказ лазутчика, Ксеркс не мог понять, что спартанцы таким
образом действительно готовятся, как подобает мужчинам, к борьбе не на
жизнь, а на смерть. Поведение спартанцев казалось царю смешным, и он велел
послать за Демаратом, сыном Аристона, который находился в стане персов.
Когда Демарат явился, Ксеркс стал подробно расспрашивать его, желая понять
действия лакедемонян. Демарат же отвечал: "Ведь я уже раньше, царь, когда
ты еще собирался в поход на Элладу, рассказывал тебе об этих людях. Но ты
поднял меня на смех, когда я тебя предупреждал, каков, по-моему, будет
исход этого предприятия. Ведь для меня, царь, говорить правду наперекор
тебе – самая трудная задача. Но все же выслушай меня теперь. Эти люди
пришли сюда сражаться с нами за этот проход, и они готовятся к битве. Таков
у них обычай: всякий раз, как они идут на смертный бой, они украшают себе
головы. Знай же, царь, если ты одолеешь этих людей и тех, кто остался в
Спарте, то уже ни один народ на свете не дерзнет поднять на тебя руку. Ныне
ты идешь войной на самый прославленный царский род и на самых доблестных
мужей в Элладе". Ксеркс же слушал эти слова с большим недоверием и спросил
затем: "Как же они при такой малочисленности будут сражаться с моими
полчищами?". Демарат отвечал: "Царь! Поступи со мной, как с лжецом, если не
выйдет так, как я тебе говорю! ".

210. Эти слова Демарата, однако, не убедили Ксеркса. Четыре дня царь велел
выждать, все еще надеясь, что спартанцы обратятся в бегство. Наконец на
пятый день, так как эллины все еще не думали двигаться с места, но, как он
думал, продолжали стоять из наглого безрассудства, царь в ярости послал
против них мидян и киссиев с приказанием взять их живыми и привести пред
его очи. Мидяне стремительно бросились на эллинов; [при каждом натиске]
много мидян падало, на место павших становились другие, но не отступали,
несмотря на тяжелый урон. Тогда, можно сказать, всем стало ясно, и в
особенности самому царю, что людей у персов много, а мужей [среди них]
мало. Схватка же эта длилась целый день.

211. Получив суровый отпор, мидяне вынуждены были отступить. На смену им
прибыли персы во главе с Гидарном (царь называл их "бессмертными"). Они
думали легко покончить с врагами. Но когда дело дошло до рукопашной, то
персы не добились большего успеха, чем мидяне, но дело шло одинаково плохо:
персам приходилось сражаться в теснине с более короткими копьями, чем у
эллинов. При этом персам не помогал их численный перевес. Лакедемоняне же
доблестно бились с врагом и показали свою опытность в военном деле перед
неумелым врагом, между прочим, вот в чем. Всякий раз, когда они время от
времени делали поворот, то все разом для вида обращались в бегство. При
виде этого варвары с боевым кличем и шумом начинали их теснить. Спартанцы
же, настигаемые врагом, поворачивались лицом к противнику и поражали
несметное число персов. При этом, впрочем, погибало и немного спартанцев.
Так как персы никак не могли овладеть проходом, хотя и пытались штурмовать
отдельными отрядами и всей массой, то им также пришлось отступить.

212. Во время этих схваток царь, как рассказывают, наблюдал за ходом
сражения и в страхе за свое войско трижды вскакивал со своего трона. Так
они бились в тот день, но и следующий день не принес варварам удачи.
Варвары нападали в расчете на то, что при малочисленности врагов они все
будут изранены и не смогут уже сопротивляться. Эллины же стояли в боевом
строю по племенам и родам оружия, и все сражались, сменяя друг друга, кроме
фокийцев. Фокийцы же были отосланы на гору охранять горную тропу. А персы,
увидев, что дело идет не лучше вчерашнего, вновь отступили.

213. Между тем царь не знал, что делать дальше. Тогда явился к нему некий
Эпиальт, сын Евридема, малиец. Надеясь на великую царскую награду, он
указал персам тропу, ведущую через гору в Фермопилы, и тем погубил бывших
там эллинов. Впоследствии предатель из страха перед лакедемонянами бежал в
Фессалию, и пилагоры (собравшиеся в Пилее амфиктионы) объявили за голову
беглеца денежную награду. Через некоторое время Эпиальт возвратился на
родину в Антикиру и был там убит Афинадом из Трахина. Афинад же этот
умертвил Эпиальта по другой причине (о чем я расскажу позднее), но все же
получил награду от лакедемонян. Так впоследствии погиб Эпиальт.

214. Есть, однако, и другое распространенное предание, будто с таким же
предложением к царю обратились Онет из Кариста, сын Фанагора, и Коридалл из
Антикиры и провели персов через гору. Впрочем, я вовсе этому не верю.
Прежде всего это предание следует отвергнуть потому, что пилагоры эллинов
объявили денежную награду не за голову Онета и Коридалла, а за Эпиальта из
Трахина (а они-то уже должны были прекрасно знать истину). Затем мы знаем,
что Эпиальт бежал именно по этой причине. Онет же мог знать эту тропу, даже
и не будучи малийцем, если ему подолгу приходилось жить в этой стране. Но
Эпиальт действительно был проводником персов по этой тропе вокруг горы, и
поэтому я и считаю его виновником.

215. Ксеркс же принял предложение Эпиальта и тотчас, чрезвычайно
обрадовавшись, послал Гидарна с его отрядом. Персы вышли из стана около
того времени, когда зажигают светильники. Тропу же эту некогда отыскали
местные малийцы и указали путь по ней фессалийцам против фокийцев (фокийцы
же, оградив стеной проход, считали себя в безопасности от нападения).
Впрочем, уже с тех пор, как тропа была открыта, малийцы ею совершенно не
пользовались.

216. Тропа эта идет так: начинается она от реки Асопа, текущей по горному
ущелью (гора там носит одинаковое с тропой название – Анопея). Проходит же
эта Анопея вдоль горного хребта и оканчивается у города Альпена (первого
города локров со стороны Малиды), у так называемой скалы Мелампиг и у
"Обителей Керкопов", в самом узком месте прохода.

217. По этой-то тропе после переправы через Асоп персы шли целую ночь.
Справа возвышались Этейские горы, а слева – Трахинские. И вот уже засияла
утренняя заря, когда они достигли вершины горы. В этом месте горы (как я
уже раньше сказал) стояла на страже 1000 фокийских гоплитов для защиты
своей земли и охраны тропы. Проход внизу сторожили вышеперечисленные
отряды. Охранять же тропу, ведущую через гору, добровольно предложили
Леониду фокийцы.

218. А фокийцы заметили, что персы уже стоят на вершине, вот каким образом.
Поднимались ведь персы на гору незаметно, так как она вся густо поросла
дубовым лесом. Стояла полная тишина, и, когда внезапно раздался сильный
треск (от листвы, естественно шуршавшей под ногами воинов), фокийцы
вскочили и бросились к оружию. В этот-то момент и показались варвары. С
изумлением увидели варвары перед собою людей, надевавших на себя доспехи.
Ибо они, не ожидая встретить никакого сопротивления, наткнулись на отряд
воинов. Тогда Гидарн, опасаясь, что это – не фокийцы, а лакедемоняне,
спросил Эпиальта, откуда эти воины. Получив точные сведения, он построил
воинов в боевой порядок. А фокийцы под градом стрел тотчас же бежали на
вершину горы и, думая, что персы нападают именно на них, уже приготовились
к смерти. Так думали фокийцы, а персы во главе с Эпиальтом и Гидарном даже
не обратили на них внимания, но поспешно начали спуск.

219. Эллинам же в Фермопилах первым предсказал на заре грядущую гибель
прорицатель Мегистий, рассмотрев внутренности жертвенного животного. Затем
прибыли перебежчики с сообщением об обходном движении персов. Это случилось
еще ночью. Наконец, уже на рассвете, спустившись бегом с вершины, явились
"дневные стражи" [с такой же вестью]. Тогда эллины стали держать совет, и
их мнения разделились. Одни были за то, чтобы не отступать со своего поста,
другие же возражали. После этого войско разделилось: часть его ушла и
рассеялась, причем каждый вернулся в свой город; другие же и с ними Леонид
решили оставаться.

220. Рассказывают также, будто сам Леонид отослал союзников, чтобы спасти
их от гибели. Ему же самому и его спартанцам не подобает, считал он,
покидать место, на защиту которого их как раз и послали. И к этому мнению я
решительно склоняюсь. И даже более того, я именно утверждаю, что Леонид
заметил, как недовольны союзники и сколь не охотно подвергаются опасности
вместе с ним, и поэтому велел им уходить. А сам он считал постыдным
отступать. Если, думал Леонид, он там останется, то его ожидает бессмертная
слава и счастье Спарты не будет омрачено. Ибо когда спартанцы воспросили
бога об этой войне (еще в самом начале ее), то Пифия изрекла им ответ: или
Лакедемон будет разрушен варварами, или их царь погибнет. Этот оракул Пифия
дала им в следующих шестимерных стихах:

Ныне же вам изреку, о жители Спарты обширной:
 Либо великий и славный ваш град чрез мужей-персеидов
 Будет повергнут во прах, а не то – из Гераклова рода
 Слезы о смерти царя пролиет Лакедемона область.
 Не одолеет врага ни бычачья, ни львиная сила,
 Ибо во брани Зевсова мощь у него и брань он не прежде
 Кончит, чем град целиком иль царя на куски растерзает.

Так, вероятно, рассуждал Леонид. А так как он желал стяжать славу только
одним спартанцам, то, по-моему, вероятнее, что царь сам отпустил союзников,
а не они покинули его из-за разногласий, нарушив военную дисциплину.

221. Доводом, и притом немаловажным, в пользу этого мнения, по-моему,
является еще вот что: достоверно известно, что Леонид отослал упомянутого
прорицателя акарнанца Мегистия (этот Мегистий находился при войске; по
преданию, он был отдаленным потомком Мелампода и предсказал Леониду
грядущую судьбу по внутренностям жертвенных животных), чтобы тот не погиб
вместе с ним. Однако Мегистий сам не покинул спартанцев, несмотря на
приказ, но только отпустил своего единственного сына, который вместе с
отцом участвовал в походе.

222. Итак, отпущенные союзники ушли по приказу Леонида. Только одни
феспийцы и фиванцы остались с лакедемонянами. Фиванцы остались с неохотой,
против своей воли, так как Леонид удерживал их как заложников; феспийцы же,
напротив, – с великой радостью: они отказались покинуть Леонида и его
спартанцев. Они остались и пали вместе со спартанцами. Предводителем их был
Демофил, сын Диадрома.

223. Между тем Ксеркс совершил жертвенное возлияние восходящему солнцу167.
Затем, выждав некоторое время, выступил около того часа, когда рынок
наполняется народом. Такой совет дал царю Эпиальт. Ибо спуск с горы скорее
и расстояние гораздо короче, чем дорога в обход или подъем. Наконец,
полчища Ксеркса стали подходить. Эллины же во главе с Леонидом, идя на
смертный бой, продвигались теперь гораздо дальше в то место, где проход
расширяется. Ибо в прошлые дни часть спартанцев защищала стену, между тем
как другие бились с врагом в самой теснине, куда они всегда отступали.
Теперь же эллины бросились врукопашную уже вне прохода, и в этой схватке
варвары погибали тысячами. За рядами персов стояли начальники отрядов с
бичами в руках и ударами бичей подгоняли воинов все вперед и вперед. Много
врагов падало в море и там погибало, но гораздо больше было раздавлено
своими же. На погибающих никто не обращал внимания. Эллины знали ведь о
грозящей им верной смерти от руки врага, обошедшего гору. Поэтому-то они и
проявили величайшую боевую доблесть и бились с варварами отчаянно и с
безумной отвагой.

224. Большинство спартанцев уже сломало свои копья и затем принялось
поражать персов мечами. В этой схватке пал также и Леонид после доблестного
сопротивления и вместе с ним много других знатных спартанцев168. Имена их,
так как они заслуживают хвалы, я узнал. Узнал я также и имена всех трехсот
спартанцев. Много пало там и знатных персов; в их числе двое сыновей Дария
– Аброком и Гиперанф, рожденных ему дочерью Артана Фратагуной. Артан же был
братом царя Дария, сына Гистаспа, сына Арсама. Он дал Дарию в приданое за
дочерью все свое имущество, так как у него она была единственной.

225. Итак, два брата Ксеркса пали в этой битве. За тело Леонида началась
жаркая рукопашная схватка между персами и спартанцами, пока наконец
отважные эллины не вырвали его из рук врагов (при этом они четыре раза
обращали в бегство врага). Битва же продолжалась до тех пор, пока не
подошли персы с Эпиальтом. Заметив приближение персов, эллины изменили
способ борьбы. Они стали отступать в теснину и, миновав стену, заняли
позицию на холме – все вместе, кроме фиванцев. Холм этот находился у входа
в проход (там, где ныне стоит каменный лев в честь Леонида). Здесь
спартанцы защищались мечами, у кого они еще были, а затем руками и зубами,
пока варвары не засыпали их градом стрел, причем одни, преследуя эллинов
спереди, обрушили на них стену, а другие окружили со всех сторон.

226. Из всех этих доблестных лакедемонян и феспийцев самым доблестным все
же, говорят, был спартанец Диенек. По рассказам, еще до начала битвы с
мидянами он услышал от одного человека из Трахина: если варвары выпустят
свои стрелы, то от тучи стрел произойдет затмение солнца. Столь великое
множество стрел было у персов! Диенек же, говорят, вовсе не устрашился
численности варваров и беззаботно ответил: "Наш приятель из Трахина принес
прекрасную весть: если мидяне затемнят солнце, то можно будет сражаться в
тени".

227. Такие и подобные достопамятные слова, по рассказам, говорил
лакедемонянин Диенек. А после него самыми доблестными, говорят, были два
брата – Алфей и Марон, сыновья Ореифанта. Среди феспийцев же особенно
отличился один, по имени Дифирамб, сын Гарматида.

228. Погребены же они на том месте, где они пали. Им и павшим еще до того,
как Леонид отпустил союзников, поставлен там камень с надписью, гласящей:

Против трехсот мириад здесь некогда бились
 Пелопоннесских мужей сорок лишь сотен всего.

Эта надпись начертана в честь всех павших воинов, а лакедемонянам особая:

Путник, пойди возвести нашим гражданам в Лакедемоне,
 Что, их заветы блюдя, здесь мы костьми полегли.

Эта надпись в честь лакедемонян, а прорицателю вот какая:

Славного это могила Мегистия, коего миды
 Некогда тут умертвили, бурный Сперхей перейдя.
 Ведал преславный гадатель грядущую верную гибель,
 Но все же не захотел Спарты покинуть царя.

Этими надписями и памятными столпами, кроме надписи в честь прорицателя,
почтили павших амфиктионы169. Надпись же в честь прорицателя Мегистия
посвятил ему Симонид, сын Леопрепея, в память о дружбе.

229. Рассказывают, что двое из трехсот [спартанцев] – Еврит и Аристодем –
оба могли бы остаться в живых, если бы были единодушны, и возвратиться в
Спарту (они были отпущены Леонидом из стана и лежали в Альпенах, страдая
тяжелым глазным недугом). Или же, не желая вернуться на родину, они могли
бы по крайней мере умереть вместе с остальными. Хотя им открывались обе эти
возможности, но они не достигли взаимного согласия, разойдясь во мнениях.
Еврит, узнав о том, что персы обошли гору, потребовал свои доспехи. Затем,
облачившись в доспехи, он приказал илоту вести его к бойцам. Илот провел
Еврита в Фермопилы, но потом бежал, а Еврит попал в самую гущу схватки и
погиб. Аристодем же не имел мужества [умереть] и остался жив. Если бы
вернулся только один Аристодем больным в Спарту или оба они вместе, то,
думается, спартанцы не стали бы гневаться на него. Теперь же, когда один из
них пал, а другой (выставив ту же причину в свое оправдание) не захотел
умереть, спартанцы неизбежно должны были сильно озлобиться на него.

230. Таким-то образом и с такой оговоркой, гласит одно предание, Аристодем
прибыл в Спарту невредимым. Другие же рассказывают, что его послали
вестником из стана и он мог успеть к началу битвы, но не пожелал этого, а,
умышленно задержавшись в пути, сохранил себе жизнь. Между тем другой гонец
(его товарищ) подоспел к сражению и погиб.

231. По возвращении в Лакедемон Аристодема ожидало бесчестие и позор.
Бесчестие состояло в том, что никто не зажигал ему огня и не разговаривал с
ним, а позор – в том, что ему дали прозвание Аристодем-Трус. Впрочем, в
битве при Платеях Аристодему удалось совершенно загладить тяготевшее над
ним позорное обвинение.

232. Рассказывают, впрочем, что в живых остался еще один из этих трехсот,
по имени Пантит, отправленный гонцом в Фессалию. По возвращении в Спарту
его также ожидало бесчестие, и он повесился.

233. Между тем фиванцам во главе с Леонтиадом пришлось в силу необходимости
некоторое время сражаться заодно с эллинами пр