из советников, Ликид, высказался за то, что лучше было бы не отвергать
предложения Мурихида, а представить его народному собранию. А подал такое
мнение Ликид неизвестно, потому ли, что был подкуплен Мардонием, или
оттого, что считал его действительно правильным. Афиняне же, услышав такой
совет, пришли в негодование (советники – не менее, чем народ, с нетерпением
ожидавший на улице) и тотчас обступили Ликида и побили его камнями.
Геллеспонтийца же Мурихида они отпустили невредимым. На Саламине между тем
поднялось смятение из-за Ликида; афинские женщины, узнав о происшествии,
знаками подстрекая и забирая по пути с собой одна другую, явились к жилищу
Ликида и побили камнями его жену и детей.

6. На Саламин же афиняне переправились вот как. В ожидании прибытия
пелопоннесского войска афиняне оставались в Аттике. Но так как пелопоннесцы
все время медлили с помощью, попусту проводя время, а Мардоний наступал и,
как сообщали, стоял уже в Беотии, то афиняне перенесли свое имущество в
безопасное место, а сами переправились на Саламин. А в Лакедемон афиняне
отправили послов с упреками лакедемонянам за то, что те допустили вторжение
варваров в Аттику, не встретив врага в Беотии. Послы должны были, кроме
того, напомнить им о щедрых посулах персидского царя афинянам (в случае их
перехода к персам). Да к тому же еще объявить лакедемонянам: если те
откажут в помощи, афиняне сами найдут средство спасения.

7. Лакедемоняне же как раз справляли тогда праздник, именно Гиакинфии, и
для них важнее всего в то время было чествование божества (да и стена,
воздвигаемая в Истме, была почти готова, и на ней даже ставили зубцы
[башен]). По прибытии в Лакедемон афинские послы вместе с мегарцами и
платейцами явились к эфорам и сказали вот что: "Послали нас афиняне и
велели передать вам, что царь мидян возвращает нам нашу землю и желает
заключить с нами союз на условиях полного равенства [обеих сторон], без
обмана и коварства. Он жалует нам кроме нашей земли еще и другую по нашему
выбору. А мы не приняли его предложений из благоговейного страха перед
эллинским Зевсом и потому, что измена Элладе для нас – отвратительное
деяние. Мы отказались, хотя эллины обижали нас и покинули на произвол
судьбы и хотя мы знали, что мир с царем нам выгоднее войны. Все же
добровольно мы, конечно, не заключили мира с персами. И [поэтому] наш образ
действий и намерения по отношению к эллинам честны и искренни. Вы же,
напротив, были тогда в сильнейшей тревоге: как бы мы не помирились с
персидским царем. А после того как вам стали ясны наши намерения (именно,
что мы никогда не предадим Эллады) и так как стена на Истме была почти
готова, тогда вы стали совершенно безразличны к афинянам. Договорившись с
нами встретить персов в Беотии, вы покинули нас и допустили варваров в
Аттику. Поэтому-то афиняне в данный момент гневаются на вас: ведь вы
поступили нечестно. Афиняне требуют теперь, чтобы вы без промедления
послали войско и вместе с ними дали отпор врагу в Аттике. Но так как мы уже
[из-за вашей медлительности] опоздали вступить в Беотию, то на нашей земле
самым подходящим полем битвы будет Фриасийская равнина".

8. Выслушав эту речь, эфоры отложили ответ на следующий день, а потом –
снова на день. И так они поступали 10 дней, откладывая ответ со дня на
день. А в это время пелопоннесцы с великим усердием возводили стену на
Истме и закончили работы. И я по крайней мере не могу привести никакой иной
причины, почему спартанцы, когда Александр был в Афинах, всеми силами
старались не допустить примирения афинян с персами, а потом совершенно
перестали заботиться об этом, кроме той, что теперь они успели укрепить
Истм и считали, что афиняне им уже более не нужны. А когда Александр прибыл
в Аттику, стена [на Истме] была еще не готова, но работы, впрочем, велись
усердно, так как спартанцы были охвачены ужасом перед [нашествием] персов.

9. Наконец спартанцы дали ответ и выступили, и вот при каких
обстоятельствах. Накануне дня последнего приема афинских послов некто Хилей
из Тегеи (человек, наиболее уважаемый из чужеземцев в Лакедемоне) узнал от
эфоров содержание речи афинян и сказал им вот что: "Дело обстоит вот как,
эфоры: если афиняне – не наши друзья, а, наоборот, союзники персидского
царя, то ворота в Пелопоннес, несмотря на мощную стену поперек Истма,
врагам открыты. Поэтому послушайтесь меня и уступите, пока афиняне еще не
приняли какого-нибудь гибельного решения для Эллады".

10. Так Хилей советовал спартанцам. А те взвесили его слова и тотчас же,
ничего не сообщив послам трех городов, еще ночью выслали отряд в 500
спартанцев (причем к каждому спартанскому гоплиту приставили по семи
илотов). Предводительствовать этим войском в походе они приказали Павсанию,
сыну Клеомброта. Высшее начальство по закону принадлежало, собственно,
Плистарху, сыну Леонида. Но тот был еще ребенком, а Павсаний как его
двоюродный брат являлся его опекуном (ведь Клеомброта, отца Павсания, сына
Анаксандрида, уже не было в живых). После того как Клеомброт отвел домой
войско, строившее стену на Истме, он вскоре скончался. Отвел же Клеомброт
войско с Истма вот почему: во время гадания по жертвам о походе против
персов солнце на небе померкло. Павсаний же взял себе в товарищи
Еврианакта, сына Дориея, также происходившего из царского рода.

11. Итак, войско во главе с Павсанием покинуло Спарту. А послы, еще ничего
не зная об отправлении войска из Спарты, с наступлением дня пришли к
эфорам, намереваясь также покинуть Лакедемон и вернуться домой. И вот,
явившись к эфорам, послы повели такую речь: "Вы, лакедемоняне, остаетесь
здесь, справляете Гиакинфии, веселитесь, предавая своих союзников! А
афиняне, с которыми вы так недостойно обращаетесь, вынуждены будут теперь
заключить мир с персидским царем, как только у них будет возможность для
этого, так как у них больше нет союзников. Если же мы примиримся с персами,
то, естественно, станем союзниками царя и тогда пойдем в поход вместе с
персами, против кого они нас поведут. А чем все это кончится для вас, вы
потом узнаете". В ответ на эту речь послов эфоры дали клятвенное заверение:
их воины выступили в поход против чужеземцев (чужеземцами они называли
варваров) и теперь, должно быть, прибыли уже к святилищу Ореста. Послы же
не поняли их и спросили: "Что значат эти слова". И тогда они узнали всю
правду и в полном изумлении немедленно отправились вслед за войском. Вместе
с ними вышел также пятитысячный отряд тяжеловооруженных лакедемонских
периэков.

12. Между тем спартанцы спешили к Истму. Аргосцы же, лишь только узнали о
выступлении войска во главе с Павсанием из Спарты, послали глашатаем в
Аттику лучшего скорохода, какого могли найти, так как они раньше
добровольно обещали Мардонию задержать выступление спартанцев. Прибыв в
Афины, скороход передал Мардонию вот что: "Мардоний! Послали меня аргосцы с
вестью: спартанское ополчение покинуло Спарту и аргосцы не в силах помешать
их выступлению. Поэтому постарайся хорошо обдумать положение".

13. После этого скороход поспешил назад, а Мардоний, получив такую весть,
не имел больше охоты оставаться в Аттике. Однако он пока не трогался с
места, желая проведать намерения афинян: он не опустошал и не разорял
Аттики, так как все еще не терял надежды на мир с афинянами. Когда же
Мардонию не удалось склонить афинян на свою сторону и он понял [истинное]
положение дел, то отступил, пока войско Павсания еще не прибыло на Истм,
предав огню Афины. Все, что еще уцелело [в городе] от стен, жилых домов и
храмов, он велел разрушить и обратить во прах. Отступил Мардоний вот по
какой причине. Аттическая земля была неудобна для действий персидской
конницы, и, потерпи он здесь поражение, отступать пришлось бы через ущелье,
где персов могла бы задержать даже горсть врагов. Поэтому-то Мардоний и
решил возвратиться в Фивы и дать битву у дружественного города и на земле,
удобной для действий конницы.

14. Итак, Мардоний начал отступление. В пути пришла к нему весть о том, что
1000 лакедемонян – головной отряд эллинского войска – уже стоит в Мегерах.
Узнав об этом, Мардоний стал обдумывать, как бы ему прежде всего захватить
этот отряд. Итак, он повернул назад и повел войско в Мегары. Конница же
двинулась вперед и опустошила Мегариду. Эта была самая дальняя страна на
западе Европы, до которой дошло это персидское войско.

15. После этого Мардоний получил [новую] весть, что эллины собрались на
Истме. На обратном пути он шел через Декелею, потому что беотархи послали
за соседями – жителями Асопа, чтобы те показали путь войску в Сфендалу и
оттуда в Танагру. В Танагре Мардоний остановился на ночлег и затем на
следующий день направился в Скол и теперь находился уже на Фиванской земле.
Там он приказал вырубить [плодовые] деревья на полях фиванцев, хотя те
держали сторону персов. Мардоний сделал это, впрочем, без всякого злого
умысла против них: ему было настоятельно необходимо построить полевое
защитное укрепление для войска, чтобы иметь убежище на случай поражения.
[Укрепленный] стан, построенный Мардонием, простирался, начиная от Эрифр,
мимо Гисий, вплоть до Платейской области вдоль реки Асопа. Впрочем,
Мардоний укрепил стан не на всем протяжении, а только приблизительно на 10
стадий по обеим сторонам [полевого] укрепления.В то время когда варвары
занимались этими работами, Аттагин, сын Фринона, фиванец, устроил у себя
роскошный пир и пригласил самого Мардония и с ним пятьдесят знатнейших
персов. Приглашенные персы явились. Пиршество происходило в Фивах.

16. То, что случилось дальше, я узнал от Ферсандра из Орхомена, одного из
самых уважаемых людей в городе. А Ферсандр рассказывал, что Аттагин позвал
его самого на пир и кроме него еще пятьдесят фиванцев. Аттагин разместил
каждого из гостей не на отдельном ложе, но перса с фиванцем [попарно] на
одном ложе. После обеда за вином сосед его по ложу на эллинском языке
спросил, откуда он. Ферсандр же ответил, что он из Орхомена. Тогда перс
сказал: "Так как ты – мой сотрапезник и мы вместе совершили возлияние, то в
память моего дружеского расположения я желаю открыть тебе кое-что, что
поможет тебе в будущем принять полезное решение. Видишь ли пирующих здесь
персов и войско, которое оставлено нами в стане там на реке? От всех этих
людей (ты скоро это увидишь) останется какая-нибудь горсть воинов". Слова
эти перс произнес с горькими слезами. А Ферсандр в изумлении от такой речи
спросил тогда: "Не следует ли сообщить обо всем этом Мардонию и подчиненным
ему военачальникам?". А перс отвечал: "Друг! Не может человек отвратить то,
что должно совершиться по божественной воле. Ведь обычно тому, кто говорит
правду, никто не верит. Многие персы прекрасно знают свою участь, но мы
вынуждены подчиняться силе. Самая тяжелая мука на свете для человека –
многое понимать и не иметь силы [бороться с судьбой]". Это мне рассказал
Ферсандр из Орхомена и добавил, что еще перед битвой при Платеях он
рассказывал об этом многим другим людям.

17. Когда Мардоний стоял в Беотии, все остальные эллинские племена –
союзники персов в той области – прислали свои отряды [на помощь]. Они все
уже раньше принимали участие во вторжении в Аттику, кроме одних фокийцев. И
фокийцы также, конечно, держали сторону персов, правда, не по доброй воле,
а по принуждению. Через несколько дней по прибытии персов в Фивы пришла и
1000 фокийских гоплитов во главе с Гармокидом, одним из самых уважаемых
граждан Фокиды. Когда же фокийцы также явились в Фивы, Мардоний послал
всадников с приказом фокийцам расположиться на равнине отдельно. Фокийцы
повиновались, и вдруг перед ними появилась вся персидская конница. После
этого среди эллинов в персидском стане прошел слух, что Мардоний хочет
перебить [фокийцев]; и этот слух дошел до фокийцев. Тогда-то их
военачальник Гармокид обратился к фокийцам с речью и, воодушевляя их,
сказал вот что: "Как я полагаю, нас оклеветали фессалийцы. Пусть теперь
каждый проявит свою доблесть! Лучше ведь пасть в борьбе, храбро защищая
свою жизнь, чем сдаться врагам на милость и погибнуть позорной смертью.
Дайте врагам почувствовать, что они варвары, коварно замыслившие гибель
эллинам".

18. Так он говорил, а [персидские] всадники окружили фокийцев со всех
сторон и стали нападать, угрожая смять их конями. И вот уже луки [персов]
были натянуты, чтобы пустить стрелы (и некоторые, вероятно, даже
выстрелили). А фокийцы выстроились кругом, фронтом против врага, сомкнув
свои ряды как можно теснее. Тогда всадники повернули коней и ускакали
назад. Я не могу, впрочем, сказать определенно: действительно ли всадники
прискакали по наущению фессалийцев, чтобы перебить фокийцев, а затем только
из страха потерпеть урон от готовых к защите фокийских гоплитов, они по
приказу Мардония повернули назад. Или, быть может, Мардонию захотелось
испытать их мужество. Когда же всадники возвратились, Мардоний послал
глашатая и приказал ему сказать фокийцам вот что: "Не страшитесь, фокийцы!
Вы проявили себя доблестными мужами, а не такими, как я слышал о вас.
Теперь же, не щадя своих сил, помогайте нам в этой войне. А за ваши услуги
и я, и царь щедро отплатим вам". Так обстояло дело с фокийцами.

19. Лакедемоняне же, прибыв на Истм, разбили стан. Когда остальные
пелопоннесцы, поскольку они избрали "лучшую долю", прослышали об этом (а
некоторые даже видели выступление спартанцев в поход), то не захотели
отставать от лакедемонян. И вот, после того как при жертвоприношении на
Истме выпали благоприятные знамения, все войско эллинов выступило и прибыло
в Элевсин. И там эллины также принесли жертвы и, после того как выпали
опять счастливые знамения, двинулись дальше. Афиняне же переправились с
Саламина и присоединились к [эллинскому] войску в Элевсине. По прибытии в
Эрифры, что в Беотии, эллины узнали, что варвары разбили стан у реки Асопа.
Получив сведения об этом, они расположились против врагов в боевом порядке
на предгорьях Киферона.

20. Так как эллины не спускались на равнину, то Мардоний двинул против них
всю конницу во главе с Масистием, прославленным [воином] у персов (эллины
называют его Макистием). Он ехал на нисейском коне с золотой уздечкой и
прочими богатыми украшениями. Подскакав близко к эллинам, [персидские]
всадники стали нападать отдельными отрядами. При этом они причиняли эллинам
тяжкий урон и обзывали их бабами.

21. Как раз в самом опасном месте всего поля битвы стояли мегарцы и
подвергались сильнейшему натиску вражеской конницы. И вот теснимые конницей
мегарцы послали глашатая к эллинским военачальникам. Глашатай прибыл [к
военачальникам] и сказал им вот что: "Так говорят мегарцы: "Союзники! Мы не
можем одни выдерживать натиск персидской конницы на том месте, где вы нас
сначала поставили. До сих пор мы все же сражались неукротимо и доблестно,
хотя враги и теснят нас. Теперь же, если вы не пришлете на смену других,
знайте, что нам придется покинуть наше место в боевом строю"". Так говорил
глашатай. А Павсаний стал спрашивать эллинов, не найдется ли охотников
заменить мегарцев. Так как остальные эллины не пожелали, то согласились
афиняне, а именно отборный отряд в 300 человек во главе с Олимпиодором,
сыном Лампона.

22. Эти воины приняли на себя [защиту опасного места] и выстроились перед
собравшимся у Эрифр остальным эллинским войском, взяв себе [для прикрытия]
стрелков из лука. После долгой борьбы битва окончилась вот как: при атаке
отрядов конницы конь Масистия, скакавшего впереди, был поражен стрелой в
бок. От боли он взвился на дыбы и сбросил Масистия. Афиняне тотчас же
накинулись на поверженного врага. Коня его они поймали, а самого Масистия
прикончили, несмотря на отчаянное сопротивление. Сначала афиняне, правда,
не могли справиться с ним, так как он был вооружен вот как: на теле у
Масистия был чешуйчатый золотой панцирь, а поверх надет пурпуровый хитон.
Удары по панцирю не причиняли Масистию вреда, пока какой-то воин, заметив
причину безуспешных попыток, не поразил его в глаз. Так-то упал и погиб
Масистий. Другие же всадники, по-видимому, не заметили этого несчастья: они
ведь не видели ни как он упал с коня, ни его гибели и даже при отходе,
когда делали поворот, ничего не заметили. Однако не успели они остановить
коней, как сразу же обратили внимание на отсутствие начальника. Узнав о
несчастье, вся конница по данному знаку поскакала назад, чтобы спасти хоть
тело павшего [для погребения].

23. Когда афиняне увидели, что их атакуют уже не отдельные отряды
всадников, а сразу вся масса конницы, то вызвали на помощь остальное
войско. Между тем, пока вся [остальная] эллинская пехота спешила на помощь,
у тела Масистия завязался жаркий бой. Пока 300 афинских воинов бились одни,
они несли большие потери и вынуждены были оставить тело. А когда подошло на
помощь все войско, то персидская конница не смогла уже выдержать натиск и
спасти тело; кроме того, персы потеряли у тела Масистия много своих людей.
Отъехав стадии на две, персы остановились и держали совет, что им делать
дальше. Так как у них не было начальника, то решили скакать назад к
Мардонию.

24. Когда конница возвратилась в [свой] стан, все войско погрузилось в
глубокую скорбь по Масистию и больше всех – сам Мардоний. В знак печали
персы остригли волосы и даже гривы коней и [шерсть на] вьючных животных и
подняли громкие вопли по покойнику. Вся Беотия оглашалась звучанием
скорбных воплей о гибели самого уважаемого человека у персов после Мардония
и их царя.

25. Так варвары, по своему обычаю, воздавали почести павшему Масистию. А
эллины, выдержав натиск конницы и вынудив ее отступить, стали гораздо
отважней. Они сперва положили тело Масистия на повозку и возили его между
рядами воинов. А на покойника стоило посмотреть из-за его статности и
красоты: поэтому-то они и возили тело. Затем эллины решили спуститься вниз
к Платеям, потому что местность [у Платей] казалась гораздо удобнее
эрифрейской для стана, особенно из-за лучшего снабжения водой. В эту-то
местность и к текущему там источнику Гаргафии они и решили идти и там
расположиться станом в боевом порядке. И вот, взяв оружие, они двинулись
вдоль предгорья Киферона, мимо Гисий, в Платейскую область. Там, близ
источника Гаргафии и святилища героя Андрократа, по невысоким холмам и на
равнине они [расположились станом], выстроившись по племенам.

26. Здесь при распределении мест в строю начался многословный спор у
тегейцев с афинянами. И те, и другие требовали себе места на одном крыле,
ссылаясь при этом на древние и новые примеры. Тегейцы говорили так: "Все
союзники уже с давних пор предоставляли нам это почетное место в боевом
строю во всех общих походах пелопоннесцев и в древности и в новые время, с
той поры как Гераклиды после кончины Еврисфея пожелали возвратиться в
Пелопоннес. Тогда-то мы и завоевали это почетное право благодаря вот какому
подвигу. Когда мы выступили к Истму вместе с ахейцами и ионянами, которые
тогда еще жили в Пелопоннесе, и разбили стан напротив возвращавшихся [в
Пелопоннес] Гераклидов, тогда, как гласит предание, Гилл сделал
пелопоннесцам [такое] предложение: "Нет нужды одному войску вступать с
другим в решительный бой, но следует, выбрав самого доблестного [воина] из
пелопоннесского войска, выставить его на единоборство со мной, Гиллом, на
определенных условиях". Пелопоннесцы согласились и под клятвой заключили
следующее соглашение: если Гилл одолеет пелопоннесского вождя, тогда
Гераклиды должны вернуться на родину отцов; если же он будет побежден, то
Гераклиды уйдут назад и уведут свое войско и затем сто лет не будут делать
новых попыток возвращения в Пелопоннес. И вот из всего союзного войска был
избран доброволец Эхем, сын Аеропа, внук Фегея, наш полководец и царь, и он
умертвил Гилла в единоборстве. Этим подвигом мы стяжали себе у тогдашних
пелопоннесцев великие почести и преимущества, которыми пользуемся еще и
поныне, и среди них право всегда предводительствовать при общем походе на
одном из крыльев. С вами, лакедем